Анастасия Графеева
Рассказы от первого лица
Я долго непонимающе смотрела на нее.
– Ты его простишь?
– А про Колю то я и забыла…
Я с таким удовольствием упивалась собственным превосходством, своей верностью, что и забыла, что любимый муж меня предал.
Я встала из-за стола.
– Пойду к мужу.
Маша не стала провожать меня до двери, осталась медленно подтягивать вино.
Коля сидел на диване перед выключенным телевизором. Я встала рядом с ним. Думаю, он недавно плакал. Он выглядел жалко. Было неприятно на него смотреть.
– Коль, – позвала я.
Он не поднимал на меня лица. Я села на подлокотник и положила руку ему на плечо.
– Да ну эту квартиру, – начала я – давай ее разменяем. Купим им однокомнатную. А сами займем денег, кредит возьмем или ограбим кого-нибудь, если надо, и купим домик. Маленький, уютный. Яблоньки там, березки. Нам не много надо. А?
Коля молчал. Он повернул лицо и поцеловал мою руку. Я погладила его по голове и ушла в спальню. Там смела вещи с полок шифоньера на пол. Он быстро опустел. На полу лежала большая куча тряпья. Обратно вещи я складывала медленно и аккуратно. Хлопнула входная дверь. Коля ушел. Пришел поздно ночью, я уже спала. Он лег на диване.
А утром я позвонила на работу, отпросилась на целый день. Собрала вещи и ушла от Коли. Вышла из подъезда и увидела Машу. Та развешивала постиранное белье. Я улыбнулась ей. Она мне в ответ.
Пыльно, душно, но ждать можно
Вася о своей маме знал немного. Больше о ней не знал. Не знал, где она родилась, и как прошло ее детство, как познакомилась с мужчиной, от которого его – Васю родила, и куда потом он – этот мужчина, делся. Казалось, что до Васи Антонина Петровна и не жила вовсе. И так казалось не только Васе, но и мне, и даже самой Антонине Петровне. Она родила его уже за тридцать, осознанно и планомерно. Статусом матери-одиночки всегда гордилась, говорила об этом часто и многим.
Из Васиных рассказов я поняла, какой насыщенной была ее жизнь, когда ее жизнью было Васино детство. Во-первых, она много работала, чтобы ее Вася был вкусно накормлен и хорошо одет. Во-вторых, принимала самое активное участие в его социальной жизни – огрызалась с уличными мальчишками и бранилась с воспитателями в детском саду; потом были школьные учителя – одних она ругала, других одаривала. Также она делала подарки девочкам, которые нравились Васе, рассказывала их матерям о талантах и перспективах сына.
Но к ее глубочайшему сожалению Вася становился все старше и все самостоятельнее. Он стал бороться за свою независимость. В первую очередь он запретил матери появляться в школе. Стал сам выбирать себе одежду, и часто приходил домой за полночь. Но самым сложным стал вопрос о дальнейшем обучении после школы. Вася не хотел учиться вообще. Он хотел поскорее начать зарабатывать деньги. И в ход пошли материнские слезы. Когда они не помогли, Антонина Петровна впервые повысила на сына голос – она кричала, топала ногами, грозила оставить его без квартиры, пророчила ужасное, голодное будущее. Все это не произвело на Васю никакого впечатления, за исключением одного, последнего и неожиданного довода матери. Она пообещала купить ему машину. Так Вася стал студентом политехнического университета с личным авто, а Антонина Петровна осталась без копейки за душой еще и в долгах. Правда Вася больше времени проводил на парковке университета у своей машины, чем в его аудиториях, но мать все равно была счастлива.
Вася кое-как окончил университет, нашел работу и даже с первой зарплаты купил матери микроволновую печь. Антонина Петровна не могла налюбоваться на сына! Но как когда-то привязанность к матери сменилась борьбой за независимость, так борьба сменилась полнейшим равнодушием. Он просто ее не замечал. А Антонина Петровна подслушивала его телефонные разговоры, домысливала сказанное в них, следила за сыном из окна квартиры, и жила иллюзией, что, как и прежде является неотъемлемой частью его жизни.
