Анастасия Гор
Ковен тысячи костей
– Ты, должно быть, шутишь… – вырвалось у меня, когда, шагнув ближе, я разглядела под рваным капюшоном засаленные рыжие волосы.
Те были такими грязными, что почти сливались с болотно-серой тканью заношенной одежды в пятнах грязи и пота. Его было не узнать: осунувшийся, с дикими и тусклыми глазами, утратившими все краски жизни. Стоптанные ботинки с расклеившейся подошвой и вовсе пробивали на слезы. Без вести пропавший, Сэм все это время не был в беде – он просто был никем. Забытый, брошенный… И даже не помнящий себя самого.
– Твою мать, – выдохнула я то же самое, что и Тюльпана в магазинчике, как никогда солидарная с ней. – Рафаэль действительно козел!
– Я его даже не признала сначала, – виновато прошептала она, подкрадываясь к Сэму со спины; шаг за шагом, как к лесному зверю, который в любой момент мог броситься наутек. – На нем какие-то чары… Чувствуешь?
Я и впрямь чувствовала что-то вязкое и тугое вокруг головы, почти осязаемое. Что-то облепляло разум Сэма, перекраивая его в угоду Верховному колдуну Вуду. Это нечто не позволяло просачиваться наружу подлинному Сэму – ни его мыслям, ни воспоминаниям. Мощное колдовство, из-за которого он не мог вернуться домой, а еще был невидим для заклятий поиска. Тюльпана демонстративно постучала пальцем по своему компасу, подтверждая это: она думала о Сэме, но стрелка глупо крутилась по кругу.
– Фу, он сейчас это съест! – скривилась я, заметив, как Сэм, взбодрившись при виде недоеденного гамбургера, торчащего из горстки отходов, вдруг потянулся к нему немытыми руками. – Эй!
Тюльпана шикнула на меня, но было поздно: Сэм уже заметил нас и повернулся. Я смогла лучше разглядеть его лицо: чумазое, потрепанное бессонными ночами в канализационных люках в попытках согреться… А еще ужасно напуганное. Я была готова ко всему, кроме этого.
Сэм в ужасе разинул рот, глядя мне прямо в глаза. Тюльпана будто не существовала для него: он видел лишь меня одну и… неистово боялся. Попятившись, Сэм повалил урну, споткнулся об нее и покатился по земле вместе с мусором.
– Сэм, успокойся! – мягко, но требовательно велела Тюльпана, обходя его с другой стороны. – Это мы. Помнишь нас?
– Ее помню, – выдавил он, побелев, как простынь, и отполз еще дальше, когда мы приблизились. Его палец с почерневшим ногтем указывал на меня. – Ведьма, что изувечила маленького Сэма! Ведьма, ведьма!
Прохожие начали оборачиваться, и я стыдливо втянула голову в плечи. Не дожидаясь, пока мы с Тюльпаной сообразим, что делать дальше, он вскочил на ноги и помчался прочь, будто улепетывал от самого Дьявола. Вероятно, так он и думал: Рафаэль наложил на него отнюдь не простые чары забвения…
– Этот гаденыш подменил его воспоминания обо мне! – рыкнула я, но Тюльпана уже бросилась вдогонку за Сэмом. Мне не оставалось ничего, кроме как тоже побежать.
Вывески в Новом Орлеане горели неоном даже при дневном свете. Вскоре все перед глазами зарябило от бега, а узкие улочки смешались в однообразную кашу: я совсем перестала понимать, где мы находимся. Бурбон-стрит определенно кончилась: я вскоре узнала Эспланаде-авеню и навскидку прикинула, что мы пробежали почти целый квартал по набережной Миссисипи в сторону Борегард-Серкл. Эта улица не зря прославилась как «улица богатеев», будучи самой роскошной из креольских частей города: на мое раскрасневшееся лицо смотрели пустые окна отреставрированных особняков и даже резиденция Дюфура-Болдуина с белоснежными капителями на колоннах. От туристов с фотоаппаратами и актеров в медной краске, изображающих безжизненные статуи, здесь некуда было деться. Я протолкнулась через толпу таких, почти теряя копну грязно-морковных волос из виду, и привстала на носочки, пытаясь не потерять хотя бы копну платиновых.
– Да стой же ты! Сэм!
