bannerbannerbanner
Вторая жизнь Мириэль Уэст

Аманда Скенандор
Вторая жизнь Мириэль Уэст

Полная версия

Глава 9

Следующие дни прошли как в тумане. Приглашенный дантист осмотрел зубы Мириэль. Специалист в лаборатории взял образцы крови. Медсестра сделала ей прививку от оспы. Она снова встретилась с Доком Джеком, который рассказал ей много всего о болезни и прописал два раза в неделю инъекции экстракта масла чаульмугры[17] и то же самое мерзкое лекарство, в форме капсул для приема внутрь во время еды. Капсулы заставляли ее желудок бурлить и чаще всего возвращались так же быстро, как она их глотала, обжигая горло и оставляя во рту привкус тухлой рыбы.

В перерывах между приемами пищи и осмотрами у врача Мириэль не выходила из своей комнаты. Самый первый разговор с соседями по дому прокручивался в ее голове, как заезженная пластинка. «Когда-то мы все были такими же хорошенькими, как ты… Нет надежды уехать в ближайшее время… Если бы я знала тогда то, что знаю сейчас…». Двадцать один год Мэдж провела в этом убогом заведении. Это принесло ей не много пользы. Неудивительно, что у нее был темперамент вареного омара.

Мириэль не могла остаться здесь и на целый год, не говоря уже о том, чтобы задержаться еще на двадцать. Ей нужно было растить своих дочерей. Сколько раз за несколько месяцев до приезда в Карвилл она стряхивала Эви со своих колен и предлагала ей пойти играть? Сколько раз, слыша плач Хелен, ждала, когда няня успокоит ее? Что она за мать? Потребовался бы двадцать один год и еще двадцать, чтобы загладить свою вину перед детьми.

* * *

На четвертый день, за обедом Мириэль почувствовала знакомое шевеление в желудке и поспешила на улицу, чтобы ее вырвало. Все три ее беременности, вместе взятые, не заставляли ее чувствовать себя настолько плохо, как эти ужасные таблетки чаульмугры.

Рядом со столовой располагался запущенный чайный сад и фонтан. Она поспешила к нему и плеснула в лицо водой. Холодок пробежал по ее коже, но тошнота медленно отступила.

Как раз в тот момент, когда она собиралась вернуться внутрь и съесть еще немного обеда, позади нее раздался тихий свист. Она вздрогнула и обернулась. Мужчина средних лет сидел за одним из бетонных чайных столиков неподалеку.

– Какая горячая штучка, – сказал он, откровенно, без стеснения разглядывая ее. Кожа его лица была толстой и грубой, а узловатые предплечья напомнили ей хила-монстра[18]. Он встал, и Мириэль попятилась, наткнувшись на край фонтана.

– Не думаю, что мы имели удовольствие встречаться. Ты, должно быть, здесь новенькая. – Он сделал шаг вперед и протянул руку. Мириэль не шелохнулась, оставив его вытянутую руке висеть в воздухе. – Что, боишься, что я заразен? – Он еще мгновение подержал руку на весу, прежде чем опустить ее. – У меня для тебя новости, куколка: так же, как и ты, иначе тебя бы здесь не было.

Мириэль вздернула подбородок и направилась прочь.

– Куда ты так спешишь?

– Я лучше буду сидеть и смотреть, как растут мои волосы, чем разговаривать с таким грубияном, как ты.

Он усмехнулся.

– Мои извинения. Последние четыре недели я провел в тюрьме, так что немного подзабыл про манеры.

Мириэль остановилась на полпути к лестнице, ведущей обратно в столовую, и обернулась.

– Здесь есть тюрьма? – Она не смогла удержаться от смеха. – Для кого? Для пациентов, которых поймали за превышение скорости велосипеда на пешеходных дорожках? Или для тех, кто отказывается принимать таблетки чаульмугры?

– Останься ненадолго, и я тебе расскажу.

Мириэль поколебалась, затем спустилась по лестнице и села на край фонтана.

– Ну?

Мужчина улыбнулся. Его зубы были цвета мочи.

– Как тебя зовут?

– Мири… Полин Марвин.

– Классное имя.

– Итак, почему ты был в тюрьме?

