Анатолий Цирульников
Неопознанная педагогика. Адыгея. Черкесские сады, или Плач под лезгинку
Глава 3
Археология золотого шитья
Джэга в ауле Уляп
Министр образования и науки Аминет Шумафовна Хуажева (пока писал книгу – стала экс-министром) – интересная, необычной внешности женщина. Почему-то в национальных республиках нередко встречаются интересные женщины-министры (или дело не в министрах?).
Аминет – человек современный, по образованию и учёной степени экономист, по духу – деятель культуры. Рассказала про женщину-кузнеца Асю Еутых, которая куёт оружие гвардии иорданского короля, гравирует, её работы есть в Эрмитаже… «Что-то в её взгляде скифское, – замечает Аминет. – Предками адыгов были скифы, синды, зихи, меоты…».
Министр подарила мне книги – об уникальном опыте садоводства, террасных садах, золотом шитье.
«Мы так выглядим, современно, а на самом деле корни глубокие… Я думаю, вас начнёт тянуть сюда, чтобы досмотреть, доувидеть…», – сказала Аминет. И добавила, уже как экономист: «Без образованных людей нет экономики». И ещё раз добавила: «Александр Трифонович Твардовский говорил: выдюжим, преодолеем. В России всегда так было: способность выдержать сладывается из общего мнения, умения стоять за своих родителей…»
ТАНЕЦ
В ауле Уляп, откуда родом глава республики, все школьники занимаются в фольклорном ансамбле. С удовольствием танцуют. Раньше молодёжь не знала национальные танцы, а сейчас затанцевала. «Асса!» Здорово танцуют, говорю молодому хореографу Зарине Ураковой.
Танцевали 6–7-е классы: девочки из шестого, мальчики из седьмого – чтобы одного роста. Потом танцевали девятиклассницы – высокие девушки. А за ними на сцене уже профессионалы. «Это в крови у жителей, – объясняют мне, – станцевать джэгу…»
– Аул очень музыкальный. Когда мы раскапывали тут курганы, – подтверждает археолог Аслан Махмудович Тов, – гармонистов в ауле было не меньше двадцати человек.
– У нас и дети наигрыши играют, – добавляет учительница танцев Зарина. – Раньше дискотека была. А сейчас по субботам – только джэгу. Они не знают, что такое медленный танец, белый танец. Джэгу!
Очень быстрый танец, со времён нартов. На свадьбе соревнуются, танцуют… Зарина, когда обучает детей, рассказывает об истории танца, дети зарисовывают, стихотворения учат. Интересы у ребят разные: джаз, рэп, может быть, даже попса. Но сам факт, что не дискотека… «Раз были в Тамани, наши ребята джэгу устроили, и казацкие девочки танцевали, и мальчики…»
Древний адыгский танец джэгу, чем-то напоминает шотландский и национальный английский. Джига – во времена Шекспира это была песенка с пляской, исполнявшаяся комиком или шутом в финале спектакля. Разные народы, а танец общий…
СЛОВА ЗАСТОЛЬЯ
В доме культуры, где мы беседуем, подошёл человек, показал золотое шитьё, кручёные нитки VI–IX века.
– Четырнадцатого, – уточнил археолог. – Узоры просматриваются.
– Ребята, которые танцуют, они и шьют. У нас костюмерные есть. Нам хочется вам все показать, – признаётся Светлана Шовгенова, руководитель школьного кружка по археологии золотого шитья.
Под занавес встречи – гостеприимное застолье, я извинился и переписал назания угощений – тоже ведь культура.
Халюж (типа чебуреков с сыром). Сушёный сыр – брали с собой в дорогу. Паста из кукурузы и пшена. Нэкуль (типа домашней колбасы) – из внутренностей говядины, и хмельной напиток «бахсым»…
Археолог поднял тост.
– Раньше, – сказал он, – молодые адыги не пили – только боги. Собрались боги на горе Эльбрус, пригласили одного человека, героя нартского эпоса. И вручали ему ритон, рог зубра, с белым вином. Он выпил. ˝Замечательно, – сказал, – давай второй˝. Боги сказали – простым людям мы наливаем только один рог, второй смертным не полагается. А тот нарт был не из робкого десятка. Увидел кадку, пнул ногой, и вместе с вылитым вином разлетелись винные косточки по всей Адыгее, – вырос виноград. Поели его люди и спрашивают стариков, что делать с виноградом. Те отвечают – вино. И стали адыги вино пить. Но всегда с благопожеланиями.
