Анастасия Графеева
Рассказы от первого лица
Ничья
Мне было невыносимо скучно. За столом рассказывали затертые до дыр школьные истории, курили, матерились, пили дешевое вино. Пьяненький Паша, справа, то и дело обнимал меня за шею и хохотал. Анька, слева, больно тыкала меня локтем в бок: «помнишь, да?». Я ведь выше всего этого. Как я вообще сюда попала?
Я встала из-за стола и вышла на крыльцо. Там тоже стояли – курили, матерились со стаканами дешевого вина в руках.
– Маринка! – и очередной радушный одноклассник полез ко мне обниматься. Я увернулась и спустилась с крыльца. Тот, за мной не отправился, побоялся не осилить ступенек. Только сказал ребятам и мне вслед:
– Как и раньше, зазнается, сучка.
Приятно слышать. Да, я и раньше была лучше вас всех. И да, ничего не изменилось. Я вышла со двора, с трудом справившись с покосившейся деревянной калиткой. Темнело. Я была одета не по погоде. Здесь, в деревне, по вечерам уже прохладно. А в городе было душно – нечем дышать. Прохлада была мне приятна. Свежий ветер. Только себе могла признаться, как мне дорог запах навоза, кур и скотины. Это запахи из детства. И прохлада оттуда же. Я шла медленно, нарочно вызывая в себе почти забытые ощущения. Я впивалась взглядом в знакомые пейзажи – вот тополь с серебряными неспокойными листочками, огромный, недостижимый. Лавка под ним, под ней шелуха от семечек. Низкий забор, калитка, родной дом.
Я тихонько постучала в окно. Знаю, мама не спит. Она мне открыла, затем заперла за мной дверь. И мама – родная, постаревшая, немного забытая мною. Я в деревне бываю все реже и реже.
– Соня спит? – спросила я у мамы шепотом.
– Нет, наверное. У себя в комнате – так же тихо ответила мне мама. Наверное, папа уже спал.
Я постучала в дверь Сониной комнаты.
– Ну, заходи – раздался раздраженный голос из-за двери. Я вошла. Соня лежала одетая на кровати. Увидев меня, она нехотя, вытащила наушники из ушей.
– Чего еще?
– Ничего, – ответила я и села на край кровати – как дела?
– Пойдет.
Соня ждала, когда я уйду. Она меня любила, потому что я ее сестра. Но хотела, чтобы я ушла, потому что ей двенадцать и она слушает музыку.
Конечно, я должна встать и уйти, я ведь не как мама, я все понимаю – и тягу к уединению, и жизнь внутри себя, и неприязнь к окружающим. Но я не уходила. Наверное, старею.
– Может тебе денег надо? – попыталась заинтересовать ее я.
– Надо – спокойно отозвалась она.
– На что?
Соня усмехнулась:
– Тогда не надо.
Я по-прежнему не уходила. Соня не выдержала.
– Марин, ну что тебе надо?
– Ничего. Посекретничать хотела.
Соня начинала раздражаться.
– О чем?
Я пожала плечами. И, правда, не о чем. Просто я хотела быть для нее лучше нашей мамы. Мама ее не понимает – конфликт поколений. А я другая. Я молодая, я могу ее понять. Но ничего не вышло. Так и не найдя, что сказать сестре, я вышла.
Мама постелила мне в зале на диване. Мою бывшую комнату отдали Соне. Теперь я здесь гость. Чему я несказанно рада.
Я прожила в этом доме семнадцать лет. Сначала, я была маленькой и любимой всеми. Особенно любил меня папа. У него в жизни, как мне казалось, было вообще не много занятий – уходить и приходить с работы, любить меня, и по выходным пить пиво на лавке под тополем. Мама меня любила тоже, но меньше, потому что дел у нее было больше. Она целыми днями мелькала то тут, то там, казалось, что она все время, что-то переносит с места на место. Потом я пошла в школу, и узнала, что я красивая и не очень умная. Что красивая мне говорили многие, что не умная я догадывалась сама.