Дыхание сбилось уже на второй минуте погони, и в груди нестерпимо пекло. Зато у Тюльпаны не было никаких проблем с выносливостью, как и у Сэма: оба резво мчались через весь Новый Орлеан. Им обоим было самое место в полиции, а еще лучше – в олимпийской сборной! Несмотря на месяцы бездомной жизни и голодания, Сэм ничуть не растерял формы и вскоре оторвался от нас обеих, свернув за музеем культуры Бэкстрита.
– In captionem! – шепнула я, нырнув в безлюдную подворотню следом, и размытая фигура впереди остолбенела перед кирпичной стеной, возникшей из ниоткуда.
Перейдя на шаг и держась за колющий бок, я медленно дошла до Сэма и Тюльпаны. Последняя была уже наготове, держа руки вытянутыми и медленно наступая. Колготки окончательно разошлись у нее на коленях, а один каблук надломился, заставляя ее неуклюже прихрамывать. И все-таки Тюльпана не ныла и не собиралась сдаваться. Собранная, она будто стала выглядеть старше своих лет – на тот реальный ведьмовской возраст, который еще с юности замедляла молодильными яблоками и кровавыми жертвоприношениями Авроры. Ведь теперь оставалось только одно – вернуть Сэму отнятое, то есть самого себя.
– Не подходите! – вскрикнул Сэм, и взгляд его, подернутый пеленой забвения, лихорадочно метался между нами. По истертым рукавам плаща пустилась в пляс струйка крови: он крепко сжал в пальцах осколок битого стекла, подобранный с земли, что источала запах мочи и помоев. – Ведьмы! Я знаю, что вы делаете с мужчинами! Я не добыча! Я не дамся вам живым!
– Забираю свои слова про твою крышу обратно, – прошипела Тюльпана, когда Сэм повел рукой, приближая осколок к собственному горлу. – Молоток и ведро нужны ему, а не тебе.
Я сглотнула и отодвинула ее рукой, выходя вперед.
– Гвендолин Дрейк. Ты помнишь ее, не так ли?
Сэму будто дали оплеуху. К его щекам прилила кровь, а туман в глазах начал рассеиваться. Он заморгал, сосредотачивая взгляд на мне, – на настоящей мне, той, что стояла перед ним безоружная, а не на том чудовище, каким внушил ему видеть меня Рафаэль.
Я сделала еще один маленький шажок вперед, но остановилась, заметив, что Сэм все еще слишком напуган. Он убрал осколок от горла, но по-прежнему вжимался спиной в иллюзорную стену.
– Гвендолин… – повторил Сэм шепотом, уставившись на стекло в своих руках, будто только сейчас увидел кровь, что текла из рассеченных пальцев и пачкала дырявые рукава.
– Так звали твою маму. Бирюзовая ленточка с запахом шафрановых духов, которой она подвязывала волосы… Ты до сих пор хранишь ее на рабочем столе в полицейском участке.
Затаив дыхание, я сделала еще шаг. Фрагменты прошлого взрывались у Сэма в голове ослепительным фейерверком, завораживая и парализуя. Он тонул в том, чего не мог понять, и полотно чар, облепивших его, трещало. Пользуясь моментом, я подступала все ближе и ближе, не позволяя Сэму всплыть на поверхность и заметить, что между нами осталось меньше метра.
– Ты помнишь, что случилось, когда тебе было одиннадцать лет? Что мама сделала с собой?
Лицо Сэма не дрогнуло, но дрогнули зыбкие чары, не выдерживая. Следя глазами за кровью, капающей вдоль трещин асфальта, он медленно поднял другую руку и приставил два пальца к своему виску, изображая пистолет.
– Бам, – шепнул Сэм, и голова его мотнулась в сторону, как от настоящего выстрела. В этот момент я оказалась к нему вплотную.
Прежде чем он успел оттолкнуть меня, я обхватила ладонями его лицо и крепко сжала. Сэм испуганно охнул, выдернутый из пелены грез, и забрыкался, вскидывая осколок. Тот целился мне прямо в лицо, готовый пронзить насквозь.
– Excitare memoria et esse te!
Осколок звякнул об асфальт, выпав из разжавшихся пальцев. Глаза Сэма закатились, и грузное текло обмякло в моих руках. Я не смогла бы удержать его, даже если бы очень старалась: он весил как десять Штруделей, плотный и бугристый из-за мышц. Сэм просто вбил бы меня в землю, как гвоздь. Поэтому, отскочив в сторону, я позволила ему накрениться и рухнуть там же, где он стоял, минуту назад погруженный в транс, а теперь – в целительный сон.