И, конечно же, мое появление в их доме стало для нее ударом. Вася сказал с порога: «Мам, – это Маша, мы с ней расписались», и занес мои чемоданы. Антонина Петровна брезгливо окинула взглядом чемоданы и ушла на кухню. С этого момента она жила с глубочайшей обидой на сына в душе. Не спросил, не посоветовался, привел, живите с нею! А кто она такая? И Антонина Петровна всячески демонстрировала, что я для нее «никто». Она не обращалась ко мне напрямую, только через Васю. Ни разу не назвала меня по имени. Говорила сыну – «твоя» или «эта». Васю все это ужасно забавляло, подсмеиваясь, он говорил – «Маша, мам, ее зовут Маша».
Но, честное слово, я не обижалась на строптивую старушку! Я любила своего Васю. Мы жили за закрытыми дверями нашей маленькой спаленки – подолгу не вылезали из постели, он часто дарил мне шоколад, мы много смеялись, смотрели кино. Это был мой рай. Мне не хватало лишь одного – я очень хотела детей, о чем Васе часто говорила. На что он, обычно, отвечал: «Погоди, Марусь, сейчас немного разбогатеем и нарожаем целую футбольную команду». И я ждала.
Был даже недолгий период, когда свекровь, как будто, ко мне подобрела. Она стала иногда со мной разговаривать, рассказывала о Васиных детских годах, о днях своей беременности. Но я быстро догадалась, что Антонина Петровна решила для себя, что у меня имеются проблемы с деторождением. И в ней заиграло тихое торжество. Показывая мне Васины детские фотографии, она, не скрывая, упивалась чувством своего женского превосходства. Но длилось это недолго, вскоре она снова перестала говорить со мной. И к ее нелюбви ко мне прибавилось искреннее убеждение в моей неполноценности.
Так мы прожили около года. Вася все старался разбогатеть, менял работу одну за другой, пытался открыть свое дело, но все как-то не срасталось. Я преподавала в школе, по вечерам готовилась к предстоящим занятиям, читала, а Антонина Петровна недовольно гремела кастрюлями на кухне, шаркала тапочками по старому линолеуму.
И однажды Вася не пришел с работы домой. Мы ждали час, два, три. Потом сидя в разных комнатах, наперебой звонили ему. Телефон был отключен. Я обзвонила, друзей, знакомых, коллег. На работе сказали, что его там не было с утра. Антонина Петровна обзвонила родственников, что тоже ничего не прояснило. И когда ожидание и тревога стали невыносимы, мы вышли на кухню. Наверное, впервые за этот год посмотрели друг другу в глаза. Потом оделись и вышли на улицу. Постояли на том месте, где обычно Вася оставляет свою машину.
– В полицию? – спросила я.
Антонина Петровна зашагала вперед.
Обращение в ближайшее отделение также ничего не дало. Сказали ждать три дня. Мы вернулись домой. Я скрылась за дверью нашей спальни. Это была бессонная ночь. Через три дня в полиции у нас приняли заявление о пропаже человека.
В страхе и ожидании мучительно долго тянулись часы, дни, недели. Прошел месяц, два, три. Мы жили тихо, мы жили молча, мы жили затаив дыхание, каждая в своем углу. Вздрагивали от каждого телефонного звонка. Но он не пришел.
Нервы начинали сдавать. Антонина Петровна все чаще начала говорить с собой обо мне, бубнить себе под нос, типа: «расселась здесь», «посмотри какая, нашлась мне тут» или «ишь какая криворукая». А потом все чаще стала ругать меня вслух, оскорбляла. И каждый ее выпад неизменно кончался словами: «ты никогда не любила моего сына!» Не знаю с чего она это взяла, но то, что она винила меня в Васином отсутствии – это было очевидно. Теперь Васи не было рядом, и ей нужно было ко мне хоть как-то обращаться, она стала звать меня «змеей». Иногда мне казалось, что старушка совсем тронулась умом.