Вошла мама. Я уже лежала под одеялом. Она, молча, стояла в дверях.
– Я не сплю – сказала я ей.
Мама подошла к дивану.
– Ты быстро вернулась. Не понравилась встреча?
Я почувствовала себя Соней. Я тоже не хотела говорить.
– Нет.
– А Сашка был?
– Да, вроде.
– А Потаповы?
– Не знаю, мам. Они для меня сплошная серая, пьяная масса. Я просто ушла.
Мама присела на кресло, что стояло у дивана. Оказалась у меня в изголовье.
– Завтра поможешь на огороде?
– Не-а – улыбнулась я.
Мама кивнула.
– Ты знаешь, что Антон здесь?
– Нет – как можно безразличнее сказала я, вздрогнув под одеялом.
– Он приехал полгода назад. С семьей. У него жена и двое мальчиков. Мария Федоровна умерла, дом ему оставила, жить здесь будут.
– Незавидная судьба – пожала я плечами, понемногу приходя в себя. И какой он теперь?
Надо уехать утром – решила я. Еще я удивилась, что меня так долго не было в деревне – полгода или даже больше. Не удивительно, что я для Сони никто.
– Ты надолго приехала? – осторожно спросила мама, словно, угадывая мои мысли.
– Завтра уеду.
Думаю, мама осталась довольна моим ответом.
И неожиданно для себя я решила быть с мамой откровенна. Я села.
– Тебе нечего бояться! – сказала я ей.
Мама испугалась моих слов.
– Нет, Мариночка, я не боюсь. Я тебе доверяю. Но с Соней сейчас особенно тяжело. Она словно нежный цветочек, я дышать на нее боюсь! Может, ты сможешь к ней подход найти.
– Нет, – покачала я головой, – это просто возраст.
Я снова легла и отвернулась к стене. Мама посидела еще немного, потом пожелала мне спокойной ночи и ушла. Думаю, ей стало спокойнее. Я понимала ее опасения, но мне было обидно. Я любила Антона тринадцать лет назад. Да я вообще могу не узнать его при встрече! Наверное, он пьет, у него некрасивая жена и бестолковые дети. Я буду рада, окажись оно так. Например, почти все мои одноклассники оправдали мои ожидания. Сегодня я радовалась этому, смотря на их никчемное деревенское существование. С Антоном я тоже вряд ли ошибаюсь. Иначе он не вернулся бы сюда.
Но утром я не уехала. Это была суббота, и папа верный себе, уже шел с магазина напрямик на лавку под тополем. Я присела рядом с ним. Он по-прежнему любил меня.
– Твои когда приедут? – спросил он ласково.
– Еще не звонила им. Им без меня хорошо. Папа же балует Анжелку, а мама орет и орет.
– А чего орешь? – спросил папа, убирая пакет под лавку. С годами стал стесняться своей привычки. Меня это умиляло.
– Нервы, – пожала я плечами.
– Ты Антона видел? – папе я могла спокойно задать этот вопрос, он был далек от наших с мамой сериалов.
– Какого? А – Голычагина, что ли? Ну да. Полгода уже здесь живет. Мальчики у него хорошие такие.
Неприятно. Да что вообще папа может понимать – хорошие, не хорошие?
– А сам он что?
Папа пожал плечами:
– Да все такой же, хохмит.
Хорош папу смущать, пусть пьет свое пиво. Вот и Мурзик пришел. Я погладила его по мохнатой голове.
– Твой блохастик – улыбнулась я папе и коту.
– Но, но! Я вчера его в бане мыл!
Хотелось поцеловать папу за это, и за то, что он есть. Но постеснялась и ушла в дом.
