Анатолий Бочкарёв
Наплыв

– Стоп! – Скомандовал Иван. – Вот он, мой мустанг!

Я заглушил мотор и тут же от ближнего дома полевого стана кто-то крикнул хриплым со сна голосом:

– Иван! Ты, что ли?!

– Ни, дядь Миш, то тёть Груня к тебе на зорьку прикатила! – Засмеялся Иван. – Начальничка не было?

– Тута он, с вечера ещё. Будить, что ль?!

– Пусть отдохнёт! – Великодушно отсоветовал герой разгорающегося дня великого подвига. – Ещё намается, сердешный! Со мною-то.

Сбоку Иванушкин мустанг действительно чем-то напоминал норовистого скакуна – такой же поджарый и длинноногий. Впечатления не портила и навешенная спереди низкая жатка. Матовым синим светом поблёскивали капот, высокие подкрылки, чуть отклонённая назад кабина, в стёклах которой всё пуще пламенела утренняя зорька. Мотор, у которого Иван хлопотал, готовясь к подвигу, даже весь в свежей краске –  ни пыли на нём, ни потёков горючки или смазки. Подготовились и впрямь, что надо. Даже избыточно, если иметь в виду краску на двигателе.

А вот и он – первый солнечный луч сквозь облака, запрудившие восход. Этот долгожданный товарищ всё-таки прорвался, упал косо на синие деревья и побежал к горизонту, вперёд, на запад. Вот он спрятался  ненадолго в терновом буераке, потом бодро перескочил через ещё одну лесополосу, стеной вставшую на пути, и помчал себе дальше по спеющему полю – теплый, конечно, и светлый. В далёком селе – а слышно чётко – встрепенулась и грянула разноголосая увертюра начавшегося дня, в исполнении хора петухов без оркестра. И только после этого хлынула лавина солнечного огня. Она размыла тесные берега облаков и гигантским приливом света и тепла наконец захватила мир, только что казавшийся абсолютно необъятным и безнадёжно холодным.

– Новый, что ли, у тебя трактор? – Это я произнёс. Потому что требовалось что-то по-настоящему возвышенное сказать в эти волнующие минуты.

Да и не давала покоя свежая краска на двигателе. Зачем же нужно было красить его, в пыльную-то страду? Прямо как траву в армии перед приездом какого-нибудь генерала из штаба. Кого впечатляли? Под корреспондентов чистились-блистились?! Может и вправду для Генералова, но только своего? Или на самом деле настолько развитым оказалось внутреннее чувство красоты у наших механизаторов?! В таком случае, действительно поистине безбрежен и богат оказался внутренний мир советского человека! Оттого Запад так и злится на него. Ой, не напрасно он так делает! Чувствует, собака, как отстаёт.

– Да где там новый! Третий сезон ходит. А что – хорош? Считай, весь в хозяина. – Скромно заметил Курилов, слегка бронзовеющий в лучах встающего дня. – Мы с ним друг дружку не подводим… Ну-ка, поберегись! – Иван с богатырским уханьем дёрнул за шнур. Короткой пулемётной очередью простучал пускач и, словно проснувшись, глухо и невнятно, но потом всё чаще и ровней, по-танковому зарокотал дизель.

– Физкультпривет ранним пташкам! – Это рядом с трактором остановилась председательская «двадцатьчетвёрка».

Вылезли Лукич и с ним ещё кто-то в туристическом комбинезоне и тёмном берете, похожем на пробковый колониальный шлем. Естественно, корреспондент, но только теперь, наверное, из самой «Правды». Могу поспорить, с утра пораньше обработанный угодником Трифоном, уж больно сиял тот важный белый человек из самой всевышней метрополии. За «волгой» командующего махновской атакующей россыпью подкатывали к тракторам и комбайнам мотоциклы с механизаторами –  сплошь чубатыми и воинственными. Как там поётся в советской народной песне? «Нам хлеба не надо – работу давай!» Так вот, работа или как там тебя, держись теперь!

– Что, герой, готов? – С приличествующей случаю торжественностью пожимая Ивану руку и оглядываясь на пробковый шлем за спиной, спросил председатель. – Ничего не забыл?

– Кажись, нет, всё в порядке. Разве что вот закусь… – Не мог Иван с любимым председателем без подначки разговаривать.

