Анатолий Терещенко
Кровавые слезы Украины
© Терещенко А., 2017
© ЗАО «Издательский дом «Аргументы недели», 2017
Часть первая. Юный мститель
Предисловие
Степань – поселок городского типа на сарненском Полесье Украины. В этих живописных местах когда-то служил русский офицер и писатель Александр Иванович Куприн, искренне восторгавшийся красотами чудного края и добрыми его людьми. Короткое время он тут прожил и прослужил, но то, что он оставил читателям, – прочно и основательно. Ars ionga, vita brevis – жизнь коротка, искусство долговечно!
Здесь он черпал темы и сюжеты для создания коротких рассказов и своей бессмертной повести «Олеся». Запоминающей литературной палитрой и человеческой, и природной он считал Полесье, живя, до возвращения в Советскую Россию, в чужой для писателя Франции. Именно там он часто вспоминал об этом чудном крае, где волею судьбы довелось автору родиться, учиться, встретив там детство и юность, и куда тянуло и тянет до сих пор, несмотря на дикие сегодняшние времена с недоговороспособной властью, разорившей Украину.
Середина 80-х годов.
Автор приехал на малую Родину – в Полесье подлечиться в санатории «Горынь». Лечебное заведение привлекало многих своей чудодейственной минеральной водой, которая в соревнованиях с «Ессентуки № 17» химическими свойствами для многих пациентов из других краев, а не только для аборигенов, выигрывала борьбу за первенство. Вода помогала бороться с гастритами и другими человеческими болячками. По вечерам в здании храма администрация курорта устраивала танцы для отдыхающих.
На высоких старых тополях и березах у полуразрушенной церкви, перестроенной под клуб, шумели птицы. Монотонно чирикали воробьи, грозно кричали вороны и примкнувшие к ним грачи – весна была в разгаре. Грачи, мостящие и вьющие гнезда на деревах, гулко хлопали крыльями, подлетая к ним со строительным материалом в клювах и зависая над домиками для будущего своего потомства. Одни обновляли старые, сплетенные из травинок и прутиков, очаги обитания, другие строили новые. Птицы то и дело сновали меж ветвей. Стоял оглушительный птичий грай. Это было наступление утра года – весны, с будущей теплынью, дождями, грозами и цветами.
Природная картина напоминала полотно – шедевр русской пейзажной живописи Алексея Саврасова «Грачи прилетели».
Автор шел к домику отставного майора Алексея Алексеевича Алексеева – «Алексеева в кубе», как он себя называл в шутку – бывшего военкома, участника минувшей войны, осевшего здесь на пенсии после ухода в запас, а потом и в отставку.
Порекомендовал автору познакомиться с ним его друг полковник Лубенников Петр Филиппович.
– Зайди к Алексееву, – заметил он перед моей поездкой в Степань, – интересный человек, собиратель разных историй, прошедший войну и войну после войны – в борьбе с бандформированиями бандеровскими ОУН и УПА.
К тому времени автор имел звание полковника, пройдя немалый путь практики в органах военной контрразведки, увлекался литературой, писал стихи, статьи и начинал работать над рукописью книги «Взорванный век», поэтому эта встреча его заинтересовала, тем более он понимал, свободного времени на курорте будет достаточно.
И вот гостья в его небольшом приземистом домике с огородиком и садом. Аккуратно нарезанные грядки. Симметрично высаженные фруктовые деревья и кусты ягодника – черной и красной смородины, малины и ежевики…
Навстречу мне вышел высокий, убеленный сединами еще крепкий пожилой человек. Представился ему, сообщив по чьей рекомендации, я появился в его доме. Он с удовольствием пригласил меня в свой кабинет.
– Вы проходите, проходите в комнату. Садитесь поудобнее, и я вам расскажу интересную историю, – интригующе заявил Алексеев, – может, вам пригодится.
– С удовольствием послушаю ветерана.