Она по-прежнему делала всю работу по дому. Особенно яро охраняла от меня свои кастрюли. На кухне я могла лишь кушать, даже мыть посуду мне не было позволено.
– Ну что встала тут, змея? Сейчас поразбиваешь не свое.
И мыла сама, приговаривая:
– Даже тарелку помыть за собой не может, засранка.
При всем при этом, приготовленное ею было обязательно к употреблению. Она готовила обед, ела сама, потом стучала в мою дверь, если я была дома, со словами: «иди ешь, змеюга». На кухне меня ждала моя порция, прибор и два куска хлеба. Если бы от Васи остался ей котенок, она с таким же рвением не давала бы ему помереть с голоду. Но, к сожалению, осталась я. И по аналогии с тем же котенком – она ни разу не пыталась вышвырнуть меня за дверь. Хотя иногда с трудом сдерживалась. Но я ей словно залог. Вася придет и ей будет что предъявить. Уж она ему на меня нажалуется!
А мне осталась она, и я ее терпела. Но признаюсь без особого труда. Мне было не обидно, и не больно. Мне было неважно. Потому что я просто ждала. Ждала, стиснув зубы и зажмурив глаза. Все мои силы уходили на то, чтобы не пускать в себя страх и отчаяние. Но они то и дело смотрели на меня из темноты ночи, и я задергивала шторы. Лились цветным светом с экрана телевизора, и я тут же его выключала. Поджидали меня меж книжных строк, и я совсем перестала читать. Днем я ждала наступления ночи, ночью ждала утра. Пусть время бежит, пусть мчится до того момента, когда он придет. А там пусть остановится хоть навсегда!
Прошел год. Антонина Петровна продолжала ждать своего сына, но перестала верить в его возвращение. Она легла на диван и отвернулась от включенного телевизора. Она перестала готовить и убирать, лишь изредка поливала любимую герань. Редко выходила из дома. Запретила родственникам звонить и приезжать. И совсем перестала злословить в мой адрес. И когда я предложила ей перебраться в нашу с Васей комнату, она кинула на меня безразличный взгляд и перенесла свою герань на подоконник в спальне. А я перенесла свои вещи в общую комнату и взяла на себя всю работу по дому. Теперь я стучала в ее дверь со словами «идите кушать».
И в моем ожидании Васи настал новый период. Я потеряла себя. Кто я? – Маша. Что я делаю? – Жду. Это все, что было обо мне. У меня не было своего угла. Общая комната, в которой я теперь жила, была вся пропитана запахом старухи. Всюду старая мебель, на стенах выцветшие обои, тусклый свет из маленького окна.
Однажды после моего «идите кушать», старуха не вышла из спальни. Я ждала полчаса, потом еще немного, потом без стука вошла. Она лежала на кровати без сознания. Я вызвала скорую помощь, и в ожидании села в ноги к старухе. Я смотрела на ее бледное лицо и не испытывала ни ненависти, ни отвращения. Она мне безразлична.
– Но я не дам тебе умереть, вредная старуха – сказала я ей, – хоть сына дождись, бессовестная. Да и родственнички твои пусть ядом еще позахлебываются подольше – бормотала я абсолютно беззлобно.
Про родственников я не просто так упомянула. Как-то раз, в разговоре, между делом, моя соседка Света заметила:
– А ты знаешь, что если твоя Антонина, как ее там?, помрет, ты никаких прав на квартиру не имеешь? Только если она тебе ее сама не подпишет.
– Нет, – ответила я.
Я этого не знала. Потому что я об этом не думала. Зато теперь я поняла, почему ее многочисленные родственники так резко изменили ко мне отношение. Думали, живу, ублажаю старушку, чтобы квартиру мне подписала, а они бы не с чем остались.
Скорая приехала быстро. Забрали ее в больницу. У старухи оказался сахарный диабет. Не знаю, как долго она с ним жила, и знала ли о нем сама.