– Я тебе закушу, гляди мне! – Вздрогнул Генералов, косясь на важного «правдиста» в пробковом шлеме, равнодушно поджидающего рекорд сразу и прямо тут, оприходовать побыстрее, не сходя с места. Да ещё погрозил пальцем. – И завтрак, и обед в поле подвезут.

– Косы вот ещё надо с собой прихватить запасные. Нашёл, Павел Григорьевич? – Все обернулись к подошедшему механику бригады.

– А чего их искать – здесь они, на складе.

– Так давай их сюда!

– Чего с ними таскаться по полям? Сказал, подвезу, когда надо будет, значит, подвезу. Не сомневайся, глаз с тебя не спустим. Минуты не простоишь, как заменим тебе, что хочешь. Даже самое дорогое.

– Гляди. Задержишь – мы с председателем на пару тебе голову свернём набок. Понял?! – Вот как, оказывается, без шуток, говорят с инженерами настоящие передовики производства. – Так и станешь ходить! Ладно, поехал я. Как в загонку войду – засекайте время.

Застучали, захрапели первыми, холодными, оборотами, взрычали потом на всякие-разные басы и баритоны двигатели соседних машин. Тучей взвились над полевым станом, круто пошли в почти безоблачное, поголубевшее небо две эскадрильи местных сизарей в воробьином исполнении. День и в самом деле выдавался отменный. Генералов похлопал Ивана по боевому плечу. Мустанг рекордсмена, задрав над землёй пустую, без привычного мотовила жатку, взревел мотором. Уборочный агрегат, слегка покачиваясь на ходу, в крутом вираже вывернул на полевую дорогу, а затем покатил напрямик через скошенный луг. Явно куда-то наособицу. Высунувшись из кабины, Иван издалека махнул мне рукой. Ветер принёс сакраментальное:

– Догоня-ай, пресса! – И канул, как в легенду. То есть, подальше.

Поле же, на которое один за другим в заранее подготовленные загонки входили остальные тракторы и комбайны с жатками, было рядом с бригадным станом. Всё выше всплывающее солнце наискось заливало его потоками света и, серое, подёрнутое предутренней дымкой, когда мы часом назад проезжали здесь, оно теперь буквально на глазах превратилось в золотой начищенный слиток.

«Правдист», сдвинув на ухо тот самый похожий на берет пробковый шлем, с любопытством выглядывал из окошка председателевой машины (свою-то этот жмот поберёг, оставил у правления), а потом трудолюбиво наклонялся, то ли над блокнотом, то ли диктофоном. Надиктовывал. Творил уже. Сразу видно – мастер есть мастер! Ещё ничего нигде нет, а у него допекается почти. Небось, и правки потом не потребуется! Как у Пушкина. С пылу-жару да на первую полосу к царю!

Ко мне подошёл Генералов, косясь на оставленного маршала прессы – тем уж точно не покомандуешь.

– Ивана шукать хочешь? – Наблюдательно подметил хозяин здешних полей, тяжело отдуваясь. – Он на соседний массив двинул. Здесь ему тесно будет, не развернуться. Один будет воевать на всё поле… Во-он он, смотри!

Всё-таки выделил – специально выделил председатель своему любимчику отдельный лакомый кусок. Его подвиг поэтому и должен был выйти, как задумывался.

Вот эта картина во всей реальной красе! Точнее, в действии. Справа от массива ячменного поля, около которого мы остановились, вверх по длинному пологому склону по-хозяйски уверенно двигался проворный механический мустанг. «Эх, всё вокруг колхозное, Всё вокруг моё!». Так и чудилось это всепокоряющее стальное ржанье.

