Анатолий Матвиенко
Демон и Кикимора
Глава 1
Последнее пике
Списан…
Когда списывают военную технику, её утилизируют или продают. Человека просто отпускают на все четыре стороны, и дальнейшая его судьба – уже не забота армейских чинов.
За двадцать шесть лет службы в военно-воздушных силах, считая лётное училище, Андрей Иванович Полещук не единожды побывал в ситуациях, когда благополучное возвращение на базу казалось фантастикой. Однажды ЧП случились в полёте над Норвежским морем, покинуть аварийный самолёт означало неизбежное купание в ледяных волнах, естественно – недолгое. Через несколько минут наступит переохлаждение, потеря сознания и – смерть… Но словно ангел сидел на плече и уберёг, оттого число посадок точно сравнялось с числом взлётов.
Но разок крылатый друг отвернулся на миг, и подполковник поскользнулся на бетонке аэродрома. Разбитое вдребезги колено, сильная хромота, инвалидность. Конечно, мог просить наземной службы, в конце концов, перевода на преподавательскую работу, всё же многолетний опыт командира экипажа огромного противолодочного Ту-142М3 имеется далеко не у всех. Не стал. Быть рядом с самолётами, но вне их – выше его сил. Это всё равно, что патологического сластёну, отлучив от сахара из-за диабета, пригласить на работу в кондитерскую.
Подполковник, теперь – в отставке, он оформил документы, получил расчёт, накрыл поляну однополчанам и уехал в Смоленск. Там осталась квартира от бывшей жены. Она, как и младшая дочь, не пережили COVID. Старшая живёт в США, но всё равно что умерла. Ещё до случая, отправившего Андрея Ивановича в госпиталь, отправила гневный мессидж через электронку и потребовала его увольнения из российской военной авиации. Прикрепила несколько картинок, скачанных с американских сайтов. Никаких объяснений читать и слушать не желала.
«Ты мне не отец. Вы все – военные преступники».
Соответственно, внуков, виденных лишь однажды, больше не встретит. Никогда. А если встретит, о чём с ними говорить, если вырастут в убеждении, что дед – воздушный пират и убийца? Хоть их авиачасть никакого участия в военных действиях не принимала, и бессмысленно даже спорить, кто прав, кто виноват.
Проехали. Значит, он – один.
Для себя единственного Андрей не заказывал контейнер. Пожитки уместились в три чемодана. Таксист, заметив хромоту, помог затащить их на третий этаж в пятиэтажке без лифта и даже не взял сторублёвку сверх оплаченного за поездку.
В полторашке хрущёвских времён пахло запустением. Зина, конечно, сделала ремонт, купила хорошую мебель. Но пожить здесь не успела. Полещука в разгар локдауна не отпустили на похороны, да и что бы он увидел… Два закрытых гроба? Дочь пережила маму всего на час. Сам тоже переболел, ещё раньше, и вроде получил иммунитет, но никого бы не подпустили к телам.
Тогда было реально страшно. На Севере народ крепче, но тоже умирали. И ни одни похороны не выполняли главную роль – убедиться, что человек действительно уходит навсегда. Уезжающий на роликах гроб, предназначенный для сожжения в крематории, ничуть не напоминает потерянного родственника. А что дочь или бывшая жена находятся внутри, в этом убеждает лишь воображение. Но воображение, при желании, покажет всё что угодно…
Не распаковывая чемоданы, подполковник спустился вниз и отыскал ближайший магазин. Купил бутылку водки и бутылку коньяка. Тёплые, потому что стоял июнь. Отмахнулся от пары мутных личностей, настойчиво предлагавших свою компанию, и снова поднялся в квартиру.
Принялся пить, не закусывая.
До этого момента у Андрея была расписана дорожная карта. Оформить увольнение из ВКС, пенсию, приехать в Смоленск. А дальше?
Если у военного нет семьи, его семья – друзья в гарнизоне. Уехал от них – и как отрезало.
Можно связаться с пацанами из училища. Не разлей вода были. Но столько лет прошло. Раскидало. Кто служит по дальним авиабазам, кто уже на гражданку свалил… Связь по мессенджеру. «Я – ОК, а ты?» – «И я ОК». «Кого из наших видел?» – «Никого. Переписываемся». Короче, он один. Как перст на руке фрезеровщика, которому отрубило четыре пальца.