– Не смотри так! – принялась защищаться я, поймав на себе укоризненный взгляд Тюльпаны, когда что-то неожиданно хрустнуло: кажется, Сэм приземлился на нос. – Это единственный способ ему помочь, который я знаю. Когда очнется, должен быть уже в себе. А у нас пока есть время подумать, что делать дальше.
Я наклонилась и осторожно перевернула его на спину, чтобы он не захлебнулся в луже, а затем брезгливо обтерла руки о штаны.
– Ага, и как теперь волочь такую тушу? За веревку, как санки? – буркнула Тюльпана, затравленно оглядывая переулок, где, к нашему счастью, было так грязно и мерзко, что сюда никто не спешил соваться. – Еще не дай бог подумают, что мы убили бомжа и несем его, чтобы сдать на органы. Придется украсть машину… Снова. Какой цвет предпочитаешь? Красный? Видела тут на парковке «Шевроле», пока мы бежали…
Я присела на корточки возле Сэма и потерла давящие виски. Амнезия в мои планы не входила, но это многое объясняло. Например, его «Форд», брошенный вместе со всеми документами и вещами на обочине Эббивилля. Наверняка Рафаэль поручил отогнать туда авто одному из своих колдунов, чтобы отвести подозрения от Нового Орлеана. Ведь когда Сэм явился в город за Зои, Рафаэлю не оставалось ничего, кроме как устранить и его тоже, чтобы тот не доложил обо всем в Шамплейн. До чего же его, наверное, забавляло это зрелище – снующий перед магазинчиком бездомный, просящий милостыню, который еще недавно угрожал тебе расправой и «Глоком»! От мысли, что кто-то так обошелся с одним из моих друзей, у меня чесались кулаки и горели вены.
– Эй, Одри, ты меня слушаешь? Я говорила…
«А ее он всегда держит поближе к сердцу…»
Не обращая внимание на Тюльпану, я придвинулась к Сэму и забралась пальцами ему под куртку. Прожженная сигаретами, она была буквально пропитана запахом тех невзгод, что ему довелось пережить. Судя по зеленым и коричневым пятнам, иногда спать Сэму приходилось прямо на сырой земле. Я сочувственно поморщилась, обыскивая его внутренние карманы. Пусто, пусто, пусто…
А это что?
Я вытащила на свет визитку из мелованной бумаги, белую, безупречную и ничуть не помятую. Сложно было поверить, что ее подложили Сэму не специально. Причем совсем недавно. Я изучила пальцами рельефный конгрев и мысленно отметила, что до Ибирвилл-стрит, указанной на обратной стороне, всего пятнадцать минут ходьбы.
– «Железная дева», – прочитала Тюльпана, бесцеремонно выдернув визитку у меня из рук. Наклонив ее так, чтобы свет заиграл на бумаге, она внимательно всмотрелась в голографическое изображение львиной пасти, которое показывалось лишь под определенным углом. – Что это? Бар?
– Похоже на то. Проверим? Только сначала надо спрятать Сэма…
– Да ладно, пусть валяется, – отмахнулась Тюльпана, вкладывая визитку под крышку компаса, чтобы тот указал нам кратчайший путь. – Кому он нужен? На обратном пути подберем.
– У тебя совсем сердца нет.
– Спасибо.
Даже не рассматривая такой вариант, я молча обошла Сэма и взяла его под мышки, с кряхтением таща по асфальту до ближайшего угла, куда можно было подогнать машину. Этим Тюльпана и занялась, чтобы не помогать мне: уже через несколько минут благодаря ее мороку и ловкости рук, укравших ключи с брелоком-сердечком, мы затолкали Сэма на заднее сиденье красного «Шевроле».
– Как закончим, вернем машину владелице, – пообещала Тюльпана в ответ на мои вопли о том, что теперь Коул точно посадит меня за решетку. – Если будет не лень, конечно.
Убедившись, что Сэм дышит, мы надежно заперли автомобиль и двинулись на зов компаса. Впрочем, мы могли бы справиться и без него: бар действительно оказался в пешей доступности. Пятнадцать минут пешком вдоль автострады, окруженной уютными кафе и фонтанчиками с милующимися влюбленными парочками, – и вот перед нами такой же захудалый переулок, в каком Сэм едва не вспорол себе горло. Там, абсолютно неприметное, стояло здание в несколько этажей. На первом, с широкими окнами до потолка, располагался тот самый бар – над дверью мигала нелепая вывеска в форме красногубой блондинки, одетой в рыцарскую кольчугу. Вот она, значит, какая – «Железная дева».