– Сидай со мной. – Позвал Генералов. – Чего мы будем издаля на него любоваться? Хоть и не терпит Иван, чтобы кто-то глазел на его работу, это редкий мужчина позволит, пока она не сделана, но нас, надеюсь, всё же не прогонит – как никак руководство колхоза и пресса. Да ещё такая…

Он опять покосился за спину, то ли уважительно, то ли всё-таки с неприязнью – иное ж дело, свои ребята-борзописцы, с ними и раков полные трусы наловишь и чертей навтыкаешь за милую душу, без всяких последствий. А вот генералу с маршалом не сильно дружится, ясный пень! Впрочем, маршал от прессы, «правдист» благоразумно остался на бригадном стане. Основное этот корифей наверняка ухватил и наговорил в диктофон. Всё было ему, конечно, ясно-понятно и теперь только оставалось добрать какие-нибудь штрихи. Впрочем, можно и опытной машинистке в секретариате велеть это сделать. Нанести стандартные завершающие мазки. Оживотворяющие. А у меня в блокноте ещё и конь не валялся. Так что недостаток мастерства и должности восполняю ногами. Что поделаешь, так устроена жизнь!

Через несколько минут мы оказались у места подвига. Ваня рассекал его пополам прямым, будто по линейке отчерченным прокосом. Словно пирог к празднику резал.

– Во, глазомер! – Лукич восхищённо почмокал. – Силён, однако! Хоть и поругиваю иногда Ивана, но лучше его я механизатора ещё пока не встречал. Не работает, а песню поёт, артист, да и только! Глянь – натуральный пробор заделал! Почище столичного парикмахера!

– А помните, как вы его тогда, у комбайнов, шерстили?

– И что? – Снисходительно улыбнулся Генералов. – Я ж тебе и растолковываю, заслужил он тогда, вот я его и шерстил, родимого. А теперь на весь район подниму. И тоже – за дело. Я – такой. В почёте и славе будет у меня ходить. То дело наше, семейное, когда мы ругаемся, а на людях нам это ни к чему. Только тебе говорю, как своему, – и никому больше. Вот так-то вот! Запомнил? Хорошенько запомни! А тогда и поймёшь, что писать и как.

Такова она и есть на самом деле – родимая школа мастерства! Всё, конечно, до боли знакомо, а тем не менее как-то совсем по-новому прошибает! Душевно, с надрывом всего и вся. Как от пули со смещённым центром тяжести. На должности дежурной бабочки внутри.

Снизу по золотому склону прямо на нас ходко выплывал синий как бес Ванькин трактор. Даже пыль отскакивала от его пугающе свежей краски. Точно – дьявол. Где-то под ним и над самой землёй скользили его невидимые стальные косы. Попадись только мышка или суслик. За высокой стеной ячменя не было видно и самой жатки. И только сбоку от трактора крутым буруном вздымались и сразу же спадали, сваливались в круглый валок решительно скошенные жёлтые стебли. Эти вот попались.

– Видал, что делает, гад, а? – Восторженно толкал меня в бок Генералов, «правдиста», небось, не толкнул бы. – Пиши, Виктор, пиши, как оно и есть -вот он, настоящий герой настоящей жатвы. Вот какие у  нас механизаторы есть! Да им не жалко и всю страну доверить! А что?! Вот это мысль! Ты чего не пишешь?! Запиши её! Только механизатор спасёт Россию! Записал? Наш, с юга! Попомнишь ещё мои слова! Он ещё возглавит страну!

Что ж, конечно, запишу на всякий случай. Мне не жалко, может и попомню. Для того в конце концов и прислан. Пусть себе спасает страну. От сусликов. Она, наверное, того и заслуживает – чтобы её спасал именно механизатор. Впрочем, про такие дела пусть тот, в пробковом шлеме, пишет. Это по его епархии. В ней кого угодно раскрутят.

Близко, совсем близко мустанг грядущего победителя, вступающего в своё ослепительное, суверенное бессмертие. Почти рядом вскипает выхлопной бурун из шелестящего, почти настоящего золота. Стебель к стеблю, колос к колосу лёг поперёк поля второй хлебный валок. Иван величественно махнул нам рукой, как римский триумфатор, что-то подобающее крикнул почти как «Аве, Генерал! Идущий на рекорд приветствует тебя!» и, круто развернув уборочный агрегат, снова вошёл, буквально вплавился в янтарную стену ячменя.

– Вот и в путь добрый! – И растроганный генерал Лукич помахал ему носовым платочком вслед, – Не поверишь, так теперь, безостановочно, и будет махать до завтрашнего утра. Но ты пиши смело, ручаюсь – Иван сделает всё-всё, что запланировано. По-другому у нас просто не бывает. Ты куда теперь – в  редакцию? Согласен, жми, так и быть. Лёньке привет! А я к тому – в берете. Ты понимаешь, надо. Да и Трифон заждался.

