В Майкопе, в филиале музея Востока, находится мастерская и экспозиция работ оригинального художника Юрия Сташа. Коллекция его костюмов-картин называется «В мире мифов и реальности».
– Я конструктор-модельер, – рассказывает Сташ. – Работал закройщиком, руководил швейной экспериментальной лабораторией в Москве. В 1948 году я пошёл учеником в швейную мастерскую. Моими учителями были беженцы из Польши: Герман Мойшевич Фраймович, Александр Майорович Крушинский, Белау Борис – еврей из Одессы «дядя Боря», дядя Исак… Ещё, – вспоминает он о своих «университетах», – ездил в Ленинград в командировку, а там был конструктор Маргулис (немцы расстреляли его семью, отца и мать) – он разработал по таблице Брадиса систему кроя… Также меня учил Гершман, – у него было два сына, уехали в Америку. Я почему рассказываю: я всю жизнь их, моих учителей, помню и благодарю.
Сташу далеко за восемьдесят, а в глазах светится огонёк. Про таких говорят: в нём искра Божья.
– Прикладным искусством я занялся в 81-м году, а в 89-м показал костюм «Тыргатао». Это меотянская царица. Она имела связи с греческими колониями в Крыму и вышла замуж за грека. Через год я пошил костюм её супруга – «Гекатей». Этим вещами я хотел сказать, что у адыгов древние связи. На основе этих костюмов поставили танец.
И вот после того, как я создал два костюма и одно платье, меня пригласила в США адыгейская диаспора – помочь сшить костюмы для национального ансамбля. Я был там три месяца. И мне повезло – в Вашингтоне, в Институте Древнего Востока, я вместе с костюмами адыгского ансамбля выставил три своих костюма. И около ста преподавателей университета собрались на выставку.
Моим переводчиком был знаете кто? – генерал авиации иорданских военно-воздушных сил Кашоков – потомок участников русско-кавказской войны. А в Иордании я сидел за столом, где сидели 18 потомков-генералов…
– И реакция людей на мои костюмы, которые что-то выражали, побудила меня продолжить это занятие. Я решил рассказывать с помощью предметов декоративного искусства об адыгейской культуре, адыгах. Как они думают, как понимают мир. Потому что незнание культуры соседей рождает настороженность и страх».
– Враждебность?
– Да, враждебность даже…Человек хочет приехать в Адыгею, а услышит «Северный Кавказ», – ему страшно. Сегодня культура важнее даже экономики. У меня среди друзей армяне, грузины, азербайджанцы, евреи… Значит, можно сближать людей путём культуры. И нужно. Может быть, громко сказано, но я хочу своими работами, через искусство поднимать настроение человека, передавать радость, свет. Таинство даже…
«Это платье – символ. Женщина руки опустит – обычное платье, синее, поднимет – превращается в дерево, а спиной повернётся – чёрное, плачет, – поясняет Юрий Махмудович Сташ свои удивительные костюмы-творения. – Это предупреждение, – говорит он, – в течение минуты – лекция об экологии…»
– У адыгов отношение к природе какое? Когда человек рубил дерево, он говорил: прости меня, я посажу другое. Осенью и весной шёл в лес с прививкой, и появлялись знаменитые черкесские сады… Бабушка мне рассказывала: когда дети рвали зелёную траву, им говорили: «Почему ты рвёшь бороду своего дедушки?». Когда охотник шёл на охоту, нёс три стрелы: на летающего, бегающего и плавающего. Если не попадал, – всё, больше нельзя.
Сташ показывает развешенные по стенам музея вещи
– Это мужской костюм – Стахемфак. Я соединил здесь римское и восточное. Во втором тысячелетии до н. э. территорию от Гагры до Новороссийска населяло племя зихов. Стахемфак был их полководцем и подчинялся Римской империи.
– Вы, когда костюмы делаете, c источниками работаете?
– Да, да… Я не хочу обижать кого-то, раздражать. Хочу, чтобы о моём народе думали по-доброму.
Пирамида «Мир Кавказу». Составлена из пирамидок, на них изображены разные сюжеты.
– И скрипичные ключи, видите, сам не знаю, почему увлекаюсь скрипичными ключами, – чтобы музыка звучала…
А это из нартского эпоса…
С накидкой – женщина. Родовые знаки, тамга – мои, те вот – моей супруги, а эти – моей бабушки… Такая история: враги окружили село, предложили, – чтобы не проливать лишнюю кровь, пусть встретятся силачи. Если побеждает ваш, мы уходим, а наш – забираем всех женщин и девушек.