– Эй, притормози, куколка. Теперь ты должна спросить мое имя. Это лишь вежливость.

– Может быть, мне это не важно.

Он подался вперед.

– Я скажу тебе свое настоящее, а не выдуманное имя, которым меня называют монахини. – Он сделал паузу, снова улыбнулся и наклонился ближе. – Мое настоящее имя Сэмюэл Хэтч. Когда-нибудь слышала обо мне?

Мириэль отползла назад, настолько, чтобы не упасть в фонтан.

– Нет.

– Я – причина существования всего этого заведения. Несколько лет назад в Вашингтоне заварил такую кашу, что у них не было другого выбора, кроме как создать национальный дом для прокаженных, чтобы запереть меня в нем.

Она на мгновение задумалась и вспомнила, как ее отец упоминал что-то о прокаженном, пробравшимся в какой-то шикарный отель в Вашингтоне, чтобы привлечь внимание Конгресса. Отец был заядлым читателем «Таймс» и «Экзаминер», и часто за завтраком зачитывал самые сенсационные истории вслух. Ее удивило, что она вообще вспомнила эту статью, так как почти каждое утро она выдходила к столу полусонная, ее волосы все еще пахли сигаретным дымом и вчерашними духами.

– Это было больше десяти лет назад. Ты здесь с тех пор? В тюремной камере?

– Не-а. Я здесь с семнадцати лет, но это не причина, по которой я был заперт. – Он похлопал по бетонной скамейке. – Почему бы тебе не сесть рядом со мной?

Мириэль нахмурилась. Он мог быть сумасшедшим. Опасным. И к тому же запах его дыхания был так же ужасен, как и его зубы. Но любопытство взяло верх. Она села не рядом, а на противоположной скамье, так что между ними находился бетонный чайный столик. Он повернулся к ней лицом.

– Продолжай, – сказала она. – У меня нет времени сидеть с тобой целый день.

Он рассмеялся.

– Все, что у нас здесь есть, – это время. Долгие годы. Время сидеть, гнить, ждать своей смерти и размышлять о нашей прошлой жизни.

Мириэль подавила ухмылку. Философ-прокаженный – разве это не великолепно?

– Я заметил твое обручальное кольцо. Есть дети, миссис Марвин?

Внезапная серьезность в его глазах обезоружила ее.

– Да, есть.

– У меня тоже. Три дочери и сын. – Он посмотрел вниз. – Теперь они выросли. Думаю, переженились.

– Вы не поддерживаете связь? Разве они не знают, что ты здесь?

– О, они знают.

Он рассказал, как его вместе с семьей гоняли из одного города в другой, как только узнавали о его болезни. В течение многих лет они скитались, живя впроголодь на задворках общества. В конце концов, органы здравоохранения настигали их, и его запирали в изоляторе. Все это время его болезнь прогрессировала и скрывать ее было все труднее.

– Никто из родных не заразился от вас? – перебила она.

– Не так страшен черт, как его малюют. Говорят, что дети особенно восприимчивы, но ни у кого из моих детей никогда не было даже шишки. Впрочем, это оказалось не важно. – Его серьезные глаза стали злыми. – Знаешь ли ты, что наше состояние является законным основанием для развода?

Мириэль коснулась серебряного браслета на своем запястье. Такое могло случиться с другими, но у нее с Чарли все иначе. Они уже пережили гораздо худшие времена. И к тому же, ее болезнь только сблизила их. Она встала. Легкий ветерок трепал живые изгороди сада и широкие пальмовые листья. Глупо было позволить его жалким бредням напугать ее.

– Я еще не сказал, почему я это сделал, – сказал мистер Хэтч.

– Сделал что?

– Поднял такой шум в Вашингтоне.

Она направилась к лестнице.

– Мне все равно.

– Я никому не был нужен, понимаешь? Куда бы я ни пошел, в каждом логове дьявола, в котором меня запирали, все просто хотели поскорее от меня избавиться. Пусть прокаженный будет проблемой кого-то другого! Если они собираются настаивать, что нас нужно изолировать от остального мира, то самое меньшее, что они могут сделать, это позаботиться о нас.

– Так вот почему они заперли тебя в тюрьме? Потому что ты так много треплешься?

