Анатолий Безуглов
Изувер (сборник)
– Вы пили? – уточнил следователь.
– Все пили… Потом поиграли немного в карты. Ну, еще выпили… Я опьянела… Полонский и Таня куда-то ушли… Борис опять заставил меня выпить, произнес тост за мое выздоровление… Потом стал целовать меня… А дальше я не помню…
– Еще пили?
– Кажется. В общем, когда я проснулась, то свет не горел и в комнате никого не было. Я одна и… и… ну, в общем, совсем без ничего… Без одежды…
Зубова замолчала, опустив голову.
– А где был Ветров? – осторожно спросил Гольст.
– Не знаю. Мне было очень плохо… И голова, и все тело болели… Страшно стало: вдруг узнают?
– О чем?
– Ну… – Зубова замялась. – Борис имел со мной близость…
Из дальнейших ее показаний выяснилось, что о ночной попойке в больнице стало известно главврачу. Поднялся шум. Борису грозили большие неприятности в институте, но как будто отцу удалось замять скандал. Пострадали Таня (она ушла с работы «по собственному желанию») и Марина, которую тут же выписали.
– Ну что ж, – сказал Гольст, обсуждая эту историю с Самойловым, – основания для мести у Виктора Зубова имелись серьезные.
– Правда, погибли родители, а не Борис, – заметил капитан.
– А до этого – исчезла Лариса. Может, око за око, зуб за зуб? Надо проверить, какие у Виктора друзья, где он был в день пропажи девочки и в ночь, когда погибли Ветровы-старшие.
– Проверим, – кивнул Самойлов.
– Было бы интересно также узнать, не случались ли у Бориса Ветрова и другие неприятности, подобные этой.
Сергей Михайлович Ворожищев еще раз допросил кое-кого из родственников Ветровых.
– Наша версия о том, что тут убийство, кажется, еще больше подтверждается. Косвенно пока, – сказал он, делясь с Гольстом своими впечатлениями.
– Выкладывайте подробнее, Сергей Михайлович, – попросил Гольст.
– Интересные сведения сообщила сестра Ветрова-старшего Ангелина Карповна. Она была очень близка с братом. Говорит, что поражалась самообладанию Александра Карповича. В те дни, когда пропала дочка, он лучше всех держался в семье. Переживал, конечно, но духом не падал. Искал мастеров для камина…
– Что-что? – не понял Гольст.
– Хотел сделать на даче камин. Представляете?
– Да уж… – Владимир Георгиевич задумчиво чертил на бумаге замысловатые узоры. – Исчезла дочь, а ему – камин…
– Вы слушайте дальше, – продолжал Ворожищев. – В день своего шестидесятилетия, буквально за три дня до смерти, Ветров принимал гостей, пил вино…
– Может, хотел забыться немного, отвлечься от тяжелых дум?
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Ворожищев. – Все может быть… Но при этом он, опять же, поделился кое-какими планами с сестрой… Повел ее на участок, показал, где собирается строить финскую баню…
– Сауну, – уточнил Гольст.
– Точно, – кивнул Ворожищев. – Говорит: будешь, сестра, приезжать париться. Радикулит твой, мол, как рукой снимет. Выходит, ни о каком самоубийстве он и не помышлял, если вел такие разговоры. Человек жить хотел! И жить красиво! И вдруг… Стреляет в жену, а потом в себя…
– Противоречие, конечно, явное, – согласился Владимир Георгиевич. – Но я вот чего понять не могу: одни свидетели твердят, что он потерял голову от горя, прямо-таки зациклился на этом. А родная сестра… Что-то здесь не то. Где правда? На людях, выходит, одно, а с Ангелиной Карповной – другое. Зачем?
– В том-то и дело, Владимир Георгиевич… Может, Лариса действительно убита отцом? И его отчаяние – симуляция? А Надежду Федоровну и Александра Карповича убил кто-то другой…
– Вот и еще одна версия, – вздохнул Гольст. – Чем больше я думаю о Ветровых, тем тверже убеждаюсь: как все-таки поверхностно судят окружающие о людях. Внешняя сторона, так сказать, фасад иной раз совершенно не соответствует сути.