Я красиво оделась, и пошла по деревне, искать встречи с Антоном. Мне любопытно – вспомню ли я его? Стану ли я, как раньше, смотреть на его руки, пальцы, губы и краснеть? Стану ли я впиваться взглядом в его шею с желанием сделать это губами? Почти уверена, что все во мне его забыло. И даже больше мне теперь хотелось увидеть его жену. Так я собираюсь убедиться в том, что у него все плохо. Он-то, понятно, хуже моего Васи. А моя Анджелка в сто раз лучше его сыновей. Во-первых, потому что она девочка, а во-вторых, потому что она одна, – а значит ей не надо ни с кем делить, ни конфеты, ни любовь родителей. Осталось увидеть своими глазами, что я лучше его жены.
Я медленно прошла мимо его окон. Но дом был тих. Спят они еще все что ли? – удивилась я и уже в этом чувствовала свое превосходство.
– Маринка! – окрикнула меня моя теска – одноклассница. Она живет по соседству с Антоном.
– Ты чего так рано гуляешь и уже такая красивая? – с восхищением и завистью оглядела она меня с ног до головы. Я приободрилась ее оценкой.
– К тебе шла – улыбнулась я.
– А-а. Заходи!
Ну и отлично! Маринин двор был отделен от соседнего невысоким забором. Так что, находясь здесь, можно было вполне, увидеть выходящего из дома Антона. Навстречу нам вышла Маринина мама, расцеловала меня и вернулась обратно в дом.
А в жизни Маринки мало что изменилась. Она также жила вдвоем с матерью. Только тетя Таня постарела очень. У них было большое хозяйство – им они и жили. Замуж Маринка не вышла. Надо узнать почему. Она конечно не красавица, но я давно сделала вывод, что на факт замужества и наличие детей это никак не влияет. Вот на качество брака, вполне может быть. А на факт – нет.
– Маринка, а чего ты не замужем? – спросила я, когда мы сели за столик во дворе ее.
Маринка пожала плечами.
– Не знаю. Не повезло.
Ну вот, осталось только спросить об Антоне, а больше и поговорить не о чем. Из дома вышла тетя Таня с кувшином компота. Он был еще горячий. Она налила мне полную кружку.
– Спасибо.
– А ты как, Марин? – спросила меня тетя Таня.
– Нормально – улыбнулась я – муж, дочка, работа. Как у всех.
– А дочке сколько?
– Четыре.
– В садике?
– В садике болеет часто, больше с мужем дома.
– Муж-то хороший?
– Не жалуюсь.
Я улыбалась, а тетя Таня с каждым моим ответам хмурилась все сильнее. Так она подходила к любому делу. Хмурясь и заранее опасаясь, что все плохо. Я видела, что она искренне переживает.
– Ну и хорошо – заключила она и, продолжая хмуриться, зашла обратно в дом.
– Новые соседи? – спросила я, повернувшись к Маринке.
– Не такие уж и новые. Антона помнишь?
– Ага. Ну и как он? – спросила я.
– Хорошо. Все лето дом ремонтировал. Пацаны у него хорошие, помогают.
– А жена?
– Жена – Таня… – Маринка пожала плечами, – жена как жена. Помои под забор не льет – уже хорошо.
– Дружите?
– С кем? С Таней? Да нет. Некогда дружить, мы ж перепелками с маманей всерьез занялись… – и Маринка продолжила уже про перепелок.
Долго рассказывала. Я торопилась пить компот. Хотелось уйти. Здесь больше нечего ловить. Но дверь соседнего дома открылась. И утренний ветерок потрепал тюлевую занавеску. Я послушала еще о перепелках, но из дома никто так и не вышел. Завтракают, наверное. Посидела еще немного, и никого не дождавшись, откланялась.