Через три дня я забрала ее из больницы, вместе с огромным списком лекарств. Оставив Антонину Петровну в родных стенах, я пошла в аптеку у дома. Фармацевт посчитала мне общую стоимость лекарств. Вышло около моей месячной зарплаты. Конечно же, таких денег у меня не было. Весь мой скромный учительский заработок уходил на оплату коммунальных услуг и достаточно скудное пропитание. Куда она девала свою пенсию я не знала, может прятала под матрац. Я никогда не задавалась этим вопросом.
В общем, все, что мне удалось придумать – это позвонить Свете. Света – моя бывшая соседка. Света ушла от мужа и теперь не живет в нашем доме. Но у меня есть ее номер телефона. Думаю для нее это не такие большие деньги.
– Привет, Света.
– Машка, это ты? Как давно не виделись! Как ты? Я даже соскучилась!
– Мне нужны деньги.
– Что-то случилось? С Антониной, как ее там…?
– Да, нужно не очень много.
– Эмм… Как бы сделать? Может, ты приедешь, и на месте разберемся?
– Говори адрес.
Я обшарила свои карманы – денег хватало на проезд в трамвае, в оба конца, и еще даже немного оставалось. По пути на остановку, зашла в магазин и купила плитку шоколада в подарок.
Света снимала квартиру в высоченной многоэтажке нового микрорайона. Я поднялась на лифте на восьмой этаж и постучала в дверь. Света, вся сияющая, радостная открыла мне. Она была хороша – в красивом коротком платье, с хорошо уложенными волосами. С порога защебетала, как мне рада. Не успела я разуться, как она подхватила меня под руку.
– Пойдем скорее, я тебя познакомлю! – ее глаза горели.
Я нехотя сняла башмаки и вошла в единственную, но очень просторную комнату. В ней, барной стойкой была отделена кухня. Новая мебель, паркет, красивые шторы – все модное, со вкусом подобранное. Богато накрытый стол, вино, играет тихая музыка. За столом на диване сидит мужчина. Я сразу его узнала. Это был мой старый знакомый – Вадим. Я ворвалась на чужое свидание. Мне стало противно. Света приобняла меня за плечи.
– Знакомьтесь, – это Вадим, – это Маша – моя подруга.
Вадима будто пригвоздило к дивану. Я физически ощутила, как у него перехватило дыхание от неожиданности. Я ему поспешно кивнула. Он – с трудом мне в ответ.
– Садись, Маш!
Света придвинула к столу стул, принесла мне тарелку, приборы и бокал. Жестом попросила Вадима разлить по бокалам вино. Сконфуженный, он это сделал. Я не поднимала рук с колен.
Противно, как мне было противно! Невольно воображение рисовало мне отвратительные сцены. Я видела, как они занимаются любовью на этом самом диване. Потом раздается звонок – это я звоню Свете. Она встает, берет трубку. Пока она говорит со мной по телефону, Вадим любуется ее обнаженным телом. Она не может собраться с мыслями, говорит – «приезжай, на месте разберемся». А потом он пытается снова притянуть ее к себе, а она говорит – «подожди, ко мне сейчас приедут…».
А Света суетилась, накладывала мне салаты, подогревала мясо, пыталась завести общий разговор. И я, и Вадим, то и дело невпопад вяло вставляли пару слов.
Как же в этот момент я ненавидела Свету! Ненавидела за то, что я впервые за много лет встретилась с Вадимом. За то, что он видит меня в этих потертых джинсах, с хвостом на затылке, с ненакрашеным лицом. За то, что она сама – Света, так свежо и чудесно выглядит, за шикарно обставленную квартиру, за дорогую еду.
Но еще больше я ненавидела Вадима! Я была его первой любовью, и, судя по его взгляду, который он с меня не сводил, ею осталась. Я ушла от него. И еще, смешно вспоминать, на прощание учила его, как надо жить. И что же теперь? Из Светиных рассказов знаю, что у него есть семья, дочь, ну и Света – любовница. А значит, он может их всех себе позволить – у него есть деньги. А у меня? Заваленная старьем квартира, из которой бешеная старуха может выгнать меня в любой момент. Пустые кастрюли. Три часа географии в день в средней школе. Больше у меня нет ничего. У меня нет моего Васи. Да, в этот момент я ужасно его ненавидела! Потому что я пришла просить деньги у его любовницы.