Один молодой человек из этого села сильно переживал. А бабуля говорит: не переживай, на днях наша невестка доила корову и перебросила её за рога через забор…
И пришла худенькая такая, в мужском костюме, и в единоборстве подняла силача и бросила в реку Бахсан. Те подумали – подвох. А она сняла головной убор, волосы рассыпались по плечам, и они увидели молодую женщину. Дали ей коня. И она вернулась на коне, а предводитель со своим войском ушёл с миром…
Можно сказать, что произведения Сташа – оригинальная, через картины-костюмы интерпретация вечной темы «войны и мира».
– Вот карта, так начиналась Великая Отечественная война. Немецкие офицеры на границе Северного Кавказа, на краю, чёрная земля, силуэты… Символическая дверь в Москву, видите, ручка. Свастику растоптали советские солдаты. А это символ победы – черкеска с крыльями. Я говорю пришедшим с войны: «Спасибо, люди, вернувшие солнце…».
– Это просто «Галактика». А это «Музыка галактики». Какая-то сила, космический дирижёр… Я сплетал из тончайших нитей, до пятидесяти ниток от стены к стене, на стулья цеплял. Три с половиной месяца занимался, день и ночь. Галактике не безразлично, что делает человек. Вырубает леса, взрывает, качает нефть, устраивает Чернобыль, и галактика начинает мстить – наводнениями, цунами…
– Это женское платье, черкесское, а головной убор хеттов. Жена царя Давида и мать его сына, царя Соломона, Вирсавия – была хеттеянкой, так что мы с ней родственники. Французы доказали, что все жители Земли – родственники, – говорит адыг Сташ мне, дальнему потомку царя Давида.
– Вот теперь мы подошли к платью «Толерантность». Накидка на четырёх языках – английском, арабском, адыгейском, русском… Научиться уважать чужую культуру, проявлять любознательность и обогащаться. Россия, мир богаты многообразием…
Художник-костюмер Юрий Сташ вспомнил великого кукольника Сергея Образцова: народ, сохранивший свою культуру, остаётся народом, а утративший превращается в население…
Кто мы, сегодняшние?
Кто-то написал: «Юрий Сташ научил свои платья говорить».
– Это тема Паганини. «Зависть» называется. Ему из зависти подменили струны, а он настолько талантлив был – на трёх, на двух, на одной сыграл, и никто не заметил.
«Не так дрова огонь, пылая, губит,
Как человека зависть злая губит».
Я думаю, тот, кто завидует, он больше страдает.
От чего зависят человеческие поступки? Говорят, такая система… Можно смягчить систему, как Махмуд в школе смягчает. А вы как считаете?»
Панно «Время застоя». Усечённое колесо, движение остановилось.
Перестройка. Советский Союз, мощное было колесо. Спицы-республики выпадают, и знак вопроса – почему это случилось?
– Я был в разных странах – Сирии, Иордании, Турции, США, Германии, Эстонии, весь Северный Кавказ объездил. К Юрию Никулину, знаете, подходят, спрашивают: куда попугай летит? «Вот, – говорит Никулин про попугая, – получил приглашение в такую-то страну. Я его сопровождаю». Так и я со своими коллекциями…
– Этот материал двенадцать лет лежал, пока я придумывал, что из него делать…
Сделал панно «Эмпатия».
– Видите, к сердцу ключи подобрать, войти в положение другого человека, и при этом остаться самим собой, выйти оттуда…
Вселенная не только вовне, но внутри тебя.
А вот тема к сегодняшнему состоянию общества. Вместо леса – одни пеньки. «Я пенёк не рекламирую, – поясняет Сташ, – а говорю: учитесь, как можно покорять мир, не воюя, мирным путем».
…Панно из пятисот разных пуговиц. Называется «Симфония пуговиц».
– Это было время, когда ничего не было, я же всё на пенсию создавал.
Удивительные, говорящие о важном в жизни, костюмы Юрия Сташа. Колесо вращается, спицы поочерёдно касаются земли. Спицы серебряные, а одна золотая.
– У адыгов говорят: «Ничего, сынок, дождёшься, твоя спица встанет на землю, достигнешь, чего хотел».
«Будем оптимистичны», – хочет сказать нам Сташ.
Композиция «Тревожное солнце Кавказа». Платье – обелиск. «Каждый раз сообщают миру, что ужасного произошло там, на Кавказе. И вот детишки стоят, и я как бы говорю, что всё будет нормально…»
Костюм Сташа, посвящённый Лермонтову.
…И с грустью тайной и сердечной
Я думал: «Жалкий человек
Чего он хочет – небо ясно
Под небом места много всем
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?