– …Я хочу выпить за то, – завершил свой тост археолог, – чтобы у нас и наших родителей сбывались все благопожелания. Хочу пожелать адыгам жить тысячи лет и сохранять адыгэ хабзэ – образ жизни, поведения человека в обществе. Чтобы он передавался детям, чтобы мы его передавали….
* * *
Рог был выпит, а дальше, как обычно в застолье, пошло в разнобой, о разном. Вот что запомнил.
История о футбольной команде, приехавшей в Адыгею из Израиля, их встретили на границе республики, оказалось, что они из Кфар-Кама, Рейхания, – черкесских аулов на севере Израиля, и язык знают великолепно.
О тысячах адыгов, появившихся в Турции после русско-кавказской войны, и осевших там.
О черноморском побережье, которое прежде было адыгским…
Говорили и говорили.
В Адыгее говорят: «Приход гостя – дело его, а уход – дело хозяина».
А хозяева улыбаются, не спешат.
Так вот сидим, пьём в ауле главы республики.
БОГАТЫРИ И СТАРЦЫ
Молодёжь потихоньку уходит, говорят люди с грустью. Потихоньку уходит дух из наших семей. Раньше людей было много, веселее было. А сейчас мало того, что мало, да ещё разнятся по состоянию. Поэтому проект, который вы делаете, чтобы закрепить молодёжь на родине, очень важен, – говорят они мне о северном, арктическом проекте, таком, кажется, далёком отАдыгеи.
Но что соединяет север и юг?
Якутский богатырский эпос «Олонхо» и кавказские «Нарты». То самое, что помогло сохранить обычаи, народ. «Через тысячелетия мы сохранили, а могли раствориться…» – повторяют они.
Я думаю: нет, это не отсталое традиционное общество. Люди из аулов Джамбечий, Уляп… прекрасно понимают, что нужно идти навстречу новому. И как это сделать, рассчитывая не на далёкое мифическое государство, а на собственные силы.
Вот один из примеров – предприятие «Адыгейская соль» из аула Уляп, в нём пятьдесят человек работают.
Местный житель, Аслан Закиреевич Хуажев, был главой поселения, а потом «с политикой распрощался». Перемешивал соль руками дома, а сейчас его продукция в Америке, Китае, в России, много наград, золотых медалей. «А почему такое название – адыгейская соль?» – «Потому что нет в Адыгее блюд без соли…»
Бывший глава поселения соль не добывает, а обрабатывает, делает приправы, добавляет перец… Производит несколько видов соли, сухую аджику, из кукурузной муки делает разные блюда, приготовляет напитки. «Ему шестьдесят три года, – рассказывают о предпринимателе, – уже десять лет работает…»
Одни о земледелии, другие об адыгейской соли, третьи о курганах, но всё это как-то сходится.
– …Не факт, что большой курган богаче, чем маленький, – говорит археолог Аслан (а звучит шире, – о стране, народе, культуре). Курган – «слоёный пирог», кочевые племена хоронят своих сородичей, потом время проходит, другие хоронят и досыпают, потом третьи… Получается, что курган – «произведение» разных народов и культур.
Однажды нашли в длиннющих ямах кости людей длиной 2–2,5 метра. Всё целое, даже фаланги… Великаны. Такие мощные, скорее всего, были воины. И что интересно – те, что лежали наверху, – маленькие, а эти великаны в глубине, закопаны на четыре метра. Великое – в глубине?..
Правила хозяина и гостя
Кунацкая – дом для Бога. Гость считался его посланником, в этом доме было всё самое лучшее: постельные принадлежности, музыкальные инструменты, оружие. Двери не закрывали, мог зайти каждый. Этот божий дом был школой просвещения для народа.
САМЫЕ ПЕРВЫЕ ПРАВИЛА
Гость слезал с коня. И по тому, как вешал кнут, хозяин понимал, сколько пробудет в доме. Если плётка вешалась у выхода – гость скоро уедет, надо быстрей готовить еду. А если кнут вешали подальше от двери, это был знак – приехали надолго.
Тогда хозяева резали барашков, приглашали соседей. По вечерам пели песни, развлекали незнакомого гостя, три дня ни о чём не спрашивали. Дом был длинный, до пятидесяти метров, все дети жили.
