Анатолий Антонович Казьмин
Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия
– Тут, Федор как получается, – Кощей сдвинул корону на ухо и почесал череп, – нам-то особо и выбирать не из чего. А всё ж у католиков всякие раритеты священные часто большой силой обладают. Думаю, подходящую штучку мне доставили.
– Хорошо бы…
– Не робей, Статс-советник, всё у нас получится!
– Вашими устами…
– …да мозельское пить, – перебил меня Кощей, отхлёбывая из высокого фужера. – Ладно, что тебе там понадобится?
– Ну, сам костыль, само собой, а так… деньжат мешок на всякий случай и больше ничего вроде бы.
– Так ты же вчера получил? – удивился наш щедрейший царь-батюшка. – Или пропил уже?
– Так я зарплату получал, Ваше Величество, а на накладные расходы мне никто еще не отсчитывал.
– Ладно-ладно, – проворчал Кощей, порылся в ящике стола и бросил мне увесистый кошель. – Отчет потом в бухгалтерию сдашь.
– Всенепременно, Ваше Величество. А тут еще небольшой вопрос имеется.
– Ну?
– Да я про Калымдая, ротмистра вашего верного. Парень там вкалывает, старается, почитай в одиночку такую операцию провернул. Наградить бы его, а?
– А верно. Офицер он грамотный, пользы от него много, да и бандитов своих он вышколил как надо. Дадим ему медаль.
– И следующее звание.
– И охотничий домик под Лукошкино! – рявкнул Кощей. – И медали ему за глаза будет.
– Ну, Ваше Величество, ну нельзя же так! Вон Горох, говорят, участковому своему за раскрытие дела звание повысил. Так, то Горох, а то – вы.
– Да? – Кощей забарабанил пальцами по столу. – А скажи мне, Статс-секретарь, Калымдай мой как тебе показался?
– Грамотный офицер, Ваше Величество, пользы от него много.
– Мда?
– И бандитов своих знаете, как вышколил? Просто загляденье.
– Я вот тут подумал, надо бы ему очередное звание присвоить, как думаешь?
– Добры вы, Ваше Величество, что уж тут сказать.
– Чего?!
– Ну, я в том смысле, что мудры и справедливы.
– А ну это да. Вот и настрочи тогда указ о награждении, раз ты у меня секретарь.
– Сделаем, Ваше Величество.
– Только, Федор, не надо в конце подписывать «Целую, Кощей» как в прошлый раз. Напиши просто: «Наиужаснейший, Великий, Грозный», ну и от себя добавь в том же духе пару строчек.
– Понял. Разрешите идти, Ваше Величество? Только костыль давайте я уж сразу прихвачу.
Костыль прямо в футляре Михалыч запихал в свой безразмерный колдовской кошель, а вот от мешка неподъемного мне его кое-как удалось отговорить.
– Дед, ну ты сам прикинь, наступает важная финальная стадия операции. Нам мобильность нужна, а ты с этим баулом за спиной ковылять там будешь.
Поворчав немного, попричитав, что нынешняя молодежь в жизни-то ничего и не смыслит и учи, не учи её… ну и так далее, Михалыч всё же расстался с мешком, чем меня очень обрадовал. Зато тут же в кошель начал пихать всё подряд. Я еле отговорил брать с собой сковороду для оладиков, две подушки и ведро для утреннего умывания.
* * *
В полдень мы стояли у ворот дворца, поджидая персональное летательное средство.
Горыныч не опоздал. Появившись из-за леса, он плавно пошел на снижение, лениво взмахивая огромными крыльями. Приземлившись рядом с нами, он хором вздохнул, огляделся сразу тремя головами и правая голова пробурчала:
– Здорово, Михалыч.
– Федор, салют, – поздоровалась левая.
А средняя опустила челюсть на землю, закрыла глаза и шумно вздохнула, выпустив клуб едкого дыма.
– Горыныч, ты чего? Опять зуб что ли? – заволновался я.