– Вот чего хочет «безумный, безумный мир» – видите, оружие и на руках, и на ногах… В Америке мальчик стреляет в школе, у нас каждый день убивают. И вот панно: «Не нужно нам братства из братских могил».
Я думаю: лучше бы вместо «Кинжала», нацеленного на Америку, власть продемонстрировала какое-нибудь из платьев.
Опустим обе половины платья, оно превращается в несущую смерть ракету. Крылья свёрнуты, вместо города – самолёт с бомбами. А развернём крылья, – и увидим голубое небо, голубое, несущее мир.
…Земной шар, на нём языки пламени, надписи по-русски, по-арабски, на иврите, по-английски…
– Тут костюмерная, – заводит меня Сташ в какой-то уголок, где висят только что сшитые и ещё не завершенные платья-картины. Здесь его мастерская. В углу стоит посох к костюму «Мудрец в поисках мира».
Это он сам, по-моему.
Надо что-то делать, положительное, говорит он, негатив убивает.
– Я ночью просыпаюсь – что сделать? Я думаю: учить с малолетства творчеству. Культура должна восхищать, изумлять, чтобы у человека негатив уходил из головы.
– Вы поняли, мои учителя были кто? – сказал в конце нашей встречи Мастер, вспомнив про беженцев, чудом оставшихся в живых евреев из Польши и Одессы, портных и закройщиков, кроивших по таблице Брадиса. – Они научили меня пользоваться идишем, ивритом. Шить… – сказал он ненароком в рифму со словом «жить». Научили жить по-человечески, в творчестве.
– И сегодня благодаря им я с вами разговариваю, – добавил с улыбкой, – и хвалюсь своими работами…
Он сидит в маленькой костюмерной, завешенной ещё не законченными, находящимися в работе, божественными костюмами, и кроит, кроит материю, как…
На столике старая советская швейная машинка.
– Мне порой неудобно, я даже не прячу… Друзья встречают: «Юра, как дела?». Говорю, дальше будет лучше… Не жалуйся на время, ты в нём родился. Голда Меир сказала: пессимизм – это роскошь для евреев…
В мае 1838 г. из русского лагеря на реке Сочи адыгам поступило письмо, в котором им предлагалось прекратить сопротивление, присягнуть русскому царю и подчиниться русским законам. На это адыги заявили, что не признают права России на их землю и никогда не подчинятся её власти.
Но вот что самое интересное: как эти «дикари» (с точки зрения «цивилизаторов») аргументируют своё решение.
«Мы знаем, какая судьба ожидает нас и детей, если вы станете нашими хозяевами, – писали адыги в ответном письме. – Мы не верим ни вашим дарам, ни вашим словам… Мы прекрасно знаем, что вы тираны, мы знаем, как вы заставляете страдать казанских и других татар, наших братьев по вере…».
В добрые намерения русских, по словам авторов письма, они поверят только тогда, когда Россия снесёт свои крепости в Черкесии, а войска уведёт за Кубань. «Тогда, – отвечали горцы, – ни один из нас не будет воевать с вами. И мы будем жить добрыми соседями».
В противном случае они собирались до конца защищать свою свободу, и строительство крепости их не пугало, как и вызывающий тон генеральского послания. «Может быть, вы стали горды от того, что ваши рабы завладели для вас куском земли, которую может покрыть скатерть?» – спрашивали горцы.
Кто же дикари?
…Встреча старейшин с генерал-лейтенантом Н.Н. Раевским на реке Шапсуго в июле 1838 г.
«Зачем вы не покоряетесь нашему великому государю, – спросил их генерал, – а заставляете нас проливать кровь напрасно?.. Знаю, что у вас в горах скрывается англичанин Белл, мутит вас и обнадёживает помощью Англии, но верьте мне, что он вас обманывает, помощи вы ни от кого не получите» (это была правда). И генерал добавил: «Лучше выдайте мне его с руками и ногами и получите за это много серебра от нашего государя, который очень богат».
Такое впечатление, что русские говорят, как татаро-монголы из XIII столетия. Н. И. Лорер, свидетель встречи, приводит ответ адыга-шапсуга:
«И тогда горский князь с достоинством отвечал через толмача: ˝Удивляюсь я словам генерала. Ежели это правда, что царь ваш так богат, то для чего же он завидует нашей бедности и не позволяет нам сеять просо в наших бедных горах. Ваш царь должно быть корыстолюбивый царь. Что же касается англичанина Белла, то мы не можем его выдать. Потому что он наш друг и гость, и много делает нам добра… и нет у вас столько золота и серебра, чтобы совратить нас с пути чести˝».
