Анатолий Хвойницкий
Нас тонуть не учили
© Хвойницкий А. В., 2024
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2024
Первая фотография
Посвящается дочери Арине
Как и когда заканчивается детство? Для ребёнка в семье, наверное, с окончанием школы, когда он задумывается, что делать дальше. И как дальше жить? Ему будут помогать, ему будут советовать, и если человек прислушается к этим советам и примет помощь, жизнь вполне может сложиться.
А когда заканчивается детство у детдомовца? В тот момент, когда он начинает думать, что есть сейчас и где спать сегодня? И ещё в тот момент, когда он теряет своих друзей, остаётся один, как сейчас Антон.
Антон сидел на автобусной остановке и глотал слёзы, в душе пустота, отчаяние и страх. Страх одиночества.
Только что школьный автобус увёз в новую жизнь его друзей. Они уехали, а он остался. Его одного отправят в другой интернат.
Колька, Борис… Он с ними с трёх лет. С первого класса в их компании Олег, Казик, Толя и Андрюха. Все эти годы они были вместе. Всё, что было до этого дня, теперь прошлое и лучшее в его жизни. Вот этот день и стал последним днём его детства. Что дальше?
Вдали показался автобус…
После годового пребывания мальчика в детском приёмнике местные власти решили отправить Антона в детдом. Там ребёнок будет досмотрен, и ему уделят должное внимание, а что сегодня?
Маленький Антон находился на временном попечении родственников. Кто-то, жалея его, принимал в свою семью на время. На сегодня у него есть чистая постель и кусок хлеба. Но это благополучие тоже было временным. А потом снова бараки, общежития, коммуналки – они мелькали в памяти ребёнка, не оставляя следа, да и запомнить всё это он ещё не мог.
Так полтора года и путешествовал по родне. Вроде бы желание благое – пригреть сироту, но тепло это через две‒три недели уходило, и появлялось желание ребёнка куда-нибудь пристроить. Да, он несмышлёныш, всё время куда-то лезет, требует внимания и заботы. Но он чужой, хотя и родственник. Свои дети, родные, требуют внимания и любви. Наверное, не получалось разделить любовь поровну – своим и ему. И жил Антошка, выпрашивая крохи любви. Но получить её не мог, потому что любовь эту забирали рядом ползающие дети. Всё лучшее им, а он не понимал, почему. И вступал закон силы – если смогу, заберу. Я тоже хочу. Следовала реакция – он нам не нужен! Он обижает детей! С ним тяжело, нам и самим тяжело! И малыш снова переезжал куда-то, привыкал к кому-то и выживал как-то.
На какое-то время его приютила двоюродная тётя. Жила она в небольшой комнатке рабочего общежития, места и самой мало было, но взяла мальчика. Сама сирота – и сироту приютила, хотя ей и двадцати ещё не было. Чувство материнства стало проявляться, заботиться о ком-то хотелось, коль сама этой заботы не знала. И всё больше привязывалась к племяннику.
Соседки шептались, не скрывая недоумения и непонимания.
– Верка, тебе-то зачем чужой ребёнок? Замуж выйдешь, своих нарожаешь!
Отшучивалась Вера.
– А вот и рожать не надо, мальчик уже есть. – хотя и понимала, что никто не даст ей оставить Антона у себя. И вроде родственников у него хватает, а чужим для всех был. Хотя понять их можно – своих детей в семьях много, а тут ещё один лишний рот.
Десять лет как война закончилась, а её незалеченные раны во всём ещё проявлялись. В семьях нищета и голод, время трудное было. До чужого ли ребёнка, своих бы прокормить да поднять.
Оставила Мария – мама Антона, детей одних. Двадцать восемь лет ей всего было, когда Господь к себе призвал. За год до смерти похоронила дочь, младшего сыночка родить успела и сама ушла. При живом отце дети сиротами остались. Четырёхлетнего Алексея сестра отца приютила, а Антону только годик исполнился, хлопот с ним сколько. Лишний рот везде в тягость. У самой двое детей да третьим беременна, в одной комнатке военного барака семья ютилась. Теснота и нищета. На полу на матрасах сами ночевали. А возьми ещё одного. Так младший из братьев по родне и скитался.
