Анастасия Орлова
Увечные механизмы
Глава 14
– Что ж, дальше тебе нельзя, – с лёгкой грустинкой улыбнулась Сурьма, забирая у Астата свой дорожный чемодан у проходной мастерских.
Нетяжёлый: кое-что из личных вещей, сменный комплект рабочей одежды и пара платьев на всякий случай.
– Я буду думать о тебе всё время и ждать твоего возвращения. – Астат легонько сжал её руку. – Ты ведь тоже будешь скучать? – с надеждой спросил он.
– Меня ждёт море работы… – Сурьма осеклась, заметив, как нахмурился Астат, – но ты, безусловно, ни на миг не покинешь мои мысли. Ведь чем бы ни была занята невеста, ничто не способно отвлечь её сердце от жениха, верно? – Она улыбнулась.
«Во всяком случае, так говорит мами», – добавила про себя, пока довольный ответом Астат склонялся к её руке. Но в последний миг Сурьма выдернула пальцы из его ладони:
– Серьёзно? Я уезжаю на две недели, а ты на прощание целуешь мне руку?
Она шагнула к жениху так близко, что соприкоснулись мыски их ботинок.
– Но душа моя, вокруг же люди! – смешался Астат.
– А на дворе – не прошлый век, позволь заметить, – лукаво улыбнулась Сурьма, – и на венчании народу будет в разы больше! И все – знакомые! Там ты тоже руку мне целовать будешь?
Астат улыбнулся и, украдкой глянув по сторонам, поцеловал её требовательные губы. Сурьма опустила ресницы, готовая полностью отдаться поцелую, дабы не упустить ни малейшей искорки, ни её микроскопического отблеска в недрах своего размеренно бьющегося сердца… Но вместо долгожданного душевного трепета, сладостной истомы и прочих признаков любовной эйфории, возникающей в такие моменты у героинь сентиментальных книг, заметила чей-то силуэт, прошедший мимо них в ворота мастерских, и узнала в нём Висмута.
«Со мной и впрямь что-то не так, – раздосадованно подумала Сурьма, когда Астат выпустил её из своих вежливых объятий, – я чувствую только лишь паровозы, но не людей…»
***
Прежде чем пойти к господину начальнику за документами, Сурьма поднялась в вагон, чтобы оставить там свой чемодан. Вагон был ещё довоенный, старомодно устроенный. Большое пространство поделено на три помещения: две спальни и кухоньку. В каждой спальне – узкая кровать, кресло, угловой шкаф и маленький секретер на тонких ножках. Левое купе обычно закреплялось за машинистом, правое – за его помощником или пробуждающим.
Сурьма толкнула дверь в свою спальню и застыла на пороге, примороженная душераздирающим воплем. Ей показалось, что заорал сам вагон: сразу и не поверишь, что этот хриплый скрежет могло издавать живое существо. Ну разве что старый раненый птеродактиль, возможно… Но вопил человек. Посреди купе, над раскрытым чемоданом с его переворошенным бельевым нутром, стоял Празеодим, в кальсонах и пижамной рубашке.
– Какого хрена, милочка, вы вламываетесь в мои покои?! – Старик выпятил тощую грудь колесом и по-генеральски упёр руки в бёдра. – Неужто ты подглядывала за мной, маленькая бесстыдница?!
Оторопь с Сурьмы смыла волна негодования, которой она захлебнулась, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы возмутиться такими обвинениями. Поперхнулась, закашлялась.
– Папа! – раздражённо раздалось позади неё, и Сурьма не сразу узнала голос Висмута: в гневе он звучал иначе. – Что ты опять натворил? – Висмут протиснулся в купе мимо всё ещё стоящей на пороге Сурьмы, обронив что-то сквозь зубы в адрес старикашки.
Что – она не разобрала, но готова была поклясться: что-то очень крепкое.
– Что тебе опять от меня? – взвизгнул Празеодим, уворачиваясь и пряча руки: Висмут попытался ухватить его за локоть. – Это она тут охальничает, а не я! Я переодевался в пижаму, а она… она…
– Ты в её купе, папа, – взяв себя в руки, процедил Висмут.
– С чего бы это? – не поверил старик. – Там – твоё, значит это – моё.
– Ты должен находиться в моём купе, папа. Помнишь, мы уже говорили об этом. Миллион раз – и это только за сегодняшнее утро!