Речь шла о действиях «истребков» против бандеровцев. Эту «работу» патриотов Украины автор знал не понаслышке – семья жила в гуще этих событий. Отца по комсомольскому набору отправили на Ровенщину с Восточной Украины – Сумщины в 1939 году после присоединения Галиции к УССР. Здесь его застала война. Сюда родитель вернулся в 1944 году после освобождения Сарны от немецких захватчиков. Вернулся машинист паровоза, пройдя битвы под Москвой, Сталинград, Курскую дугу, освобождение Киева, по приказу высокого железнодорожного начальства.
Транспортники железных магистралей носили погоны – приказ есть приказ, его не обсуждают. Ведь во время войны тыл становился трудовым фронтом. Запомнилась и до сих пор в памяти стоит красивая форма отца – китель и две звездочки вдоль однопросветного погона из серебристого галуна и золотистого цвета эмблема паровозика. Владелец такого погона имел специфичное звание – инженер-лейтенант тяги.
Продолжающаяся война после войны не раз касалась, но, к счастью, не накрыла черным крылом машиниста паровоза.
Не единожды под колесами его локомотива взрывались фугасы, заложенные бандитами. Наверное, по воле Божьей, что ли, он выходил живым и невредимым из этих передряг. Большая война длиною в 1418 дней его тоже не тронула ни серьезным ранением, за исключением пальцев, ни глубокой контузией. Хотя он и провел все это время в продуваемой ветрами и не защищенной от осколков и пуль паровозной будке у реверса и регулятора под бомбежками, обстрелами на стальных магистралях, как уже упоминалось выше, от Сарн до Сталинграда и от Сталинграда до Сарн…
Продолжали кричать птицы. Цвел и благоухал сад. Жужжали трудолюбивые пчелы. Все эти запахи и мелодии весны врывались в широко открытую форточку.
Алексей Алексеевич продолжал рассказывать почти автобиографические эпизоды из минувших двух горячих войн – Второй мировой и Великой Отечественной (1939–1945 гг.) и войны после войны (1945–1956 гг.)
Так родилась повесть о Сашко Бересте, пролежавшая в письменном ящике более тридцати лет…
Сегодня она актуальна! – подсказал автору внутренний голос.
По рекомендации райкома
Кто не карает зла, тот способствует, чтоб оно совершилось.
Леонардо да Винчи
1939 год. Год надежд и год тревог. Год великих переселений народов с востока на запад и год начала Второй мировой войны. Для граждан СССР – это тревожный пролог, мрачное предисловие начала Великой Отечественной войны, которая ворвется в нашу жизнь сначала массированными и масштабными бомбежками, а затем вторжением вермахта на территорию Советского Союза в июне 41-го года.
А пока 39-й год был годом присоединение Западной Украины и Западной Белоруссии к Советскому Союзу. Это время создало скорее не броуновское движение, а отлаженные миграционные процессы с потоками в сторону «новых» старых земель Российской империи, теперь уже Красной Державы.
Пришел конец польскому владычеству на землях Западной Украины и Западной Белоруссии, проводимому жесткую политику полонизации украинского народа. Разрушилась демаркационная линия, названная в честь английского министра иностранных дел лорда Керзона, установленная 8 декабря 1919 года в результате решения Верховного совета Антанты.
Западные украинцы и белорусы соединились с земляками и влились в Украинскую ССР и Белорусскую ССР. Они стали гражданами большой, очень большой, самой большой в мире по территории страны, во главе которой стоял вождь, своим поведением в жестокие 1937–1938 годы давший материал для проведения одной исторической параллели, нашедшей широкий «толповый» отклик в обществе. Речь шла о высказываниях Сталина в правильности действий Ивана Грозного при утверждении Централизованного Русского государства. В частности, он одобрил безжалостное истребление бояр как «пятой колонны», мешающей строить цельную державу.
Единственное, о чем он пожалел, что царь не уничтожил несколько княжеских семей, главы которых ставили палки в колеса государевой колесницы Ивана IV. Это было время широкой популяризации и деятельности царя Петра Великого. Теперь Петр I героизировался – отметались его ошибки и антинародные действия.
Сталин обретал статус третьего государственного гения Советской России после царей Ивана Грозного и Петра Великого.
