Анастасия Вежина Временный сосед

Глава 3

Анна

День второй нашего эксперимента начался в половине седьмого утра с звука, который я никогда не слышала в своей квартире в такую рань: шум воды. Настойчивый, ровный гул работающего душа за стеной.

Я открыла один глаз, уставилась в потолок и попыталась понять, где я. Ах да. Лофт. Эксперимент. Идеальный мужчина за стеной, который решил помыться именно тогда, когда нормальные люди видят десятый сон.

Обычно мое утро – это священный ритуал лени. Я просыпаюсь в районе девяти, валяюсь в постели еще полчаса, скролля ленту и сочиняя "мудрые мысли" для сторис. Потом неспешно ползу в душ, где провожу сорок минут под кипятком, смывая остатки сна и репетируя речь на вручении Оскара. Это мое время. Никто не торопит, никто не дышит в затылок.

А сейчас кто-то уже двадцать минут оккупировал МОЮ ванную, и судя по звукам, устроил там филиал Ниагарского водопада.

Я схватила телефон и постучала по стене, разделяющей мою спальню и ванную. Кулак отозвался глухой болью.

– Максим! – крикнула я хриплым со сна голосом. – Ты там утонул? Или решил смыть с себя грехи всего архитектурного сообщества?

Шум воды стих.

– Десять минут! – донесся бодрый, возмутительно свежий голос. И… он что, напевал?

Напевал! В семь утра! После получасового душа!

Я откинулась на подушку, чувствуя, как закипает раздражение. Мне нужно было в туалет, мне нужно было умыться, мне нужно было начать день, но мой график разбился о железный режим жаворонка-педанта.

Десять минут растянулись в пятнадцать. Потом послышалось жужжание. Электробритва. Серьезно? Он еще и бреется там, пока я тут танцую джигу от нетерпения?

Я не выдержала. Выползла из спальни в своем любимом халате – огромном, пушистом, нежно-розовом, в котором я похожа на зефирного монстра. В нем удобно, тепло, но сексуальности – ноль целых ноль десятых. Подкралась к двери ванной и прислушалась. Жужжание прекратилось.

– Максим? – позвала я, стараясь звучать угрожающе, хотя больше напоминала капризного ребенка.

Дверь распахнулась так резко, что я отшатнулась.

И замерла.

На пороге стоял Максим. Босиком. С белым полотенцем на бедрах – и больше ничего. Капли воды стекали по шее, по ключицам, медленно скользили вниз по широкой груди. Мышцы живота напрягались при каждом вдохе, образуя чёткий рельеф. Волосы были влажными и темными, на лице ни следа щетины.

А вокруг него облаком висел запах… о боже. Свежесть, ментол, дорогой одеколон и горячая влажная кожа.

Этот запах ударил мне в ноздри, мгновенно сбив настрой на скандал.

Я забыла, зачем стучалась. Забыла, что хотела пожаловаться на оккупацию ванной. Я просто… смотрела. На то, как капля воды медленно ползёт по его груди, огибая соски, скатывается к животу и исчезает под краем полотенца.

Господи. Я пялюсь на его торс, как подросток на первую обнажёнку.

На фото он был красивым. Но одно дело – картинка в телефоне, и совсем другое – живой мужчина в капельках воды, от которого исходит жар и этот чёртов запах.

– Доброе утро, – сказал он с легкой полуулыбкой. Его голос утром звучал ниже, с хрипотцой, от которой по спине побежали мурашки. – Ванная свободна. Извините за задержку.

Он прекрасно видел, куда направлен мой взгляд. И эта чёртова полуулыбка говорила: "Да, я в курсе, что ты залипла".

Мы стояли в узком коридоре, почти касаясь друг друга. Я – лохматая, в розовом плюше, с заспанным лицом. Он – полуголый, влажный, пахнущий как грех.

– Я… – голос предательски сел. Я прокашлялась, стараясь не смотреть ниже его подбородка. – Ты там целую вечность провёл!

– Утренние процедуры – это фундамент дня, – он сказал это совершенно серьезно, но в глазах плясали чертики.

Фундамент. Даже полуголый он говорит как прораб.

– Ясно, – я попыталась протиснуться мимо него в ванную, но коридор был узким. Моё плечо задело его руку – голую, горячую, мокрую. Разряд прошёл от точки контакта вниз, к животу. – А я… ну, у меня пик активности вечером. Творческие биоритмы, знаете ли.