– Чёрта с два! Я требую отдельное помещение! – каркнул Празеодим в лицо Висмуту, а потом перевёл вмиг потеплевший взгляд на ошарашенно взирающую из дверей Сурьму. – Хотя с тобой, лапушка, готов поделиться. Ты тоненькая, мы вдвоём поместимся!
– Куда поместимся? – прошелестела Сурьма, явно не желая слышать ответ.
– Зови меня Оди, просто Оди, лапушка! – подмигнул ей Празеодим, блеснув хитрым глазом.
Представляясь, он на миг перестал вертеться, выпростал спрятанную за спину руку и прижал ладонь к груди. Висмут, воспользовавшись моментом, поймал его за локоть и поволок вон из комнаты. Празеодим запнулся за свой раскрытый чемодан, второй ногой вступил в переворошенные пижамы, тут же запутался в них – уже обеими – и едва не рухнул на Сурьму, но повис на Висмуте, вовремя им подхваченный.
– Я буду туточки, за стеночкой, – дед, стреноженный обвившимися вокруг лодыжек пижамными брюками, шаловливо поиграл бровями, – ты, лапушка, стукни кулачком трижды, если заскучаешь.
– Я тебе четырежды стукну, – пробухтел в ответ Висмут, тащивший Празеодима мимо вжавшейся в косяк Сурьмы на выход, – и уж не в стеночку.
Заперев отца в своём купе, он вернулся за чемоданом.
– Прости, пожалуйста, – извинился Висмут, – придётся терпеть его общество всю дорогу.
– Это твоё общество терпят, – скрипуче раздалось из-за тонкой стены, – а моим – наслаждаются! Правда, лапушка?
– Обещаю, он больше тебя не побеспокоит, – продолжил Висмут, не обращая внимания на реплику из соседнего купе, – но ты можешь отказаться от поездки, ещё не поздно, господин начальник отправит Лития.
– Ну уж нет! – Сурьма наконец отклеилась от косяка и прошла в купе, поставила свой чемодан рядом с кроватью. – Такая ерунда не сможет мне помешать, – хмыкнула она. – Его, верно, не с кем оставить?
– От нас ушла последняя сиделка, готовая его терпеть.
– Последняя во всём городе?
– Боюсь, что во всей стране, – невесело усмехнулся Висмут, подбирая разбросанные по полу пижамы.
– Просто кому-то нужно научиться прилично себя вести! – вновь донеслось из-за стены.
– Интересно, кому? – саркастично уточнил Висмут, с трудом застёгивая чемодан.
– Тому, кто переспал с моей женщиной, – ядовито начали в купе по соседству.
– Да осядь ты уже! – рявкнул Висмут, тряхнув чемоданом, и бросил тревожный взгляд на Сурьму, брови которой удивлённо поползли вверх.
– И был так неказист, что она сбежала! – не унимался Празеодим.
– Проклятье! – неслышно выдохнул Висмут и отвёл взгляд.
Только что застёгнутый чемодан в его руке щёлкнул замочком и изверг на пол скомканные, небрежно засунутые в него пижамы.
На пару секунд воцарилась трескучая, словно январский мороз, тишина.
– Помочь? – наконец выдавила пунцовая, из последних сил сохранявшая лицо Сурьма.
– Благодарю, не нужно. – Висмут наклонился, запихнул пижамный ком обратно и взял чемодан под мышку. – Не верь всему, что он болтает.
– Я понимаю, что это всё выдумки, – спешно кивнула Сурьма.
– Не всё! – запротестовали из-за стенки.
– Папа, чтоб тебя! – воскликнул Висмут, потеряв терпение.
Он резко развернулся и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь купе. И тут же до него донеслись резкие всхлипы и сдавленное фырканье Сурьмы, будто она давилась неудержимым хохотом, крепко прижав обе ладони к губам. Из-за второй двери, за которой был заперт Празеодим, раздалось скрипучее злорадное подхихикиванье. Мужчина обречённо вздохнул и, закинув чемодан на кухню, пошёл на своё рабочее место.
Получив у господина начальника все необходимые инструкции, правила и формуляры, Сурьма вернулась к паровозу, когда Висмут в будке машиниста уже заканчивал проверку приборов перед поездкой. Раскрыла на полу свой ПЭР, размотала проводки.