– Не, – пробасила правая. – Ничего. Полетели уже.
Средняя опять вонюче вздохнула.
– Да чего случилось-то?!
– Ничего.
– А чё он?.. – взвилась левая, но тут же притихла и добавила шёпотом в сторону: – Дурак здоровый…
– Кто?
Правая снова огляделась и тихо пробурчала:
– Кощей.
– Поругались что ли?
– Угу, поругались, – согласилась правая.
– С ним поругаешься, ага, – промямлила левая. – Живо хвост колечками на колбасу нарубит.
Я сочувствующе покивал, а Михалыч наоборот, прищурился и ехидно спросил:
– И чавой-то ты, милок, в этот раз затребовал?
– А я чё? Я ничё! – завозмущалась левая. – Гоняет нас целыми днями по всему миру, а мы, может быть, устала и кушать хочу!
– Да ладно… – просопела правая, но левая уже завелась.
– Я ему говорю, давай мол, условия труда менять! Это же эксплуатация в чистейшем виде! Десять вёрст полёта – один баран или четверть коровы, вот скажи, Михалыч, разве мы много попросил?!
– Правильно, соколик, правильно. Ить плутация и есть. Ты требуй медицинской страховки, оплаченного трехмесячного отпуска, создание профсоюза летательных гадов, ведро крови каждой голове за вредность…
Левая голова радостно кивала, найдя сочувствующего.
– …личную стюардессу, бесплатные завтраки во время полета, отпуск по беременности…
– Издеваешься да? – вернулась из розовых мечтаний левая. – Вот так да? А я в тебя верила, Михалыч, а мы тебя другом считал…
– Так ты думай, что царю-батюшке говорить, дубина ты стоеросовая трёхглавая!
– Ладно, проехали, – пробурчала правая.
Ну да, Горыныч загнул со своими требованиями вот только лететь на голодном драконе мне как-то совершенно не светило. Не сожрёт, конечно, но вдруг сил не хватит да рухнет посреди лесов? Чеши тогда пеходралом неделями до ближайшей деревушки.
– Горыныч, – обратился я к нему. – Кушать хочешь?
– А то, – засопела левая. – Мы со вчерашнего ничего не кушал. Как вернулся с очередного задания, дали корыто каши, да и спать погнали.
– Михалыч, давай сообразим Змею покушать?
– Перебьётси.
– Я на голодном звере не полечу!
– Ты, Федор Васильевич, – раздался от ворот голос Кощея, – мне тут слуг не разлагай. Охамели все окончательно. Одному тариф повёрстовый вводи, другому золотишка отсыпь на пьянки-гулянки, вот возьмусь я за вас как с делами разгребусь маленько!
– Да Ваше Величество, – взмолился я, – ну чего вы?! Я же не из-за ваших размолвок с Горынычем дёргаюсь, я за технику безопасности переживаю. А ну как не довезет Змей из-за банальной нехватки сил? И будем мы скакать неделями по горам по долам, спасибо, хоть костыль есть, будет на что опереться.
– Ладно. Дело – прежде всего.
Кощей щелкнул пальцами и из ворот скелеты потащили три освежёванные бараньи туши.
Я хмыкнул про себя. Заранее ведь приготовил, весь разговор просчитал, а нам тут спектакль устраивает.
Кощей шагнул поближе:
– Жри, чешуйчатый, только смотри мне! Понял ли?
– Дык батюшка, – пробасила правая, – разе мы без понятиёв? Оступились разок, так урок-то теперь поняли.
– Разок… – передразнил Кощей. – Ладно, заправляйся и в путь.
* * *
Путь до поляны под Лукошкино для меня был уже привычным.
Горыныч сытый и довольный, разглагольствовал о том, как сейчас он прилетит, а шамаханы ему опять коровку притащат и как он её кушать будет, пока дед не оборвал его:
– Какие шамаханы, милок? Ты с закрытыми зенками летаешь, поди? Не видел, как Орда домой уходила?