В таких ситуациях полагается поступать по-мужски. Например – уходить в запой. И только по выходу из алкогольного плена, глянув на мир свежим мутным взглядом, принимать решение о дальнейшем жизненном курсе.
После второго стакана стало кристально ясно: любой курс ведёт в никуда. В тупик.
Трудоустройство? Ну… сменный дежурный на автостоянке. Даже охранником в супермаркет не возьмут – хромой не угонится за воришкой, схватившим банку пива.
Тем более, пара десятков тысяч зарплаты погоды не делает, пенсия и сбережения позволяют жить, не экономя каждый рубль.
Единственная подходящая компания – пара хануриков, прицепившихся у магазина. То есть – спиться в их компании и тихо сдохнуть?
Так зачем тянуть время?!
Андрей глубоко вздохнул и сделал то, что нужно делать никому и никогда.
Туповатый кухонный нож потребовал усилий, но всё же рассёк предплечье. Кровь хлынула потоком… и тут же остановилась.
На левой руке виднелся лишь шрам. Секунд через пять-семь он выглядел, как полученный много лет назад.
Водка – палёная, догадался Андрей. Он вылил остатки водки в раковину, откупорил «Арарат» и опорожнил следующий стакан.
Слегка замутило. Всё же триста грамм крепкого бухла без закуски – серьёзная доза, даже если брать только для разгона. Снова посмотрел на гладкое предплечье. Задержал взгляд на каплях крови, прилипших к брюкам и обрызгавшим пол. Снова взялся за нож и вдруг почувствовал, что идеально трезв. Хоть сейчас топай на медосмотр перед полётом.
На трезвую голову принимать решение о самоубийстве гораздо тяжелее. Как прыжок в пропасть. Или в ледяные волны Баренцева моря. Но штурман уже проложил курс атаки, отмены приказа не поступило…
«Брось нож, Андрюха. И так штаны придётся отстирывать».
Помимо воли пальцы разжались. Хлеборез выскользнул из руки и упал на пол.
Похоже, коньяк в этом занюханном магазинчике ещё хуже водки, догадался лётчик. От неё только визуальные галюники, а тут вдобавок голос в голове… Приплыли!
«Коньяк, кстати, вполне неплохой. Будешь хорошо себя вести – разрешу допить и даже захмелеть. А сейчас пошли в магазин. Купим нормальной жратвы. Не водкой единой жив русский человек».
Почему-то больше всего не хотелось сейчас напрягать вечно ноющую ногу. Желание наложить на себя руки как-то отошло на второй план.
«Нога – не проблема. Не удивляйся. Если руку тебе зашил за секунду… Терпи!»
Колено прошило электрическим током, и в нём одновременно разорвался снаряд калибра тридцать семь миллиметров. Потом всё как рукой сняло.
«Чего стоишь как незаправленный бомбардировщик? Дуй в магаз! А, ладно. Придётся показать, кто в доме хозяин».
Андрей вдруг ощутил, что тело ему больше не подчиняется и управляется каким-то автопилотом. Этот автопилот снял форменные армейские брюки, испачканные кровью, натянул треники и майку. В таком неформальном виде вышел из квартиры, заперев дверь, и побежал вниз по лестнице.
Может, я уже умер, прикинул подполковник, и виденное – только бред угасающего сознания, сейчас всё исчезнет, как пропала боль в ноге…
«К твоему сведению, жалкий атеист, самоубийство является наитягчайшим грехом. Господь велел тебе жить и терпеть невзгоды до гробовой доски. В посмертии получил бы сколько-то лет адских мук за неверие в Бога, прелюбодеяние и прочие шалости, отбыв их, отправился бы в рай, приобщившись к Божьей Благодати. Но на кой ляд грешнику вечная жизнь, даже если краткая земная ему оказалась не нужна? Тебя ждёт Вечное Великое Ничто и разрушение души. А пока – моя компания. Поверь, не самая приятная. Проверено».
«Ты – кто, ангел?»
Эти слова Андрей Иванович попробовал произнести вслух, но губы даже не шевельнулись, затем сами по себе скривились в иронической гримасе.