– Из-за девушки снаружи, с которой я встречаюсь. Ей все равно, кто ты или что ты, пока оставляешь несколько зеленых на тумбочке.

Мириэль остановилась. Что он имел в виду, говоря «снаружи»? Она обернулась.

– Где ты с ней видишься?

Он сверкнул желтыми зубами.

– Зачем тебе? Хочешь пойти со мной?

– Исключено, парень. Мне интересно: она приходит сюда или ты ходишь к ней?

– Если ты думаешь, что сестры впускают шлюх в часы посещений, то ты больше глупая, чем хорошенькая. Конечно, я хожу к ней. В бордель за пределами Батон-Руж. Вот почему меня бросили в отстойник.

– За то, что сбежал тайком?

– За то, что не вернулся.

– Они тебя выпустили?!

– Нет, но я собирался вернуться до того, как тупица сторож поймет, что я ушел. Не-а, я улизнул, чтобы повидаться со своей Лулу, и на этот раз отсутствовал три месяца, пока какой-то болван в городе не сдал меня.

– На этот раз? Ты уже убегал раньше?

– Много раз. Меня так тошнит от этого места, что я начинаю немного сходить с ума и забываю, какая дерьмовая жизнь снаружи. Черт, половину времени, когда я добираюсь куда бы то ни было, мне кажется, что я хочу туда, а в итоге возвращаюсь.

Сейчас он казался полусумасшедшим, но Мириэль вернулась к столу и села рядом с ним.

– Как ты это делаешь?

Глава 9

В ту ночь Мириэль дождалась пока по дорожке перед домом затих тяжелый стук сапог ночного сторожа, и выскользнула наружу. В каждой руке она несла по пухлому саквояжу, а третий держала под мышкой. Ей потребовалось несколько часов, чтобы разобрать свои вещи, решая, что взять с собой, а что можно оставить.

 

Свет струился из-под дверей некоторых ее соседей, но никто даже не шевельнулся, когда она прокралась мимо. Она вышла из дома через заднюю дверь, где крытая веранда вела к короткому лестничному пролету. После вечернего дождя земля была влажной и вязкой. Грязь засасывала ее лакированные туфли. Но крытая дорожка была слишком шумной и хорошо освещенной, чтобы ее можно было безопасно преодолеть. Она на цыпочках прокралась за домами к передней части колонии. Облака закрыли звезды и приглушили лунный свет.

Мистер Хэтч рассказал ей о дыре в восточном углу сетчатого забора, окружавшего объект. Отверстие, достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть. Ее сердце бешено колотилось в груди, подпитываемое в равной степени страхом и возбуждением. Через три дня она снова будет дома! Конечно, оставался вопрос, как туда добраться. И тогда они с Чарли могли бы решить, что делать дальше. С тех пор, как она обратилась к врачу в Лос-Анджелесе ее болезнь совсем не прогрессировала. Возможно, – если она правильно расслышала это выражение – стойкая ремиссия. Она также слышала, как пациенты рассказывали о врачах за пределами колонии, готовых лечить прокаженных без карантина. В любом случае, пребывание в Карвилле не слишком полезно. Ее дочери нуждались в ней. Чарли нуждался в ней. И она нуждалась в них.

Дюжина старых дубов росла на широкой лужайке между крайними домами и забором. Мох, облепивший ветки, в темноте казался цвета старых костей. С каждым шагом ее багаж становился тяжелее, а грязь, забившаяся в туфли, хлюпала между пальцев ног. Добравшись до забора, она ощупала звенья в поисках отверстия. Холодный металл царапнул подушечки пальцев. Каждый звук заставлял ее вздрагивать и замирать. Она осторожно прошлась по всей длине забора от восточного угла до живой изгороди, которая ограничивала пациентскую части резервации. Ничего. Ни единого разрыва или дыры. Щурясь, в почти кромешной темноте, она вернулась по своим следам, ведя пальцами по металлическим звеньям так низко к земле, как только могла наклониться.

К тому времени, как она добралась до восточного угла, облачный покров рассеялся, и лунный свет осветил территорию. Но даже при этом Мириэль не смогла найти дыру, описанную мистером Хэтчем. Неужели он солгал ей? Или отверстие заделали?