– Ох и приключения нас ждут! – мечтательно протянула она, улыбаясь себе под нос.
– Надеюсь, обойдётся без них, – отозвался Висмут, проверяя правильность показаний котлового манометра.
Когда Сурьма вошла в контакт с локомотивом, Висмут открыл папку, показав ей путевой лист и график следования.
Четыре периода движения в день, каждый по три часа, между ними – получасовые перерывы.
– Я могу по четыре часа, – поджала губы Сурьма, глянув на график, – на почтовых линиях пробуждающие работают именно так.
– Пробуждающие с нужным километражем за плечами. Новички, согласно инструкциям, ездят по три, – спокойно объяснил Висмут.
Сурьма недоверчиво на него покосилась.
– И куда столько часов на ночёвку? Давай прибавим? Ну хоть по полчасика! Я смогу, правда! А представь, как все удивятся, когда сделаем всё с опережением и вернёмся раньше срока!
– С таким графиком мы на ночь чётко попадаем в города. Можно спокойно обслужить локомотив и даже сходить на ужин, чтобы не сидеть на одних консервах с подогретым на спиртовке чаем.
Сурьма глянула на строку ночных стоянок в путевом листе: Метаналь – Фениламин – Этен – Аланин – Толуол. Выглядело, конечно, заманчиво. Она никогда так далеко не путешествовала: по работе ездила до Метаналя, а однажды летом с семьёй гостила за городом под Фениламином, и ей ужасно хотелось хотя бы на часок выйти в каждый из означенных городов. Но если они значительно опередят график – больше шансов, что её заметят как пробуждающую. Заказ ведь для «Почтовых линий» – а это вдвойне для неё важно!
– А может, всё-таки попробуем? – умоляюще выгнула брови Сурьма.
– Нет, Сурьма. Я расписался под этим графиком, и мы будем ему следовать. Твоя работа напрямую зависит от твоего физического состояния. Не хотелось бы завязнуть где-то среди степи из-за того, что ты с непривычки переутомишься, и паровозу будет недостаточно энергии.
– Но ты же работал на «Почтовых линиях» и знаешь, что делать, если у пробуждающего меняются физические показатели. Мы можем попробовать!
Висмут посмотрел на неё как-то совсем уж странно, но ответа Сурьма не дождалась. Паровоз издал длинный гудок – сигнал отправления – и упругим толчком тронулся в путь. Будка машиниста сразу наполнилась грохотом и лязгом, и разговаривать стало невозможно. Он утих только когда поезд вышел из города и набрал скорость.
– Ну так что? – вновь подняла тему Сурьма.
Висмут непонимающе посмотрел на неё со своего кресла машиниста.
– По четыре часа, м? А если вдруг мои показатели изменятся, прибегнем к… м-м-м… А что обычно в таких случаях делают пробуждающие?
Висмут молчал, глядя вперёд.
– Висмут! Ты меня слышишь? – не отставала Сурьма. – Что делают пробуждающие, если не могут тянуть локомотив?
– Лично я с таким не сталкивался, – нехотя ответил машинист. – На дальних «Почтовых» пробуждающих всегда двое, они сменяют друг друга и успевают отдохнуть.
– Но на коротких маршрутах – по одному.
– У нас с тобой – дальний. С одним пробуждающим. Мы не будем рисковать.
– Висмут! Тебе сложно сказать? Я хочу знать, что они делают!
Висмут тяжко вздохнул: ведь не отстанет!
– Идут в бордель.
– Что?! – ахнула Сурьма, и паровоз из-за всплеска её колебаний едва не споткнулся. – То есть как? А по-другому нельзя? И это помогает? В смысле… Погоди, а если среди степи, то как? – затараторила она, заливаясь краской.
– Ну-у…
– Нет! Не отвечай! Не отвечай. Не хочу ничего знать!
Сурьма отвернулась от Висмута и так низко опустила голову пытаясь скрыться под полями своего цилиндра, что почти уткнулась носом в лежащую на коленях панель.
В молчании они ехали минут десять. Висмут почувствовал, когда её эмоции улеглись, и паровоз вновь пошёл уверенно и ровно.
– Так что там с четырьмя часами? – серьёзным голосом переспросил он, пряча в уголках губ улыбку.