– А корова? – тупо спросила левая голова.
– Зайчика в поле поймаешь и покушаешь, – отрезал дед.
Правая покосилась на меня в поисках поддержки, но я промолчал. Я ему что, председатель профсоюза «Аэрофлота»? Дозаправку я выбил, но это в собственных интересах, а с Кощеем пусть сам разбирается.
Дальше летели молча.
Когда приземлились, Горыныч, сухо распрощавшись, резко рванул вверх и тут же скрылся с глаз. Обидели маленького, угу.
– В следующий раз… ох, зараза… пусть Горыныч нас у городской стены высаживает, – проворчал я, продираясь через очередной бурелом. – Ночью полетим, никто и не заметит.
– Что, – понятливо спросил дед. – Нервишки?
– Есть такое, – признался я.
– Ну и зря. Сейчас в городе тихо должно быть. Шамаханов-то отогнали, Горох и успокоился, даже ворота открытыми держит.
Ну, да, только всё равно я немного волновался.
Ворота действительно стояли нараспашку и, хотя с десяток стрельцов и стояли на страже, на нас не обратили никакого внимания.
– Куда, деда?
– Давай, внучек, с Калымдаем свяжись, узнай где он.
А верно. Калымдай оказался на наблюдательном пункте в доме Борова рядом с милицией. Только его плохо слышно было – шум и крики почти полностью заглушали речь.
– Всё в порядке! – проорал Калымдай, перекрикивая шум. – Давайте подходите, жду.
Попасть в дом Борова оказалось непросто. Весь пятачок перед бабкиным теремом был занят толпой немцев орущих не понять что и размахивающих кольями и булыжниками. Около ворот стоял пастор Швабс и тоже что-то орал, то поворачиваясь к соотечественникам, умело заводя толпу, то грозя кулачками выглядывающим из-за забора стрельцам. А с близлежащих улочек стекались ручейками и Лукошкинские жители.
– Растудыть твою! – восхищенно помотал головой Михалыч. – Давай-ка, внучек, по краешку, по стеночке пробиваемся.
Кое-как протиснувшись между озверевшими немцами и чудом державшимися плетнями, мы наконец-то попали в дом, ставший в последние недели наблюдательным пунктом.
Калымдай нас встретил радостно, но тут же замахал руками мол, все разговоры потом, пошли на чердак, а то всё веселье пропустим.
Удобно устроившись у сдвинутых в сторону черепиц крыши, открывавших нам отличный обзор, я спросил у ротмистра:
– Так что тут происходит?
Калымдай заулыбался во весь рот:
– Конфликт участкового и пастора разгорается с каждым днём. Нам только и остаётся, что наблюдать, даже вмешиваться не надо. Помните, я докладывал, что двое охранников посла напали на милицию?
– Ага, было такое.
– Повязали их тогда, посадили в поруб, а сегодня в порубе они трупы оказались.
– Как так?!
– А не понятно как. Только это не менты их прибили. Бабка говорила, что не хорошо их как-то придушили, что теперь они оборотнями стать могут, упырями. Мол, надо их по-особенному захоронить, сжечь или кол осиновый в грудь вбить. Участковый трупы к немцам отправил, а немцы и поднялись. Пастор там замутил головы своим мол, убили менты охранников да еще требуют над телами надругаться особым способом. Вот и рванула немчура к отделению за своих мстить. Только, думаю, без адовых сил тут не обошлось.
– Демоны своих же подставили? Зачем это им?
– События развиваются, господин генерал, только выводы пока делать рано. Пока только накапливаем информацию. Как-то всё запутанно. Ещё и взрыв этот вчерашний…
– К-к-какой взрыв?!
– А я не докладывал разве? Прошу прощения, не успел. Вчера вечером, когда участковый с бабкой и Митькой возвращались домой, на их пути сработало самодельное взрывное устройство. Хорошо так жахнуло, Федор Васильевич, у нас аж дом затрясся.
