Анатолий Агарков
Легенды нашего края. Искушение
Господи, не знаю чего мне просить у Тебя.
(свят. Филарет)
Город Ю-ск.
Внутренний двор городского квартала. Зимний вечер. У подъездов уснули авто, закрытые, поставленные на сигнализацию. За стёклами чёрного джипа огоньки сигарет. Трое его пассажиров и водитель сидят молча. Огоньки сигарет во время затяжек освещают угрюмые сосредоточенные лица. Все они обращены к окнам цокольного этажа ближайшего дома. Оттуда льётся свет и доносится едва уловимый гул работающих станков. Через зарешёченные окна камера оператора легко проникает внутрь просторного помещения. Крутятся тестомесы. На столах рассыпана мука. Её мешки складированы штабелем на поддоне у стены. Картонные коробки возле столов полны яичной скорлупы. Люди в белых одеждах снуют в помещении, совершая круг привычных забот. За ними наблюдают двое: один в белой униформе, безлик, другой в роскошном чёрном пальто, круглолиц, голубоглаз, гладко выбрит. Слышны голоса.
Первый:
– Батюшка будет завтра в семь?
Второй:
– Да, ровно в семь. Я сам привезу его.
Первый:
– А в восемь наш освящённый хлебушек встретит горожан на прилавках магазинов.
Второй:
– И сказал Господь: «…. ибо тело моё есть хлеб насущный».
Первый:
– Святой вы человек, Владимир Ильич, истинно верующий.
Второй:
– Не лебези – не люблю. Один Спаситель наш достоин похвалы и почитания.
Первый:
– Воистину, воистину.
Прощаются. Человек в чёрном пальто выходит в дверь.
Из двери, ведущей в цокольный этаж, выходит человек в чёрном пальто и направляется к стоящему неподалёку «BMW». В чёрном джипе гаснут огоньки сигарет. Разом распахиваются четыре двери. Тёмные силуэты бесшумно пересекают пространство отделяющее их от «BMW». Человек в чёрном пальто склоняет голову, вставляя ключ в замок двери своего авто. За его спиной нарастает шум приближающихся шагов. Человек пытается оглянуться. Слышится звук удара. Сдавленный стон. Человек в чёрном пальто падает. Утоптанный под ногами снег летит ему в лицо. Объектив камеры душой покинувшей тело устремляется в звёздное небо.
Звёздное небо. Камера возвращается на землю. Пустырь за городом. На снегу распростёрто тело человека в чёрном пальто. Четыре тёмных силуэта, гулко скрипя снегом, маячат подле. Первый характерным звуком собрал всю мокроту своей носоглотки, наклонился, плюнул в лицо лежащему.
Первый:
– Тьфу, собака!
Второй, задрав куртку, пытается расстегнуть штаны. Отходит в сторону.
Первый:
– Куда ты?
Второй:
– Побрызгать.
Первый:
– Так вот он – писсуар. Ну-ка, ребятки.
Три струи бьют в грудь лежащего человека, окропляют лицо.
В лоб ему упирается длинный ствол пистолета с глушителем.
Третий:
– Кончаем, шеф?
Второй (из темноты):
– Пошли вон! Брысь! Вот я вас.
Слышен лязг передёргиваемого затвора пистолета.
Первый:
– Что там у тебя?
Второй:
– Собаки, дикие какие-то …. Кыш! Щас перестреляю.
Первый:
– Не вздумай палить. Дикие, говоришь? Поехали, ребята!
Третий:
– А с этим?
Первый:
– Псы подметут.
Слышен скрип снега удаляющихся шагов.
Распростёртое на снегу тело. В объективе показывается отвратительная, похожая на гиену, собачья голова. Она принюхивается и, теряя с клыков слюну, шаг за шагом, осторожно подбирается к человеку, лежащему на снегу. Вот её пасть в сантиметре от неподвижного лица. Вздыбленная шерсть её трясущегося тела закрывает от зрителя тело несчастного. Камера избирает другую позицию – она круто взмывает вверх и с высоты десяти метров фиксирует разыгравшуюся трагедию. Вокруг неподвижного тела, чернеющего на снегу, собралось десятка два бродячих псов. Через мгновение, словно по команде, они бросаются на несчастного. Место, где лежал человек, превращается в одно тёмное пульсирующее пятно. Слышны рычание и визг дерущихся собак.
В морозном воздухе, будто от искорки-звезды, родился тонкий лучик. Вот он пронзил чёрное небо. Упёрся в земную поверхность. Попрыгал на снеговых барханах. Достиг пирующих собак. Замер. И начал расти в объёме. Вот он превращается в столб прожектора. От него по окрестности разливается зелёно-матовый свет. Камера сверху приближает к скопищу собак. Ближе, ближе…. Псы, поджав хвосты, с визгом разбегаются прочь. Камера, скользнув по одежде, в ремки изодранной, открывает лицо несчастного человека. Одна щека разорвана собачьим укусом и кровоточит. Рука сгибается в локте – человек пытается прикрыть ладонью рваную рану. У него не хватает двух средних пальцев. Их остатки на ладони кровоточат. Раздаётся слабый стон.