– Мы будем следовать графику, – отчеканила Сурьма, не отрывая глаз от своих рук, лежащих на панели питания пластин мастера Полония, – ты ж за него расписался!
Глава 15
– Ох, святые угодники! – простонала Сурьма, разминая пальцами шею и плечи во время третьего получасового перерыва.
В прошлый перерыв Висмут посоветовал ей расслабить руки и не напрягать шею. А ещё лучше – пересесть с пола в кресло помощника машиниста, откинувшись на спинку и подголовник, сделанный специально для пробуждающих. Шутка ли – сидеть почти весь день в одной позе, да ещё и на жёстком полу. Но Сурьма, конечно, лучше знала, как ей быть. В конце концов, кто из них был дипломированным пробуждающим: она или Висмут? Но ей ещё не приходилось питать паровоз столько часов подряд, и теперь она всем своим хребтом (и копчиком) ощутила, что Висмут был прав.
Во время остановки он вышел проведать отца, запертого в купе, и Сурьма, радуясь, что напарник сейчас её не видит, со сдавленными стонами, по стеночке, поднялась с пола, потрясла затёкшими ногами, поразмяла одеревеневшую спину и блаженно потянулась всем телом. Что бы там ни было, а всё-таки она смогла поехать в это путешествие, и оно того стоило! В график они вписывались идеально, до Метаналя оставалось три часа ходу, и Сурьма уже начала планировать, как проведёт этот вечер.
Она отколола от волос свой маленький цилиндр и спустилась из будки машиниста, подставила лицо солнышку. Оставаться на работе с непокрытой головой неправильно, но кто здесь увидит, кроме Висмута? А он и сам ещё на прошлой остановке снял свой форменный жилет, который висел теперь на спинке его кресла, и расстегнул две пуговицы рубашки – жарко.
Вокруг, сколько хватало глаз, простирались поля, поросшие жёлтой сурепкой, в которой прятались ещё несколько веток железнодорожных путей. Солнце припекало, жужжали шмели, и пахло совсем не так, как в городе: простором и свежестью.
– Устала? – вернувшись из вагона, спросил Висмут.
– Ни капельки! – бойко слукавила Сурьма, прищурившись на него против солнца. – Какие у тебя планы на вечер в Метанале?
– Заполнить маршрутный лист у дежурного по депо, подготовить паровоз к завтрашнему дню, где-нибудь поужинать и выспаться.
– Как скучно! – сморщила веснушчатый нос Сурьма. – Метаналь – единственный в нашем маршруте прогрессивный город, полный модных магазинов и развлечений! Жизнь там кипит круглосуточно, и это преступление – всю ночь просидеть в вагоне!
– Нам завтра весь день ехать, – резонно заметил Висмут.
Сурьма окинула его разочарованным взглядом.
– Хочешь сказать, что пропустишь всё веселье? – не поверила она. – Ты серьёзно?
Висмут не спешил опровергать её предположения.
– Висмут! Ты что, и правда останешься в вагоне? – Сурьма, не дождавшись ответа, расценила молчание напарника как согласие и заметно расстроилась. – Ну как знаешь, – вздохнула она, устремив взгляд в желтизну раскинувшегося вокруг сурепкового моря. – Я же намерена сходить в шляпный салон госпожи Теллурии, у неё вышла новая коллекция дамских цилиндров. Ты хоть раз видел шляпки её работы? – Сурьма перевела взгляд на Висмута, и он заметил, как в её глазах вновь зажглись искры восторга. – Это же произведения искусства! А ещё на главной площади сейчас ежегодная ярмарка, её просто нельзя пропустить! И потом: я прихватила с собой своё любимое платье – очень нарядное, как раз для таких случаев – и обязана его выгулять. Что? Что ты так на меня смотришь?
Висмут отвёл взгляд от горящих радостным предвкушением сапфировых глаз и придержал ползущую на лицо улыбку.
– Ладно, – кивнул он нарочито обречённо, – шляпки так шляпки. Но дай мне час после прибытия, чтобы обслужить локомотив и сдать все документы.