«…Я заметил, – заключает Н. И. Лорер, – что Раевскому сделалось как-то неловко, и он поторопился кончить этот щекотливый разговор».
Разговор с теми, кого русская власть, образованное общество за людей не считали, не случайно и в двадцатом веке именовали «инородцами».
Впрочем, Раевскому, видимо, была присуща… если не совесть, то нечто такое, о чём сто лет спустя заметит поэт: «если нету и совести даже – муки совести вроде бы есть».
И разум… Генерал был сторонником присоединения Кавказа к России, но понимал, что сделать это будет гораздо легче, если развивать торговые отношения с горцами. Достижение же цели одними военными методами, писал он в записке властям, «повлечёт за собой все бесчисленные и грязные злоупотребления, неразлучные с разбойничьей войной, которую называют частными экспедициями или набегами».
Другие считали иначе. Один из организаторов карательных экспедиций и набегов генерал-майор Г. Х. Засс имел своеобразное хобби – скупал, продавал и коллекционировал головы погибших черкесов. Генерал Филипсон свидетельствовал: «…Через год я встретил генерала Засса в Ставрополе. Он ехал в санях, а другие сани, закрытые полостию, ехали за ним. «Куда это, ваше превосходительство и что вы везёте?» – «Еду, земляк, в отпуск и везу Вельяминову в сдачу решённые дела». С этим словом он открыл полость, и я увидел штук пятьдесят голых черепов. Вельяминов отправил их в Академию наук».
Декабрист Лорер в своих «Записках» вспоминал: Засс был убеждён в том, что народы Кавказа надо взять страхом и грозой. Филантропия не годится. Вешать беспощадно, грабя и сжигая аулы.
По словам Лорера, «именно в поддержании проповедуемой Зассом идеи страха на нарочно высыпанном кургане у Прочного Окопа при Зассе постоянно на пиках торчали черкесские головы. И бороды их развевались по ветру. Грустно было смотреть на это отвратительное зрелище».
«Раз Засс, – продолжал Лорер, – пригласил к себе мадам Нарышкину, и она согласилась с условием, что неприятельские головы будут сняты. Засс исполнил её желание. И мы все были у него в гостях. Взойдя как-то в кабинет генерала, я был поражён каким-то нестерпимым отвратительным запахом, а Засс, смеючись, вывел нас из заблуждения, сказав, что люди его, вероятно, поставили под кровать ящик с головами, которые страшно смотрели на нас своими стеклянными глазами. ˝Зачем они здесь у вас?˝ – ˝Я их вывариваю, очищаю и рассылаю по разным анатомическим кабинетам и друзьям моим профессорам в Берлин˝. Мне показался страшным генерал Засс».
Сценка как будто из других времён, но происходит не в концлагере смерти, а в гостях у русского генерала, неважно, кто он по происхождению.
К сожалению, глядя на портреты русских генералов той войны, со звёздами, эполетами, читая их служебные записки и рапорты, испытываешь несколько иное впечатление, чем от «героев 1812 года». Наверное, и их мы романтизируем, люди есть люди. Но те защищали Отечество, а эти «герои» были просто захватчиками никогда не принадлежавших России земель, истребителями других, живших своей жизнью народов. Никто не звал их сюда, ни с мечом, ни без него…
И всё же, «муки совести».
В 1841 году в рапорте военному министру графу Чернышёву генерал-лейтенант Раевский сообщает:
«Я здесь первый и один восстал против пагубных военных действий на Кавказе, и от этого вынужден покинуть край. Наши действия… напоминают бедствия первоначального завоевания Америки испанцами; но я не вижу ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пицара и Кортеца. Дай Бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа, подобного тому, какой оставили эти завоеватели в истории испанской…»
Увы, завоевание Кавказа оставило след. Такой позорный для русской истории, что пятно легло даже на Пушкина, в это самое время весело и безмятежно писавшего в письмах брату о своей службе и путешествиях по Кавказу, на Айвазовского, чьи живописные картины изображали – что уж там скрывать, с воодушевлением изображали, – «героическую высадку» русских у рек Сахе и Субаши 3 мая 1839 года.
В десантных операциях Черноморского флота и строительстве укреплений принимали участие и те, кто восставал против тирании, чьи имена связываются в нашем представлении с благородными намерениями и любовью к отечеству, – декабристы. Одни попадали в Кавказский корпус по приговору суда, другие после отбывания каторги и ссылки в Сибири. Многие были убеждены, что несут на Кавказ «образование», «цивилизацию», не упуская и случай «отличиться в деле». Были и те, кто понимал, что «огонь и меч не принесут пользы». «Да и кто дал нам право, – писал декабрист Лорер, – таким образом вносить образование к людям, которые довольствуются своею свободою и собственностью?»
