Анатолий Алексеевич Гусев
Оставление Москвы
Часть Великой армии вошла в город, дошла до реки. Сапёры стали наводить мосты. Наполеон наблюдал некоторое время за наведением мостов, получая от Мюрата сообщения о положении в городе. Император приказал войскам маршала Мортье идти вслед за авангардом Мюрата и занять Кремль во избежание ограбления. В пять часов вечера Бонапарт выехал из города. Он нашёл приют в деревне недалеко от Камер-Коллежского вала в первой попавшейся избе. Там он писал приказы, назначения, предписания, утверждал репертуар парижских театров. Великий человек работал до полуночи, потом лёг спать. Ночью его покусали клопы.
Из переулка навстречу французам выехал эскадрон гусар лейб-гвардии во главе со штабс-ротмистром Акинфовым. Мюрат приказал пропустить офицера к себе. Акинфов подъехал, отдавая честь и улыбаясь при этом. Неаполитанский король улыбнулся в ответ:
– Рад вас снова видеть, капитан. Что случилось?
– Генерал Милорадович просит вас продлить перемирие до семи часов завтрашнего утра.
– Не возражаю, капитан. Вы передали мою просьбу, что бы московские жители сохраняли спокойствие?
– Сделал всё, что было в моих силах, – уклончиво ответил штабс-ротмистр.
– И как понимать этот пустой город?
– Русские в массе своей люди непокорные. Извините, Ваше Величество, но мне надо ехать.
– Разумеется, не смею вас задерживать, – холодно сказал Мюрат. – Да, капитан, как называется эта улица?
– Арбат, Ваше Величество.
Гусары обогнули казачий аванпост и их красные ментики замелькали далеко впереди. Казаки развернули коней и не спеша поехали дальше.
На углу Арбата и какого-то большого переулка у своей аптеки сидел пожилой еврей.
– Почему вы не уехали, месье? – спросил его Мюрат.
Аптекарь не понял, неаполитанский король повторил свой вопрос по-немецки.
– Я мирный человек, господин, – ответил еврей, – я не сделал ни кому ничего плохого и надеюсь, что и со мной ничего плохого не случиться.
– Всё правильно, месье, так и будет.
У стены дома стоял одетый как слуга человек. Мимо него проследовал полк гусар в синих ментиках и чёрных киверах, за ним ехали трое, судя по всему, высших офицера, а за ними офицер на серой лошади. Человек помахал рукой, офицер ответил. Человек смело вышел навстречу, улыбаясь. Полковник конно-егерского полка улыбнулся в ответ. Человек подошёл к нему вплотную, достал из-за пазухи пистолет и выстрелил. На лице офицера появилось удивление, он прижал руку к груди и свалился с лошади. Маршал и два генерала оглянулись на выстрел.
– Ты что наделал, мерзавец? – вскричал Мюрат, разворачивая коня.
– Убил вашего императора, – спокойно на скверном французском языке ответил человек.
– Это не император, а полковник де Вильнёв.
На лице человека изобразилась досада.
– Мне говорили, что у Бонапарта серая лошадь.
– Да, – согласился Мюрат, – как и у бедняги де Вильнёв. Тебя сейчас расстреляют.
– Зато вас на одного меньше, – человек безмятежно улыбнулся.
– Расстрелять, – приказал Мюрат.
Солдаты 2-й пехотной дивизии прикладами подтолкнули человека к стене, он не сопротивлялся, дали залп. Человек упал. Полковника де Вильнёв положили рядом.
– Потом похороним, – пояснил Мюрат.
Аванпост казаков через Арбатскую площадь проехал на Воздвиженку и скрылся за домом. Авангард Мюрата последовал за ним. Впереди 10-й гусарский полк увидел красную кирпичную стену Кремля и крепостную башню. Гусары, а за ними весь авангард радостно оживились: они увидели сердце Москвы. От башни перекинут каменный мост, упиравшийся в другую низкую белую башню.
Вход в неё завален брёвнами, досками, бочками. Гусары не обратили на это внимание и вслед за казаками свернули налево. Со стороны башни грянул не стройный ружейный залп.
