Амалия Март
(Не)настоящий парень
Глава 8
– Я тебя ненавижу, – бубню в спину Гели, входя на кухню.
Она стоит возле плиты и что-то там варганит. Запах стоит отвратительный.
– Классный был вечер! – пританцовывает она возле плиты.
– Как ты вообще встала раньше меня? Почему такая бодрая?
Сажусь за стол и укладываю на него свою тяжёлую больную голову. Душ помог ровно на три секунды, пока я из него вылезала и закручивала голову полотенцем. Во рту так и стоит противный вяжущий привкус, даже после трёх чисток зубов. А через час нужно выходить на работу.
– Секрет прост, – оборачивается Ангелина с лопаткой в руке. – Я ещё не ложилась!
– Да ты все ещё пьяная! – вглядываюсь в ее блестящие глазки и все становится на свои места. Совершенно безумная женщина.
– Я так рассудила… – машет она лопаткой перед моим лицом, вызывая новый приступ подкатывающей тошноты. Всё-таки я вчера серьёзно перебрала свою норму. – У меня с утра встреча в Скайпе, надо быть бодрой, за четыре часа я точно не высплюсь, а потом весь день свободен… как раз, по моим прогнозам, отходняк к обеду меня и настигнет.
– Ты поразительно мудра для той, кто пил вчера шампанское и шлифовал его текилой.
– Так я же на повышение градус брала, а не наоборот, – снова отворачивается к плите и шерудит там сковородку. – Первый закон отличной пьянки!
– Меня пугает, что ты столько знаешь о пьянках.
– Через несколько минут ты будешь боготворить меня за то, что я такая разносторонняя подкованная во всех сферах личность. Особенно в пьянках!
– А что за встреча у тебя в Скайпе? Тебя же вроде взяли на работу? Или что мы вчера праздновали? – я напрягаю мозг, чтобы вспомнить, с чего все началось. Чем закончилось, я помню отлично.
– Да взяли, точно уже. Просто их начальник хочет на меня ещё и посмотреть. Он за бугром где-то чилит, но привык "держать руку на пульсе", как сказала их менеджер. Хотя я думаю, он просто хочет убедиться, что я не очередной крокодил. Работа-то с клиентами. Ты бы видела его сотрудников…
Геля морщится и выкатывает глаза, пытаясь изобразить гоблина, судя по всему, или крокодила. Но с ее красивым лицом выходит все равно красиво. Достает тарелки, накладывает то, что с таким упорством готовила и подаёт на стол. Я смотрю на мешанину из яиц, помидоров и сыра с сильно пережаренной корочкой, и желудок снова напоминает, что он при смерти. Поднимаю жалостливый взгляд на подругу, но ее это не пробивает, тарелка пододвигается ближе.
– Ешь, ешь. После этого аспирина бахнешь и вообще человек! – авторитетно заявляет Ангелинка.
– Я не хочу-у-у, – выходит тихо и протяжно.
– Будь благодарна, что я единственный раз в своей жизни посмотрела "Будь здоров!" с Малышевой и сразу такой полезный, как борьба с похмельем. Надо восстановить кислотность в организме и станешь как огурчик. Кстати, сейчас ещё огурчиком солёным шлифанем! – преисполненная энтузиазма Геля лезет в нижний ящик кухонного гарнитура и достает пыльную банку. – Блин, это последняя, Ид, – она протирает крышку полотенцем и достает открывашку. – Когда твои нас навестят с новой порцией хавчика? Кабачки ещё две недели назад кончились. Я скучаю.
Слышится небольшой хлопок, и на свет кухни появляются крепкие соленые огурчики – фирменный мамин рецепт. Ядреные аж до слез.
– О, боже, – закрываю лицо руками. – Искренне надеюсь, что не скоро. Хотя мама грозилась через пару недель поросёнка порешить к зиме. А это верный предвестник их приезда.
– Твоя мама, наверное, рагу понакрутила… и лечо, ммм, – мечтательно вспоминает подруга, вгрызаясь в огурец на вилке.
Ей так легче не думать об убиенных во благо пропитания животных. Она натура тонкая и жалостливая. К зверью. Так что предпочитает просто не думать о том, из чего колбаса, которую она периодически жуёт.
– И себя накрутила! – вспоминаю я. – Она же уверена, что мы тут чуть ли не съезжаемся с моим "парнем".
– Чего это? – хрустит огурцом.
– Потому что я так сказала, – почти вою я. – Ляпнула, ещё когда они приезжали в прошлый раз. Мама же, как всегда, начала: такие, как он, с такими, как ты… Я разозлилась и…
– Так расстанься с ним, – спокойно предлагает Геля. – Так же неожиданно и красиво, как сошлась, – смеётся она. – Сезон миновал, можешь до весны спокойно жить.