Вера на швейной фабрике работала. Она на работе, а за мальчиком соседки по комнатам присматривают, так уж получилось, что нянек у Антона больше чем надо было. Три года ему уже, любознательный и непоседливый, без страха окрестности осваивал. Ему всюду и всё интересно, в любой комнате приголубят – кто по голове погладит, слово доброе скажет, а кто и краюху хлеба в руку сунет. Везде свой. Без страха к людям шёл.
Однажды в коридоре общежития мальчика встретил военный человек, присел на корточки перед ним и долго на малыша смотрел. Антон не испугался, хотя в первый раз дядю в военной форме видел, ручонку протянул и орден на груди потрогал.
– А это что? – малыш с любопытством перебирал на груди у военного медали, много их было.
– Это, сынок, награды такие, на войне их получают, когда хорошо воюют.
– Значит, ты, дядя, хорошо вов… во-евал! – мальчик с восхищением смотрел на этого большого и сильного мужчину. А тот поднялся, взял на руки Антона.
– Значит, хорошо воевал. А как нашего героя зовут? И где мы живём?
– Харитонов я, а зовут Антошка, я тут везде живу!
– Э, братец, везде! Так не бывает, где твоя мамка?
– Бывает, бывает! Нет у меня мамки, у меня Вера есть!
– Ну и где же твоя Вера живёт?
Антон вытянул ручонку и показал в конец коридора, навстречу им шла молодая девушка.
– Вера, Вера, я здесь! – увидев её, закричал мальчик и потянул к ней руки.
– Ой, товарищ майор, простите, он ко всем лезет. Наверное, и к вам приставал? Антоша, как тебе не стыдно! – Вера извинялась за малыша.
– Что вы такое говорите! – майор нехотя отдал мальчика. – У него на самом деле нет родителей?
И пока они шли к комнате, Вера кратко поведала историю мальчика.
– Скажите, Вера, а можно я ещё приду к Антону? – спросил майор, потом повернулся к малышу: – Антошка, можно?
– Можно, можно! – Антон даже слова не дал сказать Вере, та только плечами пожала.
– Вот, видите, он сам ответил!
Вера повернулась и, уводя малыша, пошла к своей комнате, Антон у двери повернулся и на прощанье помахал военному дяде ручкой.
Что-то защемило в груди майора, дышать стало трудно, к горлу подкатил горький ком, на лбу капли пота выступили, он опёрся о стену коридора. Постоял минуту, пока боль отпустила сердце, и, придя в себя, покинул барак.
В ту ночь не спал майор, перед глазами жена и сын стояли. Ваньке его столько же, сколько и этому мальчику было. И похожи они. Там, в общежитии, Антона на руки взял, а внутри всё перевернулось. Запах ребёнка, руки его на своей шее помнил. Пятнадцать лет прошло, когда вот также сына на руках держал. Думал, в душе всё умерло. Нет! Вернулось!.. Ванька, сынок!..
Перед самой войной его на западную границу служить направили, к месту службы с семьёй прибыл. А через неделю, 22 июня 1941 года, при первом авианалёте казарму, где семьи офицеров жили, бомбой накрыло, под развалинами все остались, и сын, и жена его. Андрей дозоры проверял, бой на границе принял. Бог сберёг его тогда, чтобы потом мстил за семью. Когда их к заставе прижали, сам всё увидел и простился с семьёй, хотя хоронить было некого и некогда. С ненавистью четыре года жил, ненависть эта и берегла его. С немцем сполна рассчитался, а вот боль потери не отпускает до сих пор.
После той встречи с мальчиком майор Скрябин после службы каждый день по вечерам приходил в общежитие к Антону, они подружились. Мальчишка привязался к дяде Андрею. Соседки шутить стали.
– Смотри, Вера, у тебя уже и сын приёмный, и жених военный!
