Анатолий Кузьмич Матюхин
Книга памяти. Воспоминания солдата
Отправили в тыл парторга – он был тяжело ранен в живот. Чем дальше – сопротивление противника усиливалось. Очевидно, ему удалось перегруппировать силы, ввести резервы. Тяжелые бои вела наша дивизия возле Быдгоща, а затем – возле Шнайдемюля и Дейч-Кроне. Немцы создали здесь сильно укрепленные линии обороны, узлы обороны.
Опорными точками такой обороны были железобетонные ДОТы с бронированными колпаками. Это сооружение метра на три было зарыто в землю, над поверхностью виден был невысокий бронированный купол с амбразурами для пулеметов и автоматов. Внизу были нары, столик; до амбразур поднимались по специальным лесенкам. ДОТы располагались так, что они могли вести перекрестный огонь. Обезвредить их было очень тяжело. Каждый населенный пункт брали с тяжелыми кровопролитными боями.
Припоминается случай. Во время боев под Шнайдемюлем нашему полку была поставлена задача овладеть небольшим местечком. Оборона немцев проходила по его окраине. Она состояла из глубоких траншей, пулеметных точек, из местечка били минометы. Несколько наших атак захлебнулись. И снова короткая артиллерийская “обработка” переднего края противника – и наш батальон пошел в атаку. Я – в первой роте. Бежим, на ходу стреляя, противник обстреливает нас из минометов, частые взрывы мин. Больше ничего не замечаю – только бойцов, которые бегут рядом. Нередко спрашивают, страшно ли в атаке. Не раз приходилось бывать в атаках, но, наверное, чувства то-ли отключаются, то-ли притупляются – когда поднялся и со всеми пошел в атаку – страха как-то не испытываешь. Только мысль: дойти, тебя не могут убить! Страх приходит позже, после атаки, после боя: вспомнишь – и дрожь охватывает. В этом бою осколком мины мне “черкнуло” кисть левой руки. “Удачно”: если бы на 2-3 см ниже, осколок раздробил бы сустав. А так – рану быстро перевязали и снова вперед. С поля боя я не ушел, хотя ранение давало на это право. Мы ворвались в траншеи, ведя огонь. Успешно действовали и другие батальоны. За этот бой я был награжден орденом “Славы” III ст. В архивной справке, присланной из наградного отдела Министерства обороны СССР значится: “В наградном листе к приказу 77 стр. корпусу № 025-Н от 24.03.1945 г., по которому комсорг 1-го стрелкового батальона 1107 стр. полка 328 стр. дивизии красноармеец Матюхин Анатолий Кузьмич награжден орденом “Славы III ст.”. О награждении меня этим орденом я узнал и получил сам орден почти через 20 лет. Было это в 1946 г., я работал директором Мурафской средней школы. Однажды получаю повестку из Богодуховского райвоенкомата (тогда районы были соединены, Краснокутского района не было), мне предлагают явиться туда, имея при себе военный билет и орденскую книжку. Приехал. Уточняют данные: фамилия, был ли комсоргом батальона, когда, где в какой части.
–Все совпадает. Вы награждены орденом “Славы”, и орден не врученный, – и здесь же мне вручили орден. Молодцы в архиве – искали, нашли. Я знал, что представление тогда было подано – на награждение меня орденом “Отечественной войны”. Но потом из этой части я убыл и о судьбе представления не знал да и не пытался узнать.
Жестокие бои пришлось вести нашему полку в районе Штаргардта возле г. Пиритц. Немцы стремились не допустить выхода наших войск Штеттину, бросили в бой значительные силы. Мы выдержали, хотя были и очень неприятные моменты. Один такой трагический день врезался в память и особенно потому, что я увидел, узнал, что может сделать, к чему может привести паника. К вечеру после успешного наступления наш полк занял оборону. Ее левый фланг проходил по вспаханному полю, которое правее упиралось в холмы с сосновым лесом. В этом лесу на правом фланге занял оборону наш батальон. Окопались.
Где противник – точно не знаем. Я прошел по фронту батальона, фронт небольшой, метров 600-700, так как во взводах, ротах оставалось менее половины бойцов. Возвратился на командный пункт, который размещался здесь же, в лесу. Его особенно и не оборудовали, такие же окопы-ровики, как и на переднем крае, ведь с утра наступление должно быть продолжено, основная оборона немцев была прорвана, они отступали.