– Это точно, – согласился Ворожищев. – Например, Надежда Федоровна распиналась перед знакомыми, соседями и сослуживцами, какие у нее замечательные дети! Прямо-таки лучше на свете не сыскать. А сама признавалась матери: Борис растет черствым, неблагодарным. Эгоист. Да и с Ларисой не могла найти общего языка. Жаловалась: еще совсем, мол, соплячка, а мать ни в грош не ставит…
– Надежда Федоровна не говорила с родственниками насчет амурных похождений Бориса?
– Говорила… Пыталась якобы повлиять на сына, образумить. Но Борис категорически заявил: он уже взрослый и воспитывать его поздно… Между прочим, Ветрова считала, что цинизм Бориса – от ранней связи с женщинами.
– Цинизм? Так и выразилась? – переспросил Гольст.
– Да, Надежда Федоровна произнесла именно это слово. Еще удивлялась, почему Борис так меркантилен. Точнее, она называла его крохобором.
– Уж ей-то не знать, откуда весь этот набор, – усмехнулся Владимир Георгиевич. – Плоды воспитания родителей. Горькие плоды. – Он помолчал. – Ну ладно, давайте вернемся к вопросу: убийство ли это? Вопрос наиглавнейший. Жаль, конечно, упущено много времени. Но кое-что все же у нас есть…
И Гольст, и Ворожищев отлично понимали, какая это была помеха для следствия – упущенное время. Тускнеют отдельные факты, исчезают вещественные доказательства, в памяти свидетелей стираются или искажаются детали происшествия.
Повторный осмотр дачи ничего не дал. Комната, в которой погибли Александр Карпович и Надежда Федоровна, не раз уже была прибрана, вымыта, и какие-либо следы, которые как-то помогли бы следствию, отыскать было чрезвычайно трудно. Но оставался протокол осмотра места происшествия и фотоснимки, сделанные оперативной группой, прибывшей в Быстрину утром первого сентября. Они и явились объектом тщательного изучения. Следователи возвращались к ним еще и еще раз.
– Я вот думаю, – заметил Гольст, просматривая листы дела с фотографиями погибших, – мог ли человек остаться в такой позе после выстрела в себя?
– Мне самому не дают покоя снимки, – признался Ворожищев, разглядывая страшные документы, запечатлевшие трагедию. – Что-то здесь не вяжется с самоубийством.
– Смотрите, лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела. – Гольст листом бумаги прикрыл на фотографии голову погибшего. – Полная расслабленность, спокойствие. Словно спит человек. Если бы он стрелял в себя сам, то наверняка после отдачи ружья руки у него были бы откинуты в стороны, туловище несколько развернуто, что ли… В общем, тело лежало бы по-другому.
– Может, положение трупа изменили? – высказал предположение Ворожищев.
– Все свидетели, начиная от Бориса и Ольги и кончая соседями, которые прибежали на выстрелы, говорят, что никто ничего не трогал.
– А убийца не мог?
– Зачем? – в свою очередь спросил Гольст.
– Ну, чтобы инсценировать самоубийство…
– Но откуда убийце знать, как должен лежать самоубийца. Это во-первых. Во-вторых, в комнате было темно. Вернее, она чуть освещалась фонарем с улицы. В-третьих, Ветров был укрыт одеялом.
Гольст нашел в деле нужное место – показания Бориса. По его словам, когда он вбежал в комнату, то стащил с отца одеяло, пытаясь разглядеть ранения. Ружье при этом упало на пол.
– Опять же, ружье, – развивал мысль Гольст. – Могло оно остаться на кровати, если бы Александр Карпович стрелял в себя сам?
– Хотите сказать, что в силу отдачи оно должно было упасть на пол? – уточнил Ворожищев.
– Скорее всего. Хотя утверждать это категорически трудно. Надо, по-моему, выслушать мнение баллистов.
– Несомненно, – согласился Ворожищев. – Не понимаю, почему этого не сделал следователь, который первым вел дело.
– Мы должны точно знать, – продолжал Гольст, – под каким углом был произведен выстрел в Ветрова и где должно было оказаться ружье в результате отдачи.
– Да, да, баллистическая экспертиза необходима, – заключил Ворожищев. – Это поможет прояснить ситуацию.