Внутри черепной коробки, словно по пустой пещере, прошелестел смех. Грустный.
«Наоборот, демон. Зовут Марк. Можешь сказать: «очень неприятно». Но вслух не получится. Теперь я – главный».
«Демон?!»
«Ну – да. Ты совершил самый главный смертный грех, проклят и наказан. Одержим демоном. Теперь принадлежишь мне. И одновременно вытащил счастливый билет. Поскольку твоя отправка в вечный мир отложилась, появился отличный от нулевого шанс не угодить в Великое Ничто, а отделаться двумя-тремя сотнями лет на посмертной зоне.
Короткая дорога до магазина вместила рассказ о правилах загробной жизни, по правде говоря, абсолютно не сахарной. И ни в коей мере не соответствующей описанной в Библии.
ххх
Ещё через час материалист, атеист и вообще скептик, Андрей Иванович Полещук принял произошедшее с ним как данность и прекратил трепыхаться даже мысленно. В его дальнейшем существовании, пусть даже подневольном, нарисовался, наконец, какой-то странный смысл.
Вот интересно. Мной, демоном из загробного мира, мучителем усопших грешников, адской сущностью, в которую переродилась душа бывшего римского легионера, командует ангел. Почему-то сами они брезгуют пачкать ручки, крылышки или белые одежды, перепоручая мне самые неприятные дела. В том числе – воевать, захватив тело временно живого грешника. То есть, отдавая приказ, они в меньшей степени ответственны, чем исполнитель? Хоть прекрасно знают применяемые мной методы, ими критикуемые. Пути Господни неисповедимы? Да на том свете – вообще бардак! Поэтому искренне ценю длинные командировки под солнцем.
В Беларусь, где находится малая родина моего ангела-куратора Юры, я попал впервые, не считая проездом, и ощутил, как летом в Минске жарко. Не Вьетнам, не Корея и не Сирия, конечно. Но и не Север, где я вселился в Полещука, терпеливо ожидая.
Прежде меня отправляли к персонажам, чья греховность не превышала среднестатистического уровня. Тут наша небесная канцелярия решила выпендриться и действовать образцово-показательно. Как я понял, у них задумана некая совместная комбинация с другой святошной структурой, а о сущности задания до сих пор не знает даже мой куратор, неизменный с начала пятидесятых годов. Тот самый ангел, в прежней жизни сожжённый нацистами заживо в белорусской церкви вместе с племянницами и оттого не верящий в Бога.
– Нужен лётчик, Марк, – сказал он мне, щурясь на солнце, всегда ярком у здания нашей канцелярии. Было бы оно настоящим, давно бы сожгло зелень в парке и в палисаднике, круглый год радующей глаз весенней свежестью. Как по мне, так земной круговорот с жёлто-красными осенними листьями, а потом молодыми, только вылупившимися из почек, куда уютнее.
– Да хоть слесарь-сантехник! – отмахнулся я, не подумав. – Нужен пилот на Ф-35? Так посижу пассажиром в башке американца, выучу что надо. Потом из сантехника выращу топ-ган-пилота. Всё же у меня налёт – несколько тысяч часов! Больше тысячи на реактивных.
– Требуется пилот винтового самолёта, – заверил мой патрон и замолчал, исчерпав запас имеющейся у него информации. – Безнадёжный грешник.
– ЛГБТ? Предатель Родины? Хронический онанист?
– Ну… лучше бы самоубийца.
Поскольку речь перед этим шла конкретно о ВКС России, я только хмыкнул. Не реально, туда отбираются морально здоровые люди. Разве что искусственно создать условия парню, чтоб не видел выхода и полез в петлю, тем самым разделить с ним тягчайший грех, а ещё лучше – переложить его на меня. Со святош станется, не привыкать.
Так меня занесло на Север, в кабину тяжёлого противолодочного самолёта, в прошлой жизни – стратегического бомбардировщика Ту-95. Достаточно архаичного по авионике, с большим экипажем в десять человек. Чрезвычайно неповоротливого, если сравнивать с ощущениями пилота «спитфайра», МиГ-15, МиГ-21, «фантома», потом Су-27, МиГ-29 и Су-35. Взлётная масса без малого две сотни тонн!
