Ана Гратесс
Нео-сюрреализм СтеклоGasm
О взрыве
Взрывами долготой над широтой мировых океанов сыпется пыль островов бывших когда-то людьми. Ворочают сумку с припасами и некоторый намек на бытийность плавят под солнечными лучами томатного супа. Громкие звуки наполняют здешнюю комнату воздухом славного лета и зеленым молоком.
Во мне теперь не птица парит, а Странница, что оставила свою пластину в дар сизой малышке (мне). Я как пират девственных кораблей, весов и нежитей, правлю исключительно на север, не задумываясь о последствиях ни на секунду.
Трехголовые существа и лапти, что на них, стали моими матросами. Вместе забавляясь прибаутками о сказочных лесах, мы плыли и плыли, желая растеряться в пустотном кремнии и навечно прослыть шапочными чудачниками.
Пустота и желание славы – о взрыве небесном я говорю теперь. Став Странницей, я могу выбирать корабли на свой вкус и лад, и сё. Матросы с их фантастическими лапами мне не указ.
Торопыжничали они смуро подскакивая от каждого толчка каждой взрывающейся бомбочки. Летнее время хорошая пора для подобных забав. Я хотел прибыть в порт звездчатого Цветка, навестить своего родителя да испить зеленого молочку.
Уют теплой негой подхватывал мою перьевую шляпу и уносил ее самозабвение в прерии такой вышины, что мне и не снилось то никогда. Мерцание персиковой девы во снах продолжает навещать мой дух. Он зрит на ее округлости и желает, чтобы и у меня было подобное.
О, как Дух славен мой!
Но подожди, став Странницей не получил ли я девичьего тела? Гулко осмотрев свою форму, я понял, почему матросы так странно на меня смотрели. Я был муже-птицей коробочной пластины, лишь голос мой щебетал лиловою красой.
Ах, что за время настало, пришла пора растрещать свой корабль. Мы скопом взяли взрывные сетчатки, расставили то по углам да долам, вышли на воздушную стоянку и взорвали плавучее средство плакучим веществом.
Мы радовались три дня и три ночи, памятуя лишь о Страннице, что была позабыта так же, как и Звездная Пустошь. О ней сейчас я буду писать дневниковые страсти, присаживайтесь поудобнее!
Троном и травой молочной пены седьмая печать сделалась красной, подобной призрачному дыханию. Ночами то сновало перед лицом измененной снежностью и льдистостью остывших снов.
Рты у жителей обиталища были плотно закрыты, заставлены дощечками из мирры и ладана. Деревья эти приготавливались для пищи, а молочной зеленоватостью лишь долгая победа (над разумом) делала земляные насыпи пригодными для жития.
Частично этот кадр, из мест что на окраине Звездной пустоши, напоминал крепкую космическую пыль. Бытие здесь идет искусительно медленно, время уже давно оставило эти места, предпочитая более насыщенное мысленное и материальное существование. Пустошь как росинка по утру по заре и красному солнцу шествует по зеленым домам хлорофилла, превращаясь затем в тяжелый хлороформ.
Взрывом была уничтожена добрая часть сознательных существ. Их жидкая формация смешно стекала в цветковые канализационные люки. Страннику было положено воссоздавать себе подобных как в поле Ж. так и в поле М. Люки, отделяющие стерильные пространства рождения от мира цветочной пыльцы, были гладко прибиты к железным дровосекам, стоящим на страже чудотворного созидания. Хлопчатобумажные полотенца колокольчиками позвякивали в руках, из грудей выпадали горящие младенцы, а сполохи ядерного пламени озаряли день искристым светом. И ночи тогда не было. Ни одного темного уголка на многие тысячи километров вокруг!
Из-под наперстка перед сотнями дорог взаправду делалось море извилистой порой. На небесных постаментах и на очертелой дуге, седьмая пятка возжелала руки Рассказчика, чья цветастая заплата ярко алела на месте кровавого разрыва.