Воспитание, простые правила:
• Чем больше детей, тем, больше благ посылает небо.
• Воспитай моего ребёнка как своего.
• Если хочешь жить спокойно, – не воруй, не жадничай, не завидуй.
• Цени и уважай семью, родителей, братьев и сестёр. Не будешь ценить, – и другие не будут.
Будь щедрым, делай добро, не греши – это всё воспитывалось. Маленькие играли, подбрасывая камушки, называлось, как и у якутов на севере – «альчик». С трёх-четырёх лет мальчики садились в седло. Существовало волшебное слово: институт «хагрэй». Если встречали мальчика, говорили, «будь хагрэй», – он помогал, делал, что нужно.
Девочек с пяти лет обучали «золотому шитью» – чтобы пальцы были подвижны, чтобы дети были усидчивы. Эталон красоты женщины – узкие плечи, тонкая талия, неразвитый бюст и маленькие ступни, поэтому девочки с подросткового возраста носили корсет и круглые сафьяновые туфельки. Вырастая, девушки красились, делали макияж. Но когда проводился «конкурс красоты», девушка умывалась, и её оценивали в «натуральном виде», прилюдно…
О религии.
Адыгам был привычен синкретизм, смешение религий. С четвёртого века – христианство, с четырнадцатого – ислам…
Камешки с отверстием вешали на люльку от сглаза.
Маску козла – языческую, надевали во время праздника, смешили и пугали, отпугивали злых духов.
НЕ СПРАШИВАЙ: «МОЖНО ВОЙТИ К ВАМ»?
Купцы, коммерсанты, путешественники, учёные, начиная с «отца истории» Геродота и выдающегося античного географа Страбона, подробно описывавшего Кавказ, стремились больше узнать об этой таинственной «стране гор». И первое, что обнаруживали, – невиданное гостеприимство[2].
Джорджио Интериано, путешественник, географ, этнограф эпохи Возрождения издал в Венеции в в 1502 году книгу «Быт и страна зихов, именуемых черкесами. Достопримечательное повествование». В этой своеобразной энциклопедии черкесской жизни он рассказывает о «величайшем радушии принимать всякого»:
«Хозяина и гостя они называют "конак"… По уходе гостя хозяин провожает конака-чужестранца до другого гостеприимного крова, охраняет его и, если потребуется, то отдаст за него жизнь как самый преданный друг».
Джованни Лукка, итальянский монах-миссионер, сообщает из XVII века: «Нет в мире народа добрее или радушнее принимающего иностранцев. Они сами услуживают тому, кого поместили у себя… Мальчики и девочки прислуживают гостю с открытым лицом и моют ему ноги. Женщины заботятся о мытье его белья».
Спустя два столетия К. Сталь подтверждает: гостеприимство – одна из важнейших добродетелей всех черкесов: «Беднейшие сословия так же гостеприимны, как и высшие».
Все стремились услужить гостю. «Не слыхано, чтобы гость покупал когда-либо что-то», – утверждал в XIXвеке в «Записках о Черкесии» историк, просветитель, этнограф Хан-Гирей. Он замечал, что нарушение великого закона гостеприимства считается одним из главных преступлений адыга против своей нации: нарушивший обет гостеприимства мог стать навсегда презренным для всего аула, всей округи, всего народа, «честные люди теряют к ним уважение и гнушаются их сообществом, на каждом шагу они слышат оскорбительные упреки». Такие люди «нередко лишаемы жизни своими родственниками за нанесённое их роду неизгладимое посрамление».
И напротив, отмечал другой наблюдатель, И.Ф. Бларамберг, «часто случается, что знакомство, вытекающее из обстоятельств гостеприимства, перерастает в дружбу, а хозяин и путешественник становятся кунаками».
Ф. Дюбуа де Монпере, известный французский учёный-геолог и историк первой половины XIX века, путешествуя вдоль Черноморского побережья Кавказа заметил, что «нынешнее состояние Черкесии вызывает у нас в памяти представление о цивилизации первых королей Германии, Франции. Это образец рыцарской средневековой аристократии. С XVI века ничто не изменилось, нерушимость гостеприимства остаётся всё той же. Хозяин защищает гостя ценой жизни своей и своих близких».
