Анастасия Благодарова
Холод твоих рук
Призрак непостижимым образом снова оказывается предо мной. Останавливаюсь в метрах пяти. Ждёт. Меня? Самые противоречивые чувства переполняют, борются друг с другом, разрывая на части. По щелчку пальцев рассудок навсегда утрачивается. С губ срывается едва слышное, невинное, вполне членораздельное:
– Что такое, Ань?
Приближается. Отчего-то медлит. Я как примёрз. Только пялюсь, окончательно теряя связь с реальностью. Бледное личико, прикрытое чёрной вуалью сумерек, выражает вселенскую скуку, но вместе с тем внутреннюю уверенность. Она будто… повзрослела? Погасла? Очерствела. С чего бы? С каких пор умею читать людей? Даже пришло на ум сравнение с железной леди. О, так я ещё способен думать?.. Подумал я, и снова вакуум задавил стенки черепа. Жадный взгляд мой бегает от розовых волос к потрескавшимся губам, от покрытых изморозью носков сапог к карманам куртки. Лениво оглядывая меня в ответ, будто приличия ради, драгоценная моя замечает:
– Ты дрожишь.
Какая внимательная галлюцинация. Ну да. Аня доброй была. Такой в памяти и осталась. Но даже при ней, ненастоящей, страшно стыжусь своей беспомощности. Что видит, как меня колошматит. Да и её слабенький, охрипший голос резанул слух. Неужели испугалась? Как это возможно?
Дурак, не отдавая себе отчёта, выступаю вперёд и цапаю за предплечье. Болонья скрипнула под пальцами. Жалобно взвыв, одёргиваю руку, как от раскалённой конфорки. Хотя, это холод больно ужалил.
Реальная… Живая!
Пячусь. Недалеко. Как магнитом тянет, пока инстинкт самосохранения, точно дурного пса за привязь, дёргает вон из проклятого круга. Так вот оно как. Кровь стынет, бред подчиняет. Утрачиваешь себя, теряешь ориентир. Да, Ань? Тяжко тебе пришлось. Я слабее тебя. Как рад, что на финише ты здесь, со мной. Как жаль, что тогда рядом с тобой никого не оказалось. Ни любимого, ни прохожего, ни меня. Я теперь понимаю, каково это. Мне так плохо, Ань. Я так счастлив.
Поторопился с выводами. Мгновение, и я, как поплавок, с высоты титанических чувств своих срываюсь, окунаюсь, бьюсь о дно. Отчуждение захватывает настолько, что аннулирует ужас и разочарование от неприятного открытия. Вот Аня делает шаг ко мне, я – от неё. Она даже выдаёт что-то наподобие наигранной самодовольной улыбки, успокаивает:
– Ну, ты чего?
– Ты не Аня, – сипло лепечу я.
Разглядел, лишь ступила под мягкий рассеянный свет дорожного фонаря. Прежде её глаза были для меня центром Вселенной. В них искорками мерцали живые огоньки. Тёплый взгляд, который так отчаянно ловил, был мне жизненно необходим. Как солнечный луч цветку, пусть и теневыносливому. Теперь же на меня смотрит очеловеченная арктическая пустыня. В самое нутро въедается, вымораживает. Оживший ночной кошмар. Её глаза посерели, навсегда потеряли свой цвет. Как в той песне, где несчастный ломал стекло, как шоколад в руке.
– Что ты такое?! – рявкаю я – перепуганная до смерти собака.
Ту нисколько не обижает мой недружелюбный настрой. Правильно, рядом с сумасшедшим целесообразно сохранять самообладание. Только у неё это само собой получается. Подобие эмоций по острой необходимости словно выдавливает из себя, пока я буквально слышу скрип срывающихся шестерёнок у себя в голове и из последних сил сдерживаюсь, чтоб не разрыдаться.
– Я чувствовала, как ты нуждаешься во мне. Вот и пришла.
«За мной». – Душа обрела голос. Испугалась за себя. Точно тело покинула и тормошит меня, пытаясь спастись. Поздно, по ходу. Вот же он, дьявол. Только истинное воплощение зла могло так пошутить. Опуститься до того, чтобы явиться в образе Ани. А я не верил.
– Со мной всё хорошо. Теперь всё хорошо. Я попросила у зимы, чтобы моё сердце стало ледяным, как у неё.
Её личико даже будто бы посветлело. Побелело. Она не подкрадывается – вышагивает ко мне неспешной, гордой, элегантной поступью.
– Меня нашли. – Аня улыбнулась. По-настоящему, искренне, нездорово. То ли болезненно, то ли одержимо. – Мне предложили, и я согласилась.
Ветер опаляет лоб и щёки, усиливаясь с каждым её шагом. Откуда здесь ветер? Мы не у воды, а иначе в такую погоду не бывает… Логика, Бога ради, не оставляй меня. Помоги.