А-а, тогда да. Тогда, конечно.

Глава 5. Спасение колхоза «Правда»

Лёнька встретил меня на парадном крыльце редакции. Показался он мне каким-то странным: сидел на перилах и курил, взъерошенный. Так что скорее я его встретил, а не он меня. Я ему на самом деле просто попался.

– Садись, покурим. –  Подвинулся, освобождая место на перильце.

– Ты чего такой?!

– Хо-хо, парниша, не всё сразу! Как съездил?!

– Пока ничего. Только начали. Но снимок сделал. Надо отнести в проявку и печать. Завтра сдам положенные сто строк, сразу как результат куриловский узнаю.

– Сто двадцать! По числу гектаров же!

– Хорошо-хорошо, сто двадцать!

– Давай, строчи. – Лёнька несколько раз жадно затянулся и, не глядя, щёлкнул окурок за спину, как за борт. – Теперь пошли. Только сразу не падай.

На пороге завотделом одёрнул рубашку, проверил штаны (оказывается, вновь пришла мода на застёгнутые ширинки), несколько раз провёл пятернёй по лохматой голове. Заинтересованно внимая и столь необычному Ленькиному настроению и его ещё более непонятному, стильному охорашиванию, я вошёл вслед за ним в чертоги районки и тут же в привычной табачной атмосфере второго этажа верхним чутьём взял тонкий аромат духов. Всё ясно! Полундра!

В дверях нашего отдела, перекрыв массивной тушей весь проём, подпирая притолоку, в состоянии изумительно большого вдохновения высился сам великий и неподражаемый Иванов-Бусиловский. Ни обойти, ни вскарабкаться. Настоящий тромб.

– Конечно, вам у нас понравится, де-воч-чки! – Ворковал он своим ещё более необыкновенно нежным, просто особеннейшим тенором, самым неотразимым из всего его поэтического арсенала. – Мр-р-р… А какая здесь рыбалка! А ра-аки!

– Да что вы говорите?! Надо же! Обожаю… раков! – Откликнулось из глубины отдела чьё-то лирическое меццо-сопрано. – А они кусаются?!

– Что вы, что вы?! Может, какой невежа разок и ущипнёт, хо-хо. – Аккуратно, в нос, как в тряпочку, посмеялся Бусиловский, не выходя из охотничьей стойки. А вид у него… будь хвост, наверняка бы охотничью дробь выстукивал. – Но это пустяки. Зато какие экземпляры попадаются! Не поверите – до  килограмма весом. Клянусь честью! У меня, кстати, есть отличные стихи на эту тему…

Мы переминались за спиной поэта, ожидая паузу в его рачьем экспромте. Не дождались. Лёнька не выдержал и согнутым пальцем вежливо постучал в мягкую поясницу заместителя редактора.

– Разрешите войти, милостивый государь?!

– Кто там? – Не оборачиваясь, вдруг пискляво раздражилась поэтическая спина.

– А там кто?!

– Ах, Лёня. – Неохотно посторонился поэт. – Покурил?

– Категорически извиняюсь, дела! – Сурово произнёс Лёнька, направляясь к своему столу, и тут же принялся там демонстративно рыться в бумагах. –  О раковых шейках давайте продолжим немного позже. Может быть, во внерабочее время. Как вы на это смотрите, Илья Михайлович?!

– Конечно. – Вынужден был признать не свою правоту Иванов-Бусиловский.

А Лёнька по-деловому звал меня. Надо было расширять плацдарм.

– Заходи, не бойся. Знакомься с новыми сотрудниками. Точнее, сотрудницами нашего отдела. Лена! Можно без реверансов. А это – Шурочка или Санечка! Как же всё-таки лучше?

– Не всё ли равно-о?! – Спокойно протянула Шурочка-Санечка.

Это у неё звучало меццо-сопрано. Пусть, конечно. Лишь бы не колоратурно-астматическое. Значит, это она раков любит. Хорошо бы, если только их.

– Нет – Шурочка! – Твёрдо, прежним баритоном произнёс Иванов-Бусиловский, пропустив меня и вновь укрепив в дверях свой поэтический волнорез. И застенчиво добавил нежным своим голосом: –  Мне так больше нравится!