По дороге домой я вспомнила нашу с Антоном любовь. Но вспоминать оказалось почти нечего. Мне было пятнадцать, ему шестнадцать. Я была красивая, он хорошо умел шутить. Может любви бы и не вышло, но его мама уезжала в город на заработки, и он оставался дома один. Он звал к себе друзей веселиться, а однажды позвал одну меня. Он не стал поить меня чаем, включил телевизор, обнял, уткнулся носом в мои волосы и сказал, что любит. Потом все было немного неловко, стыдно, но больше всего удивительно. Антон был сосредоточен и очень старался, а я все время пыталась понять свои ощущения. Но понять не могла и просто удивлялась. Как это так все происходит? Вроде, и он, и я – мы все знаем. Видели и в кино и на картинках, а сейчас все так несуразно. Неужели оно так и есть? А почему тогда это для всех так важно и притягательно? В общем, в моей голове никак не могло совпасть то, что я думала и знала о любви с тем, что происходило в тот момент. Но было приятно лежать рядом после. Он все время гладил мое бедро, а я водила пальчиком по его груди. Помолчали, потом он поинтересовался: «ну как тебе, Марин?». Я сказала, что-то одобрительное и поцеловала его в губы.
В последующие наши встречи у него дома было уже не так удивительно. Я стала любить наши частые свидания за их таинственность. За то, что благодаря им, мы с Антоном взрослые. За то, что он курил после любви у окошка, а мне приносил стакан воды. Мы любовались каждый собой и чувствовали, что эти наши свидания делают нас лучше других.
Это было весной, я заканчивала девятый класс. После сдачи выпускных экзаменов, мама спешно собрала наши вещи, и мы с ней уехали в город к ее сестре. Через девять месяцев мама вернулась в деревню с новорожденной малышкой на руках, а я осталась у тети. Та пристроила меня в колледж, по его окончанию помогла найти работу. И Антон после окончания одиннадцатого класса тоже уехал из деревни. Вот и вся любовь.
– Все сидишь, папуль?
Папа сидел на лавке, верный кот под ней дремал рядом с пустой бутылкой. Папа в ответ лишь весело мне улыбнулся.
Дома мама жарила картошку. Это был божественный запах. Я села за стол у окошка. Вышла Соня из своей комнаты.
– Сонь, чего маме готовить не помогаешь? – решила позадирать ее я.
– А ты много помогала? – огрызнулась она.
– Не-а. Вообще не помогала! И знаешь, что из этого вышло?
Соня промолчала.
– Мой бедный муж первый год питался одними пельменями из магазина!
– Я замуж не собираюсь – пробубнила она. Соня обувалась у порога.
– Ну, это пока – улыбнулась я.
Соня кинула на меня взгляд полный презрения и вышла из дома.
Этот взгляд был адресован не лично мне, а всему белому свету, это понятно. Я не обиделась, но была недовольна собой. Так с ней могла говорить мама, но не я! Я ведь должна понимать, как она сейчас ранима, как нежна. Возможно, в ней уже живет любовь, которая непременно причиняет ей боль и которая обязательно окажется несчастной. А я: «ну это пока!». Дура, дура! Что с меня взять?
– Куда Сонька? – спросила я у мамы, смотря, как она выходит за калитку. Папа ей что-то сказал, может, просто пожелал доброго утра. Соня не ответила, даже не взглянула в его сторону. Прошла мимо. Мне стало обидно за папу.
– Не знаю, – мама пожала плечами – ты ее не задирай.
– Не буду.
Я побарабанила пальцами по столу. Что я тут делаю?
– Позвоню Васе, пусть вечером за мной приезжают.
– Может Анжелку оставишь у нас погостить?
– Нет, у вас тут скучно. Да кто за ней смотреть будет? Ты сейчас на огород уйдешь и на целый день, папа с утра расслабленный, а Сонька вообще непонятно где ходит…У нее не ухажер случайно?
– Нет – уверено ответила мама.
– Почему ты так уверена?
– Соня другая. Она не от того мучается. Мир начинает по-новому чувствовать, по-взрослому. Вот ей от всего и больно. От чужой несправедливости, глупости. Все ей кажется уродливым. Она это переживет. И станет еще лучше.
– Она не такая как я, ты хотела сказать?