Разбитое колено запросто мог ему залечить, пока Андрюха валялся на бетонке, громко проклиная чью-то мать. Но даже не подумал. С этого момента подполковник ступил на роковой путь. Правда, тянул долго. Мне не привыкать. Соревноваться со мной в выносливости глупо, у любого с двумя тысячами лет загробной выслуги терпения хватит на что угодно.
Не скрою, когда бедолага принял на грудь и принялся пилить левое предплечье тупым хлебным ножом, я почувствовал гнев и одновременно облегчение. Всё же месяцами сидеть пассажиром, подсматривать за чужими действиями и слушать чужие мысли, далеко не всегда возвышенные, не особо приятное удовольствие.
Но я бывал в Великом Ничто. По сравнению с неизмеримо долгим ожиданием в вечной черноте любое другое испытание – что летний ветерок на пляже.
Именно такой ветерок, чуть пыльный, дунул мне в глаза, когда я вышел из поезда в Минске. Андрюха ещё не до конца отошёл от шока, узнав, что за попытку самоубийства отдан в руки демону из потусторонней вселенной, поэтому от штурвала отстранён.
Но не лишён права голоса. Совещательного.
«Пассажир! Следующий пункт нашего задания – твоё Полесье. Возьмём такси?»
«Дорого! – сварливо ответил тот. – Не забудь, оккупант, тратишь мои кровно заработанные».
«Оккупант, верно. А также твой единственный друг. Терпи, терпила. Ты мне жизнью обязан. И шансом на избавление от разрушения души».
Ладно, деньги никогда не бывают лишними. Перспективы заработка не просматриваются. Признав правоту запасного пилота, я проложил курс на автовокзал, попутно поменяв двадцать тысяч на местные рубли. Андрюха пробовал протестовать, уверенный, что бумажки Российской Федерации в братской Беларуси уважаемы больше доллара… Щаз! Умудрённый ещё в поездку Москва-Варшава-Берлин-Париж, я хорошо знал, как обманчива уверенность в инвалюте, потом почти в каждой командировке под Солнце Земли этот опыт повторялся. Чтоб доказать напарнику, как тот не прав, просунул купюру в пять тысяч в окошко кассира на автовокзале и был послан далеко и без хлеба, да с угрозой вызвать ментов.
«Убедился? Ты живёшь сорок четыре года, я в той или иной мере больше двух тысяч. Менял римские деньги на местные ещё в Иерусалимском храме, где тусовался Иисус Христос. Не вздумай учить меня финансовой грамоте».
Пока ждал бус, в очередной раз оглядел своё воплощение в большом зеркале у посадочных терминалов. А что, неплох… В отличие от лётчиков-истребителей, низкорослых как Ваня Бутаков, в бомбардировочной авиации габариты пилотов не столь критичны. Метр восемьдесят, поджарый, узколицый, с тонким «орлиным» носом. В волосах блаародная проседь, её мог бы убрать, но – пусть будет. После прочистки организма от шлаков морда смотрится максимум на тридцать пять, силёнку подкачаем, утренние кроссы на десять кэ-мэ… Турник, качалка. Будут и утренние кроссы, дайте добраться до места задания.
Вот только… Иваново Брестской области? Серьёзно? Ни одной авиабазы тяжёлых бомбардировщиков в округе… Так нафига там лётчик с опытом управления четырёхмоторным монстром? На месте узнаешь, ворковал мой ангел Юра, сам ничего не понимающий.
В общем, с рюкзаком и минимумом необходимых вещей в нём я ввинтился в маршрутку до упомянутого райцентра. Там же рядом раскинулись родные места напарника.
Все его предки – с Полесья. Отец в МВД служил, в Россию перевёлся до развала СССР. Потом оба с матерью погибли… Не копался в андрюхиных воспоминаниях – как именно. До сих пор ему больно.
Но вот такая деталь. В Ивановском районе есть деревня Мотоль. Там – дом его бабушки по отцу. Очень старый, чёрный. От крохотных окошек до земли – около метра.
Сюда родители привозили его на лето.
Ох, это лето… Память напарника сохранила даже вкусы и запахи бабушкиных блинов с мёдом, с вареньем, с грибами! И ещё тёплое молоко, пахнущее коровой. Или козой.