Проведение посмертной психиатрической экспертизы – дело весьма хлопотное и трудное. Психическое заболевание не оставляет явных следов на теле, подобных шрамам, рубцам, изменениям внутренних органов. Если умерший не состоял при жизни на учете в психиатрической больнице, то очень непросто установить, нормальный он был или нет. Для этого требуется выяснить, как он вел себя в кругу родных, знакомых, сослуживцев. А это значит – опросить множество людей.
Но и тогда истину установить сложно: сколько людей, столько и мнений.
Александр Карпович Ветров на учете у психиатров не состоял. Единственный раз его признали больным шизофренией в далеком 1943 году. Но чем с большим числом родственников, друзей и сослуживцев погибшего беседовали следователи, тем сильнее укреплялись во мнении, что у Ветрова была вполне нормальная психика. Так почему же в 1943 году его признали шизофреником? Врачебная ошибка? Симуляция?
Инспектору уголовного розыска капитану Самойлову удалось разыскать одного человека, знавшего Ветрова со времен войны. Это был Чичков, пенсионер и инвалид. Он служил вместе с Александром Карповичем в запасном полку. Чичков, в отличие от Ветрова, попал в действующую армию, воевал, был ранен. Встретился со своими однополчанами в конце пятидесятых годов, когда Ветров уже ходил в начальниках.
Жилось Чичкову нелегко: часто болел из-за ранения. Он попросил Александра Карповича помочь ему в устройстве на подходящую работу. Тот пообещал и отделывался обещаниями несколько месяцев, так ничего для старого знакомого и не сделав…
– Как же это? – удивился капитан. – А воинская дружба?
– Нашли вояку, – горько усмехнулся Чичков. – Ветров только и мечтал о том, как бы застрять в тылу. Помню, случай у нас был на учениях. Одному пареньку из нашего взвода оторвало три пальца на правой руке. Патрон взорвался. Комиссовали, естественно. Ветров признался мне тайком, что завидует ему. Я говорю: вот дурья башка, чему завидуешь? Он засмеялся: для настоящего мужчины главное – голова. А что, мол, если руки будут целы, а башку оторвет.
Почему Ветрова освободили от службы в армии, Чичков не знал.
Капитан Самойлов рассказал об этой беседе следователю Гольсту.
– Выходит, Ветров мечтал, чтобы его комиссовали, – прокомментировал свой рассказ Самойлов. – И нашел себе вполне подходящую болезнь: и голова, и руки целы остались.
– Как же врачи его не разоблачили? – покачал головой следователь. – Ведь в те времена были очень большие строгости.
– А может, подкупил кого. Тогда тоже продажные шкуры встречались. В общем, Ветров-старший – тот еще патриот! – Самойлов махнул рукой. – Интересно, что говорила ему совесть, когда он после войны каждый год 9 Мая принимал поздравления и подарки?
– Она, вероятно, шептала так тихо, что он ничего не слышал, – усмехнулся Владимир Георгиевич. – Ну что ж, для нас из всего этого важно сделать вывод: болел Ветров шизофренией или нет, мог покончить с собой на этой почве или не мог?
– По-моему, это такое же самоубийство, как и его шизофрения, – заметил капитан.
– Теперь о другом, Леонид Витальевич. О знакомых Ветрова-младшего. Вернее, о его бывших любовницах…
– Этот выкидывал фортели, – сказал Самойлов. – Есть у Бориса дружок, некто Полонский…
– Который был замешан в истории с Мариной Зубовой?
– Да. Знаете, Владимир Георгиевич, прямо противно рассказывать, – брезгливо поморщился капитан. – Обменивались девицами…
– В каком смысле?
– В прямом. Погуляет Ветров с какой-нибудь месяц-другой и передаст Полонскому. Тот тоже в долгу не остается.
– Значит, те девицы сами испорченные.
– Не все. Некоторые порывали отношения с такими кавалерами.
– Есть обиженные на Ветрова?
– Есть. Особенно некая Изольда Романова. Подробности пока установить не удалось.
– История с ней была до женитьбы Ветрова?
– Да. В начале этого года.
– Значит, до… – задумчиво произнес Гольст. – Интересно, сейчас он остепенился?