– Заметно, – хмыкнул он, скользнув взглядом по моему "зефирному" наряду. – Очень… пушистый образ.

Я юркнула в ванную и захлопнула дверь, прижимаясь к ней спиной. Сердце колотилось где-то в горле.

Чёрт возьми. Я видела его фото в деловой рубашке. Я знала, что он спортивный. Но одно дело – догадываться, и совсем другое – увидеть эти плечи, этот пресс, эти руки вживую.

И почему я выгляжу как городской сумасшедший рядом с ним?

Оглядевшись, я замерла во второй раз.

Обычно после моих утренних сборов ванная выглядит как поле битвы косметической индустрии: тюбики открыты, баночки разбросаны, на зеркале брызги лака. Творческий беспорядок – моя религия.

Сейчас же здесь царила стерильная чистота. Операционная. Полотенца висели ровно, край к краю. Раковина блестела так, что больно смотреть. Никаких волос, никаких капель воды, даже тюбик с пастой лежал параллельно краю полки. Он не просто помылся – он провел зачистку территории.

Это должно было меня обрадовать. Но почему-то вызвало глухое раздражение. Словно он стер мое присутствие. Сделал пространство своим, идеально правильным и безжизненным.

"Ну погоди, – подумала я, включая воду. – Я тебе устрою хаос."

К десяти утра я привела себя в порядок (рекордные сорок минут!), нацепила "домашний" макияж (который на самом деле занимал полчаса) и вышла на кухню, готовая к подвигам.

Максим сидел за островом с ноутбуком. На носу очки в тонкой оправе (о боже, очки!), рука с чашкой кофе замерла в воздухе. Он читал что-то на экране с таким сосредоточенным видом, будто решал судьбу вселенной.

Он оделся, слава богу. Серая футболка, джинсы. Но я всё равно помнила, что под этой футболкой. И как пахла его кожа.

Сосредоточься, Анна. У тебя съёмка.

– Максим, – громко объявила я, устанавливая штатив. – Внимание! Сейчас будет происходить магия кулинарного блоггинга. Я буду готовить, говорить с камерой и, возможно, петь. Можешь работать, но не пугайся.

– Я ко всему готов, – отозвался он, не поднимая головы. – После твоего халата меня уже ничем не удивить.

– Эй! Это дизайнерская вещь!

– Дизайнер явно ненавидит человечество.

Я включила кольцевую лампу, проверила картинку на телефоне. Свет падал идеально.

– Доброе утро, мои дорогие! – защебетала я в объектив, мгновенно включая режим "Аня-лапочка". – Сегодня у нас рубрика "Завтрак для двоих". Мы будем готовить самые пушистые, самые нежные американские панкейки! Рецепт настолько прост, что справится даже… архитектор!

Максим за спиной хмыкнул, но промолчал.

Я выставила ингредиенты: мука, яйца, молоко, разрыхлитель. Всё красиво, в стеклянных мисочках. Картинка – Pinterest отдыхает.

– Начинаем с яиц. Берем два красивых яйца… – Я уверенно взяла яйцо, замахнулась над миской… и отвлеклась.

Боковым зрением я увидела, как Максим потянулся, и его футболка натянулась на спине, очерчивая мышцы. Те самые мышцы, которые я видела полчаса назад. Мокрые. Рельефные.

Рука дрогнула. Яйцо ударилось о край миски слишком сильно и взорвалось у меня в пальцах.

Желтая жижа потекла по рукам, скорлупа с веселым хрустом упала в муку.

– Упс! – я рассмеялась в камеру, чувствуя, как краснею. – Техническая неполадка! Яйцо оказалось с характером!

Пытаюсь выловить скорлупу пальцами, но она, скользкая, убегает вглубь муки. Я ковыряюсь в миске, превращая будущий завтрак в грязное месиво.

Стук клавиш за спиной прекратился.

– Анна, – спокойный голос Максима прозвучал совсем рядом. – Ты сейчас смешаешь скорлупу с тестом, и это будет хрустящий сюрприз, который никто не оценит.

Я обернулась. Он стоял у меня за плечом, сняв очки. Вблизи его глаза казались не серыми, а какими-то штормовыми.