Грудь Мириэль сжалась, а глаза защипало. До первого дня рождения Хелен оставался всего месяц. Она поставила свои сумки и рассеянно подергала браслет. Конечно же, Бог не оставил ее в живых только для того, чтобы разлучить с дочерьми. Она взяла саквояж, в котором лежала фотография в серебряной рамке, ухватилась за забор и принялась карабкаться. Металл загремел под ее весом, вонзился в ладони, зацепился за ее юбку и порвал чулки, но Мириэль продолжала карабкаться. Медленно. Раскачиваясь. Ее пальцы ныли, когда она приблизилась к верхней точке. Держась одной рукой, она подняла саквояж вверх и перебросила его через колючую проволоку, венчавшую верхушку. Он с глухим стуком приземлился в сорняки на другой стороне. Что теперь? Как ей подтянуться и перемахнуть на ту сторону?

С дамбы налетел ветерок, сотрясая забор. Она вцепилась в металлические звенья и закрыла глаза, дожидаясь пока этот порыв уляжется. Затем отпустила одну руку и высвободила ее из рукава пальто. Она могла бы использовать пальто, чтобы защититься от колючек. Еще один порыв и ветер, подхватив свисающую ткань, откинул ее назад. Мириэль ухватилась за забор как раз в тот момент, когда пальцы другой руки начали ослабевать. Пальто соскользнуло, повисло на запястье, развеваясь, как накидка. Прежде чем она успела схватить его, ветер вырвал его на свободу. Оно, плюхнулось на землю, как подстреленная птица.

Мириэль мгновение раздумывала спуститься за ним, но ее руки уже дрожали от усталости. Если она не перелезет сейчас, то больше не сможет забраться так высоко. Она вдохнула холодный ночной воздух до глубины легких и потянулась за верхней нитью ограждения. Та провисла от силы ее хватки. Мириэль оторвала одну ногу от забора и поставила ее на несколько звеньев выше другой, затем перенесла вес и прыгнула вверх, надеясь, что инерция перенесет ее через забор. Но она не рассчитывала, что ее юбка зацепится за колючки, сковав ноги так, что она не сможет их перебросить. На мгновение она повисла на вершине, шипы вонзились в кожу и разодрали ее. А потом она упала. Первыми приняли удар руки, которыми она нелепо размахивала в воздухе. Кости левого предплечья хрустнули. Зад и голова приземлились следом. Она услышала собственный вопль, и ее зрение затуманилось.

* * *

Мириэль была не уверена, потеряла ли она сознание или просто закрыла глаза от боли и продолжала вопить. Открыв глаза, она обнаружила, что над ней кружат два белых канюка. Нет, это не стервятники. Сестры и их головные уборы.

– Тише, дорогуша, – проговорила одна из них. – Ты разбудишь всю колонию.

В лицо Мириэль ударил свет, и мужской голос спросил:

– Что здесь происходит?

– Боюсь, еще один беглец, – ответила другая сестра.

– Нет, нет. – Мириэль попыталась покачать головой, но от этого движения ее затошнило. – Я просто… споткнулась.

– Помогите нам доставить ее в лазарет, – попросила сестра.

Ослепительный свет погас, две руки схватили ее под мышки и подняли. Боль пронзила ее предплечье. Она снова взвизгнула.

– Можете идти? – спросил мужчина. Мириэль узнала в нем ночного сторожа.

Ее ноги твердо стояли на земле, но мир вокруг покачивался. Каждая частичка тела болела – спина, голова, но особенно рука. Она сделала неуверенный шаг.

– Думаю, да. – Сделала еще шаг, покачнулась и упала обратно в объятия мужчины.

Обхватив здоровой рукой шею сторожа, она сумела доковылять до лазарета. В нескольких домах горел свет. Любопытные жители прижимались к оконным стеклам, как к экранам. Ее платье, поняла она, оно порвано колючей проволокой, окровавлено, заляпано грязью. Но не то чтобы они не были свидетелями зрелищ похуже. Взгляните в зеркало, если хотите шоу, крикнула бы Мириэль, если бы ей не было больно говорить.

