Анастасия Сагран
Осенний дом
– Есть такое.
– Тони, ты видел его кровь? Кровь своего сына?
– Да, серебра в ней хватает.
– Это придаёт уверенности, – кивнул-пошутил Сильвертон. – Итак, если мы примем его в семью, как правильно отметил Тони, он станет самой лёгкой добычей для врагов. Потому мы, естественно, объясним ему риск, и он будет вправе отказаться. Оливия знала, на что идёт, выходя за меня, но у неё хватило мужества принять жизнь под угрозой мести перевёртышей. Таким образом, быть членами клана Сильверстоунов могут быть только сильные духом разумные, не зависимо от цвета и состава крови.
Герцог взглянул на Моргану и продолжил:
– Далее, в защите Клервинда от нападений извне нечистокровный потомок Сильверстоуна, – герцог еле заметно кивнул в сторону Сапфира, древнейшего из древнейших известных крылатых, – участвует безусловно. Но только в том случае, если он способен к призыву крыльев и меча. В противном случае, будет допустимо пройти обучение и поступить на службу в тот род иррегулярных войск, который подойдёт ему лучше всего с учётом способностей. Ни один взрослый мужчина клана никогда не сидел, и не будет сидеть в убежище во время нападения извне – это аксиома.
– А Брайан? – спросила Мелисса.
Она родилась за восемь лет до конца долгой войны крылатых и фитов против перевёртышей и людей. В то время Брайан носил сан кардинала церкви и соблюдал все полагающиеся обеты.
– Когда он служил Единому, то, насколько мне известно, делал это на поверхности, не прячась от перевёртышей… Как ты, кстати, выжил вообще? – вдруг спросил герцог своего сына.
Глаза Брайан отвёл, вспоминая времена войны, за всё время которой только однажды сорвался и призвал меч.
– Убивать наш орден запрещал, но втащить в морду потенциально угрожающим нашему служению.... да во имя всего светлого, вовсе не возбранялось. А как? Увернулся – ударил, увернулся – ударил. Сильнее. Кулак исцелил и опять: увернулся – ударил, увернулся – ударил. Всё.
Герцог в который раз проглотил ругательство. Но затем сделал вывод и продолжил:
– Отлично. А в том случае, если твой, Тони, сын, не согласен с нашей традицией и при этом не мечтает заточить себя в монастыре веков на десять-двадцать, он не имеет права наследовать тебе. Ни в коем случае.
– Вообще никак? – поразилась Мелисса.
– Вообще. Никак. Сапфир и Даймонд могут опять улечься спать тысячелетий так на пять, а мы все можем умереть, если Классик, Ли и Адмор плюнут на империю и решат выместить зло на нас. И в этом случае слабак и трус будет называться принцем Сильверстоуном?! Либо будь силён телом и духом, будь бесстрашен, и имей титул, земли и права наследовать принцу и советовать императору, либо оставайся шелухой.
– Но если он получеловек, то ему может быть свойственно бояться, – спорила Мелисса. – Для некрылатых это нормально.
– Я знал абсолютно бесстрашных чистокровных людей, которым вовсе не сулили безбедную жизнь и почёт за их храбрость. Перевёртыши и фиты? Они спасаются бегством? Бывает, но не так уж часто. Ты понял, Тони, что требуется сказать сыну? Но если даже он откажется, то всё равно привези его. Мы должны увидеть его и познакомиться с ним. Почему ты не говорил о нём раньше? Из-за Чайны Циан?
– Из-за договорённости с его матерью. Она что-то слышала о врагах нашего клана, и, само собой, ей не хотелось потерять сына слишком скоро.
– А сам как думаешь? Он согласится принять имя?
– Практически уверен, что нет.
– Почему?
– Любовь к актрисам, – с небольшим сарказмом начал Тони. – Она, оказывается, передаётся по наследству. Только, в отличие от меня, прикрывающегося владением театра, Дэниел притворяется актёром. Лет с одиннадцати. А за актрисами увивался вообще лет с семи. Такая сильная любовь…
– Так он…
– …Предпочтёт голодать на подмостках.