– Живы хоть?
– Все живы, так, мелкие царапины. Бабка сегодня там вынюхивала и докладывала участковому мол, ингредиенты для бомбы местные, колдовские, а вот само колдовство ей почему-то показалось не нашим, иноземным.
– О погляньте-ка, – перебил нас дед. – Мент участковый объявился.
Верно, с той стороны забора забравшись на телегу, участковый пытался утихомирить немцев, но они его особо и не слушали, а орали по-своему, явно собираясь штурмовать участок. А тут еще и наши, постепенно окружив немцев, поддавали жару, призывая навтыкать немчуре, оборонить участкового и царя-батюшку, защитить Русь от недругов и пойти спалить Немецкую слободу заодно и пограбив хорошенько. Последнее предложение вызвало особенно радостные вопли. В общем, народ, как немцы, так и наши, развлекались от души. А вот участковому я не завидовал.
Спас участкового посол, прикативший в карете, из окошка которой выглядывала Маша. Посол всего парой фраз заткнул своих соплеменников и немцы, дружно построившись в колонну, замаршировали к себе в слободу. Горожане, недовольно пошумев тоже быстро рассосались, а посол, вернувшись к Маше в карету, отбыл куда-то.
Ну вот, а всё так интересно начиналось…
Мы спустились с чердака, Калымдай отослал куда-то Борова, а я приступил к раздаче пряников.
– Смирно! – скомандовал я, а Калымдай машинально вытянулся, несколько недоуменно взглянув на меня.
– За особые заслуги перед царем-батюшкой, медалью «За Кощея!», награждается ротмистр Калымдай! Кроме того, специальным Указом Великого и Ужасного, ротмистру Калымдаю присваивается очередное воинское звание. Поздравляю, майор!
– Служу царю-батюшке!
Я протянул ему руку:
– Рад за тебя, Калымдай, честно заслужил.
– Спасибо, господин генерал! – крепко пожал мне руку новоиспеченный майор и тихо добавил: – А ведь без вашей протекции тут не обошлось, а, Федор Васильевич?
Я замахал руками:
– Кощей, всё Кощей, я только Указ доставил.
Михалыч растроганно всхлипнув, смахнул слезинку с глаза:
– Ну, обмывать после победы будем. А сейчас так, чтобы обычаи не нарушать.
И дед потянул из кошеля пузатую бутылку коньяка.
Очень так душевно мы посидели. Пить-то там особо нечего было, ну что такое одна бутылка на троих взрослых мужчин? Зато наговорились вволю.
Когда стемнело, объявилась Маша.
Вся в белом, в кружевах, с легким макияжем и горящими щечками, Маша выглядела очаровательной такой барышней времен Александра Сергеевича.
Калымдай тут же вскочил, галантно усадил Машу с нами за стол и налил ей остатки коньяка в глиняную кружку за неимением бокала.
Маша коньяк только лизнула и, стащив пряник, объявила:
– Господа, намечается ле проблем. Без вашей помощи я не справлюсь.
– Замуж собралась и надо свадебку устроить? – предположил дед.
– Замуж мне еще рано, я слишком молода для семейной жизни.
– Не нагулялась ишо, – перевел дед.
– Фи. Мой Кнутик в большой опасности, но самое плохое – ситуация складывается так, что он может помешать нашим планам.
Оказалось, что пастор Швабс сегодня решил открыться послу и предложил ему поучаствовать в плане воцарения католической церкви в Лукошкино. Но посол, как умный и поднаторевший во всяческих интригах человек, сразу заподозрил неладное. Взяв время на раздумье, не сказав пастору ни да, ни нет, он тут же поделился с Машей своими подозрениями. Придя к выводу, не без помощи Маши, конечно, что в деле замешаны нечистые силы, посол, хоть и будучи католиком, но и оставаясь патриотом Лукошкино, решил разрешить проблему самым простым образом – убить пастора или хотя бы отправить его под стражей на родину для честного и беспристрастного суда.