И вдруг на рассвете противник сделал короткий, но сильный, густой артналет по нашим позициям, а после него весь лес наполнился какими-то криками – протяжными, непрерывными: “А-ла-ла-ла!!! А-ла-ла-ла!!!” и стрельбой из ручного оружия – автоматов, пулеметов. Стреляли разрывными пулями, они ударялись о стволы деревьев, разрывались – впечатление такое, словно стреляют отовсюду, из-за каждого дерева. Мы – комбат, парторг, я – бросились в сторону траншей. И тут же увидел: навстречу бегут бойцы, посмотрел вглубь – там тоже между деревьев увидел людей, который удирают, да, да, не отступают, бегут, удирают.
–Стой! Назад! – кричу я, размахивая пистолетом; то же делают и другие командиры. Конечно, если бы это было не в лесу, чтобы мы видели всех и нас видели все – возможно, и удалось бы остановить. А так – не видать ни противника, ни наших толком не видно, вижу там бежит один, там другой.
Кричат на ходу:
–Нас окружают!
Наши попытки остановить ни к чему путному не привели, вижу, что впереди наших уже никого нет, стрельба приближается. Мне ничего не оставалось, кроме, как и самому “драпануть”. Из леса я выскочил, побежал по пахоте, впереди меня не густо тоже бегут бойцы. Противник преследует нас параллельным курсом – лесом, оттуда ведет огонь. Вижу – впереди меня солдат кувыркнулся – убит. Бежать тяжело, сапоги вязнут в пахоте. Так пробежали километра полтора, стрельба прекратилась. Осмотрелся – сзади никого нет, впереди видны бойцы, идущие в тыл. Приплелся и я в тылы, где размещался штаб полка. Досталось нам; приказ – восстановить позиции. Собрали бойцов, в рассыпную пошли. Я был теперь на левом фланге, с несколькими солдатами шли вдоль колеи железной дороги. Увидели: от переезда метнулся фриц, побежал в сторону станции, подгоняемый нашими выстрелами. За станцией и местечком дорога поднималась вверх, по ней из местечка тянулась колонна: немцы отступали. Оказалось: утром они бросили против нас сотню подвыпивших солдат, которые, используя лес, шум, неясность позиций, сумели вызвать панику и тем задержали нас, дали возможность своим более-менее организованно отступить.
После Перетца наша 47-я армия повернула на Берлинское направление. После того, как Первый Белорусский фронт нацелился на Берлин, его командующим был назначен Маршал Г. К. Жуков. Нашей 47-й армией еще в период подготовки наступления на Варшаву стал командовать генерал-майор Ф. И. Перхорович. Мы подходили к Одеру. Противник отчаянно сопротивлялся, шли тяжелые кровопролитные бои, командиры, не говоря уже о бойцах менялись калейдоскопически.
Где-то в начале апреля 1945 г. меня вызвали в штаб полка, затем в штаб дивизии. Сказали:
–Пойдешь учиться, – и направили на курсы младших лейтенантов при 47-й Армии.
Ну, здесь в сравнении с передовой – словно на курорте. Только издали слышим гул пушечных выстрелов, живем не в окопах – в комнате. Учимся. Но идем, движемся вместе с Армией, всегда в боевой готовности.
В апреле начались бои за Берлин. Наша 47-я Армия наступала севернее Берлина. Мы, курсанты, непосредственного участия в боях на передовой не принимали. Но часто по тревоге, и чаще всего ночью, выходили на облавы – очищали территорию от остатков разбитых немецких частей.
25 апреля в районе Катцина мы встретились с частями 1-го Украинского фронта: Берлин был взят в окружение. Встреча эта запомнилась. Колонна наших войск вышла из городка по шоссейной дороге. Мы, курсанты, шли в середине колонны. Вдруг из леса, расположенного влево от шоссе километра за 1,5-2, по колонне ударили из пушек. Колонна быстро заняла оборону вдоль шоссе, фронтом к лесу, развернулась в боевую позицию артбатарея. Из леса никто не показывался. Тем временем была послана разведка. И вот где-то через час из леса выползают танки, на них солдаты машут руками. Наши!!! Но не все увидели эту встречу: во время перестрелки были разбиты две наши пушки, погибли люди.