– Предложи ему… – начал Сапфир и осёкся. Набрал воздуха в грудь и продолжил: – Проспонсируй нечто вроде экспериментального театра. Дэниел играет на сцене уже большую часть жизни. Восторги поклонниц наверняка уже успел собрать и насладиться ими. Но он серьёзный парень. Значит, ремесло он более или менее освоил, и точно захочет заниматься чистым искусством. Внешность у него скорее человеческая, потому первое время никто не будет соотносить его с кланом. Когда правда раскроется, он уже будет неплохо владеть мечом и сможет сам защитить своё увлечение. Немного позлословят, что он пошёл в Роджера и сцена нужна ему для обольщения, но на этом – всё. Он сумеет и себя отстоять, и имя не уронить. Что касается военного призвания, то… крыльев у него не будет никогда. Меч призвать сможет, если Даймонд с ним поработает. У него способности к математике, так что наземная артиллерия. А в будущем появятся новые подразделения войск, и кое-что подойдёт именно ему.
– Вот и хорошо, – помолчав, сказал герцог.
– Дэниел ангелоподобное, нежное существо, – добавил Сапфир. – Его невозможно не любить. Вот увидишь, Ричард. Тебе будет плевать на его увлечение сценой и на то, что он недостаточно крепок. А что на счёт его некоторой… схожести с Роджером, так ты перестанешь замечать её, когда пройдёт немного времени.
– Что ты имеешь в виду под схожестью? – насторожился однако герцог. – Что ещё?
– Что-то неуловимое передалось ему. Может, потому любовные сцены в его исполнении будут так хороши. Леди будут с ума сходить.
И Сапфир немного смущённо улыбнулся.
– Тони, привези его, – сказал ясновидящий. – Как можно скорее.
6.5.34. – Шестой день пятого лунного периода тридцать четвёртого года эпохи Террора Сапфира.
Кира Масс спокойно шла по хорошо выметенной улице. Её крохотный коттедж находился в двадцати минутах ходьбы за Педделстоксом. Она возвращалась домой, сделав почти все нужные покупки в магазинчике, в котором работала её старшая дочь, Кэрри.
Показалась крыша швейной мастерской – там работает Джина. Младше Кэрри всего на два года. "Зайду, оставлю ей перекусить", – решила Кира, но тут же передумала: – "Нет, она будет ругать на меня за то, что опять отвлекаю всех".
Так, Кира шла дальше, и наконец, поравнялась с единственной гостиницей в городе – небольшим трёхэтажным зданием, зажатым между похожими каменными домами – сегодня там в посетителях не нуждались, потому что номера наверняка уже забиты до отказа. В театре давали "Забытый цветок" и обеспеченные дамы с округи приезжали, что бы посмотреть на сына Киры, её младшего ребёнка, исполняющего главную роль. В такие дни женщина испытывала особенную гордость. И улыбалась отнюдь не со зла, когда слышала, что какие-то леди перессорились из-за мест в гостинице или театре. Ребёнок вырос в очень привлекательного мужчину.
Вот и теперь возле гостиницы царило оживление, обещающее превратиться в гвалт. Но посреди лошадей, богатых леди и прислуги, высился чей-то холёной внешности широкоплечий муж, слишком хорошо одетый для провинции. И его отчётливо-знакомый разворот плеч испугал Киру – сделал её шаг скорым, заставил опустить голову. Вдруг увидит, вспомнит, будет несдержан? Слухи испортят Дэниелу жизнь.
Но тут внимательный слух Киры уловил голос мужчины, и сердце мгновенно отпустила хватка страха. Это же граф Эшберн! Он выглядит более… более… элегантным, когда бы то ни было. Но его манеру разговаривать, то насмешливо, то язвительно, не так-то просто подделать. Впрочем, у Дэниела с детства это отлично получалось. Может, с того и началось увлечение мальчика игрой – с попыток изобразить собственного весьма харизматичного отца.
Кира остановилась и принялась любоваться мужчиной, который подарил ей Дэниела. Крылатые, конечно, все хороши собой, но потомки принцев всегда выделяются из толпы. Кроме того, они внимательнее прочих, у них так обострено восприятие, так сильны инстинкты, что сразу почувствовать чей-то взгляд в толпе для них не составляет труда. Таков был и Эшберн из Сильверстоунов. Он обернулся и бросил взгляд именно в то место, где стояла Кира.
