Анастасия Благодарова
Неуравновешенный
Сума плашмя шлёпнулась в грязь. Была немедленно поднята, яростно протёрта рукавом куртки. Без единой мысли, чувствуя, как пылают щёки, втопил в горку.
Устроился на открытом выступе – такой себе смотровой площадке. Поставил мольберт, подготовил художественные принадлежности. Взял карандаш в руку, и… нет, не отключился от внешнего мира. Напротив, всецело погрузился. Как прозрел бы слепой. Как услышал бы глухой. Как воскрес бы мёртвый. Линии ровны, тени мягки. Грохот железной дороги, исцеляющая колокольная песнь, хлопки голубиных крыльев отразились на рисунке чёрно-белым спектром. По моему хотению навсегда застыли в торжественном величии. Говорят, неразделённость чувств только укрепляет любовь. Я же покажу это наглядно.
Чуткий, различил шарканье позади. Всякий взбесится, нарушь его интимность. Фофан, разумеется, прошуршал до меня. Я чувствовал внимание зрителя. Будто кто сальным пальцем по бумаге водит. Повернул голову, надеясь, что зевака шугнётся. Нет. Бабка даже не моргнула.
– Щедр же Бог на таланты! – наконец, заметила меня. – Голубчик, не смущайтесь. Поверить не могу, что вы на своё счёт думали иначе.
Ласковые слова не умалили моего гнева. Цепким взглядом художника я выхватил очевидные детали. Покрытая выцветшим платком седая голова, юбка, какой кто другой и пол бы мыть побрезговал, полиэтиленовый пакет с крашенными яйцами и кособоким куличом. Попёрлась ведь, старая, по кустам. На верном же пути была. Угораздило, в самом деле. Чёрт дёрнул. Прямо ко мне в руки. А я чувствуй себя причастным. Звёзды решили – я расхлёбывай.
Процедил сквозь зубы:
– Оставь меня. Не говори со мной. Вообще не стой подле меня. Уходи! П-шла вон!
На последнем слове не сдержался – махнул рукой, не заботясь, что ненароком зашибу. Всяко лучше. Пусть испугается, побежит под ангельское крыло и до конца жизни благодарит, что миновало её зло.
Отшатнулась, но осталась стоять. Дура. Возникло непреодолимое желание схватить свой драгоценный мольберт и огреть ротозейку. Как корову прутиком гнать до самых ворот, пока самого не скрючит. Уже вцепился в борта, как та выдала жалобное, обезоруживающее:
– Чего же ты, сынок?
«В самом деле – чего это я?» – раздалось эхом в голове. Вопрос застал врасплох.
– День сегодня какой. Христос воскрес, Спаситель наш. И ты такую картину рисуешь. Да хорошо как, – смелая, по-житейски положила руку мне на плечо. – Стало быть, стряслось у тебя чего? Бесы хватили?
«Сама-то поняла, что сказала?»
Спрятал лицо в ладонях. Не заплачу. Уже большой мальчик.
– За свой век я одно выучила – злых людей нет, – всё философствовала та, благоразумно отнимая руку. – Церковь рисуешь. А ты сходи. Мне… ты прости старую, но мне видится, будто боишься. Так идём со мной! Боженька увидит. Поможет.
– Так ступай к Нему! Ты ни черта не понимаешь!
Психовал, а осознал, только когда высказал мысль вслух. Никаких упоминаний моего дьявольского ремесла из чужих уст. Одни проповеди, и то какие-то… приземлённые. Если бы сейчас хоть намекнула о звёздах, клянусь, разрыдался бы в бессилии. Не повезло ей с ангелом-хранителем, коли не отводит от беды. А может, напротив, подфартило, раз рядом с проклятым так стойко держит оборону.
– Или хочешь, – всё донимала приставала. – Хочешь, я за тебя помолюсь? Каждый день молиться буду. А ты, как решишь, придёшь. Если поймёшь, что нужно тебе.
Ласковый ветерок приятно холодил мокрые глаза. Вот бы они больше никогда не горели. И я с немой мольбой смотрел на набросок храма. Просто рисунок. Подражание реальности, в любви воспетое, но не она сама. В нижнем правом углу вместо подписи аккуратно выведенный символ Весов – палка под горбатой палкой.
«Господи, да как же меня звали?»
Вместо ответа – воспоминание о картине с девушкой, обвитой зелёным гадом. Сцепив пальцы, пока держит, я тут же покатился кубарем по обрывкам знаний. Телевизионная гадалка. Послужной список. Проклятие имени… Зачем чёрту или бесу притворяться человеком столь долго? Менять работы, пасти двенадцать овец? Имея власть даже надо Львом, она формально остаётся нам ровней. Тринадцатым знаком зодиака. Изгоем с безызвестными регалиями.
– Не за меня. Не за меня молитесь, – проглатываю ком в горле. – Я сам не могу. Вы поможете мне?
– Конечно!
– Девушка. Ей… о ней я пекусь. Боюсь.
Якая юридическая лазейка! В сердце защебетала надежда. Даже злорадство. Если прихожанка моим влиянием не запачкалась, какой же по силе будет её молитва? Сработают ли на адовой дочери прямые контратаки?
Старая кивнула. Ясно как день – поняла что-то не то.
– Как зовут её, сынок?
Собравшись с духом, по слогам выговорил:
– Змееносец.
Чуть второй раз не помер, пока ждал реакции. Впав в какую-то одухотворённую задумчивость, та сделала выводы:
– Чешка?
– Полячка, – облегчённо выдохнул я.
***
Уже лез на печь, когда сотовый телефон, забытый на кухонном столе, издал непонятный звук. Казалось бы, ерунда, а сонливость как водой смыло. Чат ежедневно внушал чувство обречённости, но вместе с тем даровал успокоение. Гаденькое утешение, что я не один. Наверное, каждый установил галочку «не беспокоить», чтобы от треньканья не взорвалась голова. Оказалось, уведомлению с пометкой «срочно», о существовании которой узнал вот только что, плевать на беззвучный режим.
Скорпион: Тут Змееносец. У вас пять минут, чтобы закончить все дела.
Я стоял, как громом поражённый. Нехорошее предчувствие сверлом вкручивало меня в пол. Отпустило, стоило через «не хочу» сделать шаг в сторону. Аксинья давно спит. Чтоб ночной визитёр не потревожил её, решился выйти на улицу сам. На цыпочках, по сантиметру открывая скрипучую дверь. Из темноты в образовавшийся проём смело шагнула она. Вздрогнул, попятился. Выдал полушёпотом:
– Зачем пугать-то?
Злая, пояснила:
– Потому что боишься.
Тварь на хрупких плечах вроде дремала. Вероятно поэтому Змеюка ладошкой хлопнула меня по лицу. Нашёл себя в пространстве – распростёртый, как руно на стене. Глаза не пекло, но пришлось пересилить себя и открыть их.
Ночь обещает быть интересной. Только не ночь здесь. Как есть, день. Завораживающе переливается серый асператус, тает прохладным ветром. Но как бы ни было красиво наверху, долго задирать голову не получилось. Это первый увиденный мной воочию амфитеатр. Идеально круглый, маленький. На арене, усыпанной колючим утрамбованным песком, разве что в пляжный волейбол играть. Хотя упадёшь – как наждаком кожу изотрёшь.
Пятачок окружён монолитными каменными стенами цвета мокрого базальта. Ни ступеней, ни сидений. По периметру – одиннадцать альковов. В каждом в хаотичном порядке возникал очередной участник нашего горе-пантеона. Возникал совершенно непонятно. Будто там и был, просто я, пьяный дурак, не распознал. А сама Змеюка вроде и стояла у Рака, как оп!, и след её простыл. Вдруг она нашлась возле Тельца, что также не пойми откуда нарисовался.
Я впервые видел этих людей вживую. Тот факт, что на своих нетленках изобразил их совершенно идентично реальности, той самой реальности не зная, крайне польстил. В конце концов, поводы для счастья нужно ловить всюду, пока просятся.
Нагло разглядывая присутствующих, невольно возвращался к постаменту – двенадцатому месту. Возвышению «на полдень», как выбившийся гвоздь на циферблате. Начало августа – сегодня восседает Лев. На своём золотом троне. Нога на ногу. Горящие в две звезды глаза смело смотрят в вечность. Роскошная шевелюра, что грива. Однако первое бросается – бесстыдная нагота. Однажды рисуя Льва, я руководствовался музой. А надо было логикой. Ведь он погиб в огне. Овна и Стрельца, по отдельности вступивших в пекло, в своё время как-то вызволи. Обожжённых, но сохранивших телесную целостность, земле предали ряженными. Колдуна же оставили. Праху тряпки не нужны.
Льва нисколько не смущал его облик. Гордый и властный, он сейчас действительно правил миром в своё удовольствие. Я же, его октябрьская замена, могу только держать Вселенную, разрываясь по швам. Мне стало совестно, будто тот видел меня, и взгляд мой побрёл дальше. Товарищи собирались, но не переговаривались. В чате общительные, а здесь как воды в рот набрали. Я видел их интерес ко мне, к новенькому. Кто-то даже поприветствовал махом руки или кивком головы. Их тревожность передалась и мне. Все что-то знали, чего-то ждали.
По привычке ссутулился, чтоб кости мягче гнуло. Немедленно поднял голову, услышав, как звучит наша неправильная латынь.
– Здравствуй! – воскликнул кто-то шибко весёлый. По лыбе вычислил – Овен.
Обратился он к Змеюке. Тринадцатому знаку в нашем кругу места не нашлось. Пока томимся на своих постах, та вольна подступать к любому из нас. Тамада в конкурсе.
– И тебе не хворать.
– Только можно побыстрее? – попросила красавица по левую руку от меня. Золотистые волосы, длиннющие, как у Рапунцель. Но путанные, что сети паука. – У меня дела.
– При жизни не закончила? На кой вешалась тогда? – уколол Стрелец, сидя в своём алькове в позе лотоса, сложив руки на груди. Несмотря на язвительность, я услышал в его голосе дрожь.
