Анастасия Сагран
Царство лжи Берилл

Глава 2. Миллион поцелуев

– Покажите мне всё, что вас заботит, – продолжая, пояснил Шон Грэм. – Расскажите всё, о чём думаете. Я смогу выделить то, что использую как клещи, чтобы выдрать вас из мыслей принца Ханта. Я сделаю вас полностью неприемлемой для него.

– Не понимаю.

– Скажите, к примеру, что боитесь его. Ах, да. Крылатые не испытывают страха.

Шон Грэм развернулся и прошёл ближе к широкой постели, предназначающейся Берилл. Взглянул на неё и пошёл в другой конец комнаты, туда, где стояли резные, словно увитые листьями и цветами, пара кресел и столик.

– Присядьте, – попросил он.

Берилл подошла и села, не отрывая глаз от герцога. Кроме красоты он отличился ещё и редкой грацией. Она видела, как двигаются перевёртыши. Их верхние и нижние конечности менее подчинены корпусу и менее едины в движении, но, несомненно, более тяжелы. У крылатых особенные продольные мышцы спины, шеи, груди и живота совершенно не выделялись, но не позволяли им сгибаться, сутулиться, пожимать плечами и вытягиваться с лёгкостью, а потому все иные казались немного… неудачно разболтанными. Герцог Грэм двигался ненарочито, более других живо и плавно, но очень эргономично, что не делало его похожим на шарнирную куклу.

Стало интересно, что преподнесёт этот мужчина в следующую свечу.

Он сел, далеко отставив своё кресло от стола, но не стал вглядываться в её лицо. Смотрел куда угодно, но не на неё.

– Знаю, что ваша семья не будет стараться вызволить вас. Они не придут. Но станут ли они отправлять вас сюда насильно, если вы вдруг вернётесь? – спросил Шон Грэм.

– Нет. Не думаю. Мой брат, как бы он ни хотел однажды лицезреть племянников, не допустит, чтобы Сапфир своей рукой или словом заставлял меня.

– Дело ведь не в том, чтобы заставлять или не заставлять, а в том, что Хант – перевёртыш, так?

Берилл нахмурилась. Война между Севером и Югом, закончившаяся в 220-м, по сути, была войной между перевёртышами и крылатыми. Современные законы запрещают любые разговоры, констатирующие оставшуюся ненависть, воспоминания о несведённых счётах. Так, даже в принсипате сотрудничали, не поворачиваясь, правда, друг к другу спинами, принц-перевёртыш Ретт Адмор и умертвивший его брата один из Сильверстоунов, крылатый принц Даймонд Лайт, сын Сапфира. Шон Грэм подставляется под удар, начиная подобный разговор. Демонстрирует уровень доверия?

– Скажите правду, и я отплачу вам не меньшей откровенностью, – настаивал герцог.

– Я бы не хотела говорить такую правду. Скажу то, что есть: герцог Сильвертон не приветствует браков между существами, с трудом понимающими побуждения друг друга. Союзы принца Дарка – все неудачные, а явление эскортесс, пусть даже Красивейшей и разумнейшей из всех… скажем так, не поспособствовало спокойствию в гнезде клана. Что касается того, что бы заставлять… никто и никогда ещё не пытался заставить меня ощутить свою власть надо мной. Исключая сегодняшний случай вопиющей выходки Ханта. И я шокирована.

Герцог Грэм улыбнулся и, снова скрестив руки на груди, отвернулся и стал смотреть перед собой:

– Ну, хорошо, – сказал он. – Вы умная женщина. Разговор с вами словно приятная интеллектуальная разминка. Ваш брат – выдающийся дипломат, тот, кто привёл наши стороны к миру и объединению. Знающие, что такое суверенитет, каковы его формы и свойства, скажут, что это небывалый подвиг. О вас же говорили, что вам всё безразлично, кроме цветов. Что вы замкнуты и в некотором роде эгоистичны. Но имея такого брата, вы просто не могли показать дурные качества… Так в чём причина такой концентрации на том, что обычно привлекает фитов? На растительности?

– Подлинное увлечение – ничего больше.

– Хотите есть? – вдруг слишком резко переменил разговор Грэм.

– Не отказалась бы.