***
Сурьма глянула на себя в зеркало и удовлетворённо кивнула: в этом васильковом платье с корсетом из белой кожи поверх него и белым же цилиндром, украшенным синими пёрышками и серебряными шестерёнками, она была чудо как хороша! Вот только… Прежде чем надеть белые кружевные перчатки, она достала из сумочки маленькую серебряную пудреницу. Сурьма помнила однажды оброненную Астатом фразу о том, что «веснушки лишают красоту изысканности», а сегодня ей хотелось быть особенно красивой, поэтому она щедро прошлась по лицу пуховкой, пряча под слоем пудры и так не слишком яркие солнечные брызги.
«Так-то лучше! – усмехнулась она. Разглядывая свой припудренный вздёрнутый нос в маленькое зеркальце. – И в люди выйти не стыдно».
В дверь её купе постучали. Сурьма спрятала пудреницу и, взявшись за дверную ручку, чтобы отворить, вдруг на секунду замерла, пронзённая неожиданной мыслью: а что, если Висмут так и пойдёт в город – в рабочем? Не придётся ли ей краснеть за своего спутника в приличном обществе? И так уже взволнованное сердце застучало ещё громче, открывать дверь стало боязно. Постучали ещё раз, и Сурьма, набрав в грудь побольше воздуха, резко распахнула дверь.
На пороге стоял Висмут: до блеска выбритый, аккуратно причёсанный. На нём был тёмно-синий двубортный сюртук, из-под которого выглядывал ворот белоснежной рубашки, прихваченный галстуком, и тёмно-синие брюки. Сурьма окинула его взглядом, полным одобрительного удивления, едва ли не восхищения. Сердце, которому до́лжно было успокоиться, ибо его тревоги оказались пусты, отчего-то разошлось ещё пуще.
– Вы… весьма элегантны, господин Висмут! – улыбнулась Сурьма, с трудом подбирая слова.
– Куда ему до меня! – раздалось из коридорного полумрака за спиной Висмута, и на свет выплыл Празеодим, окутанный облаком пряного одеколона, в старомодном, но видно, что очень дорогом, костюме цвета слоновой кости, с аккуратно повязанным на шею аскотом. – Ну, лапушка, каков? – Преисполненный чувством собственного достоинства, дед раскинул руки и медленно повернулся кругом, демонстрируя свою нарядную персону. – Красавец же? Завидный жених!
– Ой, не то слово! – с напускным кокетством захихикала Сурьма. – Вы прям, как снежинка: такой же беленький и кружащийся!
Празеодим так и остановился – раскинув руки – соображая: его похвалили или над ним посмеялись? Висмут едва слышно хрюкнул, сдерживая смех. Дед метнул в сына ревнивый взгляд, потом перевёл его на лучезарно улыбавшуюся самой невинной своей улыбкой Сурьму и, сочтя её замечание комплиментом, довольно кивнул седой головой.
– Вот, голубушка, с таким мужчиной и в свет выйти не стыдно, – отметил он.
Сурьма глянула на Висмута и улыбнулась уже чуть смущённо.
– Это он про себя, – уточнил Висмут, жестом предлагая Сурьме полусогнутую в локте руку.
Вокзал Метаналя – светлый, воздушный, с ажурными металлическими колоннами, стеклянной куполообразной крышей и винтовыми лестницами, ведущими на галерею – встречал гостей предпраздничной атмосферой: нарядной суетой и ароматом предвкушения. Сам город, в отличие от Крезола, тоже оказался и светлым, и просторным: двух-трёхэтажные здания выкрашены в светло-песочные тона, стёкла их отражают персиковый закат, забранный в белые оконные рамки, а вдоль тротуаров тянутся, огороженные низким металлическим заборчиком с завитушками, узкие газончики с аккуратно подстриженными под шарик кустами, цветущими белым цветом.
Сурьма шла под руку с Висмутом так же, как миллион раз ходила с Астатом, но сейчас всё было неуловимо иначе, и она не могла не сравнивать. Астат всегда нёс себя неспешно, с достоинством, Сурьма же привыкла ходить стремительно, и ей приходилось сдерживать шаг, идя под руку с женихом. С Висмутом такого не было: их шаг был синхронен, как движение колёсной пары локомотива. И под своей ладонью, сквозь тёмно-синюю сюртучную ткань, Сурьма ощущала не руку утончённого аристократа, а сильную мужскую руку с отчётливым рельефом крепких мышц. И ей это неожиданно нравилось.