То же место год спустя. На пустыре красуется рубленная в венец церковь. Медово желтеют деревянные стены. Сусальным золотом сверкают на солнце многочисленные маковки, увенчанные крестами. Изящная колокольня. Широкий двор. За двором толпятся авто. От них и мимо них идут люди. Пересекают двор. Крестятся и кланяются у высокого крыльца. Поднявшись по ступеням, крестятся и кланяются у входа в церковь. Проходят. Чуть в сторонке от крыльца наблюдают эту картину двое. Один в чёрной до пят сутане. Массивный серебряный крест с цепью на груди. Золотой крестик на клобуке. Второй с ликом святого – ярко-чёрная борода на круглом лице и пронзительной голубизны глаза – одет в роскошное чёрное пальто. На голове папаха, как клобук священника. Неспешно переговариваются.
Батюшка:
– Вот вам и часовенка на пустыре, Владимир Ильич. Идёт народ. С каждым днём всё большим числом. Пора в епархии ставить вопрос об организации прихода.
Владимир Ильич:
– Да-а. Кто мог бы подумать?
Батюшка:
– Уверовал народ в Божью благодать, и ваше чудесное спасение тому подтверждение.
Владимир Ильич:
– Да уж, воистину чудо.
Он выставил перед собой облачённую в перчатку ладонь, пошевелил пальцами. Два средних были пусты и остались недвижны.
Один из прихожан, наложив троеперстием крестное знамение и отвесив поклон Божьему храму, не взошёл на крыльцо, а миновал его. Направил стопы свои к священнику и его собеседнику. Был он хром и узок лицом. Длинные его руки болтались не в такт шагов. Тонкие губы большого рта плохо скрывали редкие лошадиные зубы, которых владелец их стеснялся и потому, улыбаясь, прикрывал узкой ладонью низ лица.
– Петраков, – представился он, склонив голову в сторону батюшки, и попытался щёлкнуть каблуками, оборотившись к его собеседнику.
Батюшка, ответив на поклон:
– Пора службу начинать.
Он удалился.
Петраков:
– Владимир Ильич, одну минуточку. Имею до вас конфиденциальный разговор. Важности абсолютной.
Владимир Ильич:
– К сожалению, выбрали не самый подходящий момент для серьёзных разговоров. Извините.
Собирается уйти.
Петраков:
– Владимир Ильич. Вы на службу? А потом будете принимать страждущих? И раздавать подарки?
Владимир Ильич удивлённо, останавливаясь:
– Кто вам сказал?
Петраков:
– Нетрудно догадаться. Сегодня годовщина вашего чудесного возвращения с того света. И народ валит – более с верой в вашу щедрость, чем в спасение души.
Владимир Ильич, нахмурившись:
– Не богохульствуйте. Не люблю.
Удаляется.
Петраков ему в спину:
– Я встану в очередь за вашими милостями.
В церкви Владимир Ильич прислуживает батюшке. Отдельно от молящихся, вдоль стены стоит женщина и шестеро ребятишек-погодков. Это семейство Владимира Ильича. Проповедь заканчивается молитвой.
Батюшка:
– Отныне, присно и во веки веков, аминь!
Зал:
– Аминь.
Батюшка обходит с кадилом молящихся. Они истово крестятся и кланяются. Батюшка возвращается к алтарю. Берёт в руки серебряный крест. Владимир Ильич с дароносицей становится рядом и чуть сзади. Молящиеся по одному подходят к батюшке, целуют крест, получают благословение и кладут на поднос в руках Владимира Ильича дары – деньги разного достоинства: от монет до мятых купюр. После этого солидные прихожане покидают своды церкви. Остаются люди попроще. Они толпятся в центре молельного зала – по одному в очерёдности подходят к столику и присаживаются на табурет. Стол установлен в углу зала, возле двери, ведущей в подсобное помещение. За ним заседает Владимир Ильич. За его спиной вдоль стены всё тою же шеренгой стоит его семейство. У жены в руках дипломат. По знаку мужа женщина подходит к столу, склонившись, открывает дипломат. Владимир Ильич достаёт из него стопку денежных купюр, отсчитывает нужную сумму и кладёт перед просителем. Жена с поклоном закрывает дипломат и возвращается на своё место у стены. Деньги исчезают в карманах страждущих. Процесс идёт неторопливо. Маются ждущие своей очереди. Уходят осчастливленные. Очередной проситель, путаясь в слезах и словах, начинает свой рассказ. Петраков терпеливо ждёт и подходит последним. Некоторое время они молча созерцают друг друга.