– Что вы языком мелете, Андрей Николаевич мне в отцы годится, просто привязался он к Антошке, только жалко его! Не отдадут ему ребёнка!
Действительно, Скрябин не раз заводил разговор об Антоне, усыновить его хотел, с собой забрать. Последний месяц в гарнизоне дослуживал, демобилизации подлежал, мать в Смоленске его дожидалась, вот и хотел к ней с Антоном приехать. Вера объясняла, что у Антошки брат есть, нельзя их разлучать. Андрей Николаевич не раз в горисполком ходил, в разные инстанции обращался. Кого-то просил, кого-то убеждал, но один он, семьи нет. Не отдадут ему ребёнка на воспитание. Жалели, сочувствовали, но есть закон, товарищ майор, и мы бессильны помочь.
Перед отъездом пришёл Андрей Николаевич проститься, тяжёлым расставание было. Но не мог не прийти. Антон понял, что больше не увидит дядю Андрея, плакать стал. И у этого сурового и сильного человека слёзы на глазах стояли. Соседки Веры, глядя на них, сами украдкой слёзы утирали. А может, и лучше было бы, если б мальчика майору отдали, все равно в детский дом заберут. А так хоть отец нормальный у Антона был бы!.. Но не пробил стену чёрствости чиновников майор Скрябин, не на его стороне закон, один уехал с болью в сердце.
Через некоторое время Антона направили на временное содержание и воспитание в детский приёмник. Из ближайших родственников в семью брать его никто не пожелал. О той поре у Антона остались лишь отрывочные картинки.
Куда деть ребёнка и как определиться с ним в дальнейшем, решали долго. И через год направили в детский дом в Кобрине, на полное государственное обеспечение. Доставить его туда обязали отца, на этом его роль в воспитании сына и закончилась.
Первая фотография? Это Антон запомнил хорошо. Долго они с отцом ехали на автобусе, Антон уставился в окно и смотрел на огромные ели и сосны, плотно обступившие дорогу. Колёса старого автобуса неторопливо поглощали километры пути. Антон вспоминал дядю Андрея, и слёзы наворачивались на глаза мальчика. Отец его слёзы по-своему понял.
– Не плачь, сынок, в детском доме тебе хорошо будет, там детей много, сыт, одет будешь! – потом, устроившись поудобней, проспал всю дорогу.
Через три часа въехали в незнакомый город. В грязном привокзальном буфете перекусили. И двинулись искать детский дом, а по дороге зашли в небольшое фотоателье. Старый еврей принял их с улыбкой.
– Наш юный друг желает иметь фото? Прелестный мальчик, Вы получите лучшую фотографию в своей жизни! – фотограф расплывался в любезностях.
Насколько она будет лучшей, малышу не понятно, но то, что она первая в жизни у Антошки – это точно. (Она и была единственной фотографией с детских лет Антона, и нашёл он её через двадцать пять лет совершенно случайно.)
Старый еврей был настоящим художником, он долго колдовал над мальчиком, выбирая ракурс, тень и место. Наконец Антона поставили на стул и попросили смотреть на огромный тёмный фотоаппарат, уверяя, что оттуда вылетит птичка. Но пока мастер возвращался к аппарату, мальчишка поворачивался к нему спиной – на стене, было изображено море, а в небе летали лебеди, они и отвлекали Антона. Птичка как раз не спереди у него, как дядя говорил, а за спиной, вот он и вертелся.
Промучившись с этим непоседой, старый еврей всё-таки добился своего, но для этого ему пришлось пожертвовать яблоком. Огромное яблоко на какое-то время отвлекло внимание мальчика, и этим воспользовался фотограф.
Пока фотография была в производстве, он с отцом гулял по городу. И всё это время Антон грыз яблоко, оно было огромным и очень вкусным. Отец купил ему мороженое, первый раз в жизни он испытал такое наслаждение. Яблоко и мороженое стали его любимыми лакомствами.