Сестры побежали вперед и приготовили для нее постель. Они срезали то, что осталось от ее платья и чулок, промыли спиртом многочисленные порезы и помогли ей надеть больничный халат. Вскоре прибыл Док Джек с затуманенными глазами и волосами, стоящими дыбом, а с ним сестра Верена, ее длинное синее платье было таким же прямым и жестким, как ее взгляд.

Док Джек проверил глаза Мириэль с помощью маленького фонарика, затем прощупал ее позвоночник и затылок.

– Несколько ушибов в поясничной области и у основания черепа, но ничего более серьезного, – продиктовал он одной из сестер, которая нашла ее и теперь сидела, и строчила в карте. Затем, обращаясь к Мириэль, он сказал:

– Вам повезло. Небольшое сотрясение мозга. Сломанная рука. Вы могли сломать себе шею.

Его глаза смотрели по-доброму, тон был мягким, но Мириэль молча отвернулась. Она не чувствовала себя везучей. Ее рука горела словно в огне. Ее платье и чулки были испорчены. Завтра за завтраком ее имя будут шептать над каждым подносом. И, что важнее всего, она все еще заперта в этой адской дыре. Хелен исполнится один год, а ее не будет рядом.

Док Джек сделал Мириэль укол, чтобы облегчить боль, пока они с Сестрой Вереной вправляли ей руку. Лекарство затуманило ее разум и притупило боль, но она все равно вздрогнула и вскрикнула, когда кость вправили.

– Вам не следовало пытаться сбежать, – сказала сестра Верена, как только процедура была завершена, и она принялась оборачивать ее руку марлей, а затем полосками пропитанного гипсом муслина. – Какой дьявол вселился в вас, что вы решили, что сможете перелезть через забор из колючей проволоки?

Мириэль не разобрала, действительно ли женщина верила, что в нее вселился дьявол, или это был просто ее дурацкий способ назвать Мириэль глупой. В любом случае, она ненавидела ее. Сестра Верена понятия не имела, что значит быть матерью, что боль от разлуки с детьми хуже тысячи сломанных рук.

– Я просто вышла на ночную прогулку, и поскользнулась, – промямлила Мириэль. Это была нелепая ложь, но она не собиралась доставлять удовольствие сестре Верене, рассказывая правду.

– Так эта голубая ткань, зацепившаяся за колючую проволоку, не от того нескромного костюма, который вы называете платьем?

Мириэль посмотрела ей прямо в глаза.

– Нет.

– И две сумки, которые сторож Дойл нашел у забора, не ваши?

– Нет.

– Ну, как скажете. Должно быть, это чье-то еще. Я скажу мистеру Дойлу, чтобы он отвез их прямо в мусоросжигательный завод. – Она приложила последние полоски муслина к гипсу Мириэль и встала.

– Подождите.

Не беда, если сгорят туфли и платья. Но фотография была незаменима.

– Они мои. На другой стороне забора у дороги есть еще одна сумка.

Сестра Верена вздернула подбородок и ухмыльнулась.

– Я так и думала.

Глава 11

Мистер Хэтч, возможно, и солгал насчет дыры в заборе, но он не солгал насчет тюрьмы. Как только Мириэль наложили гипс, ее увезли в маленькое бетонное здание на дальнем краю колонии. Ее камера была оборудована самым скромным образом – кровать, стол и стул с соломенной спинкой – все это скрипело и шаталось. Единственное окно комнаты – щель высоко в стене, пропускающая скудный свет и никакого ветерка. Ее единственными спутниками были мышь, которая жила в углу, в полуразрушенной части стены, и сторож Дойл. Из этих двоих Мириэль предпочитала мышь.

Единственным послаблением было разрешение каждый день, в течение двадцати минут бродить по огороженному тюремному двору для физических упражнений. Мириэль наслаждалась этими короткими глотками свежего воздуха и настаивала на том, чтобы выйти на улицу, даже если шел дождь. Почти каждый день появлялась Айрин. Она приходила прямо со смены в аптеке, пахнущая пятидесятицентовыми духами и рыбой недельной давности. Они болтали несколько минут через сетчатый забор, львиную долю разговоров вела Айрин. Затем, когда сторож не смотрел, она подсовывала Мириэль шоколадку или журнал, и весело прощалась.