Несколько гусар слетело с сёдел.
– Пся крев!
Залп повторился, лошадь забилась в предсмертных судорогах, гусары отхлынули в стороны. Подскакал Мюрат.
– Пушки! – приказал он. – Заряжай! Одну бомбой, две картечью.
Артиллеристы быстро, не обращая внимание на стрельбу из-за баррикады в воротах башни, выставили пушки на прямую наводку. Бомба разорвалась ровно в середине баррикады, разметав её, две другие пушки выплюнули картечь. Всё заволокло дымом. Когда дым рассеялся, французы увидели убитых в воротах башни, оставшиеся в живых защитники Кремля, попрыгали с моста в ров и бежали.
Мюрат въехал в ворота башни. Человек в красной рубахе под армяком попытался подняться на локтях, грудь его разворочена картечью. Мюрат, чуть нагнувшись с лошади, отдал ему честь. Человек попытался что-то сказать, но не смог, обессилил и упал на спину, глаза его остекленели.
– Зачем? – удивлённо произнёс Мюрат, подъехавшему Себастьяни. Ответа не было. Часы на кремлёвской башне пробили половину пятого.
Казачий аванпост сворачивал направо. На площади красивейший многоглавый собор. Мюрат не смог скрыть своего восхищения пред этой дикой восточной красотой. Аванпост свернул налево за этим собором.
Неизвестная улица уходила вниз к притоку реки Москвы. Мюрат видел, как через мост проехала последняя телега и стала медленно подниматься в гору. Полк казаков и эскадрон гусар в красных ментиках двинулись за ней.
Мюрат махнул рукой, и авангард французской армии стал медленно спускаться к реке.
На горе стоял гвалт. Вверх ползли кареты, коляски, телеги, все нагруженные скарбом, сверху на барахле сидели гувернантки, служанки и прочие в обнимку с самоваром или другим имуществом, рядом ехали всадники, шли крестьяне, дворяне, женщины, мужчины, своры борзых собак. Телеги скрипели на разные голоса, прыгали на ухабах и упорно двигались вверх.
Барин с дворовым человеком, матеря друг друга последними словами, упёршись плечами в задний борт гружёной доверху телеги, толкали её на подъёме, помогали лошадям.
Чека лопнула, колесо соскочило с оси, телега остановилась.
– Эй, Филька, куда глядел? Почему недосмотрел?
– Да как тут досмотришь, барин?
– Запасная есть?
– А как же?
– Я телегу приподниму, а ты колесо насадишь и чеку вставишь.
– Телега тяжёлая больно. Отойди-ка, барин, ты уже старый, я сам.
– Я старый? Да мне всего шестьдесят. Я на двадцать лет тебя старше. Я суворовский солдат. Да мы с батюшкой Александром Васильевичем Альпы преодолевали! А тут какая-то Вшивая горка! Ты договоришься у меня, Филька. Доберёмся до первой же конюшни – запорю.
– Это ещё добраться надо.
– Доберёмся.
– Вон он супостат-то.
На той стороне реки спускались всадники в синих мундирах.
– Хрен с ними, ставь колесо, Филька.
Барин рванул вверх телегу, лицо его от натуги покраснело, Филька ловко накинул на ось колесо и забил в отверстие деревянную занозу.
– Это что, чека? – тяжело дыша, спросил барин.
– Так чеку-то, Василий Корнилович, надо в кузне ставить. Как я конец у чеки загну? Доедем до Пронска-то, там уж по годному сделаем.
Телега заскрипела дальше. Догнали другую повозку, на которой среди домашней утвари и книг сидел десятилетний мальчик и три девицы от двенадцати до шестнадцати лет, их мать шла рядом, а отец их тянул за уздцы уставшую лошадь.
– О, Анри Ружен, – сказал Василий Корнилович на французском языке, – вы же француз, почему вы от них убегаете? Ваши же идут.
– Они такие же мои, как и ваши. Мы от таких как они, бежали с отцом шестнадцать лет назад.
– Что так поздно уезжаете? Что с вашей книжной лавкой?
– Лавку закрыл, книги закопал. За телегой ездил далеко. Еле нашёл под Тверью.
– И за сколько?
– Сто рублей.
– Сударь, – вмешался Филимон, – вы бы сказали барышням слезть. Лошадь ваша из сил выбивается. Падёт, как дальше поедите?
– Я вам тоже советую, месье Ружен, – сказал Василий Корнилович, – лошади-то сейчас до́роги.
Барышни с неохотой слезли, лошадь повеселела.
Авангард Мюрата догнал хвост обоза, казаки и гусары ехали справа от обоза, французы слева.
– Интересно, как улица называется? – сказал Мюрат генералу Себастьяни.
– Какая разница, – пожал плечами Себастьяни.
– Яузкая, – сказал, идущий рядом с французами, Ружен. – Река называется Яуза, и улица названа по ней.
– А холм этот как называется? – любопытствовал Мюрат.
– Вшивая горка.
– Странное название, неприятное. Почему так назвали?
– Почему Вшивую горку так назвали? – спросил Ружен на русском языке у Филимона.
– Что ж тут не понятного, сударь, – ответил Филимон. – Бани видели где? По Яузе. А здесь жители сидят без воды не мытые, вшами покрытые. Поэтому и Вшивая.
Ружен перевёл.
Мюрат оглянулся. Да, действительно, высоко забрались, рек не видно, ни Яузу, ни Москву.
– Это шутейно, – пояснил Филимон, – а то и вправду басурман подумает.
Мюрат выслушал перевод:
– Шутки несколько диковаты. А вы месье – француз, а уходите с русскими от французской армии.
– У меня три дочери, месье, и я бы не хотел, что бы они близко познакомились с солдатами Великой армии.
– Зря вы так, месье. Мы же европейцы, мы несём цивилизацию в эти дикие места.
Ружен горько усмехнулся:
– Я не француз, месье, я бретонец. Мы с отцом бежали из Вандеи в девяносто шестом году.
– Тогда всё ясно. В девяносто шестом году я получил звание бригадного генерала, но не за Вандею, – сообщил Мюрат.
– А мы чуть не получили верёвку с камнем на шее именно в Вандее. Я видел как цивилизованно, сотнями и тысячами кидали крестьян в Луару, утверждая, что утопление гуманней гильотины.
– Вы – шуан?
– Да, мой отец командовал отрядом шуанов.
– Кюре?
– Да, мой отец был священником. Он умер два года назад.
– И чем вы здесь занимались? Здесь же нет католических приходов.
– У меня книжная лавка на Кузнецком мосту.
– Забавно – разбойник торгует книгами в дикой России.
– Я не разбойник, я – роялист. Мы защищали законную власть.
– И всё же мы вам ближе, чем русские.
– Нет, месье. Тот, кто оставил родину, теряет её. Теперь моя родина – Россия. Я разделю с русскими и горечь поражения и радость победы. Я пожертвовал на русскую армию пятьсот рублей, помог, чем мог. И если наступит нужный момент, готов заплатить своею жизнью за Россию.
– Что ж, похвально, месье шуан.
Подъехал Акинфов:
– Ваше Величество, вы обещали ехать за нами, а не вместе с нами.
– Извините, так получилось, мой друг. Мы уже на вершине холма. Эта улица идёт вниз к какой-нибудь заставе?
– Да, это Таганская улица, она ведёт к Покровской заставе.
– Вот там мы придержим коней, и пождём, пока вы не отъедите на лье, месье Акинфов. Кто командует этим арьергардом?
Штабс-ротмистр показал на плотно сбитого человека с чёрными пышными усами, сидящем на гнедом коне в чёрной бурке и трубкой в руке.
– Это полковник лейб-гвардии казачьего полка Иван Ефремов.
– А ваш где полк, капитан?
– Мой полк далеко впереди, Ваше Величество.
– Спросите у полковника – знает ли он меня?
– Знает, – вернувшись от Ефремова, сказал Акинфов, – он видел вас в деле, в огне. Вас всегда можно узнать по плюмажу из белых перьев на шляпе.
