Анъе Фо
Беспросветная духовность. Последний трамвай
Проигрыватель, тем временем, судорожно поскреб считывающей головкой в недрах десятигигабайтового намагниченного чуланчика, выискав там новый трек. И после непродолжительного вывернутого наизнанку завывания хора, поверх неспешного ритма и скупых шлепков по клавишам фортепьяно, хриплым подавленным голосом, завел свою заунывную и страшную песню бледный эктоморф. ‘Man that you fear’ – дряхлая как мир история: бойся всего, что не понимаешь.
Автобус незаметно подполз к следующей остановке и, изрыгнув нескольких уже добравшихся до пункта назначения, заглотил новую, более увесистую, порцию пассажиров. От этого в замкнутом пространстве салона повис невыносимый сконцентрированный смрад современного человека, откормленного эрзацем пищи, приправленной пальмовым маслом. Возможно, конечно, так пахнут их души? Хотя раньше я подобного не замечал. Но, как оказалось, мимо пролетел и тот момент, когда местное население объявило себя самым духовным и принялось искоренять в своих рядах любое проявление «нечестивости». Ведь им объявили, что все их беды от злых духов и прочей нежити. И как это обычно случается со смертными, они поверили на слово, оборачивая свой гнев против любого, кто выделяется из безликой никчемной массы или того, на кого в очередной раз укажет палец-сосиска одного из локальных наместников верховной власти. И не то чтобы мы сильно испугались всех этих выпадов: таится нам не впервой. Но многие, все-таки, предпочли покинуть эту загнивающую обитель духовности. Надо отметить, что и своей породе людишки порядком поднагадили, затравив или выгнав из страны самых выдающихся и прогрессивных. Теперь вот, наверное, ждут, когда жизнь наладится.
Последняя мысль совпала с кульминацией песни. Голос андрогинного существа в наушниках совсем зашелся: «I am so tangled in my sins that I cannot escape…» Мой глубокий вдох. Его голос со скрипом выдавливает слова, выкладывая из них фразы, наполненные одному ему ведомым смыслом. Еще чуть-чуть, и музыка вернулась в прежнее русло: надрыв снова уступил место неспешной зловещей мелодии. Выдох.
Здесь маршрут поворачивает направо, открывая за окном вид на некогда живописный луг на берегу речушки, нынче обезображенный толстенной трехметровой кирпичной стеной какого-то там монастыря. Они что в двадцать первом веке к набегу язычников готовятся? Или может… …может на них снизошло откровение о грядущем зомби-апокалипсисе, ведь святошам полагается всегда быть на связи с зачинщиком всех пакостей случающихся с человечеством? А если серьезно, зачем проповедникам смирения и нестяжательства, выбравшим путь уединения, столько пространства почти в центре многолюдного города? Тем более, что изначально, еще до того как век назад, захватившие власть в стране нигилисты принялись изничтожать любые проявления религии, в том числе и недвижимые, территория этого филиала христианско-провославленного царствия охватывала значительно меньший отрез мирского пространства. Понятное дело, что деятельность любой секты нацелена на обладание душами пролетариата, если выбирать, я бы все же предпочел варваров с красными партбилетами. Хотя, что может понимать начисто лишенное души существо.
За стеклом, тянущаяся вдоль проезжей части стена резко отвернула от оживленной улицы, уступив место узенькой полоске берега с тропинкой. Качнувшись на стыке, автобус въехал на мост, перекинутый через неширокую бегущую через весь город речушку. Еще лет двадцать назад бурный поток нес сквозь пороги к центру зловонные нечистоты местного хлопчатобумажного комбината, а дальше, делая свой неоценимый вклад в экологию центральной части страны, питал великую русскую реку. Сейчас же в перестроенных наспех корпусах текстильного гиганта обыватели придаются чревоугодию и праздности, а отходы их высокодуховной жизнедеятельности отправляются в канализацию.
Синий увалень еще раз кивнул, теперь уже на съезде с моста и, проволочившись с полсотни метров, пристроился на перекрестке, ожидая разрешающего сигнала светофора, рядом с такими же затаившимися автомобилями. Пока трехглазый бог перепутья пропускал транспортные потоки по каждой из столкнувшихся здесь пяти проезжих частей, древний айпод завел новую песню. Через тонюсенькое витое сечение медных проводков ко мне в голову перекочевал человек-клякса с всклокоченными волосами и размазанной обводкой вокруг глаз. Зазвенели аккорды сложного полиритмического проигрыша. Ровно через восемь тактов принялись отбивать задорный ритм барабаны. Спустя столько же мерных отрезков вступил депрессивный тенор Роберта Джеймса Смита. Вагон, ой, автобус тронулся.
Да уж, все мы в плену у голодного призрака. Только у каждого он свой, этот страж ненасытной пустоты. Я задумался о моей, зияющей отрицательным свечением, покинутой. А все же, так ли она необходима, эта душа? По всем признакам наличие сей неосязаемой субстанции не дает ее обладателям никаких преимуществ. В последнее время, мне вообще кажется, что само понятие духовности, как-то отделилось и ускакало прочь от человечности. А если не считать того, что я могу просуществовать хоть тыщу лет, и мое питание организовано слегка иным образом, в чем тогда разница между нами вурдалаками и смертными? Тем, что они могут ходить в церковь?
В этот момент, будто кто-то подслушал мои мысли, кориолисова сила, возникшая при вхождении массивного транспортного средства в левый поворот на перекрестке, впечатала меня в стекло, добавив еще в нагрузку пару, надо отметить, довольно-таки не иссохшихся бабулек.
Нет, я серьезно. Вопреки суевериям и прочим легендам, наши вампирские сердца тоже сокращаются, гоняя по телу, пусть нечестивую, но все же кровь. Да, и дневного света мы не очень-то боимся. Может все дело в том, что в отличие от задуманных как манифестация добра людей наши вместилища тьмы бьются во имя такого же по сути абстрактного понятия как зло? Типа не будь падших ангелов, бог бы окончательно превратился в тирана. Да, получается, что нет. Ведь, несмотря на то, что на каждом углу трубится, будто люди его любимые создания, он все равно обращается с ними как со скотом. Испытывает? Удобная оправдалка. На деле же, человечество ожесточилось, превратившись эгоистичных обывателей, вымещающих скрытую обиду на себе подобных.
Конечно, смертным, во многом благодаря деяниям темных сил, кое-что перепадает, например, свобода воли. Ну а в основном они действительно ведут себя как покорные овцы. Свобода же, как известно, дается лишь тем, кто готов за нее сражаться.
Ну, в общем, как вам уже стало понятно, я вечно чего-нибудь не доволен.
Автобус дернулся, резко ускорившись, но буквально через секунду, чтобы избежать столкновения с подставившейся гузкой миниатюрной дамской легковушки, так же внезапно притормозил. Подчиняясь неумолимым законам физики, содержимое салона плавно качнулось назад и тут же покатилось в направлении кабины. В данный момент подумалось, что сильно недостает трамваев.
Как будто извиняясь, а может, испугавшись назревавшего на борту бунта, водитель дизельного бегемота усмирил свои раллийные амбиции и дальше автобус плавно поплыл среди бурного транспортного потока.
Мимо, выстраивая из массивных фасадов коридор, ползут дома почти девяностолетней застройки. Похоже, эти четырехэтажные громады с высокими окнами навечно обречены впитывать своими оштукатуренными стенами тонны поднимающейся от дороги пыли и копоти. У каждого свое проклятье.
Закончив нудеть мне в уши о том, что для достижения счастья люди вынуждены тратить свою жизнь на потребление, легенда готического рока телепортировался обратно в десятигигабайтовое закулисье жесткого диска. На смену ему тут же выскочила парочка надменных англичан, прикинувшихся коренными североамериканцами. Музыка классная, но я вот уже как сорок лет не могу понять, про какое убежище бледный индеец с Туманного Альбиона хотел нам поведать. Наверное, это мистическое место как-то связанно с тотемами и шаманизмом. А может вообще в середине восьмидесятых этот Йэн перманентно находился в состоянии измененного сознания.
Oh, the heads that turn
Make my back burn
And those heads that turn
Make my back, make my back burn
Где-то на конце первой четверти песни автобус запнулся и замер, в который раз неудачно сместив центры тяжести бедолаг, волей случая оказавшихся на этом маршруте. Очередная остановка – бульвар имени партийного деятеля, умершего от желудочного кровотечения. Хлестко шлепнули открывшиеся двери. Салон слегка качнуло от покинувших его пассажиров. И тут у меня в затылке будто бы что-то кольнуло. Нет, не как мигрень и даже ни капельки не больно. Просто я так говорю: «кольнуло», – когда, назовем это шестым чувством, подсказывает о приближении чего-нибудь неприятного. А в данном случае, кого-нибудь. Я обернулся, чтобы понять, не подводит ли меня интуиция. Не подводит. Музыка в наушниках уже как-то совсем ушла на задний план, превратившись в приглушенное эхо.
The world
And the world turns around
The world and the world, yeah
The world drags me down
Прямо напротив меня в салон вваливается массивная тетка-гот, или как их там теперь называют, в сопровождении двух изможденных одетых по ее образу кавалеров.