А потом мужчина привёл сына в детский дом. Суетясь, отдал встретившим его женщинам документы на ребёнка и, торопясь, попрощался. В глаза ни ребёнку, ни сотрудникам смотреть не мог или не хотел. Уходил за ворота детского дома каким-то сжавшимся и жалким. Сбыл и сбежал. Мальчик долго смотрел ему вслед, а потом рванул вперёд и в истерике закричал.
– Папка! Па-п-ка! Не уходи!..
Стоявшая рядом с ним одна из женщин не выдержала, всхлипнула и прижала мальчика к себе.
После крика ребёнка мужчина вздрогнул и замер, а потом, не оборачиваясь, быстрым шагом засеменил к воротам. Железная калитка за ним с оглушительным скрежетом закрылась, обрывая и настоящее, и прошлое.
И пропал родитель на долгие годы…
Новый дом
Военное лихолетье оставило деревянные постройки детского дома в целости. И это было чудо, всё кругом сгорело, а два деревянных строения уцелели.
Здания из круглых брёвен казались Антону огромными. Прибывшего малыша определили в младшую группу. Новая обстановка, новые люди и сверстники – всё было интересно. Антон стал знакомиться с окружающим миром, на ближайшие годы это будут его дом и жизнь.
В детдоме был сад, по детским меркам – большой. А в сентябре он ещё хранил на ветвях и яблоки, и груши, они-то и притягивали малышей. Кормили детей нормально, но дары сада были плодом запретным. Как только появлялась возможность, группа мальчишек, возглавляемая Борькой и Антоном, через дыру в заборе пробиралась к заветным деревьям. После посещения сада ни обед, ни ужин им уже были не нужны, они просто набивали желудки яблоками. Эти походы в сад руководством детского дома не поощрялись. Контроль над малышами усилили, а вскоре наступила настоящая осень, а за ней и зима…
В детском коллективе с первого дня устанавливаются свои порядки. Разумеется, какое-то влияние со стороны воспитателей есть. Но ты говоришь первое слово, ты реагируешь на первый вызов, и как поведёшь себя, таково и будет твоё место в этом коллективе. А вызов будет всегда. Только один промолчит, и этим поставит себя в зависимое положение, второй вызов этот примет, словом и делом будет доказывать свою правоту и превосходство. Но, как правило, доказывать своё право нужно кулаками. И если ты оказался сильнее – снимаются все вопросы. Ты лучший и сильный. И уже ты диктуешь условия, ведёшь себя, как хочешь, и говоришь, что хочешь – любому, кроме своего воспитателя. А с первым синяком сломаешься – затопчут. И занять своё место в этом коллективе будет непросто.
Через недели две после прибытия в детский дом произошло событие, которое во многом определило отношение к Антону со стороны сверстников.
После завтрака малышня расползлась по игровой площадке. Кто-то, сбившись в группки, занимался своими играми, Антон остался в песочнице один, но ему никто и не нужен был. Малыш занят был делом – в песочнице был грузовик, вот на нём он и возил песок с места на место. Увлёкся. Вдруг над ним возникла тень, она заставила Антона отвлечься от своего занятия – к ним на площадку заглянули двое мальчишек из старшей группы. Воспитательницы на площадке в это время не оказалось, и чужаки этим воспользовались.
– Отдай нам машинку! – они вплотную подступили к новичку.
Антон изучал своих соперников. «Как было хорошо, принесло их!» Отдавать машинку не хотелось.
– Это моя машина! – хотя уже понимал, что игрушку заберут и ещё тумаков надают, а если отдать самому, может, и бить не будут. Но просто уступать было не в характере Антона, в прошлом научился своё не отдавать. Антон крепко вцепился двумя руками в машину и твёрдо заявил.
– Не отдам!..
«Да, придётся этого новичка проучить, чтобы знал, кто здесь старший и кого слушать надо!» Мальчишки дружно набросились на Антона. Машина уже мешала, Антон с размаха опустил её на голову одного из нападавших. Тот от неожиданности остановился, потом с криком бросился на малыша, его дружок, помогая товарищу, навалился на Антона сзади и все трое упали на песок. Антону попадало, но в долгу он не оставался, через минуту у всех троих на лицах остались следы от этой встречи. Очередной удар разорвал губу Антона, привкус крови породил приступ ярости, и он ещё отчаяние стал махать кулаками. Но вдруг оба соперника взмыли ввысь. Это детдомовский конюх дядька Игнат, ухватив за шиворот, оторвал их от Антона и поднял над землёй.