Я не судья ни тем, ни другим. Мне говорят: «надо их понять», «они были на службе», «присягали государю»… Да, я понимаю. Но это не помешало генералу Н.Н. Раевскому или адмиралу Л.М. Серебрякову (так перевёл на русский язык свою фамилию армянский дворянин К.М. Арцатагорцян) осознать преступления, весь ужас истребительной войны, – в отличие от других русских генералов…
В любой ситуации – один человек ведёт себя так, а другой по-другому.
Подобно тому, как от древних греков до нас дошли «Странствия Одиссея», от финнов – «Калевала», от калмыков-ойратов – «Джангар», от саха-якутов «Олонхо», – от адыгов, абазинов, абхазов, балкарцев и карачаевцев, чеченцев и ингушей, осетин и других народов Северного Кавказа до наших времён дошёл народный эпос «Нартхэр» – нартский эпос. Его герои – жители сказочной (а может быть, реальной?) страны нартов, так же, как в других эпосах отправляются в путешествие, стремятся к цели и, преодолевая препятствия и соблазны, в конце концов, достигают её. Что это за цель? Быть может, народное счастье, обитающее на недосягаемых снежных вершинах?
Нарты – не только богатыри, отважные воины, но хлебопашцы и искусные кузнецы, плясуны и музыканты. Иногда они не только защищают родную землю, борются против сил зла, но ссорятся и дерутся друг с другом. И нуждаются в мудром советчике, который приходит не только из царства мёртвых, но обнаруживается подчас в собственном доме, в виде находчивой жены или невестки.
Эпос создавался в VIII–VII веках до н. э., в начале железного века. Некоторые исследователи полагают, что первоначально – в песенно-стихотворной форме, постепенно обрастая прозой. Для сохранения эпоса отбирали юношей с цепкой памятью. И женщин: мужчины могли погибнуть в бою, а женщины, старухи передавали сказания. Спустя многие столетия их стали записывать, совсем недавно по историческим меркам – издавать.
Адыгская версия эпоса представлена в семи томах, содержит 705 отдельных текстов, песен, поэм и легенд, к которым приложено ещё 40 нотных записей, огромное количество пословиц и поговорок. И это ещё не всё – есть отдельные, не вошедшие в семитомник истории…
В представлениях людей, передававших сказания, нарты не были выдумкой, они реально существовали. Сказания сопровождались у адыгов упоминанием «нартхэм я лъэхъэнэ» («времён нартов»). Нередко следы нартских легенд связаны с конкретными местами, аулами, горами, долинами, в чём я мог лично убедиться. Но об этом позже…
Эта легенда из семитомника, переведенная на русский язык А. Гадагатлем и Л. Ветровой[9], очень похожа на сказку об Иван-царевиче и жар-птице. Там тоже в саду («таком богатом, – хвастается сказка, – что ни в котором государстве не было») была у царя яблоня любимая с золотыми яблочками, куда повадилась срывать их жар-птица, явно не из русской сказки: «на ней перья золотые, а глаза восточному хрусталю подобны».
Ну, это не так неважно, в разных странах сказки звучат по-разному. Перескажем эту.
…Итак, на земле нартов росла золотая яблоня. Каждый день она давала одно золотое яблоко. И было то яблоко чудесным. Если женщина, у которой не было детей, откусит белую часть яблока, у неё родится белокурая нартская дочь. Если красную, – славный нарт появится на свет.
Но с некоторых пор золотые плоды по ночам кто-то стал похищать. Нарты поручили охранять яблоню метким стрелкам, братьям Пыджэ и Пызыгэш.
В полночь прилетели три белые голубки. Младший брат был как раз на посту, пустил стрелу и успел заметить, что не промахнулся. Голубка улетела с трудом, взмахивая подстреленным крылом. Но как мог Пызыгэш доказать, что знает теперь, кто ворует яблоки. Подойдя к дереву, он увидел на земле пунцовые капли. Юноша достал из кармана белоснежный платок и обмакнул в кровь.
Его осенила счастливая мысль. Пызыгэш разбудил старшего брата, и они решили преследовать голубок. Кровавый след привёл их к Меотскому морю. Здесь след обрывался…Вряд ли раненая голубка смогла перелететь через море. И подружки не должны были оставить её в беде. «Не иначе, как все они на дне морском», – догадался Пызыгэш и сказал брату: «Жди меня на берегу. Если через год не вернусь, значит, я погиб».