– Ага, а потом мне что делать? Там Галка родит как раз, и мама опять активизируется.
– Ну не знаю. Пусть он заболеет резко. Сильно и заразно. Так отмажешься, почему его нет на очередной родственной встрече.
– Уже болел. В августе. Так я отмазалась от яблочного Спаса и ящика Антоновки.
– Ну уедет пусть куда-нибудь.
– Сентябрь. Картошка. Уезжал на обучение в Москву, – вздыхаю я, берясь за вилку.
– Давай его снова наймем!
– У меня нет денег. И есть самоуважение. Он меня вчера даже не узнал!
Я берусь за вилку и яростно пилю ей яичницу на тарелке. С удовольствием бы ему эту вилку засунула…
Гад.
– Пффф, – громко фырчит Геля. – Ещё как узнал! Ты только отвернешься, он та-аки-ие взгляды на тебя кидал!
– Ты его с кем-то спутала, – я замираю с яичницей, не донесенной до рта.
Я только начала успокаиваться, а она тут соль на рану!
– Да конечно! – возмущается она. – Я хоть и была сильно веселая, но этого лошпеда запомнила. И лохудру его, вечно тыкающую в бок. И взгляды эти… Ещё до того, как ты мне сказала, что это тот самый… заметила, как он пялился на нас, когда мы отжигали на танцполе. Когда только пришли. Подумала ещё: фи, мальчик, тут тебе точно не светит. А он вот что, оказывается.
Геля засовывает в рот огромный кусок яичницы и смачно жуёт, закусывая вторым на очереди огурцом. Не понимает, какой эффект произвели ее слова.
Я всматриваюсь в свою тарелку, пытаясь побороть иррациональную радость и скрыть улыбку. Он смотрел на меня! Глупость несусветная, конечно, к чему тогда было устраивать этот концерт с "Мы знакомы?" Нет, Геля точно что-то путает. Утешает меня. Я бы заметила, если бы он на меня смотрел, такое не заметить нельзя.
– А что пловец твой? – перевожу тему, пока Ангелина не заметила, как я поплыла.
Запасть на жиголо – вот позорище!
– Какой пловец? – с набитым ртом спрашивает она.
– Ну этот… Ро-ма-ан, – распеваю его имя, как она вчера.
– А! Классный, скажи? – лыбится она. – Думаешь, спортсмен?
– У него такие плечи, как будто гребёт каждый день веслами. Или руками. Ну, или он грузчик!
– Да заткнись ты! – кидает в меня жопку огурца. – Ничего не грузчик, у меня на успех – нюх, как у собаки.
– И глаз, как у орла! – вторая жопка полетела.
– А ещё он ненароком посветил передо мной ключами от своей Ауди. Точно не грузчик, – экспертно заявляет подруга.
– Встретишься с ним?
– Почти наверняка, – довольно улыбается Геля, приканчивая свой насыщенный завтрак. – А ты со вторым, как его?
– А, не. Совсем не мой типаж.
– Да уж, видела я "твой" типаж, – ржёт подруга. – Вот правду говорят, в тихом омуте… Ты явно по чертям, Идончик.
Геля встаёт, убирает свою тарелку в раковину, закрывает огурцы и отправляет их в холодильник. Они там и двух дней не проживут с этой любительницей растительной пищи. Даже злосчастные кабачки прикончила. Смотрю в свою тарелку, оцениваю, влезет ли в меня хоть кусок. Делаю очевидный вывод: нет. Тянусь сразу к аспирину, запиваю крепким чаем.
Пора собираться на работу.
Пока сушу волосы, тысячу раз отматываю в голове вчерашний вечер. Каждый момент разбираю по косточкам, на быстром наборе проматываю нелюбимые кадры с пухлощекой девицей и в замедленной съёмке отсматриваю остальное. Нет, не было там никаких взглядов, я бы почувствовала. Пора все это прекращать и не отыскивать надежду там, где ее нет.
Вот что я за человек такой, почему так зацикливаюсь на том, что мне нравится?
– Ида, я придумала! – вклинивается в шум фена Геля. – Придумала! – широко улыбается она.
– Что? – выключаю фен, откладываю на диван.
– Гениальную отмазку.
– Какую?
– Твой парень уехал навестить родителей! Они ж у него где-то есть?
Я киваю.
– Вот, скажешь, поехал к родне. А там он может быть сколько угодно. Хоть месяц, хоть два! А ты не смогла, потому что работа.
– Хм.
– Есть, конечно, логические дыры, – взмахивает она рукой. – Но согласись, их залатать – раз плюнуть.
Я смотрю на подругу, взвешивая ее предложение. По правде сказать, других вариантов у меня все равно нет. Моя фантазия скудна до безобразия.