– От, паршивцы, двое на одного! Я вам сейчас покажу! – с этими словами он опустил их наземь и отвесил каждому увесистый подзатыльник. Обидчики с криком бросились в сторону своей игровой площадки.
А Игнат присел на корточки и поднял с земли малыша.
– Ну, что, малец, попало? – он отряхнул с рубашки Антона песок и внимательно посмотрел ему в глаза. – Не плачешь?
– Я никогда не плачу! – с вызовом бросил Антон и с интересом стал рассматривать своего спасителя. Он в первый раз видел этого незнакомого мужчину.
– Молодец! А чего не поделили? – спросил тот.
– Машину хотели забрать, а я не дал, она моя! – Антон не скрывал причину потасовки.
– Ну и правильно, за своё драться надо. Сильным будешь, тогда уважать и бояться будут. Зовут-то тебя как, малыш?
– Антон! – с готовностью ответил мальчик, ему понравился этот дядя. Чем-то он напомнил дядю Андрея, такой же сильный и уверенный! Игнат поднялся, в это время к ним приблизилась воспитательница.
– Игнат Степанович, что здесь за крики слышны были?
– Так, малыша этого обидеть двое старших вздумали, я тут рядом был, вмешался, но скажу вам, он молодец! Вон и кровь на губах, а слёз на глазах нет!
Нина Ильинична внимательно осмотрела Антона, взяла его за руку и повела в медпункт. Мальчик несколько раз оборачивался, провожая взглядом Игната.
Через минут десять Антон снова был на площадке, вокруг него столпилась ребятня.
– Во, Антошке дали, ну и синяк! – Борька с восхищением осматривал подтёк под глазом у Антона, девчонки с сочувствием наперебой расспрашивали.
– Антошка, тебе больно? Да?
Антону такое внимание быстро надоело. Он посмотрел на ребят вокруг себя и промолвил.
– Если бы кого из вас били, я бы заступился, и синяков не было бы!
Все вокруг замолчали. Каждый из них понимал, что Антон прав. Надо помогать и защищать друг друга, иначе старшие будут забирать игрушки и обижать их.
После случившегося авторитет Антона в группе возрос неимоверно, его стали слушать, а вот драться никто не желал. Нина Ильинична тоже обратила внимание на изменение отношения группы к новичку. Новый лидер потребует особого внимания, упрям, настойчив и агрессивен. Похоже, с этим малышом скучно не будет.
Антон к себе близко никого из ребят не подпускал, ему было хорошо и одному, а может, и в обиде был на ребят. Он подолгу сидел в песочнице один, что-то чертил на песке и не любил, когда его отвлекали от этого занятия. В такие минуты дети не трогали его, а он и не искал с ними общения.
В детском доме все хозяйские дела по необходимости выполнял дядька Игнат. У него в руках всё ладилось: где табуретку поправить, замок в дверь вставить или иная столярная работа – все в его ведении находилось. В детдоме был конь, Орлик. Однако надо сказать, нрава он был крутого. И справиться с ним мог только Игнат, потому как только его конь и признавал.
Не раз, бывало, сорвётся невзначай Орлик, свободу почует и галопом по территории носится. Выбегаться должен. В такое время малыши и взрослые в здании прятались, попасть под копыта разгулявшегося жеребца немудрено. И все ждали, пока Игнат поймает и успокоит его.
Высшим проявлением смелости среди детей было выбрать момент, когда Орлик находился в отдалении и перебежать от одного здания детдома к другому или спрятаться перед бегущим конём в беседке. Это развлечение было опасным, но если ты совершил хоть один пробег, то уже заслужил уважение группы надолго. И в глазах своих сверстников вырастал на небывалую высоту. Многие пытались совершить этот подвиг, делал это и Антон. Какие эмоции бушуют в душе, когда ты пробегаешь рядом с бешено несущимся конём и едва успеваешь спрятаться от него под тем же зонтиком беседки.