Мама нахмурилась, и непонимающе смотрела на меня, потом сказала серьезно.
– Я этого не говорила. Я вас не сравниваю. Вы разные, и я вас одинаково люблю.
Я снова почувствовала себя Соней – мне захотелось наговорить маме гадостей. Сказать, что она меня не любит, не понимает, не чувствует моей боли и переживаний. Но я вовремя опомнилась.
– Готова картошка? Я так кушать хочу.
Накрыли на стол, позвали папу и сели завтракать. Папа под чувством собственной вины за выпитое по утру, был кроток и улыбчив. Странно, мама ведь важнее, мама деятельнее, а почему-то папу любится сильнее.
Мама так много сделала для меня. Во-первых, родила, вырастила, не дала мне, как говорила моя тетя, «сломать себе жизнь» в сложный ее момент. Почему мне так сложно ее любить? Был момент, когда у меня поучилось полюбить ее горячо, а все, потому что мне стало ее жаль. Это случилось, когда я родила Анжелку. Мне было так трудно с маленькой новорожденной девочкой – я вся измучилась: бессонные ночи, ни минуты покоя днем. И тогда я стала все чаще думать о маме. Я представляла на своем месте маму, а на Анжелкином Сонечку. Еще и маме было уже почти сорок, когда Соня родилась, у нее был огород, хозяйство и папа. Меня жутко мучила совесть, и мне было ее бесконечно жаль. Но когда мама приезжала ко мне на выходные, чтобы помогать с Анжелой, я смотрела на ее немолодое, но бодрое и веселое лицо, я переставала ее жалеть, а вместе с тем, и горячо любить.
После завтрака, я, как и говорила, позвонила Васе. Он сказал, что вечером приедет. Только я с ним попрощалась, как услышала:
– Маринка! – два молодых человека стояли у нашей калитки. Это были братья Мальцевы – Паша и Ваня. Я убрала сотовый телефон и подошла к калитке.
– Пошли на озеро, красавица! – позвали они меня. Оба были уже пьяненькие. Куда с ними, с такими идти?
– А кто еще идет? – спросила я.
– А кто тебе еще нужен?
– Ну да, самые красивые парни на деревне уже здесь.
Они глупо засмеялись, а Ваня даже смутился.
– Ну, можем еще наших позвать, кто не занят – предложил Паша– имея ввиду одноклассничков.
– Ой уж избавьте! – отмахнулась я. И так невзначай спросила – а с Антоном Галычагиным общаетесь? Слышала, он вернулся.
– Можно и его – охотно согласился Паша.
– Но он с семьей, наверное?
– Да, нет, вряд ли его жена пойдет, она такая вся… – Паша покривлялся.
Довольная ответом, я сказала, что пойду за купальником.
Никакого купальника у меня с собой не было, да и не купаться же в этом болоте. Я зашла в дом и поправила макияж, накрасила губы.
Всю дорогу до Антошиного дома, Паша пересказывал вчерашние сплетни. Ваня молчал и скромно на меня поглядывал. Ничего не изменилась со школьной поры – улыбнулась я про себя. Он учился на год младше нас. А с Пашей мы были одноклассники.
– А ты Ванька не женат? – перебила я Пашу, зная, что Ваня не женат.
Ваня мягко улыбнулся и не ответил. За него ответил брат:
– Тебя ждет.
Я рассмеялась, Ваня обиженно толкнул брата.
Мы подошли к дому Антона. Ваня нажал на кнопку звонка на воротах. Ворота были добротные, а забор новый, высокий.
Вышла жена Антона. Высокая и никакая. Хоть бы страшненькая или красавица, худая или толстая – а она никакая.
– Привет – поздоровалась она, не замечая меня.
– Антон дома? На озеро пойдете?
– А что делать на этом болоте? – спокойно спросила она.
– Ну, просто посидим! Мы с Ванькой покупаемся.
Жена Антона ушла обратно в дом. Вышел Антон. Поздоровался за руки с ребятами и мне улыбнулся.