Так что в этом месяце Вова у своих родителей.
Идеально.
Декабрь
Глава 9
– Мне конец.
Я повторяю эту фразу, поднимаясь по лестнице, повторяю, пока стягиваю шарф и отряхиваю шапку от снежинок, мгновенно превратившихся в крупные капли.
– Мне конец. Мне конец. Мне конец, – применяю разные интонации, но суть от этого не меняется. Конец он и есть конец.
Стягиваю промокшие сапоги, кидаю сумку и зажатый в руке телефон на тумбу.
– Что ты там бормочешь? – выглядывает из комнаты Ангелинка.
– Мне конец! – уже в полную силу говорю я, прочувствовав всю глубину собственного отчаяния.
– А где начало?
– Что? – смотрю на нее невидящим взглядом.
– Что?! Я тоже ни черта не поняла, говори нормально!
Я набираю побольше воздуха в лёгкие, чтобы хватило на длинный эмоциональный рассказ, но выходит только озвучить главное:
– Родители. Едут.
– Огурцы привезут?
– Господи, Геля! – я плюхаюсь на пуфик и издаю самый протяжный стон из имеющихся в арсенале. Закрываю глаза ладонями и тру их, не заботясь о размазанной туши.
Мне конец. Конец!
– Да шучу, просто разрядить атмосферу хотела. Ты капец напряжённая.
Геля подходит ближе, поднимает упавшую на пол шапку, отряхивает от влаги и уносит в комнату на сушилку. Через несколько секунд возвращается и впивается в меня острым взглядом.
– Ну, рассказывать будешь или ещё в стену повтыкаешь? – складывает руки на груди.
– Мама звонила, – хрипло говорю я. – Слово за слово… и вот я уже "лохушка, которой попользовались, а ведь она предупреждала!".
– Та-а-ак… яснее не становится. Кто попользовался?
– Вова, – изучаю дурацкий красный ромбик на обоях, кажется, даже не моргаю.
– Вова?.. А! Твой псевдо-парень? А с чего такие предъявы? – Геля опирается на стену и складывает руки на груди.
– Слишком долго он "у родителей" был, – вздыхаю я. Откидываю голову назад, упираясь затылком в стену.
– И что?
– Мама решила, что он меня кинул. Уехал, завел там себе кого-то, а я тут наивная дурочка жду его.
– А это плохо? – осторожно спрашивает подруга. – То есть, ты же все равно рано или поздно с ним бы "рассталась", а так и придумывать ничего не нужно.
– А это ещё и не все, – морщусь я, зажимая онемевшие от холода ладони между коленями. От остановки шла без перчаток, зажав телефон в руке, не в силах даже убрать его в сумку. – Мама разошлась. С лохушки мы скатились до неудачницы, с неудачницы до сопли зелёной, ничего не смыслящей в жизни. А там и сестру в пример мне поставили и мужа ее, и про соседа, взявшего на себя раскручивать бизнес своей семьи, не забыли. И про мое место в жизни напомнили.
Я замолкаю на секунду, проглатывая неприятный ком, ставший поперек горла, и снова набираю побольше воздуха в лёгкие. В голове так и стучат слова мамы: выше головы не прыгнешь; рождённый землю копать, с лопатой в руке и помрет; я же тебе говорила.
Я же тебе говорила? А я тебе говорила! А я ведь говорила!!!
– Короче, я так разозлилась, что она мне и слова не даёт ставить, и что за последнюю идиотку держит, и ляпнула… Что Вова возвращается на днях. И что мы съезжаемся.
На последних словах я замолкаю и вглядываюсь в лицо подруги. Она выглядит слегка озадаченной. А ведь это не конец истории.
– Мдам… – изгибает она бровь. – И что…
– И они приедут погостить. На пару дней. А ты съехала.
– Ка-пец.
Геля разворачивается на мысках и скрывается в кухне. Слышен звук хлопающих ящиков, звон стаканов. Я собираю себя из бесформенной массы на пуфике в подобие человека и плетусь за ней. Я и сама все ещё в шоке. И от того, как обернулась моя ложь, и от собственной дурости.
Нельзя было так долго использовать одну и ту же легенду. Могла и догадаться, как звучит со стороны это "уехал к родителям, когда вернётся, не знаю". Могла бы вообще ничего не придумывать! Могла не нанимать парня, не врать об отношениях, а сказать прямо: та жизнь не для меня, как ты не поймёшь, мама?! Но я никогда не умела отстаивать свою свободу. Даже на филфак поступила втихаря и сообщила родителям об этом постфактум. Они отвезли меня к общежитию сельскохозяйственного института, а я на метро добралась до педагогического. Правда раскрылась быстро, понятное дело, я выслушала лекцию "ну и куда ты потом с таким образованием, коровам Тургенева читать?", пережила пять лет нападок и ударила их под дых еще раз, найдя себе здесь квартиру и работу.