Александр Чаковский в книге «Блокада» писал: «Был народ и был ее вождь Сталин… который знал, что нужно народу, по какому пути должен идти народ и что на этом пути совершить. Даже ближайших своих соратников он рассматривал, прежде всего, как посредников, главная задача которых состоит в том, чтобы неустанно разъяснять партии и народу то, что было высказано им, Сталиным, проводить в жизнь его указания».
Каждое слово Сталина было законом для соратников, напуганных страшными событиями ежовских расправ с инакомыслящими – врагами народа. С каждым годом цифры репрессированных росли в геометрической прогрессии, прибавляя по миллиону в год. К 60-м эта цифра уже доходила, из уст некоторых ненавистников Советской России, до смехотворных размеров, чуть ли не до 50 миллионов уничтоженных советских граждан. И возникали вопросы: а кто же воевал? кто работал в тылу в период эвакуации? кто строил самолеты и танки? кто занимался перестройкой – без кавычек, поднимая страну из послевоенного пепла? Да как строили! За неполных десять лет создали на пепелище Сверхдержаву!
На Руси неукоснительное исполнение народом указаний сверху – традиция, даже если эти рескрипты царей, вождей, секретарей и президентов ошибочны и даже преступны. История помнит примеры таких политиканствующих правителей, как в Царской России, Советском Союзе, так и в Российской Федерации. ВРЕМЯ и ИСТОРИЯ ставят и поставят все на свои места.
Это была лицевая – аверсная сторона Государственной медали. Другая – реверсная – представляла оттиск самоотверженного труда советских людей, роста могущества государства, расширения его промышленного потенциала и системы бесплатного образования и медицины для народа, создания новой социалистической интеллигенции и укрепления обороноспособности Страны Советов.
Конечно, аресты и казни в 1937–1938 годах потрясли советский народ, но только уже после смерти вождя, однако это уже другая тема исследования…
Преподаватель русского и украинского языка и литературы средней школы с Харьковщины Николай Григорьевич Берест возвращался домой несколько взволнован и даже удручен беседой с первым секретарем райкома партии: ему он предложил, от имени партийной организации района, с семьей переехать на постоянное место жительства на Западную Украину для помощи в восстановлении народного хозяйства и культуры на Полесье.
После беседы он шел в свой теплый семейный дом несколько растерянный, поэтому мыслительный процесс головы вынуждал вращать огромные жернова горячих мыслей, перемалывающие те планы, которые роились еще утром, идя на привычную работу знакомым путем. Рождающие представления о будущем его тревожили. Успокаивало то, что он не дал окончательного согласия партийному чиновнику – попросил посоветоваться с домочадцами.
– Ладно, побалакаю со своим семейством, – ответил он партийному функционеру.
– Конечно, и я вам советую это сделать, – закивал головой хозяин кабинета.
Шествуя в раздумьях, он не заметил, как подошел к дому, как преодолел ступени высокого деревянного крыльца и открыл двери квартиры, где ждали его дочь Оксана, сын Александр, которого почему-то все называли Сашко, и супруга Агафья Евдокимовна, фельдшер местной поликлиники.
Когда он вошел в дверной проем и оказался в коридоре, его встретила жена, сразу же заметившая изменения на лице благоверного.
– Что случилось, Коля? – тревожно спросила супруга.
– Вот разденусь, потом расскажу. А где дети?
– У соседки Наташи, смотрят новые ленты по фильмоскопу.
Он прошел к умывальнику, ополоснул руки, умыл лицо и уселся на любимый стул с высокой спинкой и небольшими подлокотниками, который смастерил когда-то сам. Он всегда стоял на одном и том же месте – у круглого стола, где собиралось «святое семейство», как он называл свою четверку.
Когда сели вечерять, он вдруг огорошил жену:
– Гаша, мне, а это значит всем нам, предложили поменять место жительства и в связи с событиями на Западной Украине переехать на постоянное место проживания – на Полесье. Я не знаю еще ни города, ни школы. Первый секретарь Гавриил Самохвалов предложил посоветоваться с тобой, с детьми.
– Срываться не хочется, ох, как тяжело переезжать. Недаром говорится «переезд равен пожару». Но, с другой стороны, ведь Гавриил Иванович не отстанет. Ты член партии. Идет активное переселение народов. В стране на этой основе движение в одном направлении. Народ подался на Запад… Там, на Полесье, была до недавнего времени Польша. Знаю, ее политикой аборигены были недовольны. У нас в поликлинике работают люди из тех мест, они и рассказывали, что постоянно шли притеснение украинцев повсюду, – откровенно исповедовалась супруга.
– Недовольство политикой Польши вылилось, в конце концов, в создание организации украинских националистов – ОУН. Случись война – там будет много крови и с украинской, и с польской стороны.
– После этих твоих слов мне страшно туда отправляться.
– Я думаю, там стоят наши войска… РККА не одолеть ни тем ни другим. Они наведут порядок вместе с НКВД. Ну, что я завтра должен сказать Самохвалову?
– Давай примем окончательное решение с учетом мнения детей. Они уже повзрослели, а вообще решай, Николай, сам – ты глава семейства и партийный человек…
Решение пришло быстро. Детям захотелось постранствовать. Пятнадцатилетняя Оксана и тринадцатилетний Александр проголосовали «за» переселение на Полесье.
На принятие положительного решения по согласию оправиться в западный угол страны повлияли и годы кампании истребления руководящих работников в советских и партийных органах, армии, на производстве и в среде интеллигенции. Масштабы арестов в 1937–1938 годах, конечно, потрясли его. Граждан, не согласных с линией партии, тоже трамбовали в воронки.
Нет, он не был трусом, всегда имел свое мнение и отстаивал его на партийных собраниях, но его критика не превращалась в огульное критиканство власти. Он был осторожен в оценке того, что делает руководство Кремля, хотя многие вещи ему не нравились и осуждались им в душе.
Николай Григорьевич был начитан, хорошо разбирался в международных политических делах, спорах и даже в киевских дрязгах. За куцей газетной строчкой мог разглядеть что-то большее, чем она несла голую смысловую нагрузку. Он оправдывал Сталина за борьбу с ленинской гвардией, ратующей за мировую революцию, за двуликость англосаксов, не желающих объединятся с Советским Союзом для предотвращения вероятной войны и всячески затягивающих переговоры, а по существу, толкающих Германию на войну с СССР.
Учитель справедливо оценивал обстановку, даже не зная того факта, что Молотов в секретной шифровке советскому послу в Лондоне писал: «Видимо, толку от всех этих бесконечных переговоров не будет. Тогда пусть пеняют на себя».
И, действительно, скоро на длинном столе генштаба сухопутных сил гитлеровской Германии появилась карта с агрессивными стрелами, направленными на Великобританию.
Берест считал, что англо-французский сговор с Гитлером в Мюнхене побудил Сталина, как и других советских руководителей, к отступлению на позиции традиционного недоверия к капиталистическому миру в целом, без разделения на фашистов или демократов. Все они были противниками Советской России. Все они хотели поражения советской модели социализма, а скорее, России. Желания уничтожить, стереть с лица земли богатейшую природными ресурсами Россию, живы и по сей день. Так кто им даст это сделать? Россияне – не дадут!
«Мюнхенское соглашение, – как считал Берест, – открыло семафор новой империалистической войне за передел мира. Оно стало фактом – прелюдией Большой войны с Гитлером. Не случайно Сталин торопливо взял курс на реформы в армии, на перевооружение РККА. Время диктовало эти правильные в своей основе, хотя и запоздалые действия…»
По договоренности с партийным чиновником учитель зашел к нему перед работой.
– Ну что, Николай Григорьевич, созрели? – спросил, вставая из-за стола, чтобы поздороваться с вошедшим гостем, Гавриил Иванович.
– Да, партия приказала – значит, надо, – улыбнулся Берест.
– Настоящий коммунист по-другому, я думаю, не мог поступить, – приосанившись и надувшись, как индюк, проговорил секретарь райкома.