Молодец конечно, только планы он нам ломал капитально. Кроме того, посол действительно оказался в смертельной опасности. Доверять телохранителям после их нападения на участкового было бы уже глупо, а вот убить самого посла они вполне могли, если и правда, как мы подозревали, они находились под влиянием пастора и адских сил.
Мда… уж точно ле проблем.
– Прибить посла, да и всех делов, – предложил Михалыч.
– Моего Кнутика? – Маша так улыбнулась деду, что тот, выставив перед собой ладони, тут же забрал назад своё предложение.
– Похитить и спрятать на время проведения операции, – выдал свой вариант Калымдай.
Ну, это уже было более дельное предложение.
– Похитить хорошо бы, да только какой он шум потом подымет…
– Обязательно, – кивнула Маша. – Дипломатический конфликт.
– Если бы тихо так, сам бы себя похитил.
– Это можно сделать, мсье Теодор, – снова кивнула Маша.
– Как? Ну-ка, ну-ка…
– Я пойду на жертву и спрячусь с моим Кнутиком где-нибудь на несколько дней и буду его всячески отвлекать… – Маша облизнула губки, – …от событий в городе.
– А есть где? Может дом снять?
– Не надо, мсье Теодор. Я уже сняла в Немецкой слободе верхний этаж у четы Грозенберг.
– Не разболтают? – спросил Михалыч. – Может их прибить, да и всех делов?
– Дед, что ты сегодня такой агрессивный?
– Охти ж мне, внучек и правда, чавой-то я? Горыныч, вражина чешуйчатая завёл.
– Не разболтают, дедушка Михалыч. Кнутик им прикажет молчать.
– Ну, отлично. А под каким предлогом ты думаешь его заставить исчезнуть?
– Шерше ля фам, мсье Теодор, как всегда. Устроим семейный конфликт, основанный на любовных отношениях.
Я, ничего не поняв, взглянул на Михалыча, на Калымдая, те пожали плечами и мы все дружно уставились на Машу.
– В одном своем романе, господин де Вуарасье описывает…
– Не надо! – хором взмолились мы.
– Надо, мсье. Не переживайте, я коротко. Хотя подобное отношение к великой литературе и полное игнорирование классиков…
– Маша!
– Уи, уи… Так вот в том романе семья одной чудесной девушки, влюбленной в некоего кавалера, сильно переживала о том, что сей кавалер может оказаться просто жиголо, желающим разбогатеть за счет выгодной женитьбы, компрене ву?
– Компрене, но не очень. И что дальше?
– А дальше папа девушки отправился посмотреть на этого шевалье и устроил ему такой эль скандаль, что девушка и кавалер вынуждены были бежать в южные страны, где обосновались, в конце концов, у некой доньи Аристарто, которая в свою очередь…
– Маша! Понятно-понятно, достаточно. Значит, нам нужен папа.
– Лучше дедушка, мон шер. Да-да, дедушка старый пират, – загорелась Маша новой интригой, – Который только что вернулся из набега на дальние испанские колонии в южных морях и привез с собой очаровательную мулатку, у которой…
– Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!
Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.
– Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!
Оказалось, что очень даже серьёзно.
Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…
– Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.
– Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?
– Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.
– Двух пистолетов вполне хватит.
– И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!
Бр-р-р… Я сплю?
Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.
Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.
* * *
– Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.
– А? Что? А это ты Калымдай. Который час?
– Да уж петухи пропели…
– Что?!
– …часа три назад.
– А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?
– Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.
– Так они же умерли?
– Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.
– Жуть-то какая.
Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?
– Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.
Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.
– Ми-ми-михалыч… ты?!
В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.
– Деда?
Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:
– Что, внучек, не узнал?
– Не-а, – помотал я головой.
Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.
– Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.
– Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.
Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.
– Сейчас начинаем, Федор Васильевич, – улыбнулся он. – Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.