В том же духе свидетельствует о Черкесии из 1839 г. корреспондент лондонской газеты «Таймс» Дж. А. Лонгворт. Из русских кавказоведов XIX века следует не забыть Л.Я. Люлье, хорошо знавшего психологию горцев, в том числе, черкесов:
«Горцы любопытны как и все вообще люди – писал он, – но они почитают нарушением прав гостеприимства всякий вопрос, на который гостю было бы трудно или неприятно отвечать. Путешественник без нарушений приличий может хранить молчание обо всём до него касающегося».
«Безграничное гостеприимство» признавали даже высшие русские чины, воевавшие с черкесами. Адмирал, член Верховного суда Н. С. Мордвинов с восхищением писал в 1826 г. Николаю I об институте аталычества[3], советуя царю и чиновникам организовать собственные кунацкие, где можно было бы принимать своих гостей подобно черкесам.
Адыги никогда не употребляли словосочетания: «Можно войти к вам?» – подобные вопросы считались оскорбительными.
Г ость, даже пленный, являлся лицом неприкосновенным.
Русский офицер Фёдор Торнау, находившийся в плену у адыгов в 1830-х годах, описывал, как его содержали.
«В кунацкой господствовала старинная турецкая роскошь, обнаруживавшаяся во множестве серебряной посуды, золочёных чаш, ковров, парчовых тюфяков, бархатных одеял…»
Пленный гость «…был поражён разнообразием подававшихся блюд. Их так много, что не успел пересчитать. Обед состоял из варёной баранины, говяжьего отвара, разных яичниц, молока десяти различных приготовлений, варёных кур с подливкою из красного перца, жареной баранины с мёдом, рассыпного проса со сметаною, буйвольего каймака и сладких пирожков, но число напитков было ограничено, черкесы не пили вино, водку, так как запрещено Кораном».
Дочь хозяина, изумительной красоты («никогда не видел подобных глаз, стана») – он смотрел на неё во все глаза: «Покраснела, улыбнулась, и, молча наклонившись к моим ногам, налила на них воды, покрыла полотенцем и пошла к другому исполнять свою гостеприимную обязанность».
Принимая гостей, черкесские женщины не скрывали лица, не носили паранджу, находились в мужском обществе, плясали с молодыми людьми и свободно ходили в гости, но, конечно, с наступлением темноты только в сопровождении родственника-мужчины, брата, отца.
За столом первыми начинали есть бысым – хозяин и гость, а затем, независимо от возраста, остальные.
ГОСТЬ ТОЖЕ ДОЛЖЕН БЫЛ СОБЛЮДАТЬ ПРИЛИЧИЯ
Это выражалось в том (замечал Н. Ф. Дубровин уже в XX веке, в 1927 г.) чтобы не болтаться по дому, заглядывая в разные помещения, отдавать дань гостеприимству, желая благополучия принявшей его семье, воздерживаться от похвалы вещей в доме – это могло быть воспринято как просьба, в которой хозяин не может отказать. И вообще…
«…Считается неучтивым оставаться у одного хозяина больше двух ночей, хотя хозяин никому не укажет на дверь».
…Когда гость уезжал, его провожали за пределы села или дома, помогали сесть на коня и стояли долго, смотря ему вслед.
СМУГЛЫЙ КИНЖАЛ
Мужчина был всадник, в переводе с адыгского «всадник-крепость», «всадник одинокий». Экипировка: конская сбруя, оружие и доспехи, всё приспособлено к верховой езде – единственному способу передвижения в горах. Жизнь мужчин: огнестрельное, холодное оружие, походный столик. Черкесское седло очень удобное, лёгкое.
Обычная одежда мужчины – двубортная черкеска, без воротника и лацканов, с расклешёнными полами. На полочках – газырницы для деревянных футляров с мерой пороха, достаточного для одного выстрела.
Белые черкески носили только князья. А так – чёрные, с газырями, рукавами, с кинжалом в ножнах, окованных серебром. Разные для разного возраста (достойным зрелого мужчины считался «смуглый кинжал»).
ОГОНЬ НЕВЕСТЫ И КУЗНЕЦА
Когда невеста входила в дом, её подводили к очагу, она становилась его хранительницей. Огонь нельзя было выносить, – вынесешь счастье из дома.
Ребёнок сначала жил на женской половине. Если в семь лет не вставал при входе старшего, не уступал место, считалось, что не адыг.