– Я затылком почувствовал тепло, – с улыбкой рассказал он, когда подошёл, подведя за собой ухоженного жеребца, стоившего, пожалуй, столько же, сколько вся гостиница. – Вы знаете, что вашими взглядами вполне можно подогревать остывший ужин?
Кира только посмеялась. Никогда не могла вести разговор с отцом Дэниела на равных. Чаще отвечала односложно или краснела и стеснялась. Иногда просто не была уверена в том, не пытается ли он её задеть или пристыдить за что-то.
– Идёмте, в гостинице сегодня мест не будет.
– Как скажете. А куда идём?
– Переночуете у Дольгеров.
– Это у тех, которые из всех слов на крылофитском выучили только "ваша светлость"?
– Вас не устраивает?
– Ну что вы, за ними так интересно наблюдать! Старшенькая Дольгеров здорово роняет тарелки и чашки. В последний мой приезд её матушка уже не стала поручать ей накрывать на стол – предпочла сама всё сделать.
– Мика вышла замуж за парня из деревни. Сегодня её не будет.
– Отец семейства вздохнёт с облегчением. Кира… когда я услышу о вашей свадьбе?
– Я… не знаю. И… я не уверена, что мне это нужно.
– Всегда думал, что свадьба – счастливое событие, предваряющее полную приятных моментов жизнь. Счастья и приятных моментов нужно каждому. Разве не так?
– Наверное, вы правы.
– Я? Прав. Но, может, я, Дэниел и дочери – мы все, только мешаем вам оглядеться вокруг? Я и Дэниел наверняка отпугиваем от вас кавалеров.
– Подождите, – Кира замерла от недоброго предчувствия. – Вы хотите забрать Дэниела?
Его светлость стал серьёзнее.
– Ясновидящий предсказал ему лучшее будущее. Он сможет принять титул виконта, и при этом будет заниматься тем, что ему нравится. Он проживёт долгую жизнь, независимо от настроений в столице. Сможет обзавестись достойными друзьями и познакомить с ними сестёр.
– Принц Сильверстоун предсказал это? То есть…
– Да.
– Что вы… говорите! А как же… его родство со мной? Кто-нибудь обязательно вспомнит Ночь Багровых Лепестков и… меня подле вас…
– Мне приписывают бесчисленные связи с актрисами. Никто и не вспомнит о вас.
– Но если вам зададут прямой вопрос, крылатые увидят ложь.
– Ничто не помешает мне отшутиться, Кира. По всему Дэниелу и так крупными буквами писано, что он рождён вне брака. А как и от кого – не имеет особого значения. Всё, что он услышит от кого-либо, это намёк на то, что его отец такой же, как и его дед – соблазнитель, повеса, двинутый на холодных женщинах себялюбец… и та ещё хитрая рожа.
– Но… – Кира поморщилась, и спрятала лицо в ладонях. – Это ужасно.
– Отпустить его к богатству и большему количеству почитательниц?
– Отпустить. Да. Но… не только. В Ньоне опасно. Вы прекрасно знаете это. Я однажды видела слепки с восстания перевёртышей. Драконы…
– У нас есть ясновидящий. Его дар невероятен. Он любит нас, своих потомков, и вполне готов немного переписать историю империи ради сохранения наших жизней. И если он предсказал долгую жизнь Дэниелу, то так и будет.
Кира смотрела, задрав голову, в зеленовато-голубые глаза его светлости. Такой тёплый, приятный, человечески естественный цвет. Обладателю таких глаз нельзя не верить всецело. Крылатым вообще принято верить больше, чем другим разумным.
– Дэниел сейчас дома, – вздохнула она.
– Если вы не против, я бы хотел обсудить с ним всё немедленно.
– Не стоит. Вечером на него будет смотреть множество приезжих, ему нельзя быть… рассредоточенным.
– Хорошо, тогда я подвезу вас до дома, поприветствую его и навещу милых Дольгеров. Не желаете посмотреть на их выпученные глаза вместе? Они всегда мне так удивляются…
– А, нет, но, конечно… только… я сама доберусь до…
Его светлость выслушал её возражения, затем как обычно высмеял, и, рассказывая небылицы, помог взобраться на луку седла перед собой, не позволив выронить ничего из покупок. Кира вдохнула запах отца Дэниела, почувствовала его прикосновения и близость. Сердце сошло с ума, голова словно в тумане. В который раз она чуть не до слёз позавидовала жене графа – вот уж кто счастливица.
Посмеиваясь, они добрались до коттеджа, розово-зелёного и благоухающего до самой крыши, благодаря распустившейся стенной вьюшке. Клумбы почти горели от алых, оранжевых и жёлтых тонколепестковых.
– Через пару лет в этом цветнике будет невозможно найти сам дом, – пожаловался его светлость. – Придётся надстроить этаж. Хотя, чую, и это временная мера.
– Трёхэтажный коттедж для простых женщин?
– Четырёхэтажный коттедж для простых женщин? Башня для простых женщин? Всё зависит только от той высоты, на которую может взобраться вьюшка. Планирую соревноваться с ней и выиграть.
– Не-ет, – простонала Кира с улыбкой.
– Конечно – нет. Вы будете так милы, что избавите нас всех от этого ужаса, переселившись вместе с Кэрри и Джиной в имение Дэниела, когда он обустроит его.
– Что? Я? И Кэрри?..
Дверь коттеджа отворилась. Дэниел вышел на порог.
– Я услышал… отец!
Двое почти одинаково обрадованных мужчин столкнулись в объятиях. Дэниел, всё-таки, ужасно похож на его светлость. Увидев их двоих рядом, ещё двадцать пять лет назад, местные всё сразу правильно поняли. Но Кира была рада тому, что Дэниел не только не стал вторым Энтони Эшберном, но и чем-то определённо сильно отличается от него. Его светлость выше ростом, заметно тоньше в талии и шире в плечах, волосы тёмные, а не золотистые, как у Дэни; черты, цвет кожи и выражение лица сына несколько теплее и в целом приятнее, чем у отца. От графа иногда веет неприкрытым аристократизмом, хотя он никогда не производил впечатления чопорного, высокомерного и скованного положением разумного, в нём небрежность удивительно сочетается с изяществом и лёгкостью. А Дэниел простоват, зато очень, очень, очень мил. Рядом со своим титулованным родителем он кажется особенно полным жизни. Все очень любят Дэниела, поклонницы прикипают к нему всем сердцем. Граф же способен вызвать какие угодно чувства и эмоции: зависть, желание, страх, вину, смущение, восхищение и благодарность, но не любовь и искреннее доверие – нет, вот этого, всё же, так и не случилось.
Кира очнулась от собственных мыслей, когда Дэниел и его отец уже вовсю обсуждали жизнь в Ньоне. Она хотела напомнить его светлости о договорённости не забивать голову сына до завтра, но…
– А как ко мне отнесётся твоя жена? – серьёзно спросил Дэниел. Он ещё не сказал "да", делал долгие паузы и размышлял.
И его светлость задумался над ответом и нахмурился. Что удивительно и необычно для него.
– Ты говорил, что она крайне сдержанная женщина, – обеспокоенно начала Кира. – Думаешь, она всё-таки попытается…
– Нет, – резко сказал граф. – Мы подошли к разводу. Она уже не живёт в Нью-Лайте.
– Из-за меня?.. – изумился Дэниел.
– Из-за своего происхождения. И желания стать эрцеллет-принцессой Адморской, полагаю. Ей глубоко безразличен сам факт существования у меня внебрачного сына.
– Мне жаль, – прошептала Кира, коснувшись рукава графа. – Я была уверена, что она обожает вас.
Граф растянул губы в улыбке, посмотрев Кире в глаза:
– И потому Дэниел особенно нужен мне.
Она должна была бы в тот момент подумать о том, что Дэниел, позволив своему отцу проявить о себе заботу, исцелит рану, нанесённую холодной женщиной. Но в голове лишь осела уверенность в том, что Энтони Эшберн действительно не умеет вызывать любви к себе. Даже у тех женщин, которых, израненных и всеми оставленных, со всей заботой и внимательностью, выхаживал годами. Та женщина-перевёртыш была ослеплена в конце войны, и принц-отец отрёкся от неё, не пожелав выкупить из плена. И граф женился на увечной даме. Да, эту романтическую историю частенько рассказывали в Ньоне раньше, вызывая мечтательность и с десяток вздохов у каждой слушательницы.
Кира же своей историей гордиться не могла и рассказывать её не стала бы. Тогда, в Коллуэе, она оказалась в ряду проституток только потому, что больше никак не могла заработать и накормить двух дочерей. Семья умершего мужа проявила бессердечие, след уехавших во время эвакуации родителей совсем потерялся, а других родственников Кира найти не смогла. Совсем молодая, глупая, растерянная и больная, она наверняка погибла бы и погубила бы дочерей. Но благодаря своей случайной беременности от его светлости, благодаря его заботе и щедрости, она смогла не только выжить, но и вырастить своих девочек, и заставить их навсегда забыть послевоенный голод, слёзы и ночёвки в крохотных каморках. Граф Эшберн всегда будет спасителем для Киры, Кэрри и Джины. Но благодарность, какой бы огромной она ни была – ни разу не отозвалась в ней настоящей любовью. Почему же так, интересно?
Вечером, в театре, на графа как всегда обращают много внимания – он очень заметен. Хорошо ещё, что здесь, глубоко в провинции, никто не слышал чёткого описания внешности Сильверстоунов. А если и слышали, то даже не подумали бы, что член одного из самых знаменитых кланов империи может оказаться так близко. Но… Леди стреляют глазками, ёрзают, оценивают и прикидывают, как можно завязать знакомство. Его светлость прекрасно знает, какое впечатление производит. Ему немного весело и его глаза блестят. Однако он полон собственного достоинства и специально держится так, что бы решилась атаковать далеко не каждая и не ради пустяков. Сказал, что разводится, но внешней неприступности не лишился, а значит, ещё ни и о ком, кроме своей жены, думать не хочет.
– Эй, плачь уже! Я не за молчание деньги платил! – отчётливо потребовал кто-то из зала.
Сцена требовала напряжённой, сосредоточенной игры. Если Дэниел сейчас отвлечётся, будет плохо.
– Правильно! Слезу пусти! – какой-то другой мужчина-человек метнул в Дэниела коркой хлеба.
В такие моменты Кира всегда испытывала мучительный стыд за принадлежность к виду людей. Так отвратительно могли поступать только перевёртыши и люди.
И всё же это случилось – Дэни поднял глаза и посмотрел на тех двоих. Леди, замершие было, начали вслух возмущаться. Это же оскорбление их любимца. Другие мужчины зароптали ещё громче, уговаривая дам уйти, и вернуться, когда будет играть кто-то менее женоподобный или бесталанный. Но Дэни – несомненно хороший актёр. Просто он… женщины слишком млеют от его образа в полной сантиментов пьесе, и их мужчинам именно это и не нравится. Раньше доходило даже до того, что ревнивые мужья подкарауливали Дэниела по вечерам, чтобы испортить ему лицо. Чистокровный человек из всех этих переделок так легко не смог бы выбраться. Но сейчас катастрофа может произойти прямо в зрительном зале. Кира ощутила, как кровь отливает от её щёк. Хорошо, что Кэрри и Джина не пришли.
– Милейший, это вам не ресторан, – Эшберн встал, сделал несколько шагов, протянул руку и за ухо поднял одного из крикунов. – Как вам в голову пришло есть в храме искусства? Вы бы ещё на выезд императора сырную похлёбку принесли.
Кто-то похихикал, кто-то нет, а, тем не менее, Дэни едва улыбнулся, все стихли, и, когда краснеющий господин получил обратно за пазуху принесённую еду в салфетке и был вытащен за двери, представление вполне успешно продолжилось.
Ночь освежала. Но откуда-то взялась морось. Все зрители уже разошлись-разъехались, и только Кира с его светлостью поджидали Дэниела.
– Меня сейчас вырвет, – простонал Дэниел, выйдя на улицу и опускаясь на ступеньки лестницы служебного хода.
Он позволил своей реакции на произошедшее проявиться только сейчас.
– Дыши глубже, – посоветовал граф. – Ты уверен, что хочешь играть для таких? Они есть везде. В театрах Ньона не бросаются объедками, но сорвать спектакль тоже вполне могут. Просто так. Идиотской забавы ради. Одну нашу актрису специально доводили до истерики два раза подряд. С тех пор я держу наёмников среди зрителей.
– Без разницы, – выдавил Дэниел. – Я просто… хочу играть. Больше, лучше, сильнее. Даже не важно… для кого. Эмоции, в целом, у преступников и праведников, у людей и крылатых, одни и те же. А те двое просто придурки. Пара на сотню всегда найдётся – ничего не поделаешь.
– Может… – Кира помедлила, – может, домой пойдём?
Дэниел кивнул и спустился к матери. Она подняла руки к его лицу и, погладив щёки и поцеловав, сказала:
– Ты вспотел. Волосы ещё не совсем высохли.
– Да, – отстранённо отозвался Дэниел.
– Старался очень, я видела.
– Да.
– Это так тяжело?
– Это… бывает тяжело. Я опустошён. Хочу… отдохнуть. Разбуди меня завтра на рассвете. Надо заканчивать с этим местом. Я не научу их уважать театр, оставаясь тем же.
– Отлично, – спокойно произнёс его светлость.
Через три недели Кира уже прощалась с сыном.
– Пиши каждый день, – морщась от подступающих слёз, просила Кэрри.
Джина, тряхнув тёмными, рыжевато-каштановыми кудрями, приникла к брату, сжав в кулачках ворот его рубашки:
– Пиши сразу нам всем, чтобы сберечь время. Мы будем читать вслух вечерами.
– Я лучше книг пришлю, – улыбнулся Дэни.
– Не шути! – Кэрри ощутимо тыкнула брата пальцем в плечо. – Пиши обязательно. В Ньоне так опасно. Вдруг ты попадёшь в неприятности, а мы даже знать не будем?
Дэниел ничего не ответил, мягко улыбнулся, расцеловал сестёр и мать, и влез в экипаж отца. Для мальчика начиналась новая жизнь.
24.5.34. – Двадцать четвёртый день пятого лунного периода тридцать четвёртого года эпохи Террора Сапфира.
Дэниел смотрел в окно экипажа почти безотрывно. Внимательно смотрел, старался подметить как можно больше. Ньон. Огромное скопление чистокровных и полукровок, богатых и бедных, слабых и сильных перевёртышей, крылатых, фитов и людей. Отец не мешал разговорами. Хозяин четырёх театров, он неплохо знал, как важна для актёра наблюдательность, способность видеть детали и общую картину.
– Всё-таки… постарайся быть предельно учтивым, – нарушил молчание отец. – Твой прадед вспыльчив. Но это даже ерунда, если он разозлится. Лучше побойся обидеть герцогиню. Эта женщина слишком много сделала для нашего клана.
– Хорошо. Но знаешь… слово "клан" ты произносишь как-то… с нагрузкой. Заметно.
– Носить имя наследника Сапфира… это нагружает. Дополнительной ответственностью.
– Я узнаю его, Сапфира? А главу клана? Слышал, большинство Сильверстоунов на одно лицо.
– Ну, нет. Спутать можно только Сапфира и Джереми, и только в сумерках, спьяну, на расстоянии ближе, чем на вытянутую руку. Они синхронно забывают о стрижке и расчёсках, так что у обоих на голове нечто вроде "я только проснулся" или "зачем сушить волосы после ванны".
– Джереми – это тот твой родной брат, который служит в космофлоте?
– Да, но он приезжает во дворец всего пару раз в год.
– Дворец уже близко?
– Да.
– Я обязательно всех перепутаю.
– Тогда… посмеёмся.
– Смейся над чем-нибудь другим! – с лёгким возмущением возразил Дэниел, но тут же взял себя в руки: – Назови мне какие-нибудь яркие, заметные черты каждого. И кто кем кому приходится.