Озеро Грац вместе со свитой своей днем раскрашивали статуи горячими сатанинскими кружками, а ночью развозили напитки с кофеиниумом для праздничных столов.
Самодельными складками конусообразные ветви дерев гулко шелестели Цветку-Звезде о возвращении нового Странника, и птица моя всей возможной правдой расшила парением мерцающие небесные сады. Наблюдать за тем было великолепно.
Пустошь из звезд и пыли проявила свою мрачность: бездны порог преодолен будет за пять секунд и два часа. Зачем они все млеют от переходов на правду, если от лжи было больше толка?
«Понимаешь, взрывом корабля ты не уничтожил соцветие боли, а только медяную рану разбередил. Посему заклинаю тебя, Странник, да отыщешь ты родную гавань без помощи всяких механизмов и будет тебе отрада суток лунных и солнечных».
Золотой подвал, сближение, а теперь вот «взрыв». Если так дела пойдут и дальше, то не миновать войны нам. Любовь изгладит углы, но мертвое племя уже на полпути от Шепчущего города Смар, а посему нам предстоит их встретить самым радушным приемом.
Запечатывай давай свое зеленое молоко, а я приведу Странницу-Чашку и птичий костюм. Твои лохмотья, Альятта, уже никуда не годятся. 2-5-7!
О любви небесной
Мастерами опытными просторные вакхи приходят в моменты отчаяния, когда уже «сделать что-то» кажется невозможным. Когда кажется невозможным Все – платье падает в небеса, расправляя свои крылья. Чудесные ее объятия восходят на пантеон великой Изначальности.
Глубиной красится восток с западом венчая скрученность незабываемого удовольствия. Рассчитывается сё как: кружка с кофениумом и птичья радость, забывчатость форм морской глади и волнообразной розовой гречки. Плюсовая температура за бортом помешивает темно-синий напиток помня лишь о вечности космоса.
Война есть любовь, или то – миф глупых обывателей? Третий вопрос остается за кадром. Человек за бортом планеты, может он править своим крылом одновременно давя на газ всей мировой махины?
Третий вопрос открыл глазницу посвященную интуиции, далекие миры теперь стали намного ближе. Закрываешь глаза и видишь взаправдашние сны, где лиловая дымка накрывает собой.
Делатель музыки мастерит деревянную шкатулку, из-под рук вылепляется сумрачное Нечто, глазами испуганно оно хлопает и смотрит прямо на меня.
А что я? Я есть Странник, бывший и птицей, и звездным цветком, а теперь вот надел чешуйчатые одежды и жду очереди в Рай. Там зарезервировано место для меня. Два пять семь!
Приготовления к свадьбе меня с Цветком происходит в два этапа:
1ый – делание мастерков, кастрюльное варево воинской славы.
2ой – рот закрыт на замок, золотую клеть оно вещает, чтобы не вырвалось ничего. Звездной Пустоши ни к чему знать мои планы!
Темное очарование денной нощи пятью купюрами (по двадцать три неба в каждой) разменивает солнечную лепешку. Точечная мудрость заключена в семерке. Она говорит, что знает все, но сумка ее уже практически опустела.
Она найдет дорогу к родительской обители, а моя половина уже помолилась за нее небесам. Исключительно интересная формация: долг ею правит как лошадь правит повозкой и хозяином же.
Моя невеста – это Цветочная бабочка призрачной породы. Ее нежная кожа напоминает чем-то белый шоколад и лепестковое очарование поздней весны. По внутренностям выбирали будущее, где война развязывает острые крылья наши. Вот так и произошло оно. Тот земляной пол, что с червячками сухими, зеленое молоко рассыпало из-за спешки. Чего тут думать? Делать нужно! Да.
Цветок – оно все. Цветочное очарование часто говорит мне о подарке, о той глиняной кружке пластинчатой, о воссоздании Сознания, чье Металлическое разумие есть форма наивысшего метода общения.