Ударил мечом по водной глади и рассек её. С шумом взлетели пенистые брызги. Море расступилось перед нартом и поглотило его.
Пызыгэш пошёл по морскому дну, продираясь сквозь густые водоросли. Скоро он увидел замок с причудливыми башенками и зубцами. Из замка вышли семь братьев, как две капли воды похожие один на другого. Они оказались гостеприимными и пригласили Пызыгэша в свои покои. Две девушки, вошедшие в кунацкую вслед за мужчинами, поднесли гостю кувшин с водой и полотенце. Он умыл лицо и руки. Потом принесли круглый столик на трёх ножках. На нём были всякие яства и лакомства, а среди них Пызыгэш увидел яблоко с золотого дерева. «Значит, я нашёл тех, кого искал», – радостно подумал нарт. Но не подал вида, решил посмотреть, что будет дальше.
Семь братьев рассказывали о своей жизни на дне морском. Пэзыгэш узнал, что они сыновья богини морей Псытха-гуашэ. А две девушки, прислуживающие им, её дочери.
«Есть у нас ещё одна, самая младшая сестра, – сказал старший из семи братьев, – но она больна. Тяжёлая рана приковала её к постели». Пызыгэш всё понял и спросил: «Может, я смогу ей помочь?» – «Нет, – печально улыбнулся старший брат. – Могла бы спасти только пролитая ею кровь, да где теперь её возьмёшь?»
…Пызыгэш достал из кармана белоснежный платок с пунцовым пятном и приложил к ране на руке девушки. И сразу лицо её порозовело, веки дрогнули, она открыла глаза и улыбнулась. На следующий день Мыгэзэш-гуашэ, так звали младшую из сестёр, была совсем здорова.
Радости братьев не было конца. Каждый из них одарил нарта. В его честь был устроен великолепный пир. А перед тем, как нарт собрался в обратный путь, братья сказали: «В знак признательности мы решили отдать одну из трёх сестёр тебе в жёны. Выбирай любую!»
И Пызыгэш выбрал красавицу Мыгэзэш-гуашэ.
Так впервые пошли вместе по жизни сын суши и дочь моря.
А как обрадовался Пэджэ, увидев выходящими из волн морских любимого брата и невестку. Семь дней и ночей пировали нарты на их свадьбе. А потом Мыгэзэш-гуашэ родила сразу двух сыновей-близнецов. Не зря же она съела столько золотых яблок!.
А вот совсем на сказку не похоже – чистая правда. Рассказывают, что в давние времена, когда кузнец Тлепш ковал, то раскалённое железо придерживал голой рукой – он был нарт, и у него хватало мужества превозмогать жгучую боль.
Но его догадливая, сообразительная невестка придумала инструмент, с помощью которого можно придерживать, переворачивать раскалённый металл, не прикасаясь к нему руками. Словами поведать о своём изобретении свёкру она не могла, поскольку адыгский обычай не позволяет невестке разговаривать с отцом мужа.
Но невестка была дважды догадливая. Принесла из леса двух змей, сложила их крест-накрест, сбила гвоздём и положила у порога кузницы.
Тлепш, увидев замысловатый знак, всё понял. И тут же, говорят, выковал первые железные клещи.
Эта история о том, как Чэчаныко Чэчан в поисках своего пропавшего много лет назад отца, пошёл по следу его коня.
Пересёк море со старым другом отца, подъехал к большому подворью с огромным домом, обнесённом высокой терновой изгородью. Там, в доме за четырьмя замками жил старик с длинной белой бородой, он сидел в благоухающей комнате на мягкой белой постели перед круглым столиком, уставленном яствами, и светился подобно зеркалу, в которое можно посмотреться. Хозяин дома рассказал, что этот человек – нарт Чэчан, которого он когда-то похитил. Да, ему пришлось так сделать, потому что было предсказание, что ещё не родившийся сын нарта вырастет богатырём и освободит жену хозяина дома, которая в неволе у великанов. Сам он неоднократно пытался это сделать, искал собственную погибель, но только погубил много людей.
Чэчаныко Чэчан понял, кто этот благообразный старик, и решил помочь хозяину дома. «Я не появился ещё на свет, – сказал Чэчаныко, – а человек уже надеялся на меня. Если кто-то рассчитывает на тебя, ты непременно должен ему помочь, хотя для этого, может быть, придётся преодолеть неимоверные трудности». И с другом отца, нартом Шэбатныко, Чэчаныко Чэчан отправляется к великанам.