– Да это не важно. Трое из Си – члены принсипата, принцы империи, но им обычно ни до чего – хмыкнут и пройдут мимо. А вот главу клана знать важно. Ричард Сильвертон – в прошлом предводитель крылатых на всём Клервинде. У него строгий, серьёзный вид, и серые, слегка светящиеся, переливающиеся, будто жидкий металл, глаза. Злить его нельзя. Его жена – герцогиня Сильвертон, Оливия. Самая большая драгоценность дворца. Я повторяюсь? Но её, впрочем, не так-то просто задеть. Она идеальная женщина – понимающая и добрая. У них дочь, Мелисса, моя тётушка. Сводная, получается. Мать и дочь очень похожи, но дочь часто ведёт себя хуже избалованной принцессы крови, а мать – самое тактичное существо на планете. Она – та, кто может, с небольшой долей вероятности, спасти любого Сильверстоуна от оплеухи главы клана. Твоего деда, Роджера Кардифа, Оливия однажды спасла от смерти. Сильвертон его чуть не прикончил.
– Подожди. Правильно ли я понял? Герцог чуть не убил своего родного сына и наследника? Всерьёз?
– Да, – легко сказал крылатый папочка.
– Поворачиваем обратно, – порывисто выпалил Дэниел. – Ни к чему мне эти проблемы.
Отец только рассмеялся.
– Сомневаюсь, что ты заставишь герцога так же стесняться родства с тобой, как с моим отцом.
– Я актёр, – напомнил Дэниел.
– Тогда да, вполне возможно, – с притворной серьёзностью согласился Энтони Эшберн. – Мы почти прибыли. Самый большой дворец справа – твой новый дом.
Над трёх-четырёхэтажными домами выплыл огромный белоснежный, золотистый в лучах солнца и голубоватый в тени, дворец. Половина Педделстокса могла бы с лёгкостью спрятаться внутри так называемого Нью-Лайта.
Во рту пересохло. Дэниел клацнул зубами и сглотнул.
– Убить вас за такой дворец никому не хочется? – тихо поинтересовался он.
– Помилуй, дорогой. Это пока ещё просто большая белёная хижина, и она даже не вполне достойна укрывать разом главнокомандующего поднебесными войсками, а так же ясновидящего, и красивейшего мужчину империи – трёх членов принсипата, а ещё и герцога, тысячу лет исполнявшего обязанности предводителя крылатых. И я опять повторяюсь.
– Ха… – начал Дэниел, но не смог продолжить, потому что экипаж подъехал ближе, и у нового жильца появилась возможность разглядеть "хижину" лучше.
Обёрнутый рядами кружева лоджий и галерей, словно едва удерживающих взвившиеся и заледеневшие пенные волны изукрашенных парапетами куполов, ажурных карнизов и балконов, Нью-Лайт всё рос из-за домов. Иногда становились видны внушительных размеров зелёные кристаллы оранжерей, неожиданно суровые глухие стены, составленные из гигантских полуколонн, грандиозных размеров витражи из стекла всех возможных оттенков синего и многие ряды высоких окон.
– А как это всё… – и Дэниел снова не смог закончить.
Экипаж нырнул под сень высоких цветущих деревьев, проехал через парк и оказался у парадного подъезда, с обеих сторон от которого высоко били фонтаны.
Здесь было тихо, спокойно, шумели только листья и вода, а незнакомые своими голосами птицы, едва экипаж остановился, запели так беспечно, будто вокруг не столица империи, а отдалённый заповедник. Лестница к явно крепким дверям не была высокой – всего пять ступенек. А внутри – короткая аркада и зал с прозрачным потолком. Из окон виднелись далеко расходящиеся влево и вправо крытые галереи.
– Как это всё защищается при нападении перевёртышей? – наконец договорил Дэниел. – Все значительные старые постройки плотно утыканы шипами по всей поверхности стен и крыш. А здесь почти… приглашение.
– У-у-у… Да ты больше Сильверстоун, чем я, – загадочно протянул его светлость Эшберн и прошагал вперёд.
Дэниел пошёл за ним и попал в высокий, большой прохладный зал с такой же стеклянной крышей, но уже явно защищённым двумя решётками.