Все остальное время Мириэль была зациклена на побеге. Не из тюрьмы, а из этой жалкой колонии. Конечно, ей придется подождать, пока заживет сломанная рука. И на этот раз она возьмет только одну сумку… максимум две. Вместо того чтобы нести их вручную, она перекинет их через плечо, чтобы обе руки были свободны, и перелезть через забор станет проще. Если она обернет свой кожаный пыльник вокруг верхних нитей колючей проволоки – на этот раз заранее, – она сможет перелезть без единой царапины. Оттуда добраться домой будет проще простого. Никто не заподозрит молодую, элегантно одетую женщину в том, что она прокаженная. Она в мгновение ока поймает попутку и будет на вокзале в Новом Орлеане, прежде чем кто-нибудь в Карвилле поймет, что она сбежала.

Лежа на комковатом матрасе в своей камере, она представила себя дома: французские двери в большой комнате широко распахнуты, морской бриз развевает тонкие занавески, в руке шипит ледяной джин. На граммофоне крутится ее любимая пластинка. Из детской, где играют девочки, доносится смех. Из кухни слышен солоноватый запах устриц «Рокфеллер». Родстер Чарли грохочет по подъездной дорожке. Дом. Ей просто нужно сбежать и добраться туда.

Однажды днем, спустя несколько недель заключения, вместо обычного помятого журнала или полурасплавленного батончика «О Генри!»[19], Айрин передала через забор письмо.

– Я попросила Фрэнка откладывать твою почту. Это пришло вчера.

Мириэль схватила конверт, даже не обернувшись на сторожа Дойла. Обратного адреса не было, но ее дурацкий псевдоним – миссис Полин Марвин – и почтовый адрес колонии были написаны рукой Чарли. Она проследила взглядом аккуратные буквы, прежде чем поднести конверт к носу. Она надеялась вдохнуть пряный аромат лосьона после бритья, которым пользуется муж, но пахло только бумагой.

– От твоего муженька? – уточнила Айрин.

Мириэль кивнула.

– Когда мой старик воевал на Филиппинах, я была влюблена так же, как ты. Боже, как я скучала по нему! – Она теребила яркое золотое кольцо с рубином на указательном пальце. – Я когда-нибудь рассказывала тебе историю о том, как он в Далласе выиграл в покер это кольцо… для меня…

 

Мириэль негромко кашлянула.

– О, черт! Что это я треплюсь, когда тебе, должно быть, хочется побыть наедине со своим письмом. – Она подмигнула Мириэль. – Я зайду завтра, детка, на случай, если ты напишешь ответ, который мне нужно будет тайком забрать.

Мириэль поблагодарила ее, затем села в тени ближайшего дерева спиной к тюрьме и разорвала письмо.

14 марта 1926 года

После твоего отъезда, сидя в тишине, я часто думаю о том времени, когда мы были вместе. Уверен, ты знаешь, что те первые годы были одними из самых счастливых в моей жизни. Наши послеобеденные прогулки на море с детьми. Костюмированные балы, чаепития и шумные вечеринки в Хиллз. Как ты тогда сияла! Даже Дуглас не мог похвастаться более очаровательной женой. И какой замечательной матерью ты была. Все любили тебя тогда, и я больше всех.

Но после смерти Феликса все так быстро развалилось. С тех пор никто из нас не чувствует себя счастливым. Я думал, что рождение Хелен может стать для нас шансом начать новую жизнь. Но то, что с тобой произошло сразу после, лишило нас этой возможности. Мой фильм, на который ты даже не потрудилась прийти, и в студии стали шептаться, чтобы ты меня бросила. А ты, ты не могла ничего понять, потому что никогда ни к чему в своей жизни не стремилась. Никогда ни за что не боролась.

Я ушел с головой в свою работу на студии. Теперь я понимаю, что это была тщетная попытка компенсировать внутреннюю пустоту. Ты ушла в себя и была всего лишь оболочкой женщины, переходящей от дивана к бару и обратно, нисколько не заботясь о том, как твоя депрессия убивает нас. Даже когда ты была на ногах – играла в маджонг с другими студийными женами или дрейфовала среди толпы на вечеринке – ты оставалась призраком. Даже плач Хелен или смех Эви не могли тебя расшевелить. Дошло до того, что я предпочитал повсюду ходить один и оправдываться за твое отсутствие или надолго задерживаться на съемочной площадке после того, как все остальные разошлись по домам. Одиночество было лучше, чем твоя безрадостная компания. Любой, кто видел дальше бойких презентаций, которые мы делали о себе, мог бы догадаться о моей браваде и твоей непреодолимой меланхолии.