Ели обычно крупяное и молочное, немного, – считалось, чем меньше ешь, тем больше здоровья. Тех, кто ел много, высмеивали. Но на званом обеде выставляли сто разных мясных блюд.
Древо мира, как и у многих других народов, трёхчленно, – мир земной, подземный и небесный. Кузнец, общавшийся с огнём, тоже был окружён ореолом божественности. Когда болел взрослый или ребёнок, его приводили в кузню, опрыскивали, оборачивали, лечили с помощью железа.
Так что художественная обработка металла имеет древние сакральные корни (это замечает мой гид, сотрудник национального музея Адыгеи Сусанна Ильясовна Цей, показывая женские нагрудные украшения, пояса, холодное оружие, узоры на чашах. Любимые техники – чернь, зернь, филигрань…).
«Черкесский рисунок можно легко отгадать, – говорит она. – Он крупный, редкий, много свободного поля.»
Женский национальный костюм, «сай» – тёмно-фиолетовый, тёмно-вишневый, коричневый, приталенный до пояса, и распашной.
Украшение на поясе – защита от духов.
Рукав длинный, разрезанный, или отдельно нарукавники, которые привязывались к рукавам, прикрывая руку, – тоже защита.
Шапочка на голове – ещё не родила ребёнка. А после рождения – надевала платок…
Девушки дарили своим женихам красивые кисеты – в знак того, что сдержат слово.
ЦИНОВКА В УГЛУ
Жилища богатых не сильно отличались от бедных: дом, хозяйственный двор, дом для гостей. Крепостного права не было. Бедные и богатые одинаково произносили клятву на остром наконечнике – лемехе, на плуге.
Выращивали хлеб, девять сортов проса. Уходя на войну, сеяли так, чтобы, вернувшись, можно было спастись от голода.
Существовало разное скотоводство в горах, предгорье и на равнине. О черкесской лошади говорили: в горах – лань, на равнине заяц, вынослива как бык, сильная как медведь.
Пользовались лодками, выдолбленными из ствола дерева. Те, кто жил на побережье, отправлялись в плаванье на лёгких галерах из бука, с двумя десятками гребцов.
По древним верованиям, землю окружал покров божественности. Был тот, кого называли Покровителем, создатель законов Вселенной. У разных дел были свои покровители; например, покровителем пчеловодства была Мерием, в её честь устраивали праздник.
…Во время охоты передвигались по снегу на овальных снегоступах с двумя ремешками; снегоступы были взрослые и детские.
…Традиционные для костюма черкеса «газыри», в которых хранили порох, вначале были кармашками для съестного. Отправляясь в путь, в них клали варёное мясо и перетёртый горошек, а во время походов разбавляли водой.
…Спали на циновках из «рагоза» – болотистого растения, в сухую погоду её вымачивали. Ребёнок первые шаги делал на циновке. Её клали на пол и на кровать, и считалось, что лежащая на циновке девочка будет стройной, красивой. С приходом ислама стали делать циновку шестиугольной формы, с треугольником для наклона головы во время молитвы.
И для тех, кого отправляли в последний путь тоже была своя циновка, чистая циновка в углу, – без неё, считалось, душа будет маяться…
Тени прошлого
Принуждение к покорности
Как вся отечественная история, трактовка тех событий многократно пересматривалась, в зависимости от вождей и политической коньюктуры.
«ТАК НАЗЫВАЕМАЯ КАВКАЗСКАЯ ВОЙНА»
До 1950-х годов борьба с Российской империей горцев Кавказа и адыгов, в частности, признавалась прогрессивным, национально-освободительным движением. Во время Великой Отечественной на средства, собранные жителями Дагестана, была построена танковая колонна, названная именем Шамиля – человека, который за сто лет до этого возглавил сопротивление горцев Чечни и Дагестана завоеванию Российской империей. Но уже в 1944 году чеченцы и ингуши были обвинены в бандитизме, заклеймены предателями и врагами народа и депортированы.
В 1950 году Сталин публично одобрил тезис «о реакционном, националистическом и агентурном» характере освободительного движения северо-кавказских народов, которые, как выяснилось, находились «на службе у английского капитализма и турецкого султана».
В хрущёвскую оттепель исторические оценки снова поменялись. Всесоюзное совещание историков признало борьбу горцев национально-освободительным и антиколониальным движением. Потом эта тема заглохла лет на сорок. По отношению к тем событиям было наложено табу не только на словосочетание «русско-кавказская война», но и вообще на упоминание «войны».