Старый пират вдруг засуетился:
– Федя, внучек, вот тут каша гречневая да со шкварками, вот блинчики с медом и со сметанкой, вон там чаёк свежий только что заваренный, ты уж садись, откушай, а то день сегодня длинный будет. А ты майор, проследи чтобы генерал твой всё съел да и сам не чинись, подсаживайся рядышком и уплетай давай.
Вид грозного пирата, уговаривающего голосом деда меня покушать был уморителен донельзя и я еле сдерживался от смеха.
– Ладно, Михалыч, сейчас сядем, позавтракаем, а ты иди да булавку не забудь включить, как к послу придешь. Да я понял, понял, каша вкусная, со шкварками… И блины съем, не переживай… Обязательно в сметанку макать буду… И в мёд! Михалыч, иди уже!
Михалыч погрозил нам пальцем, широко улыбнулся и вылез через окошко в огород.
А мы позавтракали и замерли в томительном ожидании.
Я сидел и тупо пялился на последний блин, лежащий на тарелке, а Калымдай нервно расхаживал из угла в угол.
– Наверное, до базара сейчас дошёл…
– Угу.
Семь шагов в одну сторону, семь в другую.
– На Марьинский переулок, небось, свернул…
– Ага.
– А там и до слободы рукой подать.
– Сядь, майор, не мельтеши, а?
В голове вдруг зашуршало и тихий, но бодрый голос деда доложил:
– Захожу ужо.
Мы вскочили. Сели.
Стук в дверь и… Разговор вёлся на смеси немецкого и французского! Ну, конечно, Михалыч-то полжизни провел в Европе, экспроприируя экспроприаторов, а у меня базовый курс английского в университете из которого помню только околокомпьютерную тематику.
Я огорченно обернулся к Калымдаю:
– Ничего не понять.
– Сейчас разберемся, тише.
– А ты что иностранные языки знаешь?!
– Только в общих чертах. В академии учили, как первичный опрос пленных проводить, – скороговоркой произнес Калымдай. – Тише, Федор Васильевич, я переведу вам. Слово из трех понимаю, но общий смысл улавливаю.
Я закивал головой.
– Так, ну сейчас приветствия идут… Маша представляет мол, любимый дедушка, глава семьи… Только что вернулся из морского похода на испанцев…
– Мулатку привез? Всё-всё, молчу.
А было бы прикольно, если бы дед заявился к послу с мулаточкой в обнимку.
– Узнал, что внучка тут в варварской России жениха себе нашла… проверить… Ага, орать на посла начинает мол, соблазнитель, обольститель…
Крик Михалыча я и сам слышал. Даже перевод не нужен был чтобы понять, что сейчас послу воткнут один ствол в рот, другой… ну, скажем, в ухо, потом шпагой отрежут… Ну и всё такое весьма грозное. Я и сам поверил и даже посочувствовал послу.
– Маша просит не убивать… посол оправдывается, мол любит без памяти… Просит не ронять шкафы и не переворачивать стол…
Грохот мебели я тоже слышал. Дед явно вошел в роль, Станиславский отдыхает.
– Посол про свадьбу что-то говорит… Маша собирается из окна выпрыгнуть…
Вот интересно это, какие же сведения из пленных их учили в академии выпытывать? Ну ладно где там ближайший аэродром или ракетная шахта, но свадьба?
– Маша говорит, что из семьи уйдет… с любимым на Кавказ… нет, теперь в Сибирь… дедушка говорит, что из этих пистолетов на пятидесяти шагах белку в глаз бьёт… посол молиться начал на латыни…
Дед в меня пистолем бы тыкал, так я и на суахили молиться начал. Ах да, католики же. Тогда ладно.
– Дедушка монету достал… предлагает им жребий бросать кого он первым убивать будет… Маша себя предлагает… посол тоже себя предложил..
Галантный какой, надо же.
Раздался грохот выстрела, я так и подпрыгнул. Дед там не сильно вошел в роль?!