Быстро продвигаемся на Запад. Немецкие части, оставшиеся в окружении, деморализованы, они беспорядочно отступают; ежедневно видим колонны по несколько сот человек, которые практически без конвоя, под началом своих офицеров направляются в тыл, в плен. Проходим через немецкие городки. Фасады многоэтажных домов белеют выставленными буквально из каждого окна флажками, сделанными спешно из того, что первым попало в руки. Мы, курсанты, идем мощеными улицами особенно торжественно, твердо чеканя шаг, преисполненные силы и гордости.
–О, как много … и какие молодые … а Гитлер говорил, что у русских уже нет армии, – слышим реплики жителей, в основном стариков, женщин, которые вышли на улицу и с интересом смотрят на проходящие части. Первый испуг у них уже прошел, они уже знают, что ничего плохого “русские” им не сделают. Более того, возле походных кухонь собираются люди, особенно дети. Сердобольные солдаты повара (а среди них в основном пожилые) наливают им по возможности солдатский харч.
Были ли случаи бесчинств, жестокости? По всей вероятности были, но не массовые, и они пресекались. В первые же дни вступления наших войск на территорию противника войскам был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего Сталина, которым предусматривались строгие наказания по законам военного времени за насилия, умышленные разрушения, поджоги, порчу строений, оборудования и др. Однажды мы вошли в городок, короткий привал. Невдалеке магазины. Пошли посмотреть. В одном вижу: какой-то молодой старшина хватает посуду, бросает на пол, разбивает.
–Зачем это ты? – спрашиваю.
– А это им в отместку за то, что они у нас творили …
–Дак ты иди на передовую “отмщай”, а то что же ты на тарелках зло сгоняешь?
Он притих и выскользнул из магазина. Наверное, какой-нибудь тыловик; тот, кто дрался на передовой, на стульях, тарелках, бокалах “зло сгонять” не будет.
Был очевидцем и картины жестокой. Наши подразделения после ночевки рано утром продолжили движение. Колонна втягивалась в неширокую долину по мощенке, устроенной по насыпи, справа на холме редкий сосняк, там же несколько строений. Неожиданно против этого холмика колонна остановилась, что-то застопорило движение. Известия распространяются быстро: перед мостиком подорвана наша автомашина с бойцами. Через некоторое время увидели; как наши солдаты вывели из домов человек 6 немцев и на холме расстреляли. Насколько это было обоснованно и законно – не знаю. Больше всего – по принципу “зуб за зуб” и вероятнее всего – расплатились жизнью непричастные к этому люди. Но и наши ведь погибли. Случаи такие были явлением редким. Тем более, что, надо отдать им должное, немцы народ дисциплинированный, если сдались и капитулировали – то уже, все, выполняют, что требуется. На территории Германии я был до конца октября 1945 г. и не приходилось слышать о каких-либо случаях диверсий, убийств наших солдат или о чем-то подобном.
В феврале 1945 г., в бытность комсоргом батальона, я был принят кандидатом в члены ВКП(б). На фронте, для тех, кто принимал непосредственное участие в боевых действиях, кандидатский стаж был сокращен. В октябре я стал членом ВКП (б).
День Победы мне хорошо запомнился. Утром, как всегда, подъем, завтрак – и снова в путь. Мы вышли из городка, идем, на окраине населенного пункта в леску в стороне от дороги наши подразделения – то ли ночевка у них здесь, то ли стоянка. Видим – солдаты выскакивают, стреляют вверх из автоматов, карабинов, что-то кричат. Не утерпели, к ним:
–Что такое? Что случилось?
–Ур-а-а-а!!! Победа!!!
Мы тоже отсалютовали. Оказывается, в эту ночь, в ночь с 8 на 9 мая 1945 г. представители германского командования подписали акт о безоговорочной капитуляции. Не верилось, что теперь, если и будем стрелять, то вверх.
Но – кому победа, а мы в тот день “отмахали” километров 50. Солнце уже хорошо пригревало, жарко, а мы с полным снаряжением: скатка шинели, противогаз, автомат, запасные диски, котелок и другие солдатские принадлежности. Уже хорошо повечерело, а мы все шли. Наконец подошли к каким-то баракам, огороженным колючей проволокой. По колонне пролетело “Пришли”. Попадали здесь же, возле проволоки, на траву. Оказывается, это был лагерь угнанных на работу в Германию из разных стран. Но никого в нем уже не было. Здесь мы ночевали.