– Штат поваров пополнился специалистом по питанию крылатых, не беспокойтесь. Вам скоро принесут ужин.

– Ужин? Сейчас так много времени?

– Да. Но до тех пор, если разрешите, я останусь с вами.

– Сколько угодно, если только это поможет.

Герцог Грэм встал и заходил по комнате.

– Мне мало. Вы должны указать мне какой-то путь к решению. Рассказывайте о себе, ну же.

– Понятия не имею, что можно рассказать. Я обычная. Скучная.

– Умная.

– И? Напугаете его тем, что я могу взять над ним верх интеллектуально и править им?

– Такого он не испугается, но самое удивительное именно то, что сказанное вами вполне возможно в реальности.

– Считаете?

– Уверен. Хант доверчив, и его уже не раз обманывали. От того, что вы крылатая, он будет думать, что вы с ним всегда кристально честны.

– Власть не привлекает меня.

– Власть нужна не для удовольствия…

– Нет. Из-за такого я здесь не останусь. О. Ведь это правда? Вы стремитесь сейчас и меня уговорить остаться здесь и понять, как от меня избавиться? Играете на две стороны?

– Я предан отцу и хочу, чтобы он был счастлив. Но дело не только во мне и в нём. Если он будет продолжать мучиться своей неразделённой любовью, то я буду продолжать то и дело подхватывать выпадающий из его рук меч власти. Централизованность управления летит к Хенеру. Понимаете о чём я?

– Не совсем.

– Его чувство к вам причиняет царству ущерб. Я всё чаще и чаще вынужден разбираться с тем, что он упускает, пропадая в цветниках, ваших или своих.

Остановился посреди комнаты и задал ей вопрос:

– Что вы будете делать, если Хант явится к вам после ужина или ночью? Знаю, вы не подписывали с ним никакого соглашения, не являетесь его иниатой на самом деле, но и не любовница его так же. Но что если страсть заставит его перешагнуть через условности? Он бывает импульсивен.

– Я заметила, – сообщила Берилл, демонстративно обведя взглядом комнату. – Вы должны объяснить ему, если он не знает – перевёртыш убьёт крылатую, попытавшись овладеть ей против воли. Это не иносказание и не попытка образно выразить чувства. Это особенность различий в физиологии.

– Я знаю об этом. И удостоверюсь, что знает и он.

– Хорошо. Это первое. Второе: я ни под каким видом не приму его чувств. Он мне безразличен. Пусть продержит меня здесь до моей старости – нет, никогда.

Шон Грэм вернулся на своё место подле крылатой и, придвинувшись и положив руки на стол, заговорил:

– Он не отпустит вас тут же, руководствуясь только этим вашим мнением. Вы в его пределах. Для него то, что вы – здесь, уже и есть огромный шаг вперёд. Он может смотреть на вас и касаться вас, когда пожелает. Он не упустит шанса насладиться этим.

Берилл обернулась к стене, через которую, кажется, Хант и планировал наблюдать за ней. Что за?..

Грэм тем временем дотянулся до её руки, взял и слегка сжал её пальчики.

– Видите, как это легко?

Жар от руки перевёртыша передался Берилл, наполнил её и заставил ощутить, как к щекам начинает приливать кровь. Девушка некоторое время удивлялась своим ощущениям, но подняв глаза, наткнулась на внимательный, слишком внимательный взгляд.

– Ваши глаза, – произнесла она с небольшим трудом. – Они светло-серые. Это же редкость для перевёртышей, не так ли?

– Похоже, отец всегда искал женщин с таким же прекрасным и ледяным взглядом, как у вас. Если подумать, то вы многим напоминаете мне мою мать. И потому кажетесь такой близкой и понятной. Внушаю ли я похожее чувство вам?

Один из племянников Берилл хранил титул талантливейшего соблазнителя, потому ненарочитый комплимент, чуточку обязывающая откровенность, рука в руке и уединённая тишина комнаты вдруг показались ей очень знакомыми по описывающим техники Роджера Кардифа книгам.

– Но что, если он согласится отпустить меня в обмен на обещание некоторых вольностей? – спросила Берилл, сосредоточившись.