Тут я хотел бы обратить внимание, что далеко не каждый, у кого похищают отца, будет с риском для жизни помогать похитителю, потому что сопереживает его горю. Этим народный эпос, поднимающийся до нравственных высот, отличается от обыденной жизни.
…Добравшись до дома великанов, которые были в отъезде, молодой человек увидел пленённую великанами жену хозяина, которая испуганно выглянула из двери и запричитала: «Ой, дитя моё! Знаешь ли, в какое страшное место попал? Уходи поскорее…»
«Успокойся, – ответил Чэчаныко Чэчан, объяснив, зачем он приехал. – Если мне на роду написано счастье, то я одолею их, а тебя вызволю из неволи. С их двора не уйду и прятаться не стану. Если их не будет год, я год буду ждать их. Сколько захочу, столько буду есть и пить».
Сказав так, он засучил рукава черкески, взял черпак и запустил его в котёл, где уже доваривалось мясо. Ловко вынул бычью ляжку, положил её на столик, взял сырных пирожков, пышки, и всё это с аппетитом съел.
Тут послышался топот коней и появились великаны. «Ага, здесь человечек!»– злобно засмеялся старший великан. – «Он съел то, что предназначалось нам!» – возмущался младший…
Здесь история начинает напоминать сказку про Машу и трёх медведей за исключением того, что «Маша» не прыгала в окно, ни капельки не испугалась, даже бровью не повела, а медведи злились, рычали и всё никак не могли понять, что этот человечек тут делает. И при этом заявляет: идите на кухню, набейте свои ненасытные утробы. «Не хочу, – говорит, – чтоб вы роптали, дескать, если бы он дал нам поесть, мы бы в схватке действовали иначе».
Средний великан, пристально глядя на пришельца, печально произнес: «Гляжу я на этого человека и вижу, что не придётся нам ждать от него радости».
Так и случилось.
Сначала Чэчаныко Чэчан сражался с младшим великаном. «Начнём! – коротко бросил Чэчаныко и кулаком ударил великана в переносицу. Из великаньего носа фонтаном брызнула кровь.
Когда тот пришёл в себя, договорились биться так. Расстелют на земле бурки и положат на них по семь стрел. Выпустят стрелы. Если после этого останутся живы, сядут на лошадей и, сшибая их грудь с грудью, будут биться дальше. С тем, кто не удержится в седле, оставшийся на лошади сделает, что ему заблагорассудится.
«Поскольку я уже нанёс тебе удар, начинай поединок ты», – благородно предложил Чэчаныко Чэчан великану. – «Если так, то держись», – крикнул тот.
И первый пустил стрелу в Чэчаныко Чэчана. Она пронзила юношу насквозь. Но, превозмогая боль, нарт прицелился, и стрела пробила в теле великана огромную дыру.
Потом противники стали взбираться каждый на свою лошадь. Как только Чэчаныко Чэчан почувствовал себя в седле, он сразу же повёл атаку, не дав великану опомниться. Мгновенно тот вылетел из седла. Чэчаныко Чэчан взмахнул мечом и расправился с ним.
Со средним великаном было сложней, «они бились так, что из них во все стороны сыпались кости». Но и тут юноша ударом тяжёлого меча сокрушил врага.
Но старший великан почти одолел Чэчаныко Чэчана, ведь у него было много ран в предыдущих боях. Бысым – хозяин, затаившийся в соседнем леске, и нарт Шэбатныко не стали ждать, подоспели на своих конях как раз в тот момент, когда великан уже занёс руку с мечом над теряющим сознание Чэчаныко Чэчаном, и нанесли злобному великану смертельный удар.
Забрали с собой жену хозяина и юношу, привезли в дом. Трое суток дочери хозяина ухаживали за раненым и привели его в чувство. Когда он выздоровел, то посетил своего отца, благообразного старика с длинной белой бородой. Вместе они переплыли море и вернулись к матери – пропавший муж с его старым другом, сын, да ещё невестка в придачу – прекрасная девушка, дочь нечаянного похитителя…
В кузнечном деле Тлепш был непревзойдённым знатоком и мог не только что угодно ковать из железа, но и добывать его из камня. Зная об этом, два заморских нарта привезли ему два огромных валуна. Потребовали, чтобы в их присутствии кузнец одному выковал меч, который всё рубит, а другому – тот, который всё пронзает. Да при этом, закаляя железо, не посыпать песком. А ведь если этого не делать, мечи развалятся от дуновения ветра.
Но кузнецу помогла его невестка. Она встала в пристройке, спрятала песок в рукава одежды и по знаку кузнеца подсыпала его в отверстие меха.