– Я справлюсь! – фыркнула я, вытирая липкие руки салфеткой. – Это творческий процесс!

– Это не творчество, это нарушение технологии. – Он подошел к раковине, вымыл руки, вытер их насухо. – Позволь.

Он встал рядом со мной. Слишком рядом. Мое личное пространство сжалось до размеров атома. Я чувствовала тепло, исходящее от его тела, и тот самый утренний запах свежести.

– Смотри, – он взял второе яйцо. Его пальцы – длинные, уверенные – обхватили хрупкую скорлупу. Одно четкое движение о плоскую поверхность стола, и яйцо раскрылось, идеально скользнув в миску. Ни капли мимо.

– Вау, – вырвалось у меня. И это было не для камеры. – Где ты этому научился? На курсах "Идеальный мужчина"?

– Жизнь научила. Жил один пять лет. Пришлось освоить базовые навыки выживания, чтобы не умереть от гастрита.

Он взял венчик.

– Мука, – скомандовал он.

Я, как завороженная, начала сыпать муку. Он мешал. Его движения были ритмичными, сильными. Вены на предплечьях вздувались при каждом повороте венчика. Мышцы перекатывались под кожей – плавно, гипнотически.

Я поймала себя на том, что смотрю не на тесто, а на его руки. На то, как уверенно он держит миску. Как пальцы сжимают ручку венчика. Как сосредоточенно он следит за консистенцией.

И какого чёрта меня так заводят руки мужчины, взбивающего блинное тесто?

Это какой-то новый фетиш. Я влюбляюсь в руки архитектора. Помогите.

– Хватит, – сказал он. – Теперь молоко. Медленно.

Я лила молоко, он взбивал. Мы работали в каком-то странном унисоне, словно танцевали, хотя стояли на месте. Я случайно задела его локтем, и меня прошибло током. Не статическим электричеством, а чем-то другим. Живым.

Он замер. Не посмотрел на меня – но я видела, как напряглась его челюсть. Как сбился ритм.

А потом он поднял глаза – и в этом взгляде было что-то, от чего перехватило дыхание. Серые глаза потемнели, стали штормовыми. Тяжелыми.

Мы стояли слишком близко. Я видела золотистые искорки в его радужке. Видела, как дрогнули его ноздри, когда он вдохнул.

– Кажется, готово, – его голос прозвучал чуть глуше.

– Да, – прошептала я, не в силах отвести взгляд. – Готово.

Мы посмотрели друг на друга. Камера продолжала писать, лампа светила в лицо, но я забыла про них. Было только это ощущение – мы вдвоем, запах ванили и муки, и странное напряжение в воздухе, которое можно было резать ножом.

– Жарь, – сказал он и отступил на шаг, разрывая дистанцию.

Я отвернулась к плите, пытаясь унять сердцебиение. Руки дрожали, когда я наливала тесто на сковородку.

Панкейки получились идеальными. Круглыми, золотистыми, пышными. Не чета моим обычным кривым оладьям.

– Та-дам! – я торжествующе показала тарелку в камеру. – Шедевр совместного творчества! Спасибо моему ассистенту Максиму!

Максим, уже вернувшийся за ноутбук, коротко кивнул, не поднимая глаз. Но я видела, что уголки его губ дрогнули в улыбке.

Мы завтракали за столом, как нормальная семья. Я выключила основную камеру, оставив только телефон для сторис. Панкейки с кленовым сиропом таяли во рту.

– Вкусно, – признал Максим, отправляя в рот кусочек. – Не ожидал.

– Эй, я вообще-то фуд-блогер! Иногда.

– Ты блогер всего, Анна. Это меня и пугает.

Я хотела огрызнуться, но тут телефон звякнул уведомлением. Я открыла пост с видео готовки (монтаж занял пять минут, спасибо опыту). Комментарии уже лились рекой.

Сначала были сердечки. "Какие вы милые!", "Как он смотрит на тебя!", "Огонь пара!".

Но потом полезла грязь.

"Фу, какой он деревянный. Стоит как истукан."

"Аня, где ты нашла этого зануду? У него лицо, как будто он лимон съел."

"Сразу видно – альфонс. Пристроился к успешной девочке, строит из себя мачо."

"Слишком идеальный, явно актер. Не верю. Постановка."