Изредка говорили: «так называемая Кавказская война».
Когда и почему она началась?
ЧЕРКЕССКАЯ КАРТА
Как выразился участник тех событий, офицер по особым поручениям при главнокомандующем кавказской армии генерал Р. А. Фадеев, «мысль о владычестве на Кавказе стала наследственной в русской истории»[4]. Эта мысль будоражила ещё Московию. А при Екатерине, в 1763 году, был заложен «камень завоевания Кавказа» – крепость Моздок, линии военных укреплений и постов.
Мысль обретала реальные очертания.
На западном Кавказе война началась, по мнению многих историков, ещё в 1800 году, с карательного похода атамана Ф.Я. Бурсакова с черноморскими казаками за Кубань. Позднее другой атаман, генерал М.Г. Власов, по словам русского консула в Персии Д.Ф. Кодинца «внезапными нападениями на земли черкесские… вырубливал леса, сожигая засеянные ими поля и, наконец, нападая на аулы их, предавал всё истреблению».
Набеги с целью захвата скота, пленных были взаимными, с той и другой стороны. Официально казакам до конца восемнадцатого века запрещалось переходить Кубань. Но недолго правивший император Павел I разрешил «учинить горским народам репрессалий». А при Александре I Благословенном, царе, которого искренне любили многие его благородные подданные, человеке, который, как заметил писатель-историк, «краснел от стыда, плакал от людской жестокости и молился Богу»[5], репрессалии продолжились…
В апреле 1828 года император Николай I объявил войну Османской империи. А спустя год между Россией и Турцией был подписан Адрианопольский мирный договор. В нём без ведома и согласия черкесов Черкесия передавалась России, наряду с Крымом, полуостровом Тамань и всей Кубанью.
…Но только Черкесия никогда не принадлежала Турции.
Задолго до этого «мирного договора» Российская империя исподволь буквально навязывала Черкесию туркам, «постепенно, – как отмечает историк [6]– шаг за шагом готовила юридическую базу для включения Черкесии в состав своих владений путем уступки её Турцией по окончании очередной войны между ними».
Сразу после заключения Андрианопольского договора, Николай I, поздравляя командира Отдельного Кавказского корпуса генерал-фельдмаршала И. Ф. Паскевича с победой в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., писал:
«Кончив таким образом, одно славное дело, предстоит вам другое, в моих глазах столь же славное, а в рассуждении прямых польз гораздо важнейшее – усмирение навсегда горских народов или истребление непокорных».
Это произошло не сразу…
ЛЁГКИЙ ПЕРЕХОД
В рапорте от 22 апреля 1827 г. заведующий сношениями России с берегами Черкесии Д.Ф. Кодинец объясняет генерал-адьютанту И.Ф. Паскевичу, что единственной причиной готовности горцев принять турецкое подданство является бездарное командование кубанской границей.
«Следуя какой-то разрушительной системе, основанной, может быть, на корыстолюбии, он (командир Черноморского войска, генерал Власов) вскоре по вступлении своём в должность нарушил спокойствие, бывшее на границе со времени заключения мира. Действия свои он начал внезапными переправами чрез Кубань на земли черкесские, где он вырубливал леса, сожигал засеянные ими поля и, наконец, нападая на аулы их, предавал всё истреблению».
В рапорте сообщается об одном, особенно жестоком нападении этого Власова на аулы, жители которых защищали не только собственную жизнь, но имущество и жизнь находившихся там русских людей.
О происшествии было сообщено высшему начальству. Приехавшая комиссия выяснила «совершенную невинность натухайцев (местных жителей) и всю несправедливость экспедиции ген. Власова». В итоге тот был отстранён от командования, люди вознаграждены за разорение, и установленная «система обращения с сими народами дана… для точного исполнения». И вывод:
«С тех пор граница наша пользуется нерушимым спокойствием, сие служит неоспоримым доказательством, что с народами сими можно весьма легко жить в мире, подавая им примеры правосудия и верности в сохранении установленных с ними договоров….»
Всё вроде ясно, – из-за чего сыр-бор, власть разобралась, можно жить в мире. Это 1827 год. А уже через два-три года начинается государственный кошмар.