Мечи были готовы, и нарты ускакали, даже не поблагодарив кузнеца.
А когда переправлялись через реку, всадник, который завладел всё рубящим мечом, пошатнулся в седле. Меч выскользнул из ножен и утонул бы, если бы другой всадник не вонзил свой меч в тот, что падал и не поднял над головой своего всё пронзающего меча.
Первый нарт счёл происшедшее оскорбительным для себя, развернул коня и помчался к Тлепшу. Тот в это время отдыхал, сидел на солнышке, протянув усталые ноги, и рассвирепевший нарт ударил всё рубящим мечом Тлепша по ногам.
Нарты долго лечили своего кузнеца. И вылечили. Только теперь он орудовал молотком сидя, оставшись без ног. Так прошло немало лет. Но обида и боль, которую незаслуженно причинил ему недруг, не покидала сердце Тлепша.
Злодей достоин справедливого возмездия. Как поступить, если на открытый поединок кузнец вызвать его не может? Он нашёл выход. Выковал тонкий-тонкий меч, который можно было свернуть как пружину. Уложил в маленький сундучок и послал заморскому нарту.
– Вот тебе подарок, – сказал ему посыльный, передавая сундучок. – Здесь столько добра, что хватит на всю жизнь.
Жадный человек даже не спросил, от кого щедрый подарок. Сгорая от нетерпения, внес сундучок в дом, повернул ключ и открыл крышку. И прежде чем мог понять, что это в сундучке зашевелилось и заскрежетало, распрямившийся меч вонзился ему в сердце.
Оно было злым и недобрым.
Ерышэко-Коварный завидовал трём нартам, которые были умнее и сильнее его, и решил с ними расправиться. Пришёл к кузнецу Тлепшу и заказал три стрелы, которые поразили бы без промаха Саусырыко, Пшатык-Чеча и Блипк-Чеча. Нарту не принято было отказывать в просьбе и, подумав немного, кузнец сказал: «Три стрелы тебе ни к чему, я сделаю одну жужжащую, самоуправляемую, которая поразит всех троих. Только скажи, пуская стрелу, лети туда-то. Но помни, что эту стрелу можно пустить только один раз».
Случилось так, что один из этих троих приговорённых нартов, Саусырыко, проезжал мимо и услышал разговор. Он поспешил к своим друзьям, чтобы предупредить их. Но было уже поздно: Ерышэко натягивал тетеву. Стрела Тлепша полетела! И нарту ничего не оставалось, как обратиться в кусок глины, прилипшей к подножию горы. Когда стрела приблизилась ко второму нарту, тот по её звуку понял, что спасения нет, и прыгнул с горы в глубокое ущелье, предпочтя покончить с собой, чем погибнуть бесславно. Так же поступил и третий нарт. А того, кто обратился в кусок глины, стрела найти не смогла, и плавно опустилась на землю. Волшебное свойство её пропало, она была уже не опасной. И Саусырыко снова стал нартом…
Сэтэнай-гуащэ славилась среди нартских женщин необыкновенной красотой. Однажды она спустилась к реке стирать и, выполнив работу, сбросив лёгкие одежды, не спеша вошла в прохладную воду.
В это время нартский пастух по имени Зартиж пригнал на водопой коров, увидел стройную молодую женщину и воспылал к ней любовью. И крикнул ей: «К тебе идёт стрела любви».
Стрела попала на прибрежный камень. Смущённая Сэтэнай поняла, что произошло. Её обрадовала мысль, что в этом камне зарождается жизнь. Ведь может так случиться, что она, наконец, будет иметь ребёнка.
Сэтэнай-гуащэ принесла камень домой, укутала его так, чтобы не проникли к нему ни воздух, ни вода, и девять месяцев и семь дней опекала необыкновенный камень. А когда из него стали доноситься неясные звуки, принесла к кузнецу Тлепшу. Тот тяжёлым молотом расколол камень надвое и освободил находящегося внутри мальчика.
Мальчик пылал огнём, искрился!
Тогда Тлепш охватил колени малыша огромными клещами, и, чтобы он остыл, семь раз окунул в холодную воду. Так кузнец закалил новорождённого, и мальчик стал твёрдым как булат. Лишь колени, перехваченные цепкими клещами, у мальчика по имени Саусырыко (что значит «горячий, пылающий огнем») остались незакалёнными. Такими, как у обычных людей.
Выясняется, что знаменитая «Легенда о Данко» Максима Горького имеет альтернативу. Идея вернуть огонь потерявшим его людям, вывести их из тьмы, – может подаваться по-разному, и для этого не обязательно вырывать сердце из своей груди.