ВОЙНА ЗАКОНЧИЛАСЬ.
Через неделю или две курсы расформировали: надобность в скороиспеченных лейтенантах отпала. Так ничем закончилась вторая попытка сделать меня офицером. Курсантов направили в части. Меня определили в 8-й ОИПТД (отдельный истребительный противотанковый дивизион) – дивизион 76-мм противотанковых пушек. Командиром дивизии был Герой Советского Союза майор Печерица.
Сначала дивизион дислоцировался возле Ораниенбаума, а после Потсдамской конференции (август 1945 г.), когда были определены границы оккупационных зон, мы продвинулись на запад, так так в Советскую зону вошла часть территории, до этого занятая американскими войсками.
Дивизион наш расквартировался на территории бывшего, так называемого “общегерманского музея памятника” (кюнстейзер) вблизи г. Кельбра. Он размещался на вершине живописной округлой, покрытой лесом горной возвышенности. Сооружение – четырехгранная срезанная пирамида, сложена из тесаного гранита, высота, говорили, 82 метра. Пирамида возвышалась на двухярусной основе. Там, внизу, слышно было журчание воды. На одной из сторон, на высоком полуцилиндрическом постаменте, поставленном на втором ярусе, громоздилась мощная фигура Фридриха I Барбароссы на лошади. Высота -фигуры от копыта лошади до шлема всадника не менее 7-8 метров. Мы пытались взобраться на постамент, но сделать этого нам не удалось.
Почему Фридрих Барбаросса? Фридрих I Барбаросса во время крестового похода утонул, переправляясь через какую-то речушку в Малой Азии. Он мечтал о завоевании новых земель и богатства. В легенде говорится, что Барбаросса должен вернуться и повести немцев на завоевание новых земель, “жизненного пространства” для немцев. Очевидно, именно поэтому Гитлер план нападения на Советский Союз назвал “план Барбаросса”.
В нижней части строения – большое помещение, серое в средневековом стиле, без каких-либо архитектурных живописных украшений. В зале были выставлены боевые знамена армий разных стран, в том числе и России, захваченные немцами во время войн. В витринах экспонировались вещи германских королей, императоров, военачальников; награды. Но содержание витрин было заметно обеднено – до нас американцами, да и наши уже успели к этому приложить руки. Внизу, под отвесной стеной скалы высотой метров 18-20 была гостиница для тех, кто сюда приезжал, другие служебные и вспомогательные помещения. В них мы и разместились. В свое время на территорию музея часто приезжал Гитлер и люди из его окружения. В одной из комнат находилась библиотека, в ней много альбомов с фотографиями, которые запечатлели пребывание здесь “фюрера”.
Вся гора покрыта лесом. Асфальтированная дорога, петляя лесом, сбегала вниз, в местечко Кельбра. С противоположной стороны внизу село. Километрах в двух от него огороды. Туда селяне ехали на велосипедах. Работа тяжелая, почва глинистая, участки усыпаны большими и малыми валунами, камнями. Их собирают, выносят с поля, они кучками лежат на меже участков и полевой дороги. Выращивают картофель, желтеют посевы ячменя, пшеницы.
В село мы ходили пить пиво. Вечерами в пивной собирались жители села – женщины с детьми – подростками, пожилые люди. В небольшом зале вдоль стен столики и стулья; в одном конце зала – прилавок, продавец пива, на противоположной стороне небольшая сцена, там оркестр – один – два аккордеона. Посетители семейно садились за столики, брали по кружке пива – его им хватало на весь вечер, пили медленно, не как мы – залпом кружку, а то и несколько.
Играла музыка, пары танцевали – здесь уже были юноши и девушки лет по 14-16. Играли вальс, танго, наши – “Из-за острова на стрежень”, “ Катюшу”. Во время танца на 20-30 сек выключали свет (периодически) – наверное, для объяснения в чувствах. Следует отметить: происходило все это благородно, культурно, естественно.
Стричься ходили в немецкую парикмахерскую. Здесь впервые встретились с электрической машинкой для стрижки. Вообще говоря, в развитии техники, технологии у немцев было много нового, передового на то время, такого, чего мы не видели, о чем даже не знали. Конечно, за годы войны мы немало сделали, в частности, в создании новой боевой техники, оружия. Наши танки “Т-34”, самолеты “ИЛ-2” (штурмовик), наша артиллерия были много лучше немецких и даже немецких, и даже английских. Но впервые в Германии мы увидели изделия из пластмасс, синтетических материалов. Их “фарбениндустри” – крупнейшее объединение в химической промышленности – имела большие достижения.