Сметя нас с Тюльпаной с прохода между домами, внутрь бара ввалилась компания байкеров. Они громко ругались между собой на испанском, и благодаря мимолетным урокам Диего я смогла разобрать «лучший бренди в городе» и «горячие цыпочки». Словом, это место ничем не отличалось от прочих: как и везде в Новом Орлеане, здесь за небольшую плату тебя были готовы напоить до отвала и накормить сытным гумбо. Лишь вместо джаза играло задорное кантри – и это место тут же стало нравиться мне чуточку больше.
– Выглядит… интересно. И пахнет крылышками барбекю, чувствуешь? Ох, как давно мы не ели! – воодушевилась я, ткнув Тюльпану под ребра, но едва моя нога ступила на лестницу, как она вдруг схватила меня за шкирку и оттащила назад.
– Слишком качественная визитка для такого захолустья, – поделилась Тюльпана своими детективными наблюдениями, вынув карточку из-под крышки компаса. – Ты хоть знаешь, как дорого стоит серебряный конгрев? А это название… «Железная дева»…
– Ты накручиваешь, – закатила глаза я, борясь не только с чувством голода, но и с усталостью. Стоило мне подумать, что я привыкла к насыщенным уик-эндам Верховной ведьмы, как жизнь снова находила способ взболтать меня, словно тесто в миксере. – Это обычный бар, Тюльпана, где Сэм наверняка опохмелялся на те деньги, что выпрашивал у горожан…
– «Железная дева», – будто не слыша меня, повторила она. – Ты знаешь, что это такое? Это второе название «Нюрнбергской девы» – средневекового орудия пыток. Тебя правда ничего не настораживает? Разуй глаза и посмотри на визитку, Одри!
Я заторможенно взяла ее из побелевших рук Тюльпаны и наклонила перед лицом. Голография замерцала, и львиная пасть разинулась, проглатывая тисненое название. Снова взглянув на бар, я сощурилась, выискивая на нем хотя бы маленькое изображение льва, но рисунок на визитке действительно казался лишним и не имел никакого отношения к месту.
– Скажи, Коул когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье? – спросила Тюльпана внезапно, понизив голос. – Об охотниках на ведьм. Ты никогда не замечала, что у дверей христианских церквей часто строят статуи львов? Они олицетворяют величие Христа, «царя Иудейского», заступника веры и вразумляющего тех, кто отвернулся от нее.
– Орден? – догадалась я, и от одного лишь этого слова во рту у меня пересохло. – Коул говорил, от него почти ничего не осталось…
– От Шамплейн когда-то тоже почти ничего не осталось, однако же ты здесь.
Такой аргумент звучал убедительно. Кусая внутреннюю сторону щеки, я переступила с ноги на ногу и снова покрутила в руках визитку.
– Думаешь, такими визитками помечают места сборищ охотников? – решила уточнить я, и блестящий лев снова приковал к себе мой взгляд. – Эти голограммы – путеводитель для избранных?
– Без понятия, Одри. Я знаю лишь одно: стоит нам туда войти – и если это действительно одно из пристанищ Ордена, мы оттуда уже не выйдем. Ведьм, переживших встречу с охотниками, можно пересчитать по пальцам одной руки. И твой Коул не в счет, – сурово отрезала Тюльпана, разбивая в прах все мои надежды. – Ни он, ни Гидеон и рядом не стояли с теми, кто посвятил геноциду нашего рода всю свою жизнь.
– Ты права, – признала я, пряча визитку в карман пальто. Запах одеколона и чабреца, сохранившийся на ткани, придавал уверенности, крупицы которой мне пришлось собрать в кулак, чтобы сказать: – Вдвоем идти слишком рискованно. Будь здесь и, если что пойдет не так, позвони Коулу и сообщи, где мы.
Тюльпана взметнула одну бровь вверх, но не проронила ни слова. Феноменально: Тюльпане, и нечего сказать, ха! Но она не была Коулом, который давал клятву следовать за мной даже в кромешный мрак и ложился на амбразуру, лишь бы не позволить мне совершить глупость. Тюльпана являлась ведьмой ковена Шамплейн и подчинялась его Верховной, как подчинилась бы ей я, поменяйся мы местами. Так было заведено, и незачем менять заведенный уклад. Она прекрасно знала это.