– Да вроде бы.
– Кстати, о женитьбе, – продолжал следователь. – Странно. Все прочили Борису богатую невесту с высокопоставленными родителями. И недостатка в таких невестах, кажется, не было. Но почему-то Ветров выбрал Ольгу Каменеву. Скромная девушка, из простой семьи… Может, не такой уж он испорченный? А все его былые похождения – грешки молодости?
– Да, выбор Ольги – непонятная штука… Знаете, Владимир Георгиевич, если хотите получше разобраться в Ветрове, поговорите с Олегом Турковым. Это, насколько мне известно, самый близкий его друг.
– А кто такой этот Турков? – поинтересовался Гольст.
– Учился с Ветровым на одном курсе. Часто бывает у него дома. В институте его называют «тенью Ветрова». Говорят, он буквально боготворит Ветрова. И вообще якобы их водой не разольешь.
– Понятно. Значит, вы думаете, он знает сердечные тайны своего друга?
– А как же! Если они так близки… Наверняка в курсе, с какими женщинами бывал Ветров, какие у него случались неприятности из-за них.
– Что ж, возможно, – согласился следователь. – Попробую поговорить с Турковым. Но захочет ли он посвящать нас в секреты Бориса?
Капитан пожал плечами:
– Попытаться все же стоит…
Гольст встретился с Турковым в студенческом общежитии. Это был высокий, слегка сутулый молодой человек со светло-голубыми глазами, которые он все время щурил, глядя на собеседника, видимо по причине близорукости, но очков при следователе не надевал.
Сначала Владимир Георгиевич спросил его, как давно он знает Бориса Ветрова, что их сблизило. Выяснилось, что до института они знакомы не были, дружба их возникла на втором курсе, когда оба записались в студенческое научное общество.
– Борис – это голова! – не скрывал своего восхищения Турков. – Его ждет большое будущее.
– Почему вы так считаете? – спросил Гольст.
– Мы, простые смертные, что называется, грызем гранит науки. А он все схватывает на лету.
– Круглый отличник?
– Круглыми отличниками бывают только зубрилы, – ответил Олег, – которые берут, извините, седалищем. А Борис – вот этим. – Турков постучал себя кулаком по лбу. – Да если бы он захотел иметь одни пятерки, это ему ничего не стоило бы. У нас многие закончили институт с «красными дипломами». Вон сколько портретов висит в вестибюле. А кто из них стал знаменитым? – патетически спросил Олег и сам же ответил: – Что-то ни о ком не слышно… А о Борисе еще узнают, даю голову на отсечение. – Он вдруг замолчал и долго смотрел на Гольста прищуренными глазами. – Не верите? Думаете, преувеличиваю?
– Почему же, – спокойно сказал следователь. – Все может быть. Что, Борис мечтает стать большим ученым?
– Он имеет на то все основания, – безапелляционно произнес Турков. – Уверен, так оно и будет! Борис никогда не смирится с прозябанием где-нибудь в поликлинике или заштатной больнице. Планы у него – ого-го! Правда… – Олег вздохнул, – не все понимают, какого это полета человек.
– Кто именно не понимает? – осторожно спросил Гольст.
– Да хотя бы в деканате… Это надо же было додуматься: Ветрова, представляете, Ветрова посылать на практику куда-то к черту на кулички! Да его надо в научный институт!
– Насколько я знаю, его оставили практиковаться в области, – заметил следователь.
– Это потому, что у него в семье несчастье. А то заслали бы точно. Ладно, он еще докажет.
– Что?
– Какой у него талантище.
– По-моему, талант может проявиться везде, – сказал Гольст. – Это не зависит от того, где работает человек – в обычной поликлинике или же в самом лучшем научно-исследовательском институте.
– Конечно, – вяло согласился Турков. – Для таких людей, как Ветров, не имеет значения место прохождения практики или работы после распределения. Борис добьется своего при любых условиях. Он ни перед чем не остановится. Но зачем создавать лишние трудности? Для чего гению растрачивать свой ум и энергию на пустяки?
«Вот тебе и „тень Ветрова“! – подумал Гольст. – Интересно, он высказывает свои мысли или же мысли самого Ветрова?»