– Это для вас. – Даже не глянул в его сторону Лёнька. – А мне всё больше ладится Санечка. Как тебе, Вить?! Стесняешься?! Он у нас, девочки, вообще очень скромный, тихий и доверчивый, как птаха. Правда, иногда задолбывает на раз. Сильно правильный потому что.

Бусиловский наконец понял конкурентный расклад и всё-таки ушёл. Не стал соревноваться с молодняком. Временно. И тогда Лёньку наконец сорвало и понесло, как разбойничий бриг тайфуном – то есть, далеко-далече. Сначала немного, потом всё дальше и дальше. Выкладывал этот тетерев как на зорьке – всё, что знал. Хотя его никто особенно не просил. Находка для шпионов.

Поэта унесло – Саньку Волкова принесло, редакционного водителя. Он заскорузлой провинциальной прозой, изысканно и тонко пахнущей машинным маслом, встрял в наш дверной проём, на освободившееся после Бусиловского место – и принялся молча не сводить глаз с новых сотрудниц. Так, конечно, и дурак сможет. Я прошёл к стенке, под карту района, уселся на новенький стул, специально для посетителей предназначенный. И в полном кадре увидел вторую нашу новую сотрудницу, Лену. Слегка некрашеную, слегка одутловатую –  всё-таки постарше и поскромнее Санечки. Да и размерами во многом попроще. В смысле потолще. Как раз чтобы карьеру делать, не заморачиваясь на пустяки.

– А вы помощник Леонида Васильевича, да? – Спросила она глуховатым грудным голосом.

– Он мой первый зам. – Поморщившись, что прервали его живописания уборочных страстей в районе, ответил за меня Лёнька. –  Друг, товарищ и брат. А также специалист по крупным и рогатым скотам.

– Как интересно-о! – Тянет и Леночка, прикрывая губами слегка дефектную улыбку.

– Но вообще пишет он хорошо, почти как я, будете у него учиться. Всему же остальному – только у меня! Тут ему ещё пилять и пилять! – И позырил на меня нахальным взглядом.

– О-ля-ля! – Тут по-французски говорит на это эффектная брюнетка Шурочка-Санечка, всё чаще поглядывая на Лёньку. Так что и без переводчика стало ясно, что в душе она тоже блондинка.

Да и по всему видать, что ей тоже очень интересно. Ещё бы! Судя по всему, такая чайка на лету всё схватит! Но явно не у меня, как Лёнька подметил, слишком скромной птахи. Так и слава же богу!

Тем не менее, за моим столом эта чернявая птичка, похоже, вполне и возмутительно освоилась. Все бумаги, перед тем продуманно разбросанные мною в удобном для меня беспорядке, теперь собраны в одну пухлую стопку моих трудов за последние две недели. И на стопке той, особый шик, раскрытой ракушкой лежит пудреница. Припечатала заранее все мои мысли. И ещё какие-то тряпочки-косыночки. Сразу видать, настоящая женщина, как считает моя жена. Какая ж это женщина, коли сразу не накладывает лапу на всё, что ей подвернулось под коготки да колготки?! Не обвешивает тряпочками, метки не ставит?! Территорию не метит?! Поскольку действительно забавное существо. Вдобавок конечно питается исключительно деньгами. Пишущая машинка, которую, помнится, оставил с наполовину отпечатанной страницей, одета в чехол и выставлена на подоконник. Неизвестно куда делись пачки сигарет, да большая, «семейная», коробка спичек… Вообще-то, натуральное хамство и невоспитанность. Эта бесцеремонная и забавная далеко пойдёт, одним словом.

– А вы нам покажете, чем рожь от пшеницы и ячменя отличается?

– Ух ты! –  Невольно восхитился Санька в дверях, прервав своё уважительное молчание. –  И такие бывают! А чем трактор от комбайна хотите?! Или жатка от мотоцикла, а дизель от карбюратора?! Могу на пальцах!