Сурьму раздражало, что локоть Астата всегда был на отлёте – жених щепетильно оставлял между собой и невестой «корректное» расстояние, из-за чего Сурьма мысленно сравнивала себя с болонкой на поводке. Висмут держал её ближе, в этом было уважение к ней как к равной и какая-то общность, что-то дружеское, волнующее, почти интимное, чему Сурьма не смогла подобрать подходящего названия. И с Астатом она никогда столь явно не чувствовала, что её спутник не где-то далеко в своих думах, а здесь, с ней, пусть ему и не понять все изыски и прелести шляпок госпожи Теллурии.
Ярморочное веселье захлестнуло их сразу же, стоило только войти в украшенные разноцветными флажками ворота, завертело средь ярких огней, каруселей, смеха и гомона, окутало аппетитными запахами печёных яблок в карамели, мятных леденцов и жареных орешков. После шляпного салона они поужинали в ресторане неподалёку от главной площади и теперь гуляли по ярмарке, разглядывая прилавки с яркими затейливыми безделками и разнообразными сластями, заглядывая в матерчатые шатры, в которых устраивались весёлые состязания за приз.
Сурьма с восторгом озиралась по сторонам, дёргая терпеливого (или просто уставшего) Висмута то туда, то сюда. Сама она под конец дня тоже устала, да и плечи разболелись сильнее, но новая шляпка и фейерверк ярких впечатлений сделали своё дело: у девушки открылось второе дыхание, и сейчас ей казалось, что она запросто сможет прогулять здесь всю ночь, а утром как ни в чём не бывало приступить к работе.
Празеодим же вёл себя на удивление тихо: вышагивал чинно, словно журавль, высоко подняв подбородок, с достоинством и снисхождением поглядывая на суетящуюся вокруг толпу. Однако при виде «чёртового колеса» едва не устроил скандал, вытребовав билетов аж на семь кругов. Висмут хотел было возразить, что семь кругов – это же почти час катания, но потом подумал, что для него эти семь кругов – возможность часок отдохнуть от пригляда за отцом, и промолчал. Пока довольный старик кружил в подвесной железной кабинке меж мощёной городской площадью и звёздным небом, Висмут под руку с Сурьмой продолжили гулять по ярмарочным рядам.
– Ой, смотри, какая прелесть! – Пальчики Сурьмы сжали руку напарника повыше локтя. – Талли будет в восторге! Господин, – обратилась она к лавочнику, – не подскажете ли, сколько стоит такой лягушонок? – Она указала на стайку заводных принцев-лягушек в маленьких коронах, которые высоко подпрыгивали на прилавке и делали ловкий кувырок, приземляясь на задние лапки.
– Такого лягушонка, госпожа, нельзя купить, но можно выиграть, показав свою меткость, – щербато улыбнулся дородный лавочник, указывая Сурьме на выложенные перед ним револьверы.
– И куда нужно попасть? – Сурьма сунула Висмуту шляпную коробку с новеньким модным цилиндром из салона госпожи Теллурии и уверенно шагнула к прилавку.
Лавочник чуть посторонился, показывая на составленные в пирамиду на деревянном ящике жестянки:
– Три выстрела. Чтобы получить приз, нужно сбить все.
– Так это же просто! – обрадовалась Сурьма, положив на прилавок монетку. – Нужно лишь попасть в одну из нижних, и вся конструкция рухнет, верно? – Азартно сверкнув глазами, она оглянулась на Висмута, с интересом за ней наблюдавшего.
– Верно, – согласился он, – всего лишь попасть.
– Да что тут сложного, – хмыкнула Сурьма, различив в тоне напарника скептические нотки, – до жестянок рукой подать, только слепец промажет!
Она взяла протянутый ей лавочником револьвер и, вскинув руку, встала к мишени боком, как ковбой с картинок приключенческих книг: спина прямая, словно аршин проглотила, подбородок задран. Прицелившись в левую нижнюю жестянку, спустила курок. Вылетевшее из дула ядрышко звякнуло где-то справа вверху, очень далеко от цели. Сурьма нахмурилась. Собравшись, хорошенько прицелилась и выстрелила ещё раз – опять мимо. Переступив с ноги на ногу, встряхнув правой рукой, вновь встала в «картиночную» позу, ещё сильнее напрягая плечи. И третья пуля так же не достигла цели.