Воспитатели в такие дни, зная о намерениях отчаянных сорванцов, были начеку, но уследить за всеми не могли. Правда, храбрецы вместе с порцией аплодисментов от своих друзей получали различные виды наказания, вплоть до приличных подзатыльников, которые от волнения и страха выписывала воспитатель. Но что такое эти шлепки по сравнению с теми чувствами и уважением товарищей. Не многие решались на подобный поступок. У Антона таких подвигов было немало.
Событием становилось и посещение бани. Это был праздник. Особенно зимой, в памяти оставалось не само посещение бани, а то, как они в баню эту добирались.
С самого утра Игнат готовил Орлика к поездкам. Пятьдесят малышей нужно было привезти в баню и назад доставить. Оборачивался в три рейса. Своей бани в детдоме не было, вот и приходилось по субботам их в городскую доставлять. А морозы в те годы лютые стояли, да и баня далеко. Малышей закутывали в одёжки да в сани укладывали, а сверху ещё и кожухами накрывали, чтобы они не замёрзли. Особенно, когда уже возвращались домой.
После той осенней потасовки Игнат приметил Антона, понравился ему этот сорванец. Сам фронтовик, разведчик, всю войну прошёл от первого до последнего дня, в Берлине её закончил. Отчаянным был, потому, может, и выжил, и мальчишку этого с уважением принял.
Когда все усаживались в сани, Игнат Антона к себе ближе присаживал и, выехав за ворота детского дома, давал вожжи в руки. Сколько было гордости и восторга, этот буйный конь слушал его. Стоило чуть натянуть вожжи в сторону, и Орлик послушно поворачивал. Даже подержаться за эти вожжи у многих мальчишек было пределом мечтаний, а тут Антон их в баню везёт. Как ему завидовали!
В бане их мыли няни. Большие цинковые тазики наполняли тёплой водой, туда залазили малыши и плескались. Нянь было всего две, и они только намыливали детей да спины им мыли, а уже дальше малыши управлялись сами. Дети увлекались, вода летела во все стороны, обливая женщин, и тогда, чтобы успокоить их, няни могли и шлёпнуть одного-другого по мягкому месту, это сразу наводило порядок. Один ревёт – остальные шёлковые.
Постепенно Антон не только почувствовал себя в коллективе своим, но и стал одним из лидеров в группе. Этому способствовали его поступки на грани фола, иногда они были безрассудны, не логичны, где-то рискованны, но это было в его характере. А сильных уважают и боятся, Антон это понял, так и дядя Игнат сказал.
И хоть он в группе ростом не выделялся, но драться с ним не каждый решался, примером тому была потасовка Антона с Борькой. Просто так уступать свой авторитет и власть Борис не собирался: «Да, новичок не трус, но кто он? А я в детдоме уже давно!» Их противостояние нарастало, и кончиться могло только выяснением отношений с помощью кулаков, к тому всё и шло.
В одной из игр на площадке Антон и Борис оказались в разных командах. Оба встали впереди своих команд, и бежать в эстафете с мячом должны были одновременно.
«Вот сейчас все увидят, как я тебя обгоню!» – Борис не сомневался в своей победе, ведь до сих пор никто не мог его обогнать, и в этот раз он был уверен в себе, но…
Антон понимал, что момент для него важный, поэтому волновался. Команду бежать проспал, дав Борису фору в метр, но в отчаянном рывке поглотил это расстояние и к середине дистанции уже опережал Борьку, а к финишу прибежал первым. Бегать Антон любил и делал это хорошо. Команда дружно поддерживала и, воодушевлённая его победой, обыграла соперников. Борис на финише от обиды расплакался и смотрел на Антона недобро. Поражение его было явным и полным, унижение он не простит. Борис был крупнее и ростом выше, однако Антон бегает быстрее. «А вот в драке я ему покажу! Нужно дождаться момента и не затягивать решение этого вопроса надолго». Антон же на Борьку не обижался, он победил, и будет всегда побеждать, потому что ему это нравилось. «А Борька пусть сам на себя злится!»