– Покажем-покажем! Всё покажем! И как захотите! – Весело обещал, продолжая своё сольное выступление завсельхозотделом, рисуясь уж совершенно мужественным барбосом. – Главное, чтоб вы усвоили все мои показы! А также уроки. Вот, например… Всем слушать сюда! Например, говорю! Вся наша жизнь, действительно, очень интересна, как исключительно тонко подметила Леночка. Сегодня, в частности, мы всем отделом должны провести операцию под кодовым названием «Сливки». Вас вовсе не случайно к нам на усиление кинули, уверяю. Так что, девочки, вы сегодня с корабля на бал. Первый день своей преддипломной практики вы запомните на всю оставшуюся жизнь! Правда, Витёк?!

– Уж он постарается! –  Мне, деваться некуда, пришлось подтвердить. – Уж он покажет вам как следует! Особенно на пальцах.

Своему кипучему шефу я по-прежнему внемлю благосклонно. Никогда не знаешь, какой фортель выкинет. Ни за что не соскучишься. А что ещё ему от жизни надо, как не возможности по любому поводу повыдрючиваться?! Девочки же, как видно, подвигают его и вовсе на что-то необычное. Как никогда проявилось его фирменное, свирепо-нежное обращение с женщинами. Почему он такой, неизвестно. Матюша, закадычный враг, утверждает, что в детстве Лёнька всё-таки был женат, но его супруга погибла смертью храбрых прямо на кухне – мужа неудачно покормила. Бусиловский же высказывал убеждение, что Лёнька никогда не был и не может быть женат, ибо он слишком влюблён в женщин, почти как поэт, чтобы любить одну. Искренне убеждён, что мужики гуляют не потому что кобели и сволочи. Точнее, не только поэтому. А потому что все женщины прекрасны.

Так что он и в самом деле сукин сын. Да теперь ещё и в ударе, видите ли. А когда сукин сын пребывает в ударе – это тоска, я вам доложу! Вот он резко отклоняется на спинку стула и, уперев сжатые кулаки в крышку стола, – так очевидно невольно воспроизводит оперативную стойку бывшего своего начальника по уголовному розыску, – довольно членораздельно произносит речь перед вдвое численно выросшим составом своего отдела:

– На-ша за-да-ча сос-то-ит в следующем: определить, насколько районный молокозавод объё… в смысле, обжуливает колхоз «Правда» на систематическом занижении жирности молока. Специально для вас придерживал тему, под прилавком, можно сказать. Будем спасать «Правду». Во всех смыслах.

Суть дела и в самом деле казалась достаточно неординарной, именно под-прилавочной. Неделю назад в редакцию пришло анонимное письмо из этого колхоза, в котором неизвестный доброжелатель под большим секретом, прямо на ушко сообщал нам о преступном бездействии колхозных центрифуг, с помощью которых определяется жирность молока, о том, какие благодаря этому создаются великолепные возможности для хищений на молокозаводе. На летучке Белошапка долго вертел это письмо в руках и мы всем миром гадали – стоит ли возиться с анонимным секретом. Центрифуги действительно не работают, это мы сразу установили, а вот хищения как обнаружить, здесь за что ухватиться?! Тут лишь уголовный розыск, а точнее ОБХСС и может справиться. На молокозаводе такие спецы-жуки сидят, что любого газетчика, каким бы знатоком он ни был, в два счёта обведут вокруг пальца. И плакала тогда народная вера в газету, как последнее прибежище справедливости.

– И куды тогда бечь?! – шутливо возоплял Лёнька.

– Так берёшься, Лёня? – В который раз спрашивал редактор.

– Дохлый номер! – Мотал Лёня головой и уточнял: – Потому как милиция рыла там и ничего не раскрыла. Всё гладко. Всё сходится.

По сути Лёньке просто не хотелось связываться с этим обременительным, хлопотливым, да ещё чрезвычайно сомнительной отдачи делом. Тогда не хотелось. А может и вправду боялся потери читательской веры в себя, любимого.

– Ладно, пусть пока полежит, – вздыхал редактор и, сунув анонимку в стол, переходил к следующему вопросу.

И вот теперь Лёньке вдруг захотелось. Может, перестал бояться. Или понял куда бежать, в случае чего. Конечно, теперь, в компании с девчонками он это запросто, хоть на край света. То ли материал отлежался, то ли элементарное вдохновение сыщичье наконец сошло на белёсу буйну головушку. Во всяком случае, малопредсказуемый завсельхозотделом внезапно встряхнулся и поднял в присутствии в сущности посторонних для редакции особ такое дохлое, как сам считал, дело. Глянув на меня и сообразив о чём я думаю, он слегка запнулся и всё же невозмутимо продолжил:

– План разработан скрупулёзно, в деталях. Твоя задача, Витёк, раздобыть несколько бутылок с плотно притирающимися пробками. Можно из-под шампанского. И можно пустых. Моя же задача – обеспечить рейдовую сыскную бригаду двумя видами транспорта. Может быть, наши юные коллегини остерегаются принимать участие в расследовании, которое обещает стать поистине блистательным и соответственно незабываемым? И жаждут всё-таки сохранить молодые жизни для грядущих поколений? – Это его несло на предмет проверки того, насколько практикантки клюнули на его тупую удочку. – Погонь, стрельбы, трупов и прочих очаровательных мелочей в этом деле, к сожалению, не гарантирую. Хотя всякое может случиться. Это если честно.

– Что вы, что вы?! – Клюя восторженным дуэтом, тараторят Леночка и Сашенька. – Это ж так интересно! Так замечательно! Перестрелки, погони там всякие!

Вот и приплыли. Теперь всем нашим делам-заботам каюк. Да ещё в разгар уборочной страды! Нашёл же время! Можно было и осенью, после завершения уборки взяться. Чёртовы бабы, как всегда выбрали безукоризненный момент поломать все планы мужикам! Сидели бы там у себя где-нибудь и не рыпались!

– А что нам надеть? –  Доверчиво звучит главный от сотворения мира женский вопрос. – Брюки можно?

– На ваше усмотрение! – С изысканным благородством истинного денди отвечает Лёнька. – Но можно и без них обойтись. Ещё вопросы есть? Тогда без шуму и пыли по вновь утверждённому плану – аллюр три креста! Вперёд!

– Выйдем, курнём? – Дождавшись паузы, предложил я.

– Пока отдыхайте, девочки. – Соглашается, нехотя поднимаясь из-за стола. Лёнька. – Мы быстро. Вернее, это он быстро. А мне ещё кое-куда надо. Ариведерчи!

– Ах, какие вежливые, хорошие ребята! Если б они ещё и получше одевались! – Слышим в коридоре Сашенькино меццо. Но это, конечно, была просто констатация совершенно очевидного факта – но куда деваться, с нашими-то зарплатами?! А всё равно обидно.

– Откуда эти сраные богиньки?! – Сердито спрашиваю Лёньку на крыльце.

– Практикантки? – Уточнил заведующий сельхозотделом. – С журфака, вестимо. Наш университет. Месяц или два, там будет видно, попрактикуются, мягко говоря. Приготовятся, пташки, к суровой журналистской жизни. Но очень уж серьёзные. Карьеру пришли учиться делать. Это у нас-то! Смех и грех. Попросили шефа закрепить их за самым трудным отделом. Так что, наверно, ещё и комсомолки. Поэтому, естественно, прямым ходом к нам и попали. Так что именно суровые будни мы им теперь и должны обеспечить. Иначе не вырастут бедные. Думаю, ты сразу догадался, что, прежде всего, в профессиональном смысле. Впрочем, вижу, ты полностью готов к педагогическому подвигу.

– Нашли же время, чёрт возьми! И без них запарка. Без твоей внезапно образовавшейся сливочной операции! Вот только её не хватало на нашу голову!

– Не моей, а нашей операции. – Ещё раз уточнил Куделин. – Есть идея, шеф одобрил. Всё просто, на самом деле. Суть: берём пробы молока прямо из молоковоза на доильных площадках. Актируем и быстренько везём на завод с просьбой продегустировать в смысле жира содержимое наших бутылочек. Легенда такова – мы, мол, из соседнего, Кировского района, хотим проверить, правильно ли в наших хозяйствах определяют жирность молока.

– А если спросят, почему у себя, в Кировском, на молокозаводе не проверяете?

– Видите ли, от нас до вас ближе, чем до них от нас. Усёк?!

– Допустим. Что потом?

– А потом – шёпотом-шёпотом. Всё тебе расскажи. Сваливаем за угол, ждём, пока подойдут наши заактированные молоковозы. Потом сверяем результаты и момент истины у нас в кармане. Упакован. Ну?! Талантливо же?!