– Не думаю, что это сработает, – нахмурившись, перевёртыш отпустил её руку и откинулся в кресле. – Даже если до сих пор, скажем, он мог только мечтать о том, чтобы коснуться ваших волос, то получив вдруг разрешение…

– А если это будет чуть большая вольность?

– Что вы имеете в виду? Или… что вы можете предложить?

– Не знаю.

– Акшен-до направляется сюда, – объявила, распахнув потолочные двери, какая-то женщина-перевёртыш, одетая блекло и неинтересно, стянутая множеством ремней.

– Я остановлю его, – быстро поднялся Шон Грэм и вышел.

Глаза отца, застывшего на лестнице выше, горели. Он судорожно сжимал рукоять меча.

– Зачем ты взял его с собой? – спросил Шон, приблизившись вплотную.

– Не знаю, – ответил Акшен и оглянулся, словно только что понял, с чем пришёл, откуда и к кому.

– Для неё будет выглядеть так, будто ты намерен сражаться с ней, – усмехнулся сын принца.

Акшен усмехнулся в ответ, но глаза его смотрели невидяще.

– Позволь мне сказать, отец, – попросил Шон.

– Я слушаю.

– Сейчас не подходящее время. Будет лучше всего, если она поест и проведёт здесь ночь. Затем вторую и третью. Не появляйся перед ней. Не давай ей шанса говорить с тобой, уговаривать тебя отпустить её. В крайнем случае, она надавит на твои слабости или соблазнит тебя пустыми обещаниями, и ты отпустишь её.

– Я всё ещё слушаю, – принц Акшен так иногда давал понять, что говорящий тратит его время, не предлагая сразу же удобного варианта решения.

– Тяни время. Она должна немного привыкнуть к твоему дворцу и тогда ей будет проще увидеть то, что до сих пор скрывалось от её взгляда.

– Бред.

– Поверь мне.

– У меня нет времени верить твоим предположениям.

– А что ты собрался делать?

– Не… не знаю.

Отец дважды глубоко вздохнул и перестал дышать вовсе. Свободная его рука потянулась к сердцу. На лице и в голосе – боль:

– Я… больше не могу. Это чувство… оно скоро проделает в моей груди дыру. Кусает и жжёт. Я… не выдержу и дня.

– Ты должен. Ты молод и силён. А ей всё равно, отец, что бы ты ни делал.

– Я назначил тебя, чтобы ты помог мне соблазнить её, а не усугублял моё отчаяние.

– Отчаяние? Она считает тебя похотливым идиотом, у которого только обнажённые красотки на уме. Она думает, что если предложит тебе каждодневный поцелуй, то ты согласишься отпустить её наверх.

Акшен Накхана вдруг сел, там, где стоял, прямо на ступеньки.

– Тебе что, ни одного её поцелуя до сих пор не удалось получить? – не веря, шёпотом спросил Шон. Вид отца подтвердил догадку сына: – Боги. Ты… да что с тобой? Ты… согласен?! Эй! – крикнул он вслед бросившемуся вниз по лестнице, отцу.

– Я отпущу тебя, если ты будешь дарить мне свой поцелуй каждый день отныне, – услышал Шон голос отца из комнаты Берилл.

– Нет. Это низко.

– Ты передумала? Я отпущу тебя завтра, гарантирую.

– Ах ты… хорошо. Хорошо, знаешь… – Берилл не смогла договорить.

Принц, совсем не обратив внимания на её зарождающийся гнев, поднял крылатую с кресла и мгновенно обжёг её рот своими губами. Ох, они твёрдые, горько-сладкие. Невозможно перестать чувствовать их, невозможно отгородиться, невозможно думать о другом.

– Не верю… как можно… я не знал… – бормотал Хант, продолжая целовать её лицо и шею. – Не возможно…

– Остановись, Хант, – приказала Берилл, ничего перед собой не видя. – За один поцелуй – один день свободы. Впрочем, целуй ещё. Зато потом столько же дней не поцелуешь.