– О, какие люди! – только и сказал он обо мне.
У меня от волнения перехватило дыхание, и я ничего не ответила.
– Сейчас мои соберутся.
Пока «его» собирались, мальчишки поговорили не о чем, посмеялись. Я отмалчивалась. Все было как-то не по-моему, мне было не хорошо и не приятно. Антон был такой же, только возмужал. Как будто стал больше всем телом. К нему не тянуло, но его безразличие тяготило.
Семья Антона, наконец, вышла из дома, они заперли ворота и мы пошли к озеру, по дороге зашли в магазин.
На берегу, мы постелили коврик, который взяла с собой жена Антона. Нас, кстати, с ней так и не представили друг другу. Сыновья Антона оказались близнецами. Это произвело на меня неприятное впечатление – я невольно почувствовала ее превосходство.
– Я – Таня – представилась его жена, когда мы остались вдвоем на коврике.
– Марина.
Таня улыбнулась. Мне бы хотелось, чтобы она сказала: «Антон о тебе рассказывал». Тогда была бы интрига. А так, я – никто для нее. Я встала и пошла к воде. Смотрела на купающихся.
Уезжая на девять месяцев в город, мама объявила папе, что беременна, и едет к сестре, чтобы там наблюдаться у врача – все-таки уже возраст, а в городе врачи получше. А меня берет, чтобы заодно пристроить там в колледж. Эта новость быстро облетела деревню. Мама не дала мне увидеться с Антоном, но я была уверена, что он не поверит слухам и кинется за мной следом. Я безумно скучала, рвалась к нему, плакала ночами напролет. Днем же я все смотрела в окно и ждала, когда он приедет за мной. Я ждала, что он скажет, что любит меня и ребенка, и теперь мы семья. Потом, я на него злилась, потом ненавидела. Но он так и не приехал. И к девятому месяцу я перестала ждать.
Почти сразу после родов, тетя меня забрала обратно к себе домой. Она ухаживала за мной и мягко мне объясняла, что у меня родилась сестра. Что ее назвали Сонечкой. И что теперь я буду жить у тети и пойду учиться в колледж. Мне было так больно, что я напрочь забыла Антона, обрадовалась, что ребенок, который вышел из меня, оказался моей сестрой, и пообещала хорошо учиться.
И теперь, смотря на Антона, барахтающегося в воде, я думаю – так знает он или нет? Есть ли у нас с ним общая тайна? Или он так и не узнал, и у нас общего нет нечего? Сказать сама – я не имела права, ни раньше, ни сейчас. Потому что мама и Соня важнее, чем мы с Антоном. Но я хочу знать – подонок ли он?
Мокрые и холодные, они вернулись на коврик. Таня разложила купленную в магазине еду, раздала пластиковые стаканчики. Дети пили лимонад, мы невкусное вино.
– Ты, Маринка, обратно к нам не собираешься? – спросил Паша, жадно жуя колбасу.
– А что тут у вас? Кур пасти?
– У нас тут природа! – Паша указал рукой в сторону озера.
Я уже была готова унизить родную деревню, но Таня сделала это за меня:
– Ну, да! Что толку от вашей природы? Здесь чтобы нормально жить нужно большое хозяйство, а это пахать не разгибаясь, спать в обнимку с коровой!
Антон приобнял жену за плечи, и подмигнул ребятам:
– По городской жизни скучает. А там-то все, то же самое! Я там и не разгибался, и даже на малюсенькую жилплощадь так и не заработал. Здесь хоть дом свой!
Таня пожала плечами. Видно, эта тема не раз обсуждалась наедине, и они наизусть знали доводы друг друга. Но на Танином лице не было ни злости, ни раздражения. Думаю, как женщина и хозяйка, она все-таки была рада наличию собственного дома. У них своя жизнь, своя история, свои отношения. И меня давно нет для Антона. Я осталась где-то в его детстве. И сейчас, я волную его сердце не больше, чем скажем, присутствующие здесь Ваня или Паша. Почему мне от этого горько? Почему я так раздражена?