– Вадь, ты, наверное, очень хочешь курить, – сладко улыбнулась Света.
Вадим встал, машинально хлопнул себя по карману брюк, обнаружив этим там пачку сигарет, вышел на балкон. Для нас обоих это стало облегчением. А Света придвинулась ко мне поближе и заговорила, понизив голос:
– Коля то мне постоянно звонит! Хочет, чтобы я вернулась. Говорит, жить без меня не может. А куда возвращаться то? Сам он где-то теперь квартиру снимает, а в нашу его брат Кирилл с семьей въехал. Видела новых соседей?
Я отрицательно мотнула головой.
– Свет, на счет денег.
– Ах, да, – спохватилась она – сколько нужно?
Я назвала сумму. Света улыбнулась в ответ:
– Ты как знала! Я как раз сегодня собиралась за аренду квартиры отдавать. Но я тебе дам.
– Я отдам – перебила я ее.
– Не торопись, как сможешь – отмахнулась она и принесла мне деньги. Я убрала их в карман ветровки. Нащупала в кармане подтаявшую шоколадку и постеснялась достать ее к столу.
– Мне пора.
–Уже? – удивилась Света, – я думала мы еще посидим.
– Не могу, еще в аптеку нужно.
Света понимающе закивала и проводила меня до двери.
– Ну, ты не забывай меня, теперь знаешь, где я живу, заходи в гости – сказала она мне на прощание.
– Конечно, прейду, я же тебе деньги должна.
Света засмеялась и впервые поцеловала меня в щеку.
Я шла к трамвайной остановке. Злая, почти рыдая.
– Маша! – раздался голос за моей спиной. Меня догонял Вадим. Поравнявшись со мной, он зашагал рядом. Даже трудно себе представить, что он сказал Свете, чтобы кинуться за мной следом. И здесь бы, наверное, мне торжествовать, что он покинул красивую Свету и помчался за мной замарашкой. Но я была слишком расстроена. Мне было гадко.
– Маш, – тихим, и таким знакомым голосом, заговорил он, – у меня есть жена и дочь…
– И любовница – добавила я.
Вадим не обратил внимания на мои слова.
– Но ты же знаешь, только одно твое слово и я…
– Я никогда не скажу этого слова, Вадим – перебила я его.
Вадим остановился. Я продолжала идти к остановке.
По-прежнему в расстроенных чувствах я долго возилась с ключом у двери. Из квартиры напротив, вышел молодой мужчина. Поздоровался. Я в ответ, не поворачиваясь. Но он не прошел мимо, оставался стоять за моей спиной.
– Помочь? – предложил он.
– Нет.
Наконец, мне удалось справиться, с постоянно заедающим, замком.
– Вы, случайно, не Васина жена?
Я уже собиралась скрыться за дверью квартиры, но его слова меня остановили. Я повернулась к нему.
– Да, я его жена – четко выговорила я.
Он приветливо заулыбался. Это был очень симпатичный мужчина, примерно одних со мной лет.
– Мы выросли с ним вместе. Васька – мой друг. Я – Кирилл. Может он говорил обо мне?
– Да – кивнула я.
Вася о нем рассказывал. Да и Света говорила. Он брат Светиного мужа. И теперь мой сосед. После того как Света ушла, Коля съехал с их квартиры, уступив ее брату.
– А Васька так и не объявился? – весело продолжил он.
Меня как будто толкнули в грудь. Стало трудно дышать. Так просто о таком больном?
– Нет – с трудом ответила я.
– Жаль. Уже, наверное, года два прошло? – продолжал он дружелюбно болтать, – Думаю, его уже никто не ищет. Наверное, уже забыли о его долгах. Когда мы виделись в последний раз, прям перед самым его отъездом, он говорил, что максимум на пол годика исчезнет. Я и думал, как вернется, обязательно заглянет ко мне или к Коле. А от него ни ответа, ни привета.