Хант остановился, заглянул в её глаза. Берилл не впервые приходилось смотреть в глаза этого перевёртыша с такого близкого расстояния. Раньше, замечая, что слишком долго смотрит, она делала над собой усилие и отводила взгляд. Сейчас же не могла. Его чёрные глаза блестели тёмно-красными и бордовыми стрелками, отходящими от зрачка-треугольника, сейчас стремительно округляющегося. Глаза перевёртыша поглощали крылатую, расслабляли, затягивали в своё тепло с ещё большей, чем обычно, силой. На данный момент девушка не понимала, что приятнее, поцелуй чёртова Ханта или его открытый взгляд, облегчающий и упрощающий всё на свете.

– Тогда не останавливай меня, – попросил он.

– Ладно. Не останавливайся, пока не поцелуешь, по меньшей мере, миллион раз. Тебе же хватит этого, правда?

– На первый миллион дней – да, уверен.

– Ужин для иниаты, – объявила женщина-перевёртыш, проходя по своей стене к столику и выкладывая на него тарелки с благоухающей едой.

– Кто разрешил? – резко спросил Хант.

– Я, – донёсся голос от других дверей. Это был Шон, и он без страха насмехался над собственным отцом: – Судя по всему, леди Сильверстоун ничего не ела с самого утра. Мы же не хотим, чтобы она принимала твои ухаживания только потому, что обессилила от голода? Кстати, сколько поцелуев уже было?

– Я не считал, – принц выглядел растерянным.

– Как? – посмотрела на него Берилл и призналась: – Я тоже.

– Не больше тридцати, – успокаивающе объявил Шон. – Отец, немедленно иди прочь. Ты опаздываешь – у тебя ещё масса нерешённых дел.

– Тогда оставляю её на тебя, – поведя плечами, сказал сыну Хант и вышел.

– Я скоро вернусь, – сказал Шон крылатой и скрылся за теми же дверями, что и принц.

– Что? – улыбаясь, спросил Акшен у сына, молча следующего за ним.

– Вынужден признать, что у тебя есть шанс, – проговорил герцог. – Но не вздумай надеяться на многое. Она из практичных особ, и не позволит тебе большего, чем ровно миллион поцелуев.

– Никогда не понимал, что достойного в статусе и деньгах, – отвечал Акшен-до с мечтательным видом. – Никогда не забывал, что я – простой инуэдо. Но сейчас я чувствую себя потрясающе богатым. Как это звучит, а? Миллион поцелуев!

Шон не смог подавить вздох.

– Тем не менее, я прошу тебя умерить пыл, отец. Она останется и на второй миллион поцелуев, дай только мне срок придумать что-нибудь.

– Хорошо. Думай. Всё равно у меня в запасе ещё миллион поцелуев.

– Девятьсот девяносто девять тысяч, девятьсот семьдесят, – остановившись, сказал Шон.

Но отец его уже не слышал. Он двигался к покорению следующей вершины.

Герцог Грэм вошёл в покои Берилл. Она уже явно наелась и пила энгаму – хорошо разведённый соком крылоскол. Не иначе, как дело рук Ханви. Он-то знает, как важно бывает женщине расслабиться.

– Он должен был меня выпустить, не так ли? – спросила герцога крылатая. – Всё должно было быть именно так. Он ведь выпустит меня? Сегодня, сейчас?

– Я не думаю, леди Берилл. Он хочет сначала свой миллион поцелуев. Кто просил вас говорить ему такое?

– Не так уж я и умна, – крылатая откинулась в кресле и поднесла к губам снова незаметно наполненный герардой бокал.

Глаза леди потемнели после взглядов и поцелуев Акшена и ещё не вернули себе нормальный цвет. Оказывается холодная красавица-крылатая может быть соблазнительнее любой актрисы театра, стоит её только немного согреть.

– Вы свободны, – кивнул Шон наёмной служащей. Герарда немедленно покинула помещение, и мужчина смог высказаться: – Вы допустили ошибку. Большую ошибку. Вы действительно думаете, что после миллиона поцелуев он отпустит вас?

– Нет? – спросила она, но в её голосе было полное безразличие. – Пока миллион не насчитан, могу я посмотреть на цветы? Мне рассказывал о них маркиз Ханви.

– Не стоит. Вы многого не знаете о том, каковы правила в пределах перевёртышей. У нас свои законы. Множество.

– Но Ханви…

– Ханви своим сопровождением охранял вас. Но близятся свечи акцетта, и никто не сможет проводить вас. Вы увидите всё завтра. А сейчас прошу вас отдохнуть и насладиться звуками музыки. На линии серен старшие и младшие женщины скоро начнут игру. Вы сможете услышать всё отсюда. Можете выглянуть и посмотреть со своей площадки, но не ступайте на лестницу. Услышите свист – укройтесь в спальне. Две свечи по коридорам будут разгонять воздух. А перед сном я вернусь и помогу вам раздеться.

– Хорошо. Что? Раздеться? Вы?

– Такова обязанность любимого наследника.

– Так вы, кроме всего прочего, ещё и любимый наследник Ханта?

– Именно.

– Моргана Аргиад. Вы должны знать её. Она никогда не упоминала о вас и подобных обязанностях наследника.

– Вы не доверяете моим словам? Или же хотите обсудить Красивейшую?

– Первое.

– Смысл моего участия в вашем переодевании заключается в том, что я должен убедиться, что вы нигде не прячете если не оружия, то склянки с ядом. Для чего я должен видеть вас полностью обнажённой.

– Почему последить за этим не могут женщины?

– Они могут быть куплены. Да, в принципе это больше традиция, чем строгое правило. Но оно также имеет и другую историю.

– Любопытно послушать, – проговорила Берилл, обхватывая себя руками. На её лице скепсис едва-едва прикрывал волнение.

– Вы должны были знать, что царями перевёртышей становятся не всегда по рождению. Но что завсегда соблюдается, так это то, что царь – лучший боец. Выбранный по такому правилу, он редко оказывается красавцем, и даже не всегда варлордом, как в случае с нашим принцем Хантом. Но он волен выбирать себе как самых сильных, так и самых красивых женщин для контракта. Потому дети царя часто куда красивее его самого. Итак, царь выбрал иниату, но он ей не по душе. Скажем, форма уха не та. Тогда он назначает самого красивого наследника на обязанность её… эристы. То есть почти любовника. Он должен возбуждать желание иниаты своим видом и речами, проводить с ней время, подносить к её губам пьянящие напитки и целовать её обнажённую спину, чтобы, когда придёт ночь, царь мог прийти, укутанный во тьму, и взять готовую к любви женщину без церемоний и потерь во времени.

– Я не понимаю…

Шон почему-то опустил глаза. Не смог продолжать смотреть на неё. А Берилл кое-что поняла:

– Хм. Но всё это значит, что я могу отказаться от эристы, пока я не подписала контракта.

– Верно. Сегодня я и не планировал устраивать особенный вечер для вас. Я просил Ханта не приходить, дать вам время.

– Но он мог прийти, даже когда контракт не подписан?

– Вы забываете, что он хозяин этих пределов – раз. Что он импульсивен и влюблён – два. Что контракт – это оформление рождения в будущем ребёнка перевёртыша, а вовсе не право любить как того хочется – три.

– Мне кажется, что моя голова сейчас вмещает много слишком диких и непонятных фактов. Не как хочется мне? Что же, Хант в своих пределах может всё, что хочет, потому что сильнее всех?

– Грубо говоря – да.

– Я… отказываюсь.

– Поэтому я здесь.

– Понятно, почему Ханви так странно смотрел на вас перед уходом.

– Вы понимаете, насколько красивы?

Берилл с некоторым усилием сглотнула.

– Не расточайте обаяние понапрасну. Я планирую выбраться отсюда в ближайшее время.

– У вас все шансы. Вы легко можете поставить Ханта на место. Он робеет перед вами. Только отмените этот несвоевременный миллион поцелуев.

– Как?

– Очень просто. Вам он не нужен. Вы не хотите. Так и заявите ему, когда он явится.

– Ладно. Но он точно не придёт этой ночью? Я могу спокойно спать?

– Я не могу дать гарантий. Но я сообщу ему, что обязанности эристы сегодня не выполнял, так что он… он не станет надеяться на всё и сразу.

Шон уже пятился в сторону двери, и Берилл в последний раз окликнула его:

– Герцог! Эти… меня сильно смущает, что каждый может видеть меня из коридора.