А сказки, бабушкины сказки… Сплошь про полесских нячысцікаў: забавного чертёнка Шишигу, грустную девицу Кикимору, холодного Зюзю, хозяйственного Домовика, коварного Пущевика, мокрого Болотника, злого Кашча (Кощея) и многих других. В красном углу, буквально в полуметре от иконы Спасителя с вечно горящей лампадкой, стояла Берегиня, кукла без глаз, «охранявшая» одинокую старую женщину.
Каково было Андрею? Естественно, воспитанному с пелёнок исключительно атеистом и материалистом, а кто ещё может вырасти у выпускника Минской высшей школы МВД СССР? Конечно, он пытался подкалывать бабтю. Говорил: коль ты в Христа веришь, какие ещё языческие нечистики?
Она вздыхала и объясняла: все мы дети Бога. И Христос – его сын, его творение. Стало быть, и Кикимора, и Зюзя, и Болотник. Но Иисус – далеко, на небе. Попробуй достучись до него. Ответит ли на молитву каждого? А Пущевик – вон, за околицей. Зайди в рощу, позови правильно, тотчас отзовётся. И с Болотником каждый раз надо перекинуться парой слов, когда за клюквой идёшь. Одиноко и холодно ему в трясине. Скучно.
А Кикимора если встретится – не бойся. Умерла она от несчастной любви. Поцелует нежно, почувствует, что ты не тот, не её любимый, и поплывёт дальше в своих бесконечных поисках.
Бабтя рассказывала внуку о сказочных духах, будто знала их как соседей по улице. Словно ничего сверхъестественного в них не было. Пацан пугался, но это был забавный страх, не вселяющий ужас, а делавший жизнь чуть острее. Ночью, спуская ногу с кровати на половицы, он каждый раз ждал, что какой-то нечистик схватит за щиколотку. Или откроет глаза, а сбоку домовик таращится…
Потом страшилки закончились. Начались приключения с местной пацанвой. Парни неохотно, но всё же приняли его – городского, да ещё и россиянина. Они тоже слышали про Болотника и Русалку от своих бабушек. Как и Андрей – значения не придавали. Только когда жгли костёр в ночи, рассказывали всякие ужасы про упырей, что набрасываются на детей из темноты и выпивают кровь!
Лет в четырнадцать на берегу озера у Андрюхи свершился первый поцелуй с румяной и полнотелой девахой, на пару лет старше его. Он был сочный и тёплый, барышня – очень даже живая, ничуть не Кикимора. Дальше, правда, дело не продвинулось. И никакая Русалка не помешала. Они были вдвоём. Точнее, втроём – он, деваха и его бесконечная робость.
Потом первая сигарета. Первый глоток водки. Конечно, в Ёбурге, куда перед распадом СССР перевели отца, отличившегося в Афганистане под самый конец войны, всё это тоже было возможно. Но если бы батя уловил от Андрея запах курева или спиртного, пацан боялся даже представить последствия. Всё равно как карцер на зоне для самых закоренелых покойных грешников.
Бабушка Ядя только качала головой, когда беспутный внучок притаскивался лишь под утро, мутный и мятый.
Наверно, в Мотоле у Андрея найдутся троюродные родственники. Все они там – полешуки. От отца ему фамилия досталась – Полещук. По семейным преданиям, Ш на Щ переправил какой-то уездный писарь, ещё в николаевские времена.
Пока маршрутка с гордой мерседесовской звездой на морде шустро катила на юго-запад от Минска, а за окном мелькали исключительно ухоженные поля, без малейшего признака борщевика, оккупировавшего Россию куда более плотно, чем я подопытного лётчика, Андрей продолжал рассказывать про детство. Поскольку наши сознания соединились, его бухтение сопровождалось трогательно-пасторальными картинками из воспоминаний.
«Вы, полесские, как евреи? Все всем какая-то родня?»
«Ну – да. Уверен, трёх- или четвероюродные найдутся даже в США. В начале ХХ века съездить в Штаты было куда проще, чем теперь. В Российской империи шустрили вербовщики, нанимавшие работяг в шахты, на заводы, на бурение скважин. Из болотного юга Беларуси многие тысячи съехали! В том числе из Мотоля переезжали, моя дальняя родня. Правда, большинство вернулось с долларами в «валиске», так на Полесье зовётся чемодан. Десятки белорусов погибли на пароходе «Лузитания», шедшем в Европу из Америки. А то и вся сотня. Судно пустила на дно немецкая подводная лодка. Кто решил остаться за океаном, наверняка завели семьи. Полешуки вообще люди семейные, основательные. Моих четвероюродных братьев-сестёр теперь зовут Джеками или Дженнифер, о них я ни черта не знаю».
«Грустишь?»
«О пиндосах из Пиндостана?! Ты издеваешься? Наоборот, сколько раз думал: если начнётся война и мне придётся топить амеров, то мысль, что на их корабле или подводной лодке кто-то плывёт из родни, не остановит ни на секунду. Так ему и надо. Пиндосы – наш извечный враг. В любом виде. Даже если их предки приехали из Полесья».
Я пресёк дальнейшие откровения. Боюсь, договорится парень до «хороший пиндос – мёртвый пиндос», что уже греховно, так как противоречит Божьей морали «не убий». Конечно, она не абсолютна. Если американцы воюют не на правильной стороне, как это было в Корее и во Вьетнаме, вопросов нет: гаси любого, попавшего в прицел. Вне войны они такие же Божьи твари, как и другие. Пусть, правда, Боженьке иногда приходится стыдиться за своих чад.
По мере углубления на юг Беларуси, щедро залитой солнечным светом, мысли о войне вытеснялись умиротворением. Какая, к дьяволу, война? Ухоженные поля, аккуратные дороги, всюду разметка, указатели… Даже полиция на дороге, тут она по-прежнему зовётся милицией, выглядит деловито и подтянуто, не то, что… Не будем о грустном.
В Иваново, куда прикатили после обеда, подходящего автобуса в Мотоль не нашлось. Я сговорился с таксистом.
И потянулись пейзажи, с детства памятные Андрюхе. Хвойный лес, мелькавший за окнами от Барановичей до Телехан, сменился низкой порослью. За полосой зелени, окаймлявшей дорогу, местами проглядывали незасеянные пустоши. Там – болота. Часть из них выжила, несмотря на осушение при Хрущёве. Как оказалось, очень вредное для экологии.
По правой стороне нарисовался большой синий знак «Аграгарадок Моталь», таксист раздвинул пальцами картинку на навигаторе, укрупнив масштаб, и направил свой «Хундай» в лабиринт улочек, примыкавших к главной площади. Через минуту электронный голос сообщил: «Вы прибыли к месту назначения».
«Грешник! Узнаёшь?»
«Какое там! Десять лет… Все до единого дома другие! И бабушкиного не вижу».
– Что-то не так? – забеспокоился таксист.
– Нет, командир. Всё пучком. Держи свои кровные.
Машина укатила. Я остался с рюкзаком на плече. Огляделся. И бросил вожжи, отдав тело напарнику. Может, так быстрее сориентируется.
«Опа-на… Старый вяз в глубине. На высоте метра два – развилка. До неё было просто добраться даже мне, шпингалету, ну а дальше с трудом, едва не срываясь, обдирая руки и коленки о кору. Марк! Я и правда – дома. Которого нет».
Кроме дерева ничего не разглядеть. Типовой газосиликатный кубик под двускатной крышей, близняшка таких же по улице, перекрыл обзор. Он стоял ровно на том месте, где с дореволюционных лет чернела изба бабушки и дедушки Андрюхи.
Разумеется, пассажир допускал нечто такое. Когда бабушка умерла, он в воинственном угаре носился над Тихим океаном, никто не приехал в Беларусь оформлять наследство. Дом и участок местные власти имели право отдать кому угодно.
Очевидно, что хату снесли. Типовухи выстроились в линию, как солдаты на поверку. Вековая избушка нарушила бы равнение как пьяный расхристанный дембель в шеренге запуганных салаг-первогодок.
Пока Андрей растекался в растерянности, я ощутил присутствие третьего. Того самого, с кем не сообразишь на троих, потому что он не пьёт, а лишь изображает небесное начальство.
«Юра! Колись, наконец. Вам нужен не лётчик, а полешук из белорусской провинции? Лётчику здесь нечего делать. Разве что удобрения по полям прыскать».