Калымдай успокоительно покачал головой:
– Кофейник подстрелил. Маша просит посла бежать с ней Турцию… Теперь в Японию… Дедушка требует от посла написать брачное обязательство… Да, точно, мол обязан на Маше жениться… Посол плачет…
Ну, это я и сам понял без перевода.
Монотонные удары и хеканье деда. А это еще что?
– Дедушка стол рубит… рыцарским мечом, который со стены снял… всё, перерубил… Меч, оказывается фамильный, еще прадеду посла принадлежал… посол просит дедушку принять меч в подарок…
Надеюсь, дед откажется. Только меча нам не хватало.
– Дедушка хвалит посла за благородство… обещает убить быстро… Маша говорит, что в обморок падать собирается…
Ну, прямо мексиканский сериал! Какие страсти, какая экспрессия!
– Дедушка говорит, что придет завтра утром… чтобы посол подумал… а еще чтобы к смерти подготовился… Маша говорит, что они умрут вместе… В одной могилке… куст роз…
Да кто бы сомневался.
– Всё, прощаются. Ага, ушел дедушка.
– Ну что, внучек, – раздался в голове шепот Михалыча, – всё слышал?
– Ох, дед… Ну ты и артист у нас! Давай, возвращайся скорее.
Через полчаса Михалыч постучал в заднее окошко мол, помогайте затащить старенького. Мечом, между прочим, постучал. Фамильным.
А прямо перед приходом деда отзвонилась и Маша. Засели они с послом в тайном месте, всё в порядке.
– Вы, мсье Теодор, организуйте мне десять бутылок коньяка, французского, разумеется, и ящик Анжуйского. Для Фрица Грозенберга доставку пусть сделают. Мне Кнутика надо будет весьма активно тут удерживать.
– Хорошо, поищем.
– И пряников побольше. А там на базаре как войдёте сразу направо три ряда, там бабушка Петровна пирожками торгует. Пять с картошкой, три с капустой и десять с яблоками. В персидском ряду халвы возьмите, а в азербайджанском – пахлавы. Пару корзинок.
– Подожди, Машуль, вот как раз дедушка вернулся ему и расскажи, что тебе принести надо будет.
– Коньяк и вино. Оревуар, мсье Теодор.
Михалыч, кстати, когда я ему рассказал о Машиных запросах, заявил, что хватит с них самогона и браги, но мне было очень неудобно перед послом и я все-таки убедил деда не скупердяйничать.
* * *
После обеда мы с Михалычем, который, разумеется, вернул свой прежний облик эдакого живчика-дедка, пошли через базар к Немецкой слободе. Нам надо было найти подходящее место для атаки на демона. Только сначала зашли по Машиному запросу в торговые ряды. Услышав цены на коньяк и вино, дед оттащил меня в сторону и гневно зашептал:
– Ить совсем живоглоты, морды купеческие обнаглели такие цены ломить! Потерпит Машка до завтрева, а мы ночью сюда вернемся и тихонько…
– Дед!
– А что дед? Их, кровопийц, учить надоть!
– Это ты про купцов или про Машу?
– Про обеих… обоих… тьфу, ты!
Я, все-таки не слушая его ворчание, расплатился из выданных Кощеем денег и распорядился на счет доставки. На удивленный взгляд приказчика, отмазался мол, барыня велели и больше вопросов не возникло.
А вот место, от которого была бы видна Немецкая слобода, а в особенности немецкая церковь, мы нашли сразу. Лишь немного покружив вокруг слободы, мы заприметили такую ладную, симпатичную церковь с высокой колокольней и совсем недалеко от кирхи.
– От здесь мы этого пса поганого и будем поджидать, – довольно потер ладони дед.
– А как мы внутрь попадём? Наверняка же ночью месса будет? А тут закроют всё, наверное…
Увидав насмешливый взгляд Михалыча, я осёкся. Ну да, нашел из-за чего переживать.
– Давай хоть внутрь зайдём, осмотримся.
Тут дед возражать не стал и мы через калитку церковной ограды зашли в небольшой дворик, а из него по белым ступеням поднялись и в само помещение.
Я человек не религиозный. Крещеный, да, но в церкви бываю крайне редко. Вот во время сессий мы обязательно свечки бегали ставить, а так…
Внутри было красиво, тихо и как-то спокойно и уютно. Я с интересом разглядывал иконы, местных служащих, не знаю, как они правильно называются, ну попы с помощниками, надо понимать. Дед пихнул меня и указал взглядом на здоровенного такого попа, на пару голов выше меня, да и в объеме раза в три побольше.
– Отец Кондрат, – прошептал дед. – Главный тут, да и считай по всему городу не последний человек.
Интересно, надо запомнить на всякий случай.
Дед вдруг хихикнул:
– Кощей-батюшка, жуть как его боитси!
– Да ты что?! А чего он так?
– Да кто его поймёть, загадочного нашего… Отец Кондрат ентот, силы говорят большой, святость в ём сильная.
– А с виду так и не скажешь. Вон, пузень какой себе отрастил!
– Ну да бог с ними обоими, пойдём ужо внучек, осмотрелися мы тута.
Немного посовещавшись, мы решили опять отправиться на постой к нашему гостеприимному хозяину местного отель Плаза Лукошкинского разлива, который, едва завидев нас, рухнул на колени и зарыдал. От счастья, как я понимаю.
В общем-то, в этот день никаких больше приключений с нами не произошло. Вот и хорошо для разнообразия. От Калымдая вестей не было, Маша тоже молчала.
Вечером мы с дедом опять прогулялись вокруг Немецкой слободы и еще раз убедились, что место с церковью мы нашли самое подходящее.
На обратном пути в гостиницу нас хотели ограбить три мужика очень неприятной внешности, но дед отвёл их в сторону, а через минуту вернулся один, довольно подбрасывая на ладони два тощих, но приятно брякающих кошелька. Нет-нет, что вы, никого Михалыч и пальцем не тронул. Наоборот, мужики улыбались нам вслед, махали руками и низко кланялись. Хороший у меня дед, правда?
* * *
Утром меня разбудил Дизель.
Шучу-шучу, Калымдай разбудил по булавочной связи.
Доложил, что блоха на коте еще действует, связь отличная.
Вчера в отделение притаскивали Шмулинсона, ну, того гробовщика-портного, допрашивали он и раскололся и рассказал про свой спор с пастором на счет черной материи.
А ночью на участкового опять напали и опять те же самые охранники-упыри. Я уже начинал привыкать к происходящему. Охранников стрельцы порубили в фарш, а останки, наконец-то сожгли.
В общем-то, и все новости.
Но это я рано радовался. Через полчаса Калымдай снова связался со мной и довольно взволнованно произнёс:
– Федор Васильевич, никак бабка не угомонится. Гонит участкового ночью в лес повидаться с лешим да порасспрашивать его о том, не творится ли на Руси чего странного? Не слышно ли что про нечисть иноземную?
– А чего леший-то знать об ентом может? – Михалыч подключился к нашей конференц-связи. – Он в лесу своём всё знает, кажную травинку, кажный сучок, а дальше своей земли у него интересов и нет.
– Мудрит что-то бабка, – протянул Калымдай. – Участковый уж как только не отбивался, как только не увиливал, а она всё стоит на своем, иди да иди к лешему.
– Да, небось, карга старая решила перед своим старинным полюбовничком, молоденьким постояльцем похвастаться. Подразнить его на старости лет.
– А что, бабка с лешим, как наша Маша говорит, амуры крутили?
– Да с кем эта бабка только не крутила, – отмахнулся Михалыч. – Даже за Кощеем-батюшкой одно время убивалася.
– Да ты что?!
– Да ну её в болото нам-то что? Тут другое, внучек… – дед замолчал, а я немного встревожился.