– Ладно. Всё ещё ничья. Зря ты из уголовного розыска ушёл, товарищ Куделин! Для них твой уход –  поистине невосполнимая потеря.

– То-то! В случае удачи ловим сразу двух зайцев: и жуликов за руку схватим и ментам фитиль вставим, у них-то ничего не получилось!

– …И практиканткам себя покажем, во всей красе. – Невозмутимо продолжил я. – Третий заяц. Даже пара. Зайчих.

– Спокойно, старик, спокойно. Это совершенно побочный фактор нашей магистральной производственной активности.

– А как же с Куриловым быть, с намечающимся правофланговым социалистического соревнования?! На него ж теперь весь район должен будет равняться, а там и край должен подтянуться. – Не успокаивался я. – Про жатву совсем забыл?! Сельхозотдел называется! Вот дела-а! Всё-таки милиционер всегда побеждает человека в человеке!

– Ты мне это – не вкручивай антисоветчину! Не милиция побеждает во мне, а элементарная охотничья стойка! А к Ваньке твоему всё равно только завтра утром ехать. Над заготовкой же его подвига вечерком посидишь, ничего с тобой не сделается! – Так и отрезал начальник.

– Допустим. А на чём мы такой оравой поедем?!

– Санька развезёт, шеф распорядился. – Лёнька резво сбежал с крыльца и приостановился. – Пойду в гараж, потороплю его, да и ещё по кое-каким делам двинусь, тебе знать не положено. Ты же пока в бурьяне под окнами пошарь, там тара должна быть. Мобилизуй богинек, пусть хорошенько сполоснут, чайник подогреют и ошпарят кипятком. Надеюсь, это-то они сумеют.

– Раньше не мог сам приготовить? Ошивался полдня в конторе, как петух в курятнике. Раз ты так всё продумал?! Или это нам знать тоже не положено?!

– Мне нельзя настолько опускаться, я-то теперь бугор настоящий. Ты ещё не понял?! Меня даже комары не кусают. Так что, пока, старик, не кашляй! – Самоуверенно засмеялся Лёнька и пошёл к гаражу, из распахнутых ворот которого на него преданно поблёскивали глазки редакционного кадиллака.

Вот так. Когда наш человек выходит на взлёт почему-то так и хочется ему врезать. Врождённая реакция. Исторически закреплённая в генах. Потому что сто процентов – теперь и на пьяной козе к нему не подъехать. Что же дальше-то будет, если сейчас расклад ни к чёрту?!

Глава 6. Начало операции «Сливки»

С первой частью намеченной специальной операции мы справились блестяще. Поехали на двух транспортных единицах – Лёнька с неотразимой, жгучей Сашенькой-Шурочкой на нашей, тоже знойной полуторке. Мы же с Леночкой, как бедные родственники, – на заезженном бедолаге-мотоцикле. И по разным маршрутам. Вот так – и тут каждому своё. За час, пока шла полуденная дойка, мы взяли пробы на четырёх фермах. Составили акты, которые были подписаны заведующими фермами и доярками. Строго-настрого предупредили водителей молоковозов, чтобы на заводе о наших пробах ни гу-гу. На всякий случай, для крепости уговора, им были обещаны пол-литры, – так, не помешает. Во всяком случае, надёжнее, чем угрожать лишением премии, почему-то, разумеется, глуповато, подумалось нам.

Затем спецоперация вступила во вторую, более интересную фазу. Здесь всё-таки не обошлось без разного рода шероховатостей. Пока ещё не началось массовое поступление молока, а лаборатория молокозавода, естественно, изготовилась к анализам, я с Леночкой и Сашенькой храбро двинул через проходную. Лёнька не без оснований опасался, что его могут опознать, притом, мгновенно (ещё бы, такая известная личность!). Поэтому он прятался за углом соседнего здания в полуторке, по-шпионски нацепив чёрные очки и надёжно прикрывшись газетой «Правда».

Мы же довольно быстро разыскали директора завода. Им оказалась Татьяна Васильевна Иванова. Именно так, простенько и со вкусом. С самого начала не зацепишься. Расчёт верный.

Выслушав просьбу, директриса удивлённо вздела вострые ятаганы бровей.

– Почему у себя, в Кировском, не проверяете?