А Олег продолжал:
– Обидно видеть, какие люди окружают Бориса, как ведут себя…
– Что вы имеете в виду? – спросил следователь.
– В каком он положении сейчас! Такое горе навалилось… Как он только держится, не представляю. А тут родственнички…
– Какие?
– Обыкновенные. Дяди, тети… Пользуясь случаем, тащат из дома вещи родителей и Бориса, даже заявляют права на дачу…
– Это говорил вам сам Ветров?
– Да нет, я видел. Одна тетя унесла шубу Надежды Федоровны, другая – туфли Александра Карповича, третья – фарфоровую вазу… А ведь Борису очень трудно материально. На стипендию далеко не уедешь. Да еще молодая жена… Иной раз не хватает на еду. Борис вынужден сдавать вещи в комиссионку.
– Свои?
– Да нет. Кое-что из уцелевшей одежды родителей. Я сам ему помогал.
– А что вы можете сказать о жене Бориса?
– Об Оле? Как жена – хорошая. Любит Бориса. Но… – Он замялся.
– Что «но»?
– Понимаете, как бы вам объяснить… Между нами, конечно… Честно говоря, я был удивлен, когда Борис на ней женился. Мне кажется, она ему не пара.
– В каком смысле?
– Не понимает, какой человек с ней рядом. Не тот у нее уровень… Возможно, Борис женился на ней с отчаяния. Просто, когда случилось горе, она оказалась рядом, а ему надо было на кого-то опереться… Боюсь, он разочаруется. И скоро.
– Есть признаки?
Турков несколько смешался и, внимательно разглядывая свои руки, ответил:
– Мне так кажется, – но тут же спохватился: – Это, разумеется, мои личные ощущения. В любом случае, будут они жить вместе или нет, Ольге надо поставить памятник при жизни лишь за то, что в самое тяжелое время она была с ним.
– А до Каменевой у Ветрова были девушки?
– Конечно, были. И какие! – воскликнул Турков. – Взять хотя бы Алису Макарову… Вам эта фамилия ничего не говорит?
– Нет, а что?
– Как же, Макаров – известный врач в Москве, член-корреспондент Академии медицинских наук.
– К сожалению, не слышал… Скажите, между Макаровой и Ветровым были серьезные отношения?
– Чуть не поженились. Это было летом. Борис ездил в Москву. Думали, вернется с невестой, то есть с Алисой. Или останется в столице. Но что там произошло, я до сих пор не знаю… Из Москвы он приехал один в середине августа. А вскоре пропала его сестра. А еще через десять дней, как вы знаете, – страшная гибель родителей…
Турков замолчал.
Гольст поинтересовался насчет других девушек, которыми увлекался Ветров. Турков назвал дочь заведующего кафедрой в их институте. На ней Борис тоже как будто хотел жениться, но быстро охладел. Как понял Гольст, видимо, потому, что появилась Алиса Макарова.
Что же касается женщин, относительно которых Ветров не имел серьезных намерений, но с которыми проводил веселые ночи на даче в Быстрице и в городской квартире (разумеется, в отсутствие родителей), о них Турков ничего сказать не мог. Или действительно не знал эту сторону жизни своего друга, или не хотел его компрометировать. Во всяком случае, Олег уверял, что не принимал участия в похождениях Бориса.
Закончив допрос, Гольст предупредил Туркова, чтобы содержание состоявшегося между ними разговора не разглашалось. Олег твердо пообещал молчать.
– Вполне возможно, что Турков действительно не в курсе амурных похождений Ветрова, – сказал капитан Самойлов, обсуждая с Гольстом допрос Олега. – Бывает… Борис держит его возле себя, так сказать, для души. Чтобы тот пел ему дифирамбы. А с женщинами он развлекается на пару с Полонским. Этот более подходит для такой роли.
– Возможно, – согласился следователь. – Вы узнали что-нибудь относительно Виктора Зубова, брата Марины?
– Узнал, Владимир Георгиевич. У него алиби. С пятнадцатого августа по восьмое сентября он был в доме отдыха под Одессой.
– Может, попросил отомстить за сестру кого-нибудь из дружков?
– Таких дружков у Зубова нет. Он не водится с сомнительными типами.
