Год Майских Жуков – Анатолий Постолов
Много лет назад в середине 50-х годов прошлого века, в один из ненастных осенних дней я спустился с мамой в полуподвал старого, просевшего от времени, дома. В полуподвале жил дворник. Дворник собирал и продавал марки.
Не знаю, что его кормило на самом деле – березовая метла или филателия. Да это и не важно. Важны детали воспоминания. Помнится, в той же комнате женщина стирала в цинковой бадье бельё, в люльке плакал ребёнок, и у меня сразу запотели очки от влажной духоты, висевшей в дворницкой. Сам дворник подошёл к большому кованому сундуку и открыл его. Сундук был заполнен кляссерами, напоминающими толстые бухгалтерские книги. Он достал один такой гроссбух, положил передо мной и раскрыл. И мир поменялся, стены дворницкой рассыпались, как карточный домик, и перед глазами открылся мир африканских колоний, пёстрая фауна Мадагаскара, хищная красота прерий…
Спустя много лет этот крохотный эпизод всплыл перед глазами, и от него потянулась цепочка, сотканная из метафор, ассоциаций и фантазий, составивших главы романа «Год майских жуков».
Известное латинское изречение «Пока дышу – надеюсь» в сегодняшней реальности потеряло свой романтический ореол. Мне слышится в этих словах покорность перед ударами судьбы. Особенно сейчас, когда мы поневоле привыкаем к замкнутому пространству, дышим, чтобы только выжить, а романтическая нота надежды всё чаще звучит в прагматическом ключе. Может быть, поэтому мне захотелось перефразировать старый афоризм: вместо «Dum spiro spero» – «Dum memoro spero». Пока помню – надеюсь.
Именно об этом – о памяти и забвении роман «Год майских жуков».
Внимание! Фонограмма содержит нецензурную брань.
Другой формат
В этом романе всё не стандартно. От авторской обложки с венецианскими каналами и жуком-дирижером…
От 86-и таинственных названий глав до названия самого романа – трилогии…. От главных героев романа – мальчика-подростка и странного дворника, других героев, в чьё существование ты либо веришь, либо сомневаешься, до не менее важных героев – Собаки и говорящих птиц. Мир жизненных лабиринтов, фантазий, сокровищ, вещих сновидений и любовных коллизий увлекателен и часто непредсказуем. Многообразие мест действия: Вена и Одесса, Львов и Венеция, немецкий плен, лагерная зона… Автор, словно предлагает разгадать своему внимательному читателю сложную многоплановую шараду, не давая разгадки на полпути.
По всему роману автор преднамеренно разбрасывает ловушки-намеки того, что обязательно «выстрелит» в тексте, но позднее. Постоянное изменение временного пространства, множество литературных ссылок и реминисценций как бы призывают читателя быть внимательным и вернуться к ранее прочитанным строчкам и переосмыслить. Ведь иначе читатель не сможет оценить целостность всего романа, каким его задумал и создал автор, мастерски владеющим словом и воображением. Кажется, что предела воображения у автора просто не существует. Сцены реальности сменяются фантастическим, а то и фантасмагорическим вымыслом. Чего только стоят главы-сны!
В книге постоянно меняется стиль и структура языка – он настолько же детален, как и фрагментарен. Линейное повествование сменяется зигзагообразным. Язык прозы постоянно меняет свой диапазон: от живого, бытового диалекта до тщательно выверенного, поэтического и философского образа. Эмоциональные перепады между смехом и трагедией, карикатурой и красотой, жестокостью и благородством держат читателя в постоянном напряжении.
Так вот почему автор выбрал дизайном обложки свою работу «Венецианская ночь – догадывается читатель, открывая последнюю главу книги. В ней по воле автора, читатель оказывается вместе с героями романа на Piazza del Marco, в Венеции, и „в эту минуту своей жизни на какое-то мгновение ощущает полное, абсолютное, безоговорочное счастье“.