Вообще, практичности у немцев можно и надо бы поучиться. Казалось бы, мелочи: наши солдаты имели стеклянные, овальные в поперечнике фляги; железные, цилиндрические неокованые котелки. Сколько неудобств в походе, а о неудобствах в бою и говорить нечего – создавали они! Поэтому каждый стремился обзавестись трофейными: дюралевые, легкие, изогнуто-плоские, они хорошо, удобно держались на солдате. Огонь на фронте мы добывали первобытным способом: камень, кресало, трут. Стремились иметь немецкие зажигалки. Наш командир батальона нередко в боях подбадривал, полушутя, бойцов: “Братцы, еще один бросок – и все зажигалки наши!”
Конечно, возможности у нас были ограничены и материальные, и технические. Но большую роль в нашем отставании сыграла самоуверенность во всем, ложная убежденность в том, что “у нас” все самое лучшее, а у “капиталистов” – все не то. Признание в чем-то их преимуществ, а, не дай Бог, еще предложения что-то позаимствовать у них расценивалось как “предательство”, попытка “вражеского проникновения” и д.р. Разве не факт, что когда “осудили” и расстреляли Тухачевского, то ликвидировали и созданные по его инициативе танковые части как “творение врага народа”.
Дорого все это нам обошлось, да, собственно, и до сих пор мы словно ничему не научились, самоуспокоенность, самовосхваление крепко еще держат нас за полы.
Я, как и прежде, был командиром отделения разведки и комсоргом, здесь не штатным, дивизиона. Устроились мы комфортабельно. Жили по 2-3 чел. в комнатах бывшей гостиницы, на втором этаже была открытая галерея, там отдыхали, играли в шахматы. Шахматы интересные, фигурки зверей – волки, лисы, медведи, зайчики.
Эта фотография сделана на упомянутой галерее. Жаль, запамятовал фамилии, помню только Тальшина Жору, с которым играю в шахматы.
Мы часто прогуливались по живописным местам вокруг нашего расположения. Во время прогулок наш друг фотограф часто фотографировал.
Проводились и полевые занятия по совершенствованию боевой подготовки. Мне как комсоргу часто приходилось ездить в г. Кельбру, на занятия комсоргов, на совещания.
Так пролетело лето. А в октябре 1945 г. я демобилизовался и возвратился в Краснокутск. Работал в редакции районной газеты “Колективiй Краснокутчини” литработником (1946 – 1948 гг.), редактором газеты “Правда Барвiнкiвщини” (1948 г.), редактором “Колективiста Краснокутчини” (1948-1949), учился в Харьковском парткоме (1949-1951 г) и одновременно экстерном закончил исторический факультет педагогического института; работал инспектором Краснокутского района (1951 – 1957г) директором Мурафской средней школы (1957 – 1966 г), заведующим Краснокутского районо (1966 – 1975г), директором Краснокутской средней школы (1975 – 1984г).
В 1984 г освободился от этой должности в связи с достижением пенсионного возраста. Сейчас продолжаю работать учителем истории в Качаловской 8-летней школы.
Может возникнуть вопрос, почему, я закончив партшколу, не получил назначения на журналистскую или партийную работу.
Дело в том, что и после войны несмотря на то, что я и все члены нашей семьи честно и достойно прошли через все испытания, надо мной висело: “сын врага народа”. И когда в ЦК КП(б)У после окончания партшколы решался вопрос о назначении – там все и “зарубили”. В дальнейшем это тоже было препятствием, только в 60-70 гг на это стали меньше обращать внимание, но начинать новую “карьеру” было уже поздно. Справедливости ради, следует сказать, что в последние годы, собственно, как и на протяжении всей своей жизни – не примите это за самопохвальбу – уважением, вниманием как со стороны партийных, советских, общественных организаций я не был обойденным и обделенным. Об этом свидетельствует и мирный орден – “Знак Почета”, много различных Грамот, приветственных писем.
А. К. Матюхин
пгт. Краснокутск
Харьковской обл.
1984 – 1985 гг.