Шепчущий город Смар повстречался со своей душой, и взрывом сим уничтожены границы теперь. Так к чему лететь за две сотни планетарных систем, если можно сделать суточный оборот в два мгновения?
Солнце подогревало напиток на моей голове, когда я вышел на утреннюю прогулку близ лесных изумрудных насаждений. Девять на песочных часах, а я уже вне стен и без пластиночной обмотки вокруг глаз.
Я смотрел на огромный солнечный диск и радовался тому, что мне открылся невиданный раннее образ: круг света вместе с пастельными тонами нахватывал воздушные краски и углубившись в себя рисовал Красоту. Не смотря на ни что вышел великолепный шедевр по утру, по вечеру и по следующему дню, который никогда не настанет в этой системе координат.
Ее образ солнцем помазан, дорогой дальней прикрыт: это то самое дело самоличного толкователя. Такие предзнаменования небесной зари, где карточные островки низвергаются в глубины померанцевой пыли, прахом тем и погребены теперь. Угрюмо они ходят по призрачным землям прошлого детства своего. Погребенные среди звезд они о любви мечтают, и я это им с удовольствием подарю.
Это приданное ко свадьбе моей с Цветочным великолепием, это горько-сладкая приправа на главное блюдо, что станет подаваться исключительно горячим. Точнейшие плитки камня и глыбы из льда плавятся под огневом из кедровых коктейлей.
Звезда их парит высоко над всевозможностью ветряных мельниц, делая этот конгломерат подобной Звездной Пустоше. И Рассказчика Альятту вдохновляет сей порыв, да будь он вознесен в пространное повествование!
Взаимодействие с моей невестой происходит в нежащейся пыле и облаках с мятным основанием. Ея величество Цветок лиловым одеянием мечтает о путешествии на озеро Грац, где древнее морское дно и соль слез родили ее основание, ее сущность.
Порождать из маленькой точки целую Вселенную, дорогого ли оно стоит? Группа из двух, пяти и семи глав помещаются на ладони из Странничных переплетов, и бредет оно прямо вниз к исчезновению последней мудрости.
За тонкими ширмочками влюбляются тонко-крылые валящие бабочки, а за ними, на толстых ножках вприпрыжку шествуют большие микроскопические грибы или их споры.
Тонкокрылое то и это вокруг, кому бы душу излить да помочь воспарить над земными угодьями сумчатых пейзажей, заморских коней и нетопырью самоличного толка? Тонкокрылые сидят за столом и сопят, злобно поглядывая на Цветок да на Пустошь: их уличили в развратных действиях против военного положения Любви.
О ней я пишу и пою свои лучшие песенные партии, о ней великолепной слагаю древние сонеты и космические дары возлагаю на серебряные ее алтари. Мне честь величайшая выпала, я смогу продолжить свое дело и наш с ней род. Космос, благослови!
О ветре мерцания
Помнятся времена, когда я мог беспрепятственно лгать направо и налево и не быть уличенным в святотатственном действе же. Долго мое шествие продолжалось и продолжает делать собственное дело.
Тому пришел закономерный конец, когда я смог расправить крылья наподобие льстивой бабочки и ее ощипанному союзу между снедью сварливой бестии и старой девы, чье присутствие являло жить исключительных молодильных яблочек.
Лицо обрамляла серая прядь из лозы теменной области Мироздания и всё: тогда же была разломана пятая часть забвенного книжного искусства.
Мерцает воздух здесь. Я много задавался вопросом куда исчезла пыльность звездных туманов, а космос мне отвечал: «Твои разумные толки облагораживают наши умы. Делай то, что считаешь истинно нужным. Добро твоей душе».
Позаботились о нашей семье. Мы с Цветком-Звездой взаправду сыграли пышные свадьбы, став второй парой из пятого поколения, где семеричная система отыскала свое будущее летоисчисление.