Он протянул ему руку, желая одновременно, одним махом, поздороваться и поздравить коммуниста Береста с принятием политически правильного решения.
– Вы поступили, как настоящий большевик. Партия ценит ваш разумный шаг…
– Скажите, хотя бы предположительно, где мне и кем предстоит работать? – задал законный вопрос Николай.
– Думаю, по вашей профессии – педагогом. А скорее, директором школы. Будете учить, как и учили детей до этого, – доброму, светлому, вечному, вкладывать в их головы, кроме знаний, то, что хорошо, и то, что плохо, – одним словом, тем, чем и занимались. Там дети-украинцы и молодежь, затурканные польской идеологией. Постарались и украинские националисты. Придется переубеждать строптивых, – Гавриил Иванович напутствовал учителя, который не хуже него понимал суть происходящего.
Он знал, в районы Западной Украины отправляется много молодежи, особенно девушек. Ехали по комсомольским путевкам библиотекарши, связистки, медсестры, почтовые работники и представительницы прочих специальностей.
Отца автора – машиниста паровоза тоже по комсомольской путевке из депо станции Ромны Юго-Западной железной дороги Сумской области осенью 1939 года направили в депо ст. Сарны Ковельской железной дороги Ровенской области.
Ручейки переселенцев не высыхали, превращаясь в реки самопожертвования, потому что скоро они обернулись для гостей реками невинной крови, проливаемой в результате зверств такого античеловеческого явления, каким явилась бесшабашная и дикая бандеровщина с ее националистическим замахом на всю страну.
Даже приезжие украинцы из восточных областей Украины для них были москалями, советами, коммуняками, которых надо было убивать, убивать и убивать… Со временем один из известных чешских писателей ХХ века Карел Чапек скажет, что любой националист исповедует формулу: «Черт с ним с народом! Нам важен только его престиж».
Через неделю, выкрашенный в зеленый цвет, паровоз «Су» с огромными красными колесами пронзительно свистнул, напрягаясь стальными дышлами и обдавая зевак клубами белесого отработанного пара, потянул пассажирский поезд на Запад. В общем вагоне ехал к новому месту работы учитель Николай Григорьевич Берест. Перед тем как попрощаться с семейством на перроне небольшого местного вокзала, он предупредил жену и детей, что как только определится с местом новой работы, получит дом или квартиру, сразу же приедет за ними.
Моменты прощания со слезами на глазах детей и жены долго ворочались воспоминаниями в памяти, сидя у вагонного окна. Погрузившись в думы и уставившись в протертое с разводами стекло, он почти не видел проносящихся одиноких полустанков – «лицом к лицу лица не увидать». Но почему учитель обращал внимание на медленно проплывающие родные степные просторы, в низинах за насыпью деревянные телеграфные столбы с «бетонными ногами» и туго натянутыми в несколько рядов проводами?
Иногда встречались на двухпутке и промежуточных станциях воинские эшелоны, тоже направляющиеся попутно с его пассажирским поездом.
«Что же получается? Практически происходит передел мира, – рассуждал учитель Николай Григорьевич. – На Европу надвигается немецкая угроза. В Польше умер Пилсудский, но в Варшаве до разгрома ее немцами правили те полковники и генералы, которые в двадцатом году вместе с ним участвовали в походе на Украину и до позорного поражения сохраняли честолюбивые амбиции повторить Смутное время в России. Замыслы у Варшавы роились захватнические и простирались довольно далеко – военным путем возродить линию Керзона и отодвинуть ее чертой от Балтийского до Черного моря. А там замахнутся и до Урала. Но получился облом…»
Потом его мысли перетекли в область воображаемого нового места работы. Ему казалось, что он совершает подвиг ради тех детей бедноты болотного Полесья, которых старались ополячить. В райкоме партии его ознакомили с обобщенной справкой по состоянию образования в этом новом регионе Союза. Оно было удручающим.
Учитель живо представил, что здание под среднее учебное заведение местные власти выделят наверняка ветхое, не приспособленное для учебного процесса, и он, если его назначат директором, обязательно займется ремонтом школы.