– Дело в револьвере! – раздражённо фыркнула Сурьма, грохнув оружием о прилавок. – У вас прицелы сбиты! Специально, чтобы никто не попал.
– Не обижайте нас, госпожа, мы честные люди, не какие-то жулики! – обиделся лавочник.
– Так я вам и поверила! Здесь явно какая-то хитрость!
– На слово не верите, так сами проверьте! – Лавочник шустро перезарядил револьвер и вернул его Сурьме. – Если хорошо постараетесь, обязательно попадёте, – сказал он и протянул ладонь, требуя плату.
Сурьма сунула ему монетку, и тот вновь расплылся в щербатой улыбке:
– А не попадёте, так то не в наших прицелах беда, у нас-то всё как надо работает!
– Ах ты! – вскинулась Сурьма и осеклась, почувствовав, как Висмут, зайдя сзади, мягко обхватывает её за плечи.
– Руки вот так, – тихо произнёс он почти на ухо, поднимая обе её руки в направлении цели и смыкая её ладони на рукояти револьвера, – левой поддерживай ладонь правой. Ноги на ширине плеч, правая на полстопы впереди. Чуть присядь. Да, вот так. И не напрягай шею и плечи. – Его ладони обхватили пальцы Сурьмы поверх оружия, направляя дуло в нужную сторону.
Висмут склонился ниже, чтобы лучше прицелиться, и Сурьма, почувствовав его дыхание на своей щеке, скосила на него глаза.
– Смотри в цель, – тут же поправил он почти шёпотом, – и, как будешь готова, стреляй!
Раздался хлопок, грохот, Сурьма дёрнулась, впечатавшись спиной в грудь Висмута. Она не думала, что была готова. Она даже не была уверена, что выстрелила сама: ей показалось, что курок нажал Висмут. Но пуля попала ровно в цель, обрушив пирамиду из жестянок, лишь одна нижняя осталась стоять. Висмут ещё раз спустил курок, сбив и её.
– Вот и всё, – сказал он, отпуская руки Сурьмы и отступая от неё на шаг, – ты выиграла для Талли лягушонка.
– Ничего себе! – только и смогла выдохнуть Сурьма.
Этот выстрел неожиданно взволновал её настолько, что она забыла бы про свой приз, не напомни о нём Висмут. Сердце всколыхнулось новым, незнакомым жаром и заколотилось вовсю, а по коже под васильковыми рукавами побежали мурашки.
– Очень… очень волнующие ощущения, – сказала она Висмуту, вновь беря его под руку, – когда метко попадаешь в цель!
– О да, – согласился тот, загадочно улыбнувшись. – Кажется, седьмой круг был всё-таки лишним, – заметил Висмут, кивая на идущего им навстречу Празеодима.
Походка его была нетвёрдой, но на устах цвела блаженная улыбка.
– Ну он хотя бы доволен, – усмехнулась Сурьма.
И тут откуда ни возьмись, прямо им под ноги из толпы выскочил тощий мальчонка лет тринадцати, врезался в Висмута и растянулся бы на брусчатке, если бы Висмут не подхватил его за локоть.
– Гляди, куда бежишь, пацан, – незло пожурил он мальчишку, ставя на ноги.
– Да, господин, – мальчик испуганно хлопнул большими тёмными глазами, – извиненья прошу, господин! – и рванул было дальше, но Висмут его удержал.
Паренёк озадаченно на него уставился.
– Кошелёк мой не хочешь вернуть? – спокойно спросил у него Висмут.
Большие, совсем ещё по-детски наивные глаза непонимающе моргнули, светло-золотистые брови поползли под козырёк замызганного кепарика, придавая острой скуластой мордашке ещё более невинное выражение.
– Я не буду звать жандармов, просто верни, что взял, – тихо, чтобы не привлекать внимание зевак, сказал Висмут.
Мальчишка дёрнулся, пытаясь вырваться, но пальцы Висмута держали его за локоть не хуже клещей. Делать было нечего. Воришка вздохнул, насупился и полез свободной рукой в оттянутый карман болтающихся на помочах слишком широких для него, но едва доходящих до щиколотки портков. Из кармана появилась упитанная серая крыса, которая была бережно перемещена за пазуху, а чумазая рука вновь вернулась в карман, извлекая краденый кошелёк.
– Воры-ы-ы-ы! – заголосил на всю ярмарку подоспевший Празеодим. – Убиваю-у-у-ут!