После обеда в группе тихий час, это значит, что они два часа должны спать, Антон никогда днём не спал, не хотелось. Но его желания никто и не спрашивал.
Малыши вроде все улеглись, многие уже и глаза закрыли, Нина Ильинична тихо прикрыла за собой двери спальной комнаты и пошла в библиотеку за книгами. У неё есть два часа поработать.
Борис дождался, когда за воспитательницей закроется дверь, и, подождав немного, решил действовать. Он поднялся и направился к кровати Антона, тот не спал.
– Вставай, малы! Сейчас ты у меня получишь! – его намерения были понятны. – Ты думаешь, что самый сильный?
Борька ждал, пока его соперник поднимется, он говорил громко, многие проснулись и наблюдали за ними с любопытством. Антон и с постели встать не успел, как противник его атаковал, быстро и решительно. Удар пришёлся под левый глаз, у Антона искры сверкнули, а Борька уже свалил его на пол и навалился сверху. Но это было только начало. Маленький и ловкий Антон быстро пришёл в себя, он как вьюн моментально вывернулся из-под своего врага и через секунду был уже сверху. Боль под глазом взорвала его, жалости к сопернику не было – удары посыпались на Бориса. Антон бил исступлённо и молча, вкладывая в каждый удар злость и обиду. Борька, конечно, не ожидал такого отпора, он только беспомощно закрывался руками от ударов, а Антон бил и бил.
Вдруг чьи-то руки оторвали его от поверженного врага, это Нина Ильинична, услышав крики детей, прибежала на шум и разняла драчунов. В этой ситуации Борис оказался не только битым, но ещё и виновным, потому как дети дружно закричали, что драку начал именно он. И вид его был неприглядным – под глазом сиял синяк, а с губы струйкой сочилась кровь. Такой же синяк светился и у Антона. Нина Ильинична взяла обоих за руки и повела к медсестре, кабинет которой располагался по коридору рядом, та уже сама на коридор вышла узнать, что за шум.
– Ну, красавцы, что не поделили? – с улыбкой встретила их медсестра Тамара Ивановна.
– Выясняют, кто из них быстрее бегает! Этот, видно, не успокоился! – Нина Ильинична вытолкнула вперёд Борьку.
– И что, это этот малыш Бориса отлупил? – Тамара Ивановна с интересом посмотрела на щуплого Антона, на богатыря он не похож. Осмотрев Бориса, принялась за Антона.
– Ильинична, ты не волнуйся, страшного ничего нет! А у вас, героев, до свадьбы всё заживёт!
– А что такое свадьба? – подал голос Антон.
Женщины одновременно посмотрели на разукрашенных мальчишек и, не сдержавшись, рассмеялись. И, глядя на них, заулыбался Антон, а за ним в улыбке расплылся и Борька, правда, он тут же скривился от боли, что породило новый взрыв смеха у воспитателя и медсестры.
Как ни странно, после этой драки Антон и Борька стали закадычными друзьями. У входа в спальню Борька остановился и протянул Антону руку.
– А давай с тобой дружить!
Антон посмотрел Борису в глаза и тоже протянул руку.
– А давай!
Крепкое пожатие рук этих маленьких мужчин определило их отношение друг к другу на многие последующие годы. Они делились последним. И при одном из них не стоило трогать второго – они тут же одновременно бросались на обидчика с кулаками. Позже они стали защищать не только друг друга, но и любого обиженного из их группы. К себе третьим мушкетёром друзья взяли добряка Кольку, того вечно все обижали, но, почувствовав надёжную защиту, Колька и сам стал намного смелее и увереннее.
Директор детского дома Зинаида Степановна часто заглядывала в группу, её интересовало всё. Ранее она постоянно слышала о неблагополучной обстановке в группе малышей. Но период адаптации вместе с синяками прошёл, и на данный момент Нина Ильинична была в целом довольна своими воспитанниками, о чем и поведала директору.