"Смотрите, как он брезгливо смотрит на её стряпню. Беги от него, Аня!"

Улыбка сползла с моего лица. Я привыкла к хейту, у меня толстая кожа. Но эти комментарии… они были про него. Про человека, который только что спас мой завтрак. Который, несмотря на свою "деревянность", был добрее и живее большинства этих комментаторов.

Максим заметил перемену в моем настроении.

– Что там? Очередная порция восхищения моим "daddy vibes"? – усмехнулся он.

– Нет, – я попыталась перевернуть телефон, но он перехватил мою руку.

– Дай сюда.

– Не надо, Максим. Там… мусор. Интернет-тролли.

– Я хочу знать, что обо мне говорят в моем же доме.

Он забрал телефон. Я смотрела, как он читает. Лицо его не изменилось – ни один мускул не дрогнул. Только глаза стали холодными, как бетон.

– "Альфонс", – прочитал он вслух. – "Зануда". "Актер погорелого театра". Неплохо. Креативно.

– Максим, не слушай их. Это идиоты, которым нечем заняться…

– "Интересно, сколько она ему заплатила, чтобы он терпел её готовку?" – он поднял на меня взгляд. В нем была горечь. – Действительно, Анна. Сколько? Пятьсот тысяч? Это цена моего терпения?

Меня взорвало. Не знаю, что на меня нашло. Может, адреналин от утренней стычки в коридоре. Может, то электричество у плиты. Может, воспоминание о том, как он выглядел в одном полотенце.

Я выхватила у него телефон, включила запись видеосообщения и, глядя прямо в камеру, почти прокричала:

– Слушайте сюда, диванные критики! Вы видите три минуты видео и думаете, что знаете человека? Вы ни черта не знаете! Этот "зануда" сегодня утром спас мой завтрак, хотя мог бы просто посмеяться надо мной. Этот "актер" готовит лучше, чем все вы вместе взятые. И он настоящий! Он, блин, самый настоящий человек из всех, кого я встречала за последний год! Он не играет на камеру, он не пытается вам понравиться, он просто живет! И если вы этого не видите – это ваши проблемы, а не его!

Я нажала "стоп" и швырнула телефон на диван. Дыхание сбилось. Я стояла посреди кухни, злая, растрепанная, готовая убивать за этого "деревянного" архитектора.

Максим смотрел на меня. Впервые за три дня в его взгляде не было ни иронии, ни снисхождения. Он смотрел на меня так, словно увидел впервые.

– Ты… защищала меня? – тихо спросил он.

– Да! – рявкнула я. – Потому что они неправы! Ты не такой!

– А какой я?

Вопрос повис в воздухе. Я посмотрела на него – на его руки, которые только что взбивали тесто, на его серьезное лицо, на напряженные плечи.

– Ты… – я сглотнула. – Ты человек, который убирает ванную до блеска. Который делает идеальные панкейки. И который пахнет так, что у меня кружится голова.

Последние слова вырвались шепотом, против моей воли.

Тишина стала звенящей.

Максим медленно встал. Подошел ко мне. Остановился в шаге.

Я подняла голову, задрав подбородок, чтобы смотреть ему в глаза. Мы стояли слишком близко. Я чувствовала тепло его тела. Видела, как вздымается его грудь при вдохе.

Его взгляд скользнул к моим губам. Задержался там на секунду – всего одну, но я её почувствовала всем телом. Жар разлился по щекам, опустился ниже.

Он протянул руку – я замерла, не дыша – и его пальцы на мгновение коснулись моего запястья. Лёгкое прикосновение, почти невесомое.

Но достаточное, чтобы по коже побежали мурашки.

А потом он взял тарелку с остатками панкейков, стоявшую на столе рядом со мной.

– Спасибо, – сказал он тихо. Голос был мягким, почти бархатным. – За то, что была настоящей.

Я заметила, как дрогнули его пальцы, когда он брал тарелку. Как напряглась челюсть. Как он отвернулся чуть резче, чем нужно.

Он чувствовал то же самое. И старался это скрыть.

– Я помою посуду, – сказал он, направляясь к раковине. – А тебе, наверное, нужно ответить подписчикам.

Он отвернулся, включил воду. Я стояла и смотрела на его спину, чувствуя, как внутри все дрожит. Я защищала его. Я орала на своих любимых подписчиков ради него.