«Лётчик. И полешук из Мотоля. Именно здесь, оказывается, имеется проход в другой мир. Им ведает тридцать четвёртая канцелярия».
«Одна на всю планету? Что за мир такой завалящий?»
Я снова переоценил информированность белоклювого.
«Не знаю, что это за мир. Тебя в тридцать четвёртую… как правильно сказать… одолжили в качестве специалиста по нетривиальным ситуациям. Я к тебе не пробьюсь. И ты к нам не дотянешься. В общем, доверься естественному ходу вещей».
«Зашибись! В чём задание-то? Спасти хороших зелёных человечков от нехороших незелёных? Прекратить эпидемию коклюша с плоскостопием? Обратить грешников в праведников и наоборот?»
«Марк! Не обижайся и не требуй от меня слишком много. Не знаю. Босс заверил: сам всё поймёшь. Сам разложишь, где хорошие парни, сиречь исправимые грешники, а где кандидаты в зэ-га на пять сотен лет».
«Ясно, что ничего не ясно. Ладно. Прощаемся?»
«Бывай, Марк. Береги Андрюху. Ты удержал его в шаге от Великого Ничто. Может, свидимся. Пути Господни неисповедимы…»
«Ты с кем-то разговаривал? – спросил подопечный. – Вроде голос незнакомый».
«Да так, ангел один. При жизни был белорусом. Сейчас прилетел сказать, что слагает с себя полномочия нашего ангела-хранителя. Теперь ты один на один с демоном из преисподней. Хочешь, отправлю твою душу в ад и сам выполню задание?»
Парень струхнул и не нашёл что ответить. Но тут вмешался внешний фактор – отчаянно лающий лохматый беспородный пёс. Он подбежал и непрерывно брехал, уверенный в безнаказанности благодаря ограде. Скоро вышел и пузатый мужик в майке-алкоголичке.
– Ці шукаеш кагосьці?
– Нашёл уже. Тут дом моей бабти стоял.
– Вона як… Заходзь!
И мы с замолчавшим псом потрусили вслед за новым хозяином недвижимости.
Глава 2
«Нячысцікі»
В белорусской глубинке, как и в российской, незнакомого человека запросто пригласят в дом, коль есть повод. Иван, водитель трактора агрокомбината «Агра-Моталь», потащил Андрея за стол, накрытый в беседке позади дома. Он только с работы пришёл, жена его подготовилась, встречала.
Наложили на тарелку столько картошки и жареной свинины с луком, что началась пытка едой. Я не в претензии – они от души. Налили домашнего квасу. Иван сказал: по будням крепкого не наливает и не принимает. Даже сегодня – в пятницу. Жене обещал.
Андрюха чуть оттаял душой. Пусть нет больше хаты бабы Яди. Он всё равно здесь! Под гостеприимной крышей беседки. С полешуками. И сам управляет телом, сам поднимает глиняную кружку с квасом и льёт в утробу тёмную ароматную жидкость.
– Кажаш, на флоце служыў? – Иван немилосердно трасянил, мешая белорусские слова с русскими и особыми полесскими, коих больше нет ни в одном языке.
Пришлось Андрюхе рассказать про Север. Приукрасить, как водится. Приплести, что однажды американский самолёт стукнул их «тушку», сам ссыпался в океан, а повреждённая русская машина всё же дотянула на базу «на одном моторе и одном крыле», как в старой американской же песне, посвящённой бомбардировщику Б-17 «Летающая крепость».
Потом искали общих знакомых и родственников. Ну конечно! Иванова жена – многоюродная внучатая племянница бабы Яди Полещучки, андрюхиной бабушки.
Бабтю здесь помнили.
– Грех на вас, Андрей, что не приехали ни на похороны, ни на сорок дней, – увещевала она меня. – Ну, как смогли, так приехали. Помянем?
Помянули бабу Ядю. И отца Андрюхи. Правда – квасом. Хозяин сделал робкую попытку намекнуть, что по уважительному поводу можно сделать исключение, но его дражайшая половина проявила непреклонность.
Видно, были в прошлом проблемы с зелёным змием. И он, окаянный, сидит в засаде, готовый напасть. Например, выпрыгнуть из «валиски» (рюкзака), где припасены две бутылки коньяка.