– Коул тебя убьет, – сказала Тюльпана равнодушно и окинула бар осторожным взглядом. – Иди и помни, что охотники пускай и не восприимчивы к магии, но они все еще смертные. Они не знают, кто ты такая, поэтому у тебя есть преимущество.
Я кивнула:
– Хорошо. У тебя есть салфетка?
Тюльпана непонимающе нахмурилась, но послушно протянула мне ее, испачканную пятнами сладкой горчицы, хот-доги с которой мы съели, посетив по пути к Рафаэлю привокзальную закусочную. Я взяла салфетку в руки и, стараясь не измазаться, разгладила ее пальцами, мысленно визуализируя образ, не дающий мне покоя.
«Мадам Саламандра. Но вообще меня зовут Зои».
Я помнила нашу первую встречу так же отчетливо, как и тот миг, когда возродила свой ковен, услышав долгожданную клятву по дороге в Берлингтон. Гадальная лавка Зои была средоточием всех традиций и культур: восточные орнаменты, греческие плеяды на стенах, благовония из мирры и ладана, элегантный сюртук из шалона на ассистенте. Я представила, будто снова нахожусь там – в маленькой комнатке, где, устроившись на пуфе в позе лотоса, Зои мирно попивает свой молочный улун. Цветастые юбки из флиса, пунцовая повязка, браслеты на запястьях и щиколотках. Оливковая кожа, желтые глаза с малахитовыми прожилками и зрачками несколько у́же, чем принято у людей. Я представила, как Зои улыбается мне, как здоровается, точно впервые, и смеется, собирая вещи. Я вообразила, будто она здесь, прямо передо мной, и я могу спасти ее, не теряя.
Закрыв глаза, я выдохнула свое воспоминание на салфетку. Оно проступило на ней чернильным рисунком, превратив ветхую бумагу в цветную фотографию из плотного картона, на которой была изображена Зои. Она щурила глаза, смешно приоткрыв рот, точно сфотографировали ее во время бурного монолога.
– Зачем тебе это? – спросила Тюльпана, когда я спрятала мое первое воспоминание о Зои в карман к мелованной визитке. – Что ты задумала?
– Если Рафаэль отдал Зои охотникам, – сказала я, на самом деле ничуть в этом не сомневаясь, – то кто-то в баре должен знать, куда ее увезли. Ты сказала, мое преимущество в том, что они не знают, кто я такая… Но что, если оно в другом? В том, что они, наоборот, будут знать правду обо мне?
Лицо Тюльпаны вытянулось, но возразить она не успела – я уже проскочила под руками гогочущих мужчин, хлынувших шумной гурьбой на улицу, и оказалась внутри «Железной девы». Дверь захлопнулась, и я почувствовала себя так, будто действительно залезла в живое орудие пыток – вокруг стальные шипы без просветов. Одно неосторожное движение – и они раскроят тело в бесформенное месиво.
Этими шипами были пьяные мужчины и женщины, каждый из которых мог оказаться убийцей, выращенным с единственной целью – уничтожать подобных мне. Но для туристки, которая якобы заглянула в этот бар по чистой случайности, они выглядели весьма безобидно: смеющиеся, опрокидывающие стопку за стопкой, в черных кожанках, как у Диего, и многие с таким же пирсингом на лице. Розовый неон заливал все вокруг, а музыкальный автомат в углу пел, не переставая: кантри сменил хард-рок, и несколько байкеров оживились, потянувшись друг за дружкой к бильярдному столу.
Железная дева, захлопни объятья,
Ведьмы боятся тебя пуще распятия.
Они боятся шипов, что торчат изнутри,
Боятся заснуть и проснуться внутри.
«Да вы издеваетесь», – подумала я. Наверняка эта песня была любимой у местных завсегдатаев: кто-то кинул в музыкальный автомат монетку, ставя ее на повтор, и даже бармен начал пританцовывать.
Железная дева, подари поцелуй,
Кровью цветы на них нарисуй.
Колыбельной станет рокот мечей,
Ласка гвоздей снимет мясо с костей!