– Ну что ж, эта версия отпадает. Посмотрим, что даст встреча с Изольдой Романовой. Пока все не могу с ней встретиться: болеет. – Гольст заметил, что капитан слушает его рассеянно, и поинтересовался: – Вы еще что-то хотите сообщить?
– Думаю… Странно получается. Турков говорит, что Ветров бедствует, на еду не хватает. А Бориса в последнее время несколько раз видели в ресторане «Метрополь». В частности, позавчера. А ведь это один из самых дорогих ресторанов в городе.
– Да? – удивился следователь. – Может, его приглашают?
– Не его, а он. Сорит деньгами, словно купец. Заказывает икру, коньяк, шампанское…
– Откуда же у него деньги?
– Насчет комиссионки Турков сказал не всю правду. Борис перетаскал туда не кое-что, а всю одежду, которая осталась от родителей, вплоть до нижнего белья. Более того, продал весь хрусталь, ковры и даже кое-что из мебели.
– Кутит в «Метрополе» с женой? – спросил Гольст.
– Нет, она сидит дома. Он бывает там в основном с преподавателями из своего института. В частности, с неким Кирсановым. Это, говорят, правая рука ректора.
– Ну и порядки в их институте! – покачал головой следователь. – Пить в ресторане со студентами! Борис ничего, как известно, не делает просто так. Но они…
– Да, – кивнул капитан. – Ветров явно чего-то хочет.
– Это самое «что-то» разгадать, по-моему, нетрудно. На носу распределение. Метит попасть в аспирантуру или же получить теплое местечко в городе.
– Точно, – подхватил Самойлов. – И еще, Владимир Георгиевич. Ветров нанял адвоката, чтобы тот помог ему получить в сберкассе вклад, положенный родителями на имя Ларисы.
– Любопытно… Но как же так? Жива сестра или нет, неизвестно, а он уже тянется к ее денежкам. Сумма большая?
– Тысяча рублей. Но и это не все. После смерти родителей Борис подал заявление о признании его наследником их имущества, в частности, дачи.
Как вы знаете, положенный законом срок для установления наследников – шесть месяцев – еще не прошел. А тут поступает еще одно заявление на право наследования – от матери Надежды Федоровны.
– То есть родной бабушки Бориса, – уточнил Гольст.
– В том-то и дело, что не родной, – сказал капитан. – У Надежды Федоровны, так сказать, мачеха. Более того, с отцом Надежды Федоровны их брак не зарегистрирован. Но фактически она воспитывала ее с двенадцати лет. И Борис это знает. Как только он проведал, что бабка претендует на часть дачи, тут же подал заявление в суд, чтобы ее претензии были признаны незаконными.
Та, в свою очередь, тоже обратилась в суд, требуя признать ее законной наследницей. Не знаю, сама надумала или кто-то посоветовал… Словом, заварилась каша. Чем все кончится, неясно.
– В суде разберутся, – задумчиво произнес Гольст. – Выходит, Борис был уверен, что завладеет дачей один?
– Во всяком случае, очень бы хотел. Хватка у него, как у родителей. Не желает выпустить из рук ни копейки. Уже имеет покупателя на дачу. Деловой!
– Не по годам, – заметил следователь. – Знаете, о чем я вас попрошу? Если можно, разузнайте, почему расстроилась женитьба Бориса на Алисе Макаровой.
– Это которая дочка московского врача-светила?
– Совершенно верно, – кивнул Гольст. – Выясните, какая кошка между ними пробежала.
– Можно, – сказал Самойлов. – Но отсюда выяснять трудно. Вернее, не так быстро…
– Съездите в Москву, – предложил Гольст.
– Это очень важно? – на всякий случай полюбопытствовал инспектор.
– Как знать, – улыбнулся Гольст. – Смотря какие сведения вы привезете оттуда.
И они стали обсуждать, что именно должен был выяснить капитан Самойлов у несостоявшейся невесты Бориса Ветрова.
Вернулись из Кисловодска Цыплаковы, те самые, чья дача находилась рядом с ветровской. В роковую ночь на первое сентября они не спали, дежуря у постели больного человека. Их показания о времени, прошедшем между двумя выстрелами, имели исключительно важное значение.
