Анастасия Муравьева
Платок
– Верни деньги, верни, – беззвучно заплакала нищенка, лицо ее расползлось в гримасу.
Матросу это надоело, он схватил ее за плечи, грубо встряхнув, и вытолкнул из каюты. На палубе нищенка вдруг начала упираться, цеплялась за перила, но слабо, словно птица лапами, и он легко вытолкал ее на берег. Матрос подумал, что надо бы отвязать канат и отплыть в сторону, а то еще заберется на баркас, украдет что-нибудь, но вздохнул с облегчением, увидев, что нищенка побрела восвояси, правда, часто оглядываясь. Он закурил, облокотившись на перила и глядел ей вслед, пока она не исчезла за чередой баркасов.
– Вон пошла! – крикнул матрос в темноту. – Не брал я твоих денег!
Этот нелепый визит отнял у него много сил, голова раскалывалась неимоверно, матрос вернулся в каюту и вдруг похолодел, заметив, что нищенка оставила на лавке кулек – он лежал неподвижно, бережно замотанный в тряпицу.
Матрос сел рядом, не решаясь отогнуть край одеяльца, и взглянуть что там. Бежать за попрошайкой было бессмысленно, она нашла путь к нему по одной ей ведомым хлебным крошкам, обратной дороги нет, да и зачем? Отдашь кулек, а она вновь заведет песню про украденные деньги в платке.
Какой это ребенок, думал матрос, когда ни звука за все время. Это просто кулек, под которого просят попрошайки, там поди свернутые грязные тряпки и больше ничего. Матрос вздрогнул, вспомнив, как бережно нищенка перекладывала его с руки на руку, кусок розового одеяльца выглядывал насмешливо.
Он еще посидел, косясь на сверток, и ему начало казаться, что кулек шевелится и даже еле слышно пищит.
– Бросить в воду, – матрос не заметил, что разговаривает сам с собой. – Бросить и все, какой там младенец может быть, глупости все это. А не выбросишь – она того и гляди завтра явится, скажет, ребенка отдавай. Сегодня деньги, завтра ребенок. Ведьма!
Он плеснул еще водки, выпил залпом, поднял кулек. Он был теплым, увесистым, и пах чем-то кислым и прелым. Покачиваясь на нетвердых ногах, матрос вышел на палубу. Он хотел взять сверток, как несут пакет, одной рукой, но заметил, что держит его так, как держала нищенка, обеими руками, прижав к груди. Он дошел до заднего борта, вода мерно плескалась внизу, была уже совсем ночь. На противоположном берегу, где днем и ночью шла разгрузка доков, мелькали слабые огни. На пристани не было ни души. Почему-то оглянувшись, матрос размахнулся и бросил кулек в воду. Он сразу и резко ушел под воду, булькнув, как будто там был не младенец (тьфу-ты, Господи, какой младенец, матрос перекрестился), а булыжник.