В воздухе повис тяжелый смог от сигарет и запах абсента. Ненавязчиво осмотревшись, я прошла уверенной походкой до барной стойки, натянув на лицо то самое выражение, с которым мне приходилось жить много лет до встречи с Коулом, – обаяние, безразличие и немного придури.
– Одну «Текилу Санрайз», пожалуйста.
Бармен смерил меня оценивающим взглядом, и, смирившись с тем, что никогда не смогу купить себе без паспорта ничего крепче пива, я показала свое удостоверение. Точнее, просто раскрытую ладонь, вглядевшись в которую бармен, зачарованный, принялся послушно открывать бутылку.
От сердца у меня отлегло: раз иллюзия действует, значит, передо мной не охотник. Неужели Тюльпана поспешила с выводами?.. Дожидаясь порцию текилы, я еще раз осмотрела бар. Несколько парочек переместились поближе к окну: то едва пропускало свет, заставленное декоративными бочками и панно. Так и не заметив ничего интересного, я обхватила губами трубочку поставленного бокала и решила действовать напрямик.
Если не могу найти сама, то пусть найдут меня.
– Я тут потеряла кое-кого… – начала я, когда мне удалось привлечь внимание бармена десятью долларами на чай. – Подруга не отвечает на звонки. Она живет тут неподалеку, вдруг к вам заглядывала?
Я говорила нарочито громко, перекрикивая музыку из проигрывателя и не стесняясь тех недовольных взглядов, которые бросали на меня соседние столики. Улыбаясь во весь рот, будто совсем не понимая, где нахожусь, я продолжила:
– Она моя ровесница, только чуть повыше, – и отмерила рукой примерное расстояние над полом. – Темная кожа, как у вас, черные вьющиеся волосы и очень необычные глаза. Словом, красотка! Ее зовут Зои, но иногда она любит говорить, будто ее зовут Мари. Обожает всякие вуду-штуки и колдовство! Ой, то есть эзотерику… Вот, взгляните.
Лишь закончив говорить, я протянула бармену салфетку-фотографию и принялась внимательно вглядываться в его лицо, чтобы не упустить ни одну перемену в нем. Но бармен совсем не удивился и ничем себя не выдал: лишь уголок его губ дернулся в похотливой ухмылке, а татуированные руки стали протирать стакан так усердно, что тот заскрипел, моля о пощаде.
– Не-а, никогда ее не видел. Действительно красивая. Я бы такую не пропустил!
Разочарованно спрятав фотографию, я откинулась на спинку стула и задумчиво помешала коктейль, якобы не замечая шевеление в углу бара. Тяжелая поступь почти заглушила музыку. Возможно, так казалось только мне, обратившейся в слух и затаившей дыхание в ожидании. Незнакомец вразвалку прошелся до барной стойки и остановился совсем рядом, задев меня локтем.
– Все в порядке, Микай? – спросил он голосом, хриплым от сигарет «Данхилл», пачка которых торчала из переднего кармана его куртки. Я вдохнула запах кукурузного виски, но не повернулась, до последнего изображая безучастность. – Помощь с баром не нужна?
Черноглазый юноша с короткими смоляными волосами привалился к стойке боком и подался ко мне. Я медленно проскользила взглядом от перстня с черным опалом на его руке до ветви оливкового дерева, вытатуированной на шее. Мускулистый и светлокожий, с греческим профилем, юноша явно был не старше меня. Однако, несмотря на возраст, руки у него были как у закаленного бойца: мозолистые, сухие, со вздувшимися венами и разбитыми костяшками. Так же выглядели руки Сэма – вечного любителя драк и проблем на свою задницу. Он научил меня, что от людей с такими руками никогда не стоит ждать добра.
– Девочка свою подругу разыскивает, – объяснил бармен. – Взгляни на фото, Дарий, может, видел ее? Ты порой здесь чаще меня ошиваешься, да и каждую девчонку знаешь. Только по тому, что под юбкой, правда…
Так называемый Дарий пропустил остроту мимо ушей, сосредоточенный на мне. Глядя ему в глаза так же бесстрашно, как я уже не раз смотрела в глаза смерти, я молча протянула Дарию фотографию.
– Как, говоришь, ее зовут? – спросил он, нахмурив брови.
– Зои.