Правда, другие соседи, Бобринские, уже назвали интервал – 3–4 секунды.
Однако Бобринские были разбужены выстрелами. А, как известно, разбуженный человек находится в заторможенном состоянии и не сразу может разобраться в происходящем.
И вот Цыплаковы на допросе категорически заявили: выстрелы со стороны дачи Ветровых прозвучали один за другим с интервалом не более чем 3–5 секунд. Показания соседей совпали.
Сомнительно, чтобы Александр Карпович за эти секунды выстрелил в жену, успел обойти кровать, лечь, накрыться одеялом, перекинуть через приклад веревку, привязанную к спусковому крючку, и убить себя. Был проведен следственный эксперимент, чтобы выяснить, возможно ли такое. Он показал, что нет. Для всех этих операций пяти секунд было явно недостаточно.
Продолжая изучать фотографии с места происшествия, Гольст обратил внимание на еще одно важное обстоятельство. Как следовало из первого заключения судмедэкспертов, во время выстрела в А.К. Ветрова срез дульной части ружья находился от его головы на расстоянии 4–6 сантиметров. Следовательно, если бы он стрелял в себя сам, то одной рукой держал бы ружье за дульную часть ствола, причем у самого среза. Попали бы в этом случае брызги крови на руку? Остались бы следы пороховой копоти? На фотографиях ни того, ни другого видно не было. В протоколе осмотра места происшествия эти детали тоже не были зафиксированы.
Чтобы внести ясность в этот вопрос, Гольст вынес постановление о назначении повторной судебно-медицинской экспертизы (для этого требовалось эксгумировать труп А.К. Ветрова), которую поручили группе авторитетных специалистов.
Тем временем Владимир Георгиевич получил наконец возможность встретиться с еще одной свидетельницей, Изольдой Романовой, и допросить ее.
Девушка выглядела неважно после только что перенесенного воспаления легких. Когда Гольст сказал, что хочет поговорить с ней о Борисе Ветрове, на ее бледных худых щеках выступил лихорадочный румянец.
– А при чем здесь я? – волнуясь, спросила она.
– Вы близко знали его? – в свою очередь задал вопрос следователь.
– Близко? – почти с испугом переспросила Изольда. – Нет… Впрочем… Ну, встречались с ним. Два или три раза. В компании.
– Где именно?
– Ну… У одного моего знакомого… Дома…
Она не знала, куда девать руки.
– Не надо так волноваться, – успокоил девушку Гольст. – Постарайтесь вспомнить, когда это было, кто еще присутствовал при этом.
– Хорошо, – тихо произнесла девушка. – Это было… в декабре прошлого года… Да, в декабре. Я тогда встречалась с другом Бориса Ветрова.
– Фамилия друга?
– Полонский. Его тоже Борисом зовут. Мы слушали музыку, танцевали. Ветров был со своей девушкой, Леной. Фамилию не знаю. Вскоре у нас с Полонским произошел разрыв, поэтому с Ветровым я больше не виделась. Вот и все…
– Все? – повторил следователь, внимательно глядя на девушку.
Она опустила глаза и не ответила.
– А у нас есть сведения, что в январе этого года вы имели с Борисом Ветровым какие-то отношения. Так?
– Нет! – воскликнула девушка. – Нет! Не могла же я с ближайшим другом Полонского…
Она замолчала, нервно хрустя пальцами.
– Я прошу вас рассказать всю правду, – мягко сказал Гольст. – Это очень важно. Весной у вас были неприятности, верно?
Изольда молча кивнула.
– Вам было очень плохо, – продолжал следователь. – Даже жить не хотелось…
Девушка тяжело вздохнула.
– Ветров имел отношение к этому?
– Не Ветров. Полонский, – с трудом выдавила из себя Изольда и добавила: – Впрочем, Ветров тоже.
– Так в чем же дело? Я понимаю, вам трудно говорить. Это, вероятно, очень личное… Но, поверьте, я спрашиваю об этом только по долгу службы.