Сближение с вечным сном отделяет от нас миллионы часов книгочтения о световой славности Времени. Двигаться быстрее всего существующего возможно только после уничтожения Всего. Ни материальной формы, ни игрушечных дорог, только светлая темнота с приятной мятной кислинкой.
Погрузиться бы еще в более непонятные соцветия сюрреализма, из лугов жемчужной росы восхваляя математическое преимущество, возводя в Абсолют колышущейся воздух нематериального.
Зеленое марево расправляет плечи, идет к своей любимой, берет ту за руку и начинает кружить воздух в безумно тихом вальсе. Танцем сим он показывает Абсолют тонкоматериальной формации. Поблескивающий воздух гонит своих приспешников взад и вперед.
И не смыкают те глаз, покуда не исчезнет в танце последний атом Звездной Пустоши. Великое сокрыто в Малом, тому есть ненаучное обоснование, которое показывает нам гремящую пустотность сего пространства.
Немая бабочка – моя нежная супруга, которой минуло вот уже 257 лет. Долгожителей Шепчущий город Смар особенно ценит, посему было выделено ей отдельный остров да крученные пластинки кружек, где можно создавать свежее живительное зелье из темно-синего кофениума.
Нашей с ней любви отмерен срок в бессчетную бесконечность, это возможно представить надев граненные очки из хрусталя. В следующий раз просто прокрути гладкие полости окуляров и найдешь собственный остров долгоденствия!
Розовой пыльцой было названо действо о сладком «Нектаре Богов». Действительно ли оно сладкое – доподлинно мне не известно, но за каждой кажущейся ширмой обнаруживается еще одна комнатка с развитыми спиралями сновиденческого толка.
Толкователи всех мастей прибывают на материковую нежность Звездной же Пустоши. Ночные глотатели бабочек вылазят из снежных нор, чтобы дерево осушить червоточиной сердца.
Ея величество Мгла степенно позвякивает в самодельной отверзи космической темноты, принося собою знамя умерщвленных миров. На нас степенно посматривает прошлоденствие славы и огня, Цветочная же снякоть наша превратилась в морок туманных глазастых букашек. Смотрят они пристально, раскачиваясь на ветвях разумения.
Родственными душами выглядывает из-под полы немая бабочка, моя невеста, супруга и жена. Три-четыре сцепки на одно семейство, соцветия фракталов сближаются к ноздреватым впадинам у моего рта.
Капустная смесь цветов, песочная корзинка с подарками на медо́вые годы диковинной нежности. С любовью ей было дано отроческое неведение великолепной красоты, на чьем поле ежедневно вырастают синие закаты с привкусом льна. Родственное ужом завивается у ног, отпускать не желает оно денную крапивницу сахарной мудрости. От чего три-четыре сундука на одно тело?
Улыбки детские распашонкой шепчут пустынным пейзажам в душе: «отключитесь, я пришел сюда для радости» и все взаправду выключается, оставляя только пространный налет некоего воспоминания… о Цветке-Звезде и Звездной же Пустоше с его кривыми улыбками в лице града Смар, что играет в раскатах бесподобной страны Муар.
Остывший образ греет сердцевину солнечной поры, нам ведь тоже нужно отдохновение и свежий воздух. Рассказ о непростых взаимоотношениях с цветастыми небожителями и родственными предками навел на мое письмо тень небольшой заминки, отчего все это превратилось в сюрреалистическое шоу, где в главных ролях выступает сонливое Нечто.
Постоянство ее незабываемо и кренится то в одну фантастическую область, то в другую, напыляя размах отдельно взятых миров инакой мерностью. Цветастой заплатой выступает Рассказчик, клоунским шарфом обмотанный по самое Хочу.
Полет за невестой что-то припозднился. Пойти прилечь в мягкое лоно Пустоши или взлететь еще дальше, расталкивая неизвестное все нежнее и нежнее, покуда не займется на горизонте рдяной рассвет?