Я с тяжелым сердцем дождалась окончания пикника. Путь до дома казался мне невыносимо долгим. А дома меня уже ждали Вася с Анжелой. Дочка выбежала мне на встречу. Я была готова расплакаться. Дура! Какая же я дура! Что мне до чужой семьи, что мне до чужого мужчины? Анжела обхватила меня тонкими ручками, а Вася подошел и поцеловал в щеку.
– Привет, любимый – сказала я.
Думаю, у меня в глазах блеснула слезинка. Он ей искренне обрадовался.
– Соскучилась? – спросил он.
– Безумно – улыбнулась я.
Через час мы уже собирались ехать домой. Соня с Анжелой сидели на скамейке под тополем и гладили кота. Мама с Васей укладывали в багажник машины деревенские гостинцы – овощи, фрукты, домашние яички. Я сидела на переднем сиденье автомобиля, открыв дверь и свесив ноги на улицу.
Я думала о нашей с Васей любви. С Васей мы были знакомы уже очень давно. Познакомились в компании каких-то давно забытых нами людей, на каком-то празднике, в честь чего-то или кого-то. Улыбались друг другу. Пофлиртовали. Обменялись телефонными номерами. Созвонились пару раз и Вася пропал. Я решила его забыть навсегда, и это довольно просто у меня получилось. Он объявился примерно через год. Позвонил и ничего не объясняя, спросил мой адрес. Вася не хотел никаких свиданий, сказал – давай поживем вместе, вдруг понравиться? Мы сняли квартиру – и нам понравилось. Через годик моя тетя переехала к своему сыну на другую часть планеты и оставила нам квартиру.
Вася не рассказывал о прошлом. Где-то осталась его прежняя жизнь, и я совсем не знала, чем она была наполнена. Но его не пытала. Мы прожили с ним год, и я попросилась замуж. Вася долго объяснял, что брак – это предрассудки, пережитки прошлого и т.д. А мне все равно хотелось. Тогда он отвез меня на гору, откуда был виден весь город, как на ладони, подарил кольцо и цветы и сделал предложение. Но до Загса мы так и не дошли. Сначала он потерял паспорт, и долго его восстанавливал, потом мы поругались и он ушел от меня ненадолго. Потом помирились и зажили как прежде. Когда родилась Анжела, он дал ей свою фамилию, и мы еще какое-то время продолжали ругаться на тему законного брака. Меня жутко обижало его нежелание на мне жениться, хотя в его любви и преданности я не сомневалась. А однажды, когда мы втроем гуляли в парке, одна молодая женщина долго смотрела на моего Васю и плакала. Когда и Вася ее увидел, он повернул коляску в противоположную от плачущей женщины сторону, и мы ушли из парка. После того случая, замуж я больше не просилась. Я испугалась. Для себя я тогда решила – пусть Васино прошлое остается на его совести, а сам он со мной, а я с ним, хоть и на своей фамилии.
Мы уже ехали в машине, а я все продолжала вспоминать. Анжела сидела в детском кресле на заднем сидении, вертя в руках любимого мишку. Вася медленно ехал по разбитой деревенской дороге.
За окном, чуть впереди нашей машины по обочине шел мужчина, ведя за руку мальчика. Знакомая фигура. Это был Антон. Я не сдержалась – высунула голову в открытое окно машины и крикнула ему, когда мы поравнялись:
– Пусть твои оболтусы ни на шаг не приближаются к моей Соне, ты понял?
Я не увидела его лица. Мы уже проехали вперед, а он остался в клубе пыли позади.
Я подарила Васе право на тайну. И я дарю ее себе. Я не знаю, где географически располагается Васина, но она, точно, осталась в прошлом. А моя – здесь, в родной деревне. И она тоже в прошлом. Не будем тайны ворошить.