Мальчишка выронил кошелёк, со всей силы пнул Висмута в правое колено и бросился наутёк, но дорогу ему загородил здоровый детина:
– А ну, куда пострекотал, шельмец? – пробасил он, раскидывая ручищи в стороны, чтобы не дать мальчонке проскочить.
Тот нырнул у детины промеж ног, проехался на пузе по гладким камням брусчатки, но встать на ноги не успел: его схватил один из жандармов.
– Ах вот ты где, сучёныш! – обрадовался усатый жандарм. – Кого на этот раз обжал, рассказывай!
Воришка съёжился в руках блюстителя закона, словно нашкодивший тщедушный котёнок, пойманный за шкирку, втянул в плечи тощую шею, зажмурился, ожидая оплеухи.
– Вон господина того, – пробасил детина, указывая на поднимающегося с подбитого колена Висмута.
– Господин жандарм, это недоразумение, – ответил тот, – я обронил кошелёк. Мальчишка его поднял и вернул, – он показал усатому свой кошелёк, – видите, он у меня, всё в порядке, никакого воровства не было.
– Да не покрывайте шельмеца, господин, – прогудел детина, – я ж видел всё! Вот он как вас ещё и лягнул, подлец!
– Всё в порядке, – повторил Висмут, хоть перед глазами ещё плясали красные вспышки из-за удара в больное колено, – это случайность.
– Да знаем мы этого шныря, – ухмыльнулся жандарм, – чай не в первый раз в участке! В работный дом его надо, да цепью за ногу к станку прицепить – в который раз сбегает! А кто ж батин долг будет отрабатывать, ну? – Усатый тряхнул мальчонку за ворот рубашки. – Батя у него помер, долгов оставил, – пояснил он для Висмута, – а этот, вместо того, чтобы отрабатывать, вона чем промышляет! Розгами тебя надо, сучёныш, розгами! – пригрозил жандарм и поволок мальчишку прочь. – А вы отдыхайте, пожалуйста, господа, веселитесь – ночь-то вона какая хорошая стоит! – крикнул он через плечо.
– Зачем же вы так, господин Празеодим! – попеняла старику Сурьма, когда паренька увели.
– Я всё сделал верно! – категорично заявил Празеодим.
– Ладно, пойдёмте обратно, время уже позднее, завтра вставать рано, – вздохнул Висмут.
Возвращались они медленнее. Висмут заметно прихрамывал. Сурьма помнила, что он, бывало, хромал и раньше, поэтому списывать всё на произошедшее сейчас не стала. Видимо, была какая-то травма, которая время от времени его беспокоила, и мальчишка своим пинком вновь её разбередил. Сурьма долго молчала, прикидывая, как бы повежливее спросить об этом, но все вертевшиеся на языке фразы были не слишком-то деликатными, а любопытство бурлило и пенилось в ней, как кипящее молоко, поэтому она решила спросить как есть, по простому:
– Что у тебя с ногой, Висмут?
Они всё ещё шли под руку, и Сурьма почувствовала, как под её ладонью напряглись мускулы напарника.
– Я… – замялась она, – Может, я смогу чем-то помочь?
– Нет, – коротко ответил Висмут.
– Пуля у него там, – проскрипел Празеодим.
– Папа!
– Ещё с войны.
– Помолчи!
– Но так ему и надо.
– Уймись уже!
– Ведь если бы не…
– Да заткнёшься ты или нет?! – взорвался Висмут, резко останавливаясь посреди дороги.
Сурьма отпустила его локоть, Празеодим развернулся лицом к сыну и впился в него нахальным взглядом.
– А то – что? Здесь меня бросишь? Ну давай. Давай, отомсти мне за твою разваленную жизнь!
Сурьма заметила, как на окаменевшем лице Висмута заходили желваки, и поняла: дело принимает нешуточный оборот. Она осторожно коснулась его плеча, скользнула ладонью вниз по руке к его ладони, и Висмут стиснул её пальцы – неожиданно и сильно, но не причинив боли. Электрический разряд прошил её до самого плеча, но Сурьма даже не вздрогнула. Висмута, видно, тоже ударило, и он, резко вздохнув, словно очнувшись, пошёл дальше, обойдя Празеодима. Тот, довольный учинённым скандалом, посеменил следом.