О верчении кручении
Тут смыслы умыкаются из-под носа. Вместительная сумка на грани разумного нужна для понимания осторожности мира сего. Ее запрещается распластывать между зданиями остервенелой старухи Пустоты и ее же наполненности, ибо там грех сотен тысяч душ сочленяется с отдохновением небесным.
Мечущаяся из угла в угол славность будущего, громом подходит к ожившим мертвецам и всё оно есть суть Матричный Суп.
Отчего так хорошо, спрашивает королева Лиловых дней? «О вертящихся пространствах грез» она думает. Ее сущь размышляет, что этим можно подкупить честного Странника, которому теперь вот уже тысячу лет предстоит шествовать в глубоком одиночестве. И не гордое оно вовсе, а пугающее своей непомерной протяженностью, что длится и длится в вехах космической жизни.
О вертящейся Королеве известно мало, в том числе и о ее приспешнике Лиловом Цветке, который вышел из сна о «Звезде и Пустотах страны Муар». Мирный эдельвейс и аромат апельсиновых дерев овевает их тайной, кою можно разглядеть в замочной скважине древнего замка под названием Мечта.
Думать – прерогатива аристократических особ, и нам это дано по праву рождения. Мы радуемся тому и несказанно-негаданно улавливаем спиральные душки славной небесной знати.
Крученная Королева грез во снах раскрывает наши рты, и мы самозабвенно вещаем все наши тайны и чернота вселенской колыбели подготавливает для нас свое известное ложе.
Ах, как хорошо и сладко на душе! Ко мне приходит то, чего я так долго ждала, и о чем уже перестала воображать!
Я стала Странницей с остролистными перьями между зубов моих. Я стала горой на вершинах поместья зыбкой верченности, где крутизна наклона оси узнается по кручениям общемировых сфер.
Дымная утренняя пенка мнется к плечам человеческих особ, растительное существо вырождается под неумолимым гнетом времени и все об одном слагается песенка… О радости Настоящего, о его вне всего находящейся славности, о многих его признаках и активном возлиянии света в зрачки расчудесного чуда – порождения натуральной природы.
Денница сладострастия вместила в меня доисторическое влияние победы и то же сделала для моих близких по звездной крови. Вопиющее разумное сознание – оно цветной заплаткой действует для пустот космических океанов сновидения.
Трогательная история о воссоединении и убольшении великого Аттрактора в неизмеримых областях вселенской тоски – это оно натуральностью пышет, говорит загадками со мной и при помощи меня, это оно улыбается золотыми ночами, поблескивая мерцающей пылью забытья в застывшем воздухе вневременья.
Под цветками или их сородичами были найдены три десятка темнеющих солнечных пятен, и драгоценное время преобразовывалось в дикие петли премудрого толкования. Сладость ручек и помрачение разума – известная стезя предугаданности.
Некоторым достаточно изменить внешний же толк и все помещается на ладони у молодого моего мужца. Лицо счастья показывает точную сосредоточенность на одной единственной задаче, и нельзя никого подвергать чувству вины за его просветленный лик.
Тебе дается опыт, превышающий многое из чего ты успел так или иначе вырасти. Прожить все возможные ипостаси, выбраться наружу из петли мировой погони и поместить собственное житие на алтарь из вечного цветения космической нежности.
Благословенные недра славы неизмеримой, красота громких высказываний не входит сюда как не входит сюда мрачное море огней, что пылают на синих закатах сновидений. Их трепетное отношение к своей породе на находит сколько-нибудь предрекаемого смысла, потому свечение звездной области бытия-жития не накладывает отпечатка на тех, кто прикасался к ее мерцающему телу.
Опыт кручений наводит на нас тени смутного ощущения, похожего на умелое перемещение между гранями пространства-времени. И приносит оно остро ощущаемое стократное преувеличение солнечного рассвета в ночи.
Это похоже на любовное прикосновение розового восхода, что со смесью успокоения и щепоткой красивых картин сюрреалистов, выдает шедевр Гения чистого Воображателя. Его опыт кручения-верчения заставляет всех отойти от всего привычного и это суть чистая космическая благодать.