Я не упрекаю тебя за твою печаль. Как я могу, когда чувствую ее также глубоко? Но твое безразличие, твоя нетерпимость, твой эгоизм – все это чуть не погубило нас. И я беспокоюсь, что это все еще может произойти. Я знаю, что ты сетуешь на свое нынешнее положение, но ты должна следовать совету врача и оставаться в Карвилле до тех пор, пока тебе не станет лучше и ты полностью выздоровеешь. Подумай, что новость о твоей болезни сделает с нашей семьей. Моя карьера будет уничтожена. Девочек станут ненавидеть и жестоко дразнить. У нас ничего не останется, ведь ты уже лишила нас многого.

Надеюсь, ты не возненавидишь меня за то, что я сейчас скажу, но я воспринимаю твою болезнь как дар. И я умоляю тебя не растрачивать его впустую. Женщина, которую я встретил много лет назад, сияла изнутри так же сильно, как и снаружи. В ней были страсть и мужество. Она заботилась о людях и вещах, выходящих за рамки ее собственных страданий. Вот, наконец, трудность, которую ты не сможешь заглушить выпивкой. И, возможно, в этой борьбе тебе удастся снова найти ту женщину.

Твой муж,

Чарли

Мириэль ошеломленно уставилась на письмо. Бумага была из канцелярских принадлежностей Чарли, почерк безошибочно принадлежал ему, но слова… Конечно, он не мог такое написать. Эгоистичная, равнодушная – какой мужчина скажет подобное своей жене, несправедливо запертой и страдающей от ужасного недуга? И что он имел в виду, говоря: ты была замечательной матерью? Что она больше ею не была?!

Она начала комкать письмо, прежде чем поняла, что в нем есть и вторая страница. Разгладила листочек и обнаружила, что это рисунок. Несколько фигурок из палочек, стоящих под раскрашенным карандашом голубым небом и продолговатым желтым солнцем. Мириэль расправила загнувшиеся края и провела пальцем по нарисованным фигурам. Легко узнала Чарли по квадратной шляпе и галстуку-бабочке в горошек. И саму Эви. Дочь нарисовала себя с длинными косами и в плиссированной юбке. Рядом стояла Мириэль, держа на руках малышку Хелен. У всех четверых были широкие U-образные улыбки.

Мириэль не удержалась от улыбки. С ветвей наверху раздалась птичья трель. Белая бабочка порхала неподалеку над цветами клевера. Чарли ошибался. Последние полтора года после смерти Феликса она не была такой ужасной, какой он описал ее в своем письме. Может быть, не идеальная жена, но, безусловно, все еще хорошая мать.

Ее взгляд переместился с бабочки обратно на рисунок Эви. Пятая фигура стояла на некотором расстоянии от остальных. Женщина. Горничная? Кухарка? Мириэль присмотрелась к ней повнимательнее. Та держала что-то похожее на бокал для коктейля. Ее короткая прическа гораздо больше соответствовала осветленному перекисью бобу Мириэль, чем длинным темным волосам женщины, державшей Хелен. Улыбка сползла с ее лица, и она нахмурилась.

Мириэль перепутала себя с няней. На рисунке именно она оказалась обособленной фигурой.

Сторож Дойл крикнул со ступенек тюрьмы, что прогулка закончилась. Мириэль проигнорировала его. Птичье пение, которое всего несколько мгновений назад звучало так мило, теперь царапало ей уши. С глазами полными слез она сунула письмо обратно в конверт, затем аккуратно сложила рисунок и убрала все это в карман.

17Тропическое вечнозеленое дерево, высотой до 20 метров. Масло из семян растения широко применяется в аюрведической медицине.
18Ядовитая ящерица семейства ядозубов. Название дано ей по реке Хила в Аризоне.
19Шоколадный батончик, содержащий арахис, карамель и помадку, покрытый шоколадом. Создан в 1920 году.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru