Как известно, дипломатия и разведка – это две сестры, кровно связанные между собой. Они всегда друг другу помогали и помогают до сих пор, даже если находятся за пределами своего государства. Мне хотелось остановиться на деятельности человека, которого русский Император Александр Первый отправил на «передовую» горячей дипломатии в Париж накануне Первой Отечественной войны 1812 года. Речь пойдет о князе Александре Борисовиче Куракине (1752–1818). Он был первенцем князя Бориса Александровича и его жены Елены Степановны, дочери фельдмаршала С.Ф. Апраксина. Получив прекрасное образование за границей и общаясь с такими своими сверстниками как Н.П. Румянцев, Н.П. Шереметьев, Н.Б. Юсупов, С.С. Апраксин он быстро сделал себе карьеру. Вот его ступени служебной лесенки: камер-юнкер, камергер, предводитель дворянства. Он был даже посвящен в высшую степень масонства, став гроссмейстером русской православной ложи.
Но время, как и политика изменчивы. Время, конечно же, лучший учитель, но, к сожалению, оно убивает своих учеников. Что-то наподобие казни случилось и с А.Б. Куракиным. В молодые годы он увлекся масонством. С приходом Екатерины II масонство оказалось не столько в забвении, сколько в неприятии. А когда Императрицей была зафиксирована встреча в Петербурге шведского короля Густава III – видного европейского масона в доме Куракина, с ее стороны последовала резкая реакция и Александр Борисович был выслан из Петербурга в саратовскую деревню – село Борисоглебское, которое пленник вскоре переименовал в Надеждино. Устроив шикарную усадьбу, он прожил в ней эдаким русским, довольно таки общительным и хлебосольным барином целых восемь лет. Жил в свое удовольствие!
После смерти Екатерины II ее сын, новый император Павел Петрович позволил Куракину вернуться в Петербург. Возвратившийся из изгнания, он стал расти в чинах и осыпаться наградами. Вот ступени его роста: тайный советник, вице-канцлер, действительный тайный советник. Его находят ордена св. Владимира 1-й ст. и Андрея Первозванного. Кстати, Куракин находился в качестве гостя за столом на ужине императора Павла Петровича в Михайловском замке, накануне убийства последнего 12 марта 1801 года. Именно Куракину было поручено опечатать и разобрать бумаги покойного государя. При вскрытии завещания императора Павла оказалось, что он «своему верному другу» завещал орден Черного Орла, носимый прежде Фридрихом II.
Новый Император России, не в пример отцу, рослый и красивый Александр Павлович поручил Куракину, который тоже был ростом и фигурой под стать государю, руководить внешнеполитическим ведомством – Коллегией иностранных дел.
Известный мемуарист того времени Филипп Филиппович Вигель в своих «Записках» так характеризует руководителя внешнеполитического ведомства:
«Смолоду князь Куракин был очень красив и получил от природы крепкое, даже атлетическое сложение. Но роскошь и сладострастие размягчили телесную и душевную его энергию, а эпикуреизм его был виден во всех его движениях, и лучезарное тихонравие его долго пленяло и уважалось, но в новое царствование, с новыми идеями, оно дало повод сравнивать его с павлином».
Чем не кандидат в дипломаты, ведь он жил принципами школы Эпикура, на воротах которой имелась надпись: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие – высшее благо». Куракин духовно поддерживал и лечил себя т. н. «четверояким лекарством». А древняя рецептура его состояла из таких компонентов: «не бойся богов», «не страшись смерти», «благо легко достижимо», «зло легко переносимо».
После Аустерлицкого поражения Русской армии Куракин повел себя действительно как дипломат. В подготовленной им докладной записке на имя Императора Александра I он предлагает немедленно усилить вооруженные силы России с одновременным сближением с Францией.
При посредничестве Куракина был заключен Тильзитский мир. Во время переговоров Наполеон и его министр иностранных дел Талейран изъявляли желание видеть в Париже от России именно такого человека. Александр Павлович дал добро, и с октября 1808 по ноябрь 1812 годы Куракин возглавлял русское посольство в столице Наполеоновской империи.
Он настолько глубоко вник в обстановку Франции того периода, в тонкости и казуистику наполеоновской политики, что выдавал «на гора» такую информацию, что ей бы позавидовали любые разведчики. Прогнозы его оказались точны, связи продуктивны, дипломатическое поведение безупречно.
Еще за два года до войны он пророчески, почти как полководец, предупреждал царя о неизбежности войны с «корсиканским чудовищем» Наполеоном и практически определил стратегию ведения будущей войны. Он ему в частности писал:
«Лучшая система этой войны, по моему мнению, это избегать генерального сражения и сколько возможно следовать примеру малой войны…и стараться затруднениями в подвозе припасов расстроить те огромные массы, с какими идут они на нас».
Думается и Барклай-де-Толли, и Кутузов с пониманием отнеслись к рекомендациям дипломата. За год до войны в докладе канцлеру Н.П. Румянцеву он говорит:
«Не время уже нам манить себя пустой надеждой, но наступает для нас уже то время, чтобы с мужеством и непоколебимой твердостью достояние и целость настоящих границ России защитить».
Александр I часто задумывался над вопросом, почему в нарушении положений Тильзитского мира Наполеон активно готовится к нападению на Россию.
«Наверное, из-за того, что я не оценил по достоинству его сватовство и отказался выдать за него замуж мою сестру Анну, – рассуждал русский император. – По всей вероятности так оно и есть – Бонапарт, как и все коротышки, обидчивы и высокомерны. Но часы не идут назад. Драться, так драться. Мы не нападаем. Он лезет в наши просторы».
После того, как Куракину не удалось урегулировать русскофранцузские отношения, он покинул Париж, уверовав одну непреложную идею, что Россия проглотит Великую армию Бонапарта, а потому не стоит давать генерального сражения на границе. Так и случилось, в дальнейшем голодная и холодная армия Наполеона, брела навстречу своей гибели при Бородино и других местах, особенно при отступлении по Смоленской дороге. Правда, на первых порах щеголеватым дивизионным генералам и маршалам с серебристыми и золотыми позументами, при блеске орденов и с надраенными стременами, удавалось гарцевать лихо на ухоженных лошадях. Но по мере продвижения на восток, при непрекращающихся атаках партизан и казаков, победоносная прыть захватчиков улетучивалась.
Постоянное и быстрое отступление Русской армии из-за превосходящей численности французов лишало нашего главнокомандующего генерала от инфантерии Барклая-де-Толли подготовить войска к сражению, вызывая в стране общественное недовольство. Зароптал народ. У офицеров и рядовых чинов тоже возникало недовольство беззубостью верховного командования. Император Александр среагировал моментально. Он снял Барклая-де-Толли и назначил главнокомандующим генерала от инфантерии Кутузова.
26 августа 1812 года две армии встретились на поле близ села Бородино, что в 125 километрах на запад от Москвы, для того, чтобы в генеральном сражении показать силу, мужество и добыть победу. Двенадцатичасовая битва показала, что обе армии примерно равны в этих показаниях.
Наполеон после бородинской сечи заметил:
«Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нем показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…
Из пятидесяти сражений, мною данных, в битве под Москвой выказано французами наиболее доблести и одержан наименьший успех».
А после разгрома Великой армии он выскажется по поводу Бородинского сражения так:
«Бородинское сражение было самое прекрасное и самое грозное, французы показали себя достойными победы, а русские заслужили быть непобедимыми».
Однако мы празднуем Бородинскую победу, но армия Наполеона не была еще разбита, и Кутузов приказал войскам отступить. Конечно, гений великого полководца подсказал ему однозначное решение поставленной Императором задачи – одержать победу с наименьшими потерями. Видимо, Кутузов помнил слова великого знатока о наполеоновской Франции, дипломата с задатками разведчика – графа Куракина.
Доживал он жизнь, хотя и холостяком, оставив около семидесяти детей по разным закуткам России и Европы от многочисленных случайных встреч. Удачен в данном случае воспетый в стихотворении Есенина поворот: «Детей своих по свету растерял…»
Этот человек стал заметной фигурой накануне Первой Отечественной войны в качестве основного источника разведывательной информации из Парижа, куда он был послан по заданию императора Александра I. Двадцатипятилетний кавалергард, полковник Александр Иванович Чернышев являлся военно-дипломатическим агентом русского правительства при дворе Наполеона Бонапарта с 1809 по 14 февраля 1812 года, был одновременно фактически доверенным лицом русского императора. Надо сказать, что военная карьера Александра Ивановича развивалась стремительно. За Аустерлицкое сражение он был награжден орденом Владимира 4-й степени с бантом, в 1808 году получил орден Георгия 4-й степени.
Он успешно руководил деятельностью русской разведки в Париже. В вихре светских увлечений и удовольствий, в атмосфере придворных балов, ведя светский образ жизни, мотался по Парижу, танцевал, флиртовал, веселился. Чернышев познакомился с любимой сестрой Наполеона – Полиной Бонапарт, неаполитанской принцессой Боргезе. Кстати, это она осталась верной брату. После свержения Наполеона никто из родственников не был таким подспорьем для него, как Полина. Она, распродав свое имущество, отправилась в 1814 году на Эльбу, где находился в ссылке ее брат.
Среди платных агентов Чернышева одно время был даже министр полиции Фуше, хотя часто он использовал его «втемную» при выведывании нужной информации.
Александр Иванович неоднократно встречался с Наполеоном, которому он нравился за самостоятельность суждений, прямоту и светские манеры. Хотя в этой оценке Бонапарт ошибался, так как у Чернышева была своя роль, которую не должен был знать французский император.
Агентура Чернышева держала его в курсе передвижений Великой армии Наполеона в Центральной Европе и помогала правильно оценить внутриполитическую ситуацию во Франции. Он первый сообщил о том, что маршал Даву отбыл в Польшу для инспекции и подготовки польских формирований, намеревавшихся вместе с французами выступить против исторически ненавистной им России.
Именно от Чернышева пришла глубокая аналитическая справка о том, что маршала Удино в последние месяцы приблизил к себе Наполеон за его торопливость скорейшего выступления против России, со стратегическим планом разгромить русских сразу же за Неманом и Днепром.
Начальник 10-й пехотной дивизии Русской армии светлейший князь генерал Иван Андреевич Ливен в своих записках писал, что без лидерства Русского императора было бы невозможно ни сколотить антинаполеоновскую коалицию в 1813 году, ни перенести войну на территорию Франции в 1814 году. И если бы царь Александр I не перенес боевые действия в Европу, то Россия в скором времени столкнулась бы с еще более сильным натиском со стороны Наполеона, который к весне тринадцатого года собрал бы новую Великую армию; сателлитов для рекрутства у него еще хватало.
Первые важные донесения от Чернышева поступили в начале августа 1810 года. Как не удивительно, но главным источником важной информации был сам Наполеон. Как писал В.Д. Черевичный:
«Свои плоды давали его долгие беседы с Чернышевым в неофициальной обстановке, когда император, ни о чем не подозревая, он проговаривался о самых секретных вещах. Теплые отношения русского полковника с Наполеоном не были секретом для окружающих, и это придавало ему вес в свете и позволяло расширить круг полезных знакомств. Но «всепарижскую» славу и любовь Чернышев приобрел после знаменитого пожара зимой 1810 года в доме австрийского посланника.
От плохо закрепленной свечи вспыхнул занавес в тот момент, когда приглашенные на бал гости беспечно танцевали. Мгновенно загорелась сухая мебель, пламя охватило стены, легкие платья дам. Началась паника, в бушующем огне гибли десятки людей, цвет парижского общества. Какой-то офицер вскочил на подоконник, его громкий повелительный голос заставил людей опомниться, не давить друг друга. Он тут же на месте организовал группу смельчаков-спасателей, которые, бросаясь в огонь, вытаскивали беспомощно кричавших людей.
Сам герой вынес из огня двух женщин – Каролину Мюрат и Полину Боргезе, двух сестер императора Наполеона. Этим героем был Александр Чернышев. Наутро слава о нем разнеслась по Парижу. Его даже прозвали «маленьким царем Парижа». Не было в обществе человека, который не мечтал бы познакомиться с умным, красивым, отважным «любимцем двух императоров».
За короткий срок Чернышеву удалось создать разветвленную сеть информаторов в правительственных и военных кругах Франции. «Друзья» были не только «платоническими», многие из них были подкуплены за немалые деньги, в том числе и личные».
Именно через материалы платной (негласной) агентуры нашему офицеру удалось предугадать основные контуры стратегического замысла Наполеона и направление главного удара его Великой армии, а также численности войск его Первого эшелона. Он выдвинул идею так называемого «победоносного отступления». В частности он писал главнокомандующему Русской армии:
«Затягивать продолжительное время войну, умножать затруднения, иметь всегда достаточные армии в резерв. Этим можно совершенно спутать ту систему войны, которой держится Наполеон, заставить отказаться от первоначальных своих планов и привести к разрушению его войска вследствие недостатка продовольствия или невозможности получать подкрепления или вынудить к ложным операциям, которые для него будут гибельны».
Одним из агентов Чернышева стал сотрудник военного министерства Франции Мишель. Он входил в группу офицеров, составлявших дважды в месяц так называемую «Краткую ведомость» – сводку о численности и дислокации французских вооруженных сил. Она составлялась в одном экземпляре и предназначалась лично Наполеону. Но Мишель брал на себя труд снимать копию этого документа для Чернышева. Через неделю эту копию специальный курьер доставлял императору Александру I.
«Зачем не имею я побольше министров, подобных этому молодому человеку», – такую надпись сделал царь на полях одного из сообщений Чернышева.
10 января 1811 года, через несколько дней после пожара, молодой военный атташе вечеринкой отметил свое двадцатипятилетие. Одну из гостей он поехал провожать лично. Это была Полина Боргезе, славившаяся своим легким нравом и беломраморным телом. В эту ночь он домой не вернулся.
Другой его дамой сердца была Полина Фурес. Еще во время египетской кампании она была любовницей Наполеона. Вернувшись в Париж, она завела светский салон, всегда полный умных и интересных гостей.
Одним из завсегдатаев вечеринок был «хозяин картографии» – секретарь топографической службы Наполеона. Он снабжал Чернышева копиями совершенно секретных карт ряда городов Европы, где строились новые дороги, склады и арсеналы.
Бывали тут и маршалы Великой армии: Удино, Лефевр, Даву, Бернадот, Груши и другие, которым он дал четкие и правдивые характеристики.
Лично от Наполеона он получил первые данные о намерении Франции напасть на Россию, что было сразу же доложено Александру Павловичу.
Однажды, исполняя поручение русского императора вручить его письмо Наполеону, Чернышев был вынужден для исполнения задания выехать в Испанию, где в это время в замке Мараке находился французский лидер с целью подавления вспыхнувших народных волнений. По возвращению в Россию Чернышеву удалось собрать много секретных сведений о численности французских войск, находящихся в Испании, о запасных частях, готовившихся для отправки в качестве подкрепления, об очагах восстаний и конкретных фактах недовольства испанцев французами, о местах дислокации военных гарнизонов в восточной части Франции и другие материалы разведывательного толка. Обо всем он подробно доложил государю, который остался доволен сделанной работой Чернышева.
Активная разведывательная деятельность Чернышева не могла остаться не замеченной со стороны неприятельских спецслужб. Уже весной 1812 года он почувствовал повышенный интерес со стороны французской полиции к своей персоне. Кстати, в этот период был разоблачен его ценный агент Мишель. Скоротечные расследования через следствие и суд вели его на эшафот к гильотине. Встречаясь с другим ценным агентом, он заметил за собой слежку.
«Неужели «хвост» за собой привел мой помощник? – подумал Чернышев. – Значит, он расколот или перевербован… Значит, я работаю с подставой. Но нет, материалы его добротные, перепроверены и высоко оцененные в Петербурге. Сам император похвалил меня».
Та встреча прошла благополучно, но от других личных встреч пришлось на некоторое время отказаться. А тем временем вокруг Чернышева была соткана целая шпионская сеть. Руководство полиции докладывало Наполеону о широкой осведомленности русских по мероприятиям подготовки французов к войне с Россией. После чего в армии и в штабах разных степеней военная контрразведка повысила активность на вероятных каналах утечки секретной информации.
В войска поступил грозный рескрипт Бонапарта, в котором говорилось:
«Министр полиции меня информирует, что краткая ведомость о дислокации войск империи – та, что направляется посольством каждые три месяца, – оказывается у русских, как только она выходит в свет. Эта ведомость дошла даже до их войск и штабов. Горе тому, кто виновен в этом презренном предательстве, я смогу навести порядок, разоблачить преступника и заставить его понести наказание, которое он заслуживает».
Чернышеву пришлось применить всю свою изворотливость и влияние, чтобы не погубить ценного агента. Практически его линия поведения была такова, что в ходе своих конкретных действий он дал повод для подозрения совершенно другого французского военного чиновника.
Но кольцо подозрений против русского военного атташе с каждым днем сужалось. Все чаще он фиксировал за собою слежку. Возле его дома ежесуточно выставлялись филеры, занимающиеся наружным наблюдением. Чернышев понимает, что он может быть задержан, арестован и обвинен в шпионаже, поэтому просится отозвать его в Россию.
Он посылает в Петербург шифровку такого содержания:
«Прошу предоставить мне отпуск по состоянию здоровья. Лечиться я намерен в своем имении парным молоком и свежим воздухом».
Это был сигнал или пароль Центру, говоря современным языком – попал под подозрение спецслужб и надо срочно покинуть страну пребывания. И не потому, что боится оставаться в Париже, он рвется в войска, дабы применить свои знания, опыт и силу на поле брани. Поэтому накануне запланированного срочного отъезда полковник уничтожает всякие уликовые материалы. Однако избавление пришло неожиданно от самого Наполеона, принявшего решение отправить Чернышева с очередным письмом к российскому императору Александру. Таким образом, он благополучно покидает Париж. Вовремя он убыл из Франции.
На следующий день после его отъезда, рано утром в его апартаменты ворвались полицейские. Они перерыли все закутки, просмотрели шкафчики и тумбочки, и, найдя в камине только почерневшие легкие лоскутки бумажной золы, решили «обнаружить» следы шпионства. Да как? Заранее заготовленные «компрометирующие материалы» были подброшены в качестве улик по указанию министра полиции Фуше, в частности, рукописный листок, исполненный якобы Мишелем – надо же было показать своему венценосцу, что они недаром жуют имперский хлеб!
Во время пребывания А.И. Чернышева в Париже он имел контакты с бывшим министром иностранных дел Франции Шарлем Морисом де Талейраном, который возглавлял это ведомство при трех режимах, начиная с Директории и кончая правительством Луи-Филиппа.
Талейран считал, что для достижения богатства должны быть два условия – власть и женщины. И если внимательно присмотреться к его служебной деятельности и поведению в быту, то мы увидим, что от этих двух принципов в жизни и службе он никогда не уклонялся. Именно женщины помогали ему пробираться на самые высокие ступени карьерной лестницы. Интриги, обман, коварство, заискивание, лесть, обещания – это были его поводыри по жизни. Он легко соглашался со словами: «обидно, когда ты – Иуда, а тебя продают, как Христа», и менял свои принципы, как белье. Талейран, как потом скажут о нем исследователи – свой медный лоб соединял с холодным сердцем.
Так за информацию о готовящейся женитьбе Наполеона на австрийской эрцгерцогине Марии-Луизе Талейран запросил 3000 франков, а за сведения о перевооружении французской армии 4000 франков. Выгода и деньги для него были всем.
Вот почему он оказался для русской разведки находкой. Агентурные сообщения, подписанные псевдонимами: Кузен Анри, Красавец Леандр, Анна Ивановна, Юрисконсульт и многими другими, отсылались в Петербург и с интересом читались царем. Как-то на встрече с Чернышевым император Александр заметил, имея в виду псевдоним Талейрана – «Анна Ивановна»:
«Эта «дама» обошлась русской казне в кругленькую сумму, но информация ее того стоила!»
А ведь этот источник был тесно связан с «великим корсиканцем». О близости к Наполеону Талейран в своих мемуарах так говорил об императоре:
«Я любил Наполеона, даже чувствовал привязанность к его личности, несмотря на его недостатки; в начале его возвышения я чувствовал себя привлеченным к нему той непреодолимой обаятельностью, которой великий гений обладает; его благодеяния вызывали во мне искреннюю признательность…Я пользовался его славою и ее отблесками, падавшими на тех, кто ему помогал в его благородном деле…Поставленный самим Бонапартом в необходимость выбирать между ним и Францией, я сделал выбор, который мне предписывался самим повелительным чувством долга, но сделал его, оплакивая невозможность соединить в одном и том же чувстве интересы моего отечества и его интересы. Но тем не менее я до последнего часа буду вспоминать, что он был моим благодетелем, ибо состояние, которое я завещаю моим племянникам, большею частью пришло ко мне от него. Мои племянники не только не должны забывать этого никогда, но должны сообщить это своим детям, а их дети – тем, кто родится после них, так, чтобы воспоминание об этом было увековечено в моей семье из поколения в поколение, чтобы, если когда-либо человек, носящий фамилию Бонапарта, очутился в таком положении, когда он будет иметь надобность в поддержке или помощи, чтобы мои непосредственные наследники или их потомки оказали ему всевозможную зависящую от них помощь. Этим способом более, чем каким-либо другим, они покажут свою признательность ко мне, почтение к моей памяти».
Как видите, гешефт он хотел выдоить даже после смерти. А при жизни он воровал, присваивал, обманывал того же самого, которого «любил». О его махинациях написаны тома книг, поэтому это повествование обходит конкретику воровства Талейрана.
Как писал Тарле, знал ли Наполеон о том, как его обманывает и обворовывает его министр? Конечно, знал. Точно так же, как Петр I знал о проделках Александра Даниловича Меньшикова. И Наполеон долго не прогонял Талейрана прочь по той же самой причине, по которой Петр не гнал, а только бил Меньшикова дубиной. Наполеон, впрочем, не колотил Талейрана дубинкой, а только один раз схватил его публично за шиворот.
Министр умело хвалил Наполеона перед ближайшим окружением. А во время приезда Александра Павловича на встречу с Бонапартом в Эрфурт, он уже другой:
«Государь, для чего вы сюда приехали? Вы должны спасти Европу, а вы в этом успеете, только если будете сопротивляться Наполеону. Французский народ – цивилизован, французский же государь – нецивилизован; русский государь – цивилизован. А русский народ – нецивилизован, следовательно, русский государь должен быть союзником французского народа».
Это была тайная измена Талейрана Наполеону.
Что касается последних лет жизни эмигрировавшего из Франции авантюриста, то на 84-ом году, он вдруг решил получить отпущения грехов от самого Папы Римского. И он его получил. Когда стало об этом известно в Париже, то все столичные газеты вышли с броским аншлагом: «Князь Талейран всю жизнь обманывал Бога, а перед самой смертью вдруг очень ловко обманул сатану!»
Александр Иванович имел прощальную аудиенцию у Наполеона 13 февраля 1812 года. А летом того же года началась война!
Чернышев являлся ее активным участником, постоянно подогревая себя желанием лицом к лицу, открыто встретиться с противником на поле боя. До этого были сражения на невидимом фронте.
Так он во главе легкого конного отряда успешно действовал в тылу австрийского корпуса Шварценберга и, возглавив крупный партизанский отряд, в 1813 году взял город Кассель, обороняемый целой дивизией французов под командованием генерала артиллерии Алликса.
Когда по прошествии многих лет его спрашивали о причинах поражения Великой армии Наполеона, он не упомянул о своих заслугах в доведении упредительной информации военному министру и императору, как и не считал, что победоносный исход схватки с французами – это результат взрыва мифического «народного самосознания», о котором писали литераторы. Он видел в победе великую роль сильных личностей – императора и полководцев, ну и, конечно же, низших чинов – российских солдат, терпение и мужество, неприхотливость и стойкость, скромность и верность долгу которых поражала многих иностранцев.
Он говорил, что Александр Павлович блестяще разыграл немногие сильные карты, имевшиеся у него на руках. Без его лидерства убогая, небогатая и слабоуправляемая страна, какой была Россия в начале XIX столетия, вряд ли отбила бы натиск противника, опирающегося на экономику и ресурсы всей Европы. Этот подвиг смог повторить, при всех его «за» и «против», только Сталин в 1945 году в борьбе с немецко-фашистскими полчищами.
В дальнейшем Чернышев дослужился до высоких званий – генерал-адъютанта и генерала от кавалерии.
Заслуги его деле были замечены и отмечены руководством России. Так, в период правления Николая I он исполнял обязанности товарища управляющего главным штабом Его Величества, а затем и военного министра вплоть до 1852 года.