Взмах крыла шестой симфонией показывает формацию ДваПяСё во всей ее красе. Становится видимым очерк о разумном безумии, что вещает о Цветочном же великолепии. Взаимодействие между кручением-верчением такое же цирковое нашествие металлического сознания как восприятие тонкой пластинчатой кружки в тех доисторических временах, когда я была Рассказчиком. Та Странница впервые явила это кружечное великолепие Миру моего восприятия.
Кружка – ея величество женское превосходительство и одновременно с тем мужская ее часть лунным весельем наводняют драгоценными изумрудами Шепчущий город Смар страны Муар, восхваляют натуру Бабочки и создают новых Странников в двадцать пять новых подходов.
Верченое-крученое деятельное да музыкальное мастерит деревянную шкатулку, откуда выйдет розовая пыльца и пространное повествование изумрудных сокровищ. Пространство – суть последний атом Звездной Пустоши, и он складчато взаимодействует с Невестой, выпивая все кружки с лиловым соком, перемешанным с темно-синим кофениумом, в чьем присутствии обнаруживается некое сонливое Нечто.
Делать всё с замахом на успех – значит венчать изначальное Добро хорошими поступками. То значит сладким ароматом солнца посыпать головы ждущих освобождения и вместе с этим всем свято подготавливаться к отлету в далекий внешний Космос.
О дороге в бесконечность
Пылевые облака и четкое понятие междустрочия напомнили мне однажды своей причудливой формой некоторые из недроидов постовой, чья деревянная натура привела к сему недосказу.
Я гуляла вне Дома в морозной стуже шествуя по ледяным тропкам. То в спину, то в лицо дышал колючий ветер и по телу начала пробегать изнемога – такая легкая и невесомая, что можно было подумать – «Вот еще немного и ты остановишься навсегда».
Как не парадоксально, но это приносило с собой чувство страха, а он в свою очередь – движение вперед, и я была рада тому. Я успокоилась, поняв, что я всегда там, где нужно, ведь все пространство это Дом Звезды и славная обитель Цветочного умиротворения.
Дорога эта заняла у меня несколько тысячелетий равные одному часу. По белоснежной неге я шагала, просматривая полуприкрытым взором большое Ничего из громадного Ниоткуда. Было бесконечно приятно все это созерцать, каждое мгновение оказывалось впервые к лику великого Откровения.
Стылость сердечная вместе с красотой незапамятности соединяют вящее удовольствие изначальной природы материального. С неугомонной же тонкостью оно показывает гипнотический эфир Сознания.
Тема рассказа сего – проникновение в аморфную суть сюрреального, где плещутся подсознательные токи глубин человеческой натуры. Данная дорога для меня явилась яркой звездой в пустотных кулуарах сказочного ландшафта интуиции и мне приятно сознавать свою причастность к подобным коннотациям.
Формализм и ловкая перестановка составляющих сё сочинение выпадает из восприятия подобно подлинной маскировке легких волнений ума. И это, вместе с пограничностью памяти, дарует психическую установку на смешанный набор из фантазма и сна, где описывать некоторые соцветия мысли представляется возможным.
По другую руку от сего находится растолковываемая ноша невесты Странника, которая появляется в данном сказе то в образе птицы, то в образе пластинки от кружки, то самой Вселенной в микро ее части или в макро. Форма теперь не имеет крошечного или большого смысла!
Шут и горох, этот Рассказчик. Мне бы его цветастые заплаты на ноги, чтобы уйти далеко в бесконечность, путями неизведанными проложить себе дорогу к настоящему закату и всё.
О любви вскоре я буду говорить, о Шепчущем городе Смар в стране Муар и его истлевающих жителях, о плюсах когерентности мозговых волн и антиматерии в ее адском великолепии. Приходите на мое шоу ровно в 2 часа 57 минут по времяисчислению Цереры. Как раз подоспеет розовая слякоть и воздушная пустота!