– Парадный подъезд нужен для красоты… и обмана, – начал объяснять отец. – Он маскирует архитектурные элементы, призванные снизить нагрузку на опоры. Вот одна из них, – Эшберн указал на немного выступающую часть левой стены. – Справа такая же. Толщина их… шесть шагов минимум. Просвета в этих стенах не будет ещё шагов тридцать. Это довольно опасное место как для защитников, так и для атакующих. То стекло сверху… едва разобьётся, как сработает рычаг, выдвигающий лезвия. Желающих проникнуть во дворец так просто… разрежет будто ножницами. Вообще… план дворца и его оборонительные системы изучать увлекательно и долго. Давай не сегодня. Ты должен знать только то, что в этой стороне находятся апартаменты Сапфира. Немного вглубь дворца, правее и выше, чем мы сейчас. Высокие потолки, лабиринт очень длинных, иногда узких, одинаковых коридоров и полная тишина означает, что ты забрёл на территорию ясновидящего и не найдёшь вокруг никого, кто бы помог выбраться. Но это, возможно, самое безопасное место на всей планете, и в трудные времена оно вполне может укрыть не менее двух тысяч разумных.
– Серьёзно?
– Да, вот здесь, справа, – граф похлопал по стене ладонью и ускорил шаг. – До действительно обитаемой части Нью-Лайта ещё идти и идти.
– А слева что?
– Приёмные, гостиные и залы для визитов высокопоставленных и… опасных господ. Они созданы в таком порядке и виде, чтобы этих самых гостей можно было захлопнуть наглухо и раздавить. Но эта мера припасена только для врагов клана, как ты понимаешь. Древнейшие прямо-таки готовы к абсолютно любому сценарию. В какой-то момент тебе покажется, что Сильверстоунам не нужны внешние враги – мы в любой момент готовы убить друг друга и без особенных на то причин. И мы действительно часто колотим друг друга. Но почти половина всех случаев – отработка защиты дворца и каких-либо других ситуаций. Дворец для нас скорее тренировочный полигон и напоминание о том, кто наши враги, союзники и родственники. Побывав в домах других богатеньких господ Ньона и сравнив увиденное, ты быстро поймёшь, что мы далеко не из тех аристократов, которые имеют время, деньги и возможность коллекционировать, к примеру, хрустальные графинчики. Нью-Лайт построен не для концентрации богатств клана. Здесь этого никогда не будет.
Дэниел проследил за рукой отца. Тот показал на словно разбитую огромным тараном стену.
– Это следы недавней драки Сапфира и герцога, – услышал Дэниел. – Но, конечно, твоей головой никто разбивать камень не будет. Ты получеловек, так что твоя судьба – стекло и дерево.
– Вы не семья. Вы – секта помешанных на силе.
– Этому есть причины – раз. И мы всё-таки настоящая семья – два. Ты скоро почувствуешь это.
Дворец изнутри, по пути следования, выглядел нарядно, но не так, как ожидал Дэниел. Здесь должно бы висеть куда больше картин, должно бы стоять больше мебели, но со всем этим оказалось крайне, крайне напряжённо, и в обилии имелись разве что гигантские портьеры, занавешивающие стены даже в самую большую их высоту и неведомых типов растения в кадках.
Внезапно они вышли в небольшой внутренний дворик. Солнце бросало клетчатую тень на левую часть пруда в центре, мозаичный пол и тяжеловесную каменную колоннаду, поддерживающую более лёгкую, воздушную конструкцию второго этажа, прикрывающего значительную часть патио от дождя и с помощью скатов должно быть направляющего дождевые потоки в середину небольшого водоёма.
– Это центр дворца, – пояснил отец. – Под землёй нет дополнительных комнат и убежищ, а вокруг нет никаких значимых помещений, никаких спален или мест, где может храниться хоть что-то важное. Чужаки обычно не знают куда бить, и целят в сердце. Захватив корабли нашего космофлота, враги так же будут наводить орудия примерно сюда. И здесь, в сердце Нью-Лайта потому… плавает рыбка.
Дэниел молчал некоторое время, прежде чем с горечью высказался:
– Нужна была куча денег, наверное, только для того, чтобы построить это фактически бесполезное место.
– Не так уж… Здесь много необработанного камня и дерева, – излишне легко отозвался Эшберн. – Крыши, опоры и ловушки при них, однако, точно не муляж. Сапфир очень хочет, чтобы мы выжили. Кто мы такие, чтобы не уважать его желание?
– И никто снаружи не знает, что почти всё это место – сплошь лабиринт из пустых обманок и ловушек?