– Хорошо. Я скажу… – Девушка некоторое время молчала, прерывисто дыша. – Скажу… Полонский обещал жениться на мне… В общем, я забеременела от него. И тут выяснилось, что он и не собирается жениться. Я узнала, что он со многими поступал так. Уверял, что женится, а потом бросал… Кстати, Ветров не лучше. Правда, у него другой способ…
– Способ чего? – не понял Гольст.
– Чтобы переспать с кем-нибудь… Полонский как-то проболтался. Ветров обычно подсыпал в вино снотворное.
«Так, наверное, произошло и с Мариной», – подумал следователь, вспомнив показания Зубовой.
– И многих девушек соблазнил Ветров? – спросил он.
– Не знаю.
– Ладно, продолжайте, пожалуйста, о себе.
– Я поняла, что с Полонским у нас все кончено. Но как быть с беременностью? Если это дойдет до моих родителей, я не знаю, что они сделают со мной и с Полонским. – В голосе Изольды послышались слезы. – Я вас очень прошу…
– Успокойтесь, пожалуйста. От нас никто ничего не узнает.
– Ну, я встретилась с Полонским, попросила его помочь мне избавиться от ребенка. Ведь он будущий медик. Он пообещал что-нибудь придумать. А через несколько дней позвонил мне и сказал, что договорился с Борисом Ветровым, который сделает все, что нужно. – Изольда замолчала. Из глаз ее закапали крупные слезы. Она вытерла их ладошкой и продолжала: – Мы с Ветровым поехали к нему на дачу. Там никого не было… Борис сказал: «Я сделаю тебе три укола, но при одном условии… После каждого укола…» Ну, чтобы я легла с ним… Я была в таком отчаянии… Короче, согласилась… А Ветров обманул меня. Уколы не помогли. Я уверена, что он вводил дистиллированную воду, а не лекарство. Позже все равно пришлось обращаться в больницу. С трудом уговорила сделать аборт: времени-то сколько прошло… Сама, дура, виновата! – вдруг с иронией сказала девушка. – Надо было думать, с кем имеешь дело! Вы даже не представляете, как я зла на Ветрова. Низкий, грязный подлец! Ничего, ему это аукнулось! – уже со злорадством закончила Романова. И спохватилась: – Вы не подумайте, что я о несчастье в его семье. Не дай бог! Я о жене…
– Ольге Каменевой?
– Ну да. Ветров думал, что женится на дочке проректора института Петрякова. Дудки! Ольга никакого отношения к Петрякову не имеет!
– Погодите, я вас не очень понимаю, – сказал следователь. – Объясните, пожалуйста, подробнее.
– Ну, поговаривали, что Ольга Каменева – незаконная дочь Петрякова. И якобы он очень любит ее, опекает, помогает деньгами и прочее… А Борис Ветров ради карьеры готов пойти на что угодно. Еще бы! Отхватить дочку такого человека! Ветряков очень влиятельный в институте и вообще в медицинских кругах… Выходит, Ветров остался с носом!
«Вот оно в чем дело, – подумал Владимир Георгиевич, вспоминая, как они гадали, почему из всех невест Ветров остановил свой выбор на Ольге. – Но, может, Романова просто хочет очернить Бориса? Из чувства мести?»
– Простите, – сказал он, – а откуда вам это известно?
– Так все знают! Знакомые, друзья Ветрова. Спросите у кого хотите, подтвердят, – заявила девушка.
– Кто конкретно?
– Да хотя бы Полонский. Я видела его месяца полтора назад. Поинтересовалась, как там Борис. Ну, он и рассказал мне… Можете узнать у него.
Гольст и сам хотел встретиться с Полонским: как-никак один из ближайших друзей Ветрова. Но тот находился на практике в другом городе.
– По-моему, это несерьезно, – заметил следователь Ворожищев, когда Владимир Георгиевич ознакомил его с показаниями Изольды Романовой. – Жениться на девушке только потому, что она, по слухам, внебрачная дочь проректора…
– Принимая во внимание принципы Ветрова… – начал было Владимир Георгиевич.
– То, что Ветров готов из чего угодно извлечь выгоду, – да! – перебил его Сергей Михайлович. – Но не такой он человек, чтобы поступать опрометчиво. Обязательно разузнал бы, убедился, действительно ли будущая жена – дочь Петрякова. Хоть и молод еще, но расчетлив.