– Исчезнет? – еле выговорила я.
Кирилл перестал улыбаться. Растерялся.
– Ну да. Отдавать то было не чем. Дело не пошло. Коля хотел помочь, но у него тоже таких денег не было, он даже встречался с ними, ну с этими, у которых Вася деньги взял, но они ничего слышать не хотели. Хотели вернуть свои деньги…
Кирилл совсем смутился и замолчал.
– А я? – глупо спросила я.
Думаю, Кирилл уже пожалел, что завел этот разговор.
– Эм… я не знаю. Но помню, я его спрашивал – а как же жена? Он мне ответил что-то типа – она поймет или переживет, в общем справится…
Кирилл опустил глаза, нервно покрутил обручальное кольцо на пальце.
– Почему вы не пришли ко мне раньше?
Конечно, нельзя было дальше его мучить, но меня переполняли вопросы, вопросы, вопросы!
– Я… я не знаю. Я думал, вы все знаете или он связался с вами…
Я поспешно кивнула ему и скрылась за дверью своей квартиры. Забыла разуться, и зашла в обуви на кухню. Выпила стакан воды. Выложила на стол содержимое своих карманов – два трамвайных билета, тонкая пачка денег и шоколадка. Меня немного трясло. Я, то бралась за пустой стакан и ставила его на место, то за чайник, то бежала к форточке, чтобы открыть ее. Потом сунула обратно все в карман, и по-прежнему обутая, зашла в комнату. Взяла с дивана свою сумку, высыпала ее содержимое. Нашла среди прочего рецепт на лекарства и выбежала из квартиры.
Уже было вышла из подъезда, но вернулась на свою площадку, и постучала в дверь напротив. Отворил Кирилл. Из-за его плеча выглядывала молодая женщина, думаю, его жена, у ног стояла маленькая девочка. У меня было тысяча вопросов, но я решила задать только один. Ведь нельзя же впутывать бедного Кирилла в свои терзания! И я выбрала такой:
– Почему они не забрали квартиру? – совсем неважный вопрос, который ничего не прояснит, никак мне не поможет принять решение. Но не могла же я, в конце концов, спросить у него – а жив ли он вообще? Или – неужели, Вася меня никогда не любил? Зачем же я тогда два года своей жизни провела в этом кошмаре? И что же мне делать теперь?
Кирилл, растерянно ответил:
– Коля говорил с ними, – он понизил немного голос – у него есть связи, он припугнул их, чтобы они к вам не сувались.
– Но ведь Вася об этом не знал? – рассуждая, спросила я.
– Думаю, нет. Он тогда уже уехал.
Кирилл спохватился и весело улыбнулся.
– Да вы не волнуйтесь, с ним все в порядке, я думаю, он вернется!
Я невесело улыбнулась в ответ. Достала из кармана шоколадку и отдала девочке, которая держалась за папину ногу и испуганно смотрела на меня. Она приняла.
Я вышла на улицу. Денег не много. Но их хватит на дорогу до родительской деревни, и на первое время, пока не найду работу. Хотя в деревне работа есть всегда. Можно пойти в свою школу, там, думаю с удовольствием, примут. Или не покидать город, снять на них недорогую комнату, можно даже в общежитии, и новую работу искать не придется. А может Вадим? Нет, нет, эту мысль точно нужно выкинуть из головы. Только, что я сказала ему, что никогда его не позову.
И было еще несколько вариантов, я мысленно уже собирала вещи – у меня вышло всего два чемодана, и это вместе со школьными учебниками. Так, занятая своими мыслями, я дошла до аптеки. На крыльце стояла тучная женщина – фармацевт и курила. Она мне улыбнулась, затушила сигарету и отправилась на рабочее место. Я послушно последовала за ней. Уже из аптечного окошка она спросила:
– Как Антонина Петровна? – видимо знакомы.
– Плохо – ответила я, и подала ей список.
Отдавая пакет с лекарствами продавец пожелала здоровья моей свекрови. А я отдала деньги и отправилась к своей ненавистной старухе.