1831 год. Записка (как говорили тогда «отношение») того же генерала Паскевича, которому подавался предшествующий рапорт, – к военному министру графу Несельроде. В поданном отношении указывается на «полудикие племена», «скопище» и пр., от которых нужно оградить безопасность сопредельных русских земель. Подчёркиваются «предрассудки, нрав необузданный, различие веры, дикая привязанность к независимости (вот как привыкшие к рабству говорят!) и давнишняя вражда с Россиею»:
«Меры кротости недостаточны… Одна военная сила должна быть принята за первоначальное основание при укрощении племён кавказских».
Что же могло произойти за несколько лет в политике, людях, – чтобы от слов «с народами можно легко жить в мире» произошёл столь же лёгкий переход к действию – «одна военная сила должна быть принята за основание…»?
Ведь ничего же, в сущности, не произошло. Та же страна. Тот же Николай I, обживающийся у власти. Тот же, вроде, генералит. Ну, какие-то перестановки. Перетасовка? Может быть, «голуби» ушли вниз, а «ястребы» всплыли вверх?
Ползучая война ведётся с начала века. Давление на Кавказ усиливается.
ГОЛОДОМОР ПРИДУМАЛ НЕ СТАЛИН
Были разные планы, мирные и не мирные. Боролись разные мнения. Генералы, – может быть, не «голуби», но… и не все «ястребы».
Генерал Г.И. Филипсон[7]: «Турки уступили России земли кавказских горцев, которыми никогда не владели и которых жители… этого и не подозревали».
Военный историк, генерал-майор Р. А. Фадеев: «Принудить их к покорности можно было одним оружием».
Многие считали: чтобы присоединить Кавказ, – надобен страх. Бывший сотрудник Ермолова, генерал-лейтенант и генерал-губернатор А.А. Вельяминов: «…Внушать горцам спасительный страх, убедить непокорные племена в превосходстве нашего оружия… постепенном, но неизбежном вытеснении из всех занимаемых ими местностей, сколько-нибудь пригодных для обихода».
Все способы завоевания Черкесии, изложенные в Записке императору, были направлены на организацию массового голода в Черкесии, который Вельяминов считал единственным средством быстрого покорения горцев. Так и писал: «отнять пастбища», «истребить поля», «довести их до крайности». «Голод есть одно из сильнейших к тому средств».
И так и делал, – он и другие.
Помимо организации голода, опробывались и другие приёмы.
В 1834 году отряд под командованием генерала Вельяминова предпринял поход от Ольгинского укрепления до Геленджика, и на обратном пути «все аулы были истреблены».
КОРАБЕЛЬНАЯ АРТИЛЛЕРИЯ АДМИРАЛА ЛАЗАРЕВА В ШАПСУГСКОМ РАЙОНЕ [8]
В 1838 г. Черноморский флот высадил на восточный берег четыре десанта, один из них в устье реки Сочи. В воспоминаниях участника событий А.Ф. Рукевича («Воспоминания старого эриванца») рассказывалось о нападении на аул с помощью корабельной артиллерии.
«…Разом загремели оглушительные выстрелы, потрясшие корабли. Сквозь разорвавшиеся клубы дыма мы увидели, как гранаты забороздили по террасе, изрывая пыль и камни… После нового залпа началась частая бомбардировка всей полосы…нам казалось уж ничего живого не должно остаться в ауле…»
И, действительно, аул был пуст.
«Мы обшарили несколько ближайших саклей, полуразрушенных ядрами. Серьёзное настроение солдат тотчас сменилось шутливым, и многие занялись ловлей черкесских кур, с кудахтаньем взлетавших на крыши, а я и один какой-то мингрелец, шедший со мною все время рядом, занялись более важным делом – отыскали где-то длинный дрюк и начали привязывать к нему жёлтую тряпицу с узорами. Этим флагом мы хотели возвестить миру наше торжество – взятие неприятельского аула…»
Но торжество было преждевременным.
«…Словно из-под земли выросшие человек тридцать горцев бешено сновали между нашими солдатами и молча рубили их шашками и резали кинжалами. Гибель наша была неизбежна, потому что неприятель уже отрезал от нас тропинку, по которой мы поднялись в аул из оврага… Единственный проблеск спасения для нас, ещё уцелевших, заключался в отступлении к лицевому фасу, обрывавшемуся к морю…»
Адыгам объявили войну. И они отчаянно боролись с мощной империей, хотя силы были неравны и исход борьбы предрешён. Но зарезать себя как баранов, не давали.