– Ах, это… – Шон оглянулся на стену в мелких отверстиях. – Когда-нибудь я расскажу вам для чего всё это. Но можете быть уверены – герарды в обязательном порядке будут закрывать стену панелями снаружи. Всегда, когда в этом есть смысл. Отдыхайте.

Он ушёл. Берилл допила сладкий напиток и, поднявшись на ноги, поняла, что её опоили чем-то совершенно не способствующим борьбе за свою независимость. Едва добралась до постели, как голова её сама собой склонилась к прохладным шёлковым простыням, а глаза закрылись, и почти сразу леди сладко уснула. Шон приходил, чтобы полностью раздеть её, уложить и укрыть, но Берилл было всё равно, и она даже не сопротивлялась.

Электроуказатель застыл в трёх свечах до рассвета, когда леди Сильверстоун проснулась. Она пролежала полторы свечи, просто любуясь тем, как через мелкие отверстия в стене, внутрь погружённой во мрак спальни, попадает бело-жёлтый свет из шахты. Создатели наверняка добивались подобия ночному звёздному небу – зрелища, особенно привлекательного для перевёртышей.

Внезапно некоторые "звёзды" погасли. Берилл не думала, что может вздрогнуть, но это случилось, когда она поняла, что на лестнице подле её спальни появился кто-то. Он стоит там, не решаясь войти. Неужели Хант?

Берилл захотела встать, но тело странно плохо слушалось, к тому же, Шон раздел её до самого последнего лоскутка и убрал всю одежду. Осталось только закутаться в простыни и выжидать, притворяясь спящей.

Посетитель распахнул двери и вошёл. Пока он не повернулся лицом к свету, Берилл не могла быть уверенной в том, что это Хант. Но это был он. Несмотря на тьму, он уверенно двинулся к её постели. Ну, ещё бы…

– Берилл, – позвал он её отнюдь не уверенным и властным голосом. – Берилл.

– Я слушаю.

– Разреши мне быть с тобой сейчас.

– Не разрешаю. Я хочу спать.

– Спи, – сказал он, но, тем не менее, сел на край постели.

Крылатая снова смотрела на "ночное небо", и молчание длилось и длилось. Даже дольше, чем должно бы, потому что в тот момент, когда через тонкую ткань Берилл почувствовала руку перевёртыша на своём бедре, она промолчала. Его рука заскользила вверх и крылатая подумала, что если сделает, как хочется, и ударит, то простыни соскользнут с её тела. Пусть темно, но перевёртыши хорошо видят даже при самом малом источнике света.

– Больше никогда не приходи ко мне ночью, ясно?

– Ясно, – его рука сжалась в кулак и исчезла.

– И миллион поцелуев… я их отменяю.

Он ничего не сказал, только по части его силуэта на фоне "звёзд" стало видно, что задышал принц-перевёртыш если не быстрее, то точно глубже.

– Лучше просто верни меня домой, потому что всё бесполезно, – повысила она голос, и он встал.

Миг смотрел на неё, наверное, а затем молча ушёл. Берилл, даже не успев поволноваться всерьёз, тут же успокоилась. И как по волшебству сладко-сладко уснула.

Шон вернулся утром.

– Я немного сомневалась в вас, – начала без приветствий Берилл, – но поняла, что ваши советы пришлись как нельзя кстати… у вас на щеке что-то чёрное… он приходил ночью, но скоро ушёл, сам.

– Знаю, – герцог потёр сразу обе щеки и, увидев на левой ладони тёмный след, поменялся в лице.

– Что случилось? – спросила крылатая и тут же вспомнила, что у перевёртышей чёрная кровь, а это в свою очередь значит…

– Я был в Хантовых залах сейчас. Тренирующиеся оказались ко мне слишком близко, – объяснил герцог Грэм, морщась.

– Не знала, что на тренировках кровь должна хлестать во все стороны.

– Смотрю, вы уже одеты, – отметил Шон и без всякого перехода объяснил: – Принц слишком расстроен из-за своей ночной неудачи. Обычно он куда более точен и аккуратен.

– Вы кажетесь задетым куда более серьёзно. Будто сами ранены.

– Я – нет. Но он тренировал моего любимого сына. Это его кровь.