Сельчане рассказали о местной незатейливой жизни. В общем-то, неплохой. Даже COVID не сильно повлиял. Болели мало, не больше, чем гриппом в прошлые годы. В магазин без маски нельзя было зайти, даже если маска закрывала один только подбородок. Волнения августа-сентября двадцатого года сюда почти не добрались. Бессменного Президента здесь не то чтобы нежно любили, но ничего против него не имели. Бело-красно-белый флаг повисел дня три над клубом и пропал куда-то. А что в Польшу теперь сложнее проехать – так мотольские и раньше не особо стремились. Вот брестские – да, для них Польша как свой приусадебный участок.
Подтянулись детки. Мишка, старший, сразу поделился новостью: русских туристов привезли. Завтра в болота отправятся.
– Ёлупнi! – усмехнулся Иван. – Чаго iм па дарожцы не хадзiць? А калi хто патоне?
– Ну, так пойду. Посмотрю на них, на экстремалов, – Андрей поднялся из-за стола (с трудом встал, признаться) и искренне поблагодарил хозяйку.
– Так куда вы? А ночевать где будете? – засуетилась она. – Оставайтесь! Места много.
Хорошая мысль. Но спать ещё рано.
– Благодарен и весьма. А пока разрешите честь знать. Да и картошечку со свининкой надо растрясти.
Ночевать мы с Андреем собирались в беседке, на свежем воздухе. Благо, прихватили химию против комарья. Здесь, в болотистых местах, говорят, не комары – маленькие летучие тигры. Точнее – тигрицы. Кусают, чтоб вы знали, женщины-комарихи, мужикам лень.
Пристроив вещи, Андрей достал один пузырь с коньяком, обернув его непрозрачным полиэтиленовым пакетом. Иван засёк бульканье и немедленно заявил о желании меня сопровождать. Не получилась. Благоверная пресекла инициативу на корню, напомнив о поливе огурцов в теплице.
Мы же, не обременённые женой, огурцами и обетом трезвости, отправились в центр агрогородка в компании с бутылкой. В отличие от ивановой жены, бутылка молчала и не возражала против распития.
У небольшой кафешки в самом центре посёлка в глаза бросилась тройка внедорожников с российскими номерами. «Крузак», «Паджеро» и старый «Гелендваген». Все из Московского региона. Хотелось экстрима? Так гоните на своих полноприводных к дальним хуторам по болотным дорогам, где и «шишига» застрянет. Не чертёнок Шишига из полесских легенд, а настоящий армейский грузовичок ГАЗ-66. Пока трактор найдёте да вытащите свой металлолом на сушу, вот и выходные пройдут.
Компания, как нетрудно догадаться, обнаружилась внутри кафешки. Шестеро городского вида, все в камуфляже, в берцах. На ремнях фляги, ножи. Руки в перчатках с отрезанными пальцами. Короче, крутые как поросячий хвостик. Рэмбо отдыхает.
Седьмым сидел мужчина без лихого милитаристского прикида. Примерно возраста Андрея или моложе. Лицо смуглое, наполовину скрытое бородой и усами, волосы длинные, охваченные вокруг головы шнурком. Рубаха льняная, грубая, с красной орнаментной вышивкой. Выглядела бы аутентично, типа народно-самопальное творчество, но точно такие же продавались на автовокзале как сувениры.
– Если услышите пение из болота, знайте: это не из забытого МР3-плеера, – вещал бородач. – Навка поёт. Завлекает. Шагнёте прямо на звук – по горло в трясину провалитесь.
– А она как баба годная? Если поймать да пощупать? – спросил самый массивный из «крутых», тоже бородатый, но с тщательно выбритой верхней губой. Его сотоварищи хохотнули и присосались к пиву. А он продолжал наседать на местного: – Стас! Не звизди. Твоё дело – показать путь к островам. И не отсвечивать лишнего. А то самого скормим лешему.
«Точно… Стасик! Жил через пару домов от бабти. Там теперь тоже белеет типовой коттедж. Парень как был дрыщём, таким и остался. Наверно, его аскетический вид а-ля пилигрим помогает снимать клиентосов и разводить их на бабки».