Дарий всмотрелся в фото. Глянцевое лицо Зои на снимке отразилось в черных зрачках, но не встретило ответной реакции… Потому что для охотников то была не фотография, а обычная бумажная салфетка. Коул бы на месте Дария растерялся и тактично намекнул мне, что я сошла с ума, но этот притворялся мастерски. А я была абсолютно уверена, что это притворство: на миг рот его скривился, взгляд забегал, ища, за что же зацепиться. Под гнетом железного самоконтроля, который таким, как он, прививали с детства, он все-таки совладал с собой и уставился на пятно от горчицы. Изобразив глубоко задумчивое выражение, Дарий пожал плечами.
– У нее такие красивые… глаза. Желтые, как янтарь, правда? – произнес он и покосился на меня: угадал ли? Я улыбнулась, заставляя его испустить вздох облегчения, ведь он действительно угадал. Ему не нужен был никакой снимок, чтобы сложить два и два: понять, кого я ищу, и догадаться, что этого самого человека он пытал накануне. – Хм, Зои, говоришь… Увы, никогда ее не видел.
«Ты чувствуешь этот смрад? Кислый, как уксус. Так пахнет ложь».
– Жаль, – вздохнула я, забирая фотографию назад.
Соседний стул отодвинулся и скрипнул под весом Дария. Он уселся рядом и улыбнулся во весь рот. Надо признать, улыбка у него была обворожительная. Даже небольшие сколы на передних клыках придавали шарма. Почему-то мне подумалось, что это не единственная отметина на его теле, оставленная наследственным промыслом.
– Хочешь выпить? – предложил вдруг он, маскируя свой охотничий интерес ко мне под романтический. – Если ты не местная, то просто обязана попробовать «Сазерак»! Пила его когда-нибудь?
– Хм, кажется, нет.
– Это фирменный новоорлеанский коктейль. Бурбон, коньяк, абсент, биттер пишо – что может быть лучше? Заодно расскажешь, что стряслось с твоей подругой… Как тебя там зовут?
– Дарси, – представилась я, устроившись на стуле поудобнее и тем самым приняв щедрое приглашение. – Я из Балтимора. Пару месяцев назад подруга отправилась в Новый Орлеан по учебе, а потом перестала выходить на связь. Я забеспокоилась… ну и приехала разузнать все сама. Даже не знаю теперь, где мне ее искать. Вся семья всполошилась!
– Значит, вы родственницы? – с любопытством поинтересовался Дарий.
– Не совсем… Сестры по духу, я бы сказала. У нас большое… сообщество. Женское, – протянула я, делая вид, что подбираю слова с осторожностью, стараясь не проболтаться.
Дарий клюнул легко. Если обычным мужчинам, чтобы одурачить их, нужно было показать декольте, то таким, как он, нужно было намекнуть на свою принадлежность к ковену. Так просто, что даже скучно.
Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание бармена, Дарий крикнул ему на другой конец стойки:
– Эй, Микай, налей мне как обычно. А девушке сделай «Сазерак» по нашему фирменному рецепту. И биттер пишо не жалей! Вкус похож на лакрицу. Тебе точно понравится.
– Не сомневаюсь.
Я послушно дождалась, когда бармен смешает с несколькими кубиками льда лошадиное количество алкоголя и украсит все это долькой апельсина. Готовая жидкость в граненом бокале оказалась оранжево-золотой и действительно пахла лакрицей с нотками цитруса. Я повела над бокалом носом и, пока Дарий тянулся за бурбоном, наклонила его, лизнув бортик.
«Это не «Сазерак».
Всего в одной капле коктейля я узнала своего брата. Он был во всем: в медово-горчичном вкусе, оседающим на языке; в сладком травяном аромате, внушающем доверие, но отравляющем; в солнечном цвете напитка, навевающем воспоминания о бархатных цветочных лепестках. Если правильно растолочь их и выпить даже полстакана, сон пленит мгновенно. В первый раз, когда меня обманом заставили сделать это, умерла вся моя семья. Во второй раз могла умереть уже я.
«Не лакрица… а маттиола».
И никакой биттер пишо не смог бы ее замаскировать. Абсент притуплял вкус, сбивал с толку и путал, но недостаточно. В коктейле определенно была маттиола – любимая сонная трава Джулиана.
– За знакомство? – улыбнулся Дарий, поднимая свой стакан с бурбоном.
Секунда колебаний, которую он не заметил. Мимолетный взгляд на окно, за которым осталась вся моя надежда. Глубокий вздох перед тем, как впасть в отчаяние.
– За знакомство, – сказала я, осушая коктейль до последней капли.