Как любитель русской и украинской литературы, он не мог не захватить с собой для душевного чтения книгу, как инструмент наслаждения мудростью. В его фанерно-фибровом чемодане лежали пять томиков избранных произведений Пушкина, Гоголя, Шевченко, Франко и Маяковского. Эти в мягкой обложке книжечки приобретались в разное время, но выпущены были одним киевским издательством. Он надеялся, что с приездом семьи к новому месту работы он перевезет на Полесье всю домашнюю библиотеку, которую они с женой собирали вместе.
С пересадкой в Киеве, Николай Григорьевич, наконец, добрался до города Ровно, где местное партийное чиновничество выдало ему предписание убыть в один из районных центров на северо-западе области…
Этим центром оказался город Сарны, куда он прибыл на следующий день.
«Интересное название города, – размышлял учитель. – Наверняка связано с дикой черной полорогой козочкой – серной. Эта дикая козочка упоминается даже в Библии. Ну, ничего со временем узнаю все подробности о городе».
Поселившись в гостинице, Берест направился в райком, чтобы определиться с конкретным местом работы. Там разговор со стороны одного из партийных секретарей районного масштаба был короток:
– Мы вас рекомендовали на должность директора школы в живописный поселок городского типа Степань, расположенный на левом берегу реки Горынь. Местное руководство предупреждено о вашем прибытии. Где вы устроились?
– В гостинице в номере четыре.
Благо она была одна в городе.
– Вот и прекрасно. Завтра за вами придет машина. Я сейчас созвонюсь со Степанью, пусть готовят стол, – улыбнулся партийный функционер.
Попрощавшись с хозяином, Николай Григорьевич прошелся по городу. Ему был интересно познакомиться с достопримечательностями этого крупного железнодорожного узла с огромным, выложенным из глыб местного гранита, костелом и крохотными деревянными сине-голубыми церквушками. Он обратил внимание на прекрасный вокзал, две водонапорные башни и депо из красного кирпича со смотровыми канавами, поворотным кругом и крытыми ангарами для стоянки во время ремонта и промывки паровозов.
На небольшом рынке, практически в центре города, он поразился бедности сельского населения, которое продавало с лотков плоды огородов и покупало необходимое, особенно хлеб и промышленные товары, складывая это в радюги – полотна из отбеленной домотканой ткани, или большие платки, которые носились через плечо, в основном женщинами-крестьянками. Их называли – парашютисты.
Ровно в 9.00 в его номер постучались.
– Да-а-а! Входите! – протяжно окликнул того, кто стоял за дверью.
В номер вошел человек в серой рабочей куртке.
– Вы товарищ Берест?
– Да!
– А я водитель из поселкового совета Никита Голубок. По приказу начальства приехал за вами. Я подожду вас возле машины. Есть что-либо тяжелое на вынос? – спросил водитель.
– Нет, нет – спасибо. Я мигом…
Минут через десять они выехали из Сарн, трясясь по вымощенному при Польше гранитным булыжником шоссе. Потом каменная дорога несколько раз прерывалась и, наконец, закончилась. Началась грунтовка с ухабами, выбоинами и песочным месивом, трудно преодолеваемым полуторкой – она то и дело буксовала. Приходилось покидать кабину и помогать водителю разного рода подсобным материалом: валежником, сучьями и, главное, лопатой. К полудню добрались до поселка.
Встреча с начальством произошла после обеда в столовой. Николая Григорьевича встречали председатель поселкового совета Виктор Николаевич Гриб и секретарь парторганизации Иван Иванович Погорелов.
– Школа, Николай Григорьевич, вас ждет вместе с квартирой при учебном заведении. Пока придется пожить в таких условиях, а там обязательно найдем вам жилье более приличное, – казенным языком пояснил Гриб.
Его поддержал и даже несколько конкретизировал Погорелов:
– Скоро освободиться отдельный домик с огородом, дровяным сараем прямо на берегу реки. Место живописное, а пока надо поднапрячься и запустить школьный механизм. Детей много, классов оборудованных мало, школьной библиотеки совсем нет. Собираем книги поштучно у приезжих. Да и ремонт просят некоторые классы бывшей гимназии. Крыша, покрытая осиновой дранкой, совсем прохудилась. Мы вам поможем и материалами, и строителями, и деньгами…
Через день он обходил уже классы школы, нашел в бывшей гимназии проблем на порядок больше, чем их перечислял секретарь парторганизации…
За год произошли большие изменения. Переехала со всем необходимым скарбом семья. В школе появилась библиотека. Она преобразилась – дети с удовольствием стали посещать уроки без польских преподавателей. Учителями были в основном украинцы и русские. Несмотря на то что школа была с украинским языком преподавания, русский язык и литературу изучали активно.
Скоро Николая Григорьевича на педсоветах в районе стали хвалить за его старания и хватку трудоголика. Одним словом, отмечали – за труд. Вообще в предвоенные годы власть и искусство восхищались примерным трудом. И это восхищение приняло такой искренний, повальный, массовый характер, что живопись и кинематограф, газеты и журналы пели осанну трудящемуся индивиду, слагали песни и «гимны рабочему человеку». Это был какой-то романтический реализм в искусстве.
Но неожиданно на все его старания на ниве педагогики одели хомут: в середине 1940 года партийные органы пригласили директора школы, коммуниста Николая Береста в район и предложили, после длительных уговоров, принять никак не запускаемый механизм колхоза в селе Малое. Почти в приказном порядка «просили» организовать колхоз.
Секретарь райкома прямо заявил:
– Лучшей кандидатуры, Николай Григорьевич, на эту должность мы не нашли. Время суровое – мы здесь все, как на войне. Отдельный дом вам уже готов с посудой, мебелью, колодезной водой, хозяйственными постройками. Проживавший в доме польский пан Стамбровский после прихода в эти места Красной армии бежал с семьей, потому что у него было рыльце в пушку. По его приказу старшеклассников, писавших стихи об Украине, вывозили в тюрьму города Дубно и там убивали: морили голодом, травили или расстреливали «при попытке к бегству».
– Да я в сельском хозяйстве не работал… – пытался отговориться Берест.
– Мы все никогда не работали на новых должностях. Однако осваивали их. Коммунисты умеют это делать лучше других, – вставил инструктор райкома.
– Я не завершил начатое дело в школе…
– Вы считаете сельскохозяйственное производство, тем более сейчас, менее важная область, чем образование, чем школа? Продовольственная проблема стоит очень остро в нашем крае. Это вам партийное поручение. Сталин нас призывает, как можно скорее освоить Западную Украину. Помочь ей специалистами. Вы один из тех, кто может стать сталинским ударником в организации продовольственной ячейки в районе. Надо помнить, что нищета может привести к неверию. Мы верим, что с этой болячкой справимся на этой живописной и плодородной земле, – продолжил секретарь райкома.
После этих слов директор школы сдался…
Провожали Николая Григорьевича в Степани чиновники с сожалением. Стол накрыла для местного начальства Агафья Евдокимовна. Гостей было немного.
– Жалко вас отпускать товарищ Берест, но против лома, нет приема, против верхов не попрешь, – заметил за тостом Виктор Николаевич Гриб. – Спасибо вам за то, что привели школу в надлежащее положение и запустили учебный процесс.
Добрые слова говорили и другие…
Переезд к новому месту не затягивался, так как был определен предельно короткими сроками.
Теперь полуторка со скарбом и всей семьей Берестов, управляемая Никитой Голубком, понеслась по извилистым полевым дорогам, огибая многочисленные холмы на левом берегу Горыни. Дорога в село Малое, укатанная гужевым транспортом, находилась в отличном состоянии – без ухабов и выбоин. Когда после степного безлесья въехали в сосновую рощу, прохлада сменила солнцепек. Приятно было в кузове детям и отцу, сидя на небольшом диванчике, подставлять встречному ветру горячие лица. Агафья Евдокимовна находилась в кабине…