Думала, однажды мама смирится.
Но это совсем не в ее стиле. Вот загнобить родную дочь до полной капитуляции – это пожалуйста. Но чем больше напор, тем сильнее мое сопротивление. Мама не понимает, что кое-что я унаследовала и от нее. Помимо рыжих волос.
И это упрямство – моя единственная сильная сторона. Ещё отличная память, но в борьбе за свой выбор и возможность жить своей жизнью это бесполезная штука. Только мешает, подкидывая неприятные воспоминания, которые ломают дух, как сухую тростинку.
Вот и сейчас я чувствую себя поломанной.
И в отчаянии.
– Как знала, что пригодится, – кряхтит Геля, прокручивая штопор в бутылке вина. – Хорошо, что с корпоратива утащила.
Пробка поддается, выскальзывая из горлышка с громким "чпок", подруга тут же разливает золотистую жидкость по бокалам и подталкивает один ко мне. Сажусь за стол и берусь за тонкую ножку фужера. Дешевое стекло, фикспрайс, сто рублей. Из набора осталось всего два бокала, остальные ещё на праздновании новоселья приказали долго жить.
Прикрываю глаза, делаю выдох и опрокидываю в себя вино залпом. Немного легчает.
– Ой-ей, полегче, – отбирает у меня пустой фужер подруга и наливает в него ещё. – Вино-то дорогущее, прочувствуй вкус.
– Ничего не чувствую, – шепчу я.
– Ну да, понятное дело, – кивает Геля и снова придвигает ко мне бокал. – Так и что делать будем?
– Слышала, из удлинителя отличные петли получаются. Даже мыло не нужно, – делаю два больших глотка и, наконец, ощущаю тепло, разливающееся от желудка по венам.
– На твое счастье нет у нас ни одного удлинителя, – Геля садится напротив и задумчиво хмурится. – А все острые предметы я заберу с собой.
– Куда с собой?
– Пока не знаю. Перекантуюсь у кого-нибудь, пока вы тут счастливую молодую семейку разыгрывать будете.
– Кто? – хриплю я.
– Ты и твой коммерсант татуированный. Вариантов же нет, надо опять нанимать его?
– У меня нет денег, – отчаянно шепчу я. Опрокидываю в себя остатки кислого вина и роняю начинающую кружиться голову на столешницу.
Щеке становится прохладно, какое облегчение.
– У меня есть. Премию за ноябрь дали. На твое счастье, я не нашла пальто мечты, так что…
– Будешь ходить голая зимой? – с трудом выговариваю я, ковыряя пальцем трещинку в столешнице перед глазами.
– Буду ходит в трехлетней куртке, как лохушка. Но что не сделаешь ради подруги.
– Я люблю тебя, – скольжу щекой по поверхности стола, чтобы заглянуть Ангелинке в глаза. Язык уже знатно заплетается. Я сегодня не успела пообедать, и вино всосалось в кровь мгновенно.
– Ещё бы! – фыркает она, откидываясь на стуле с бокалом. – Давай звонить. Ты номер-то его не удалила?
– Кого? – пьяно соображаю я.
– Своего парня, алё! Погоди, у меня там гречка есть, закуси сначала, а то тебя уже размазало, два слова не свяжешь.
Геля встаёт, скрипя ножками стула по полу, и начинает греметь кастрюлей.
Я снова принимаю вертикальное положение, убираю с лица налипшие пряди, вытираю размазанную тушь под глазами. Надо собраться. Сейчас предстоит непростой разговор. Хотя хуже того, что уже состоялся часом ранее, вряд ли что-то может быть.
Впрочем, на следующее утро я уже так не думаю.
***
О, Господи.
– Ну, ты как? – дверь в комнату тихонько открывается, в проёме появляется свежее лицо Ангелины, и я морщусь.
Как ей это удается, а? Словно гравитация, время и алкоголь сговорились не трогать это идеально созданное человеческое существо. В отличие от меня.
Вглядываюсь в зеркало напротив кровати и в очередной раз пытаюсь растереть след от подушки на лице. Спала, как убитая, даже не ворочалась. Зато, как только открыла глаза, все, что было вчера, обрушилось на заспанный мозг отрезвляющей волной.
Я действительно начала вчерашний разговор с "ты мне так ну-у-ужен"?
О, Господи.
Нет, лучше не вспоминать.
– Тебе, правда, надо сегодня на работу? – кидаю умоляющий взгляд на подругу. Мне бы не помешала моральная поддержка на встрече с отменным жиголо.
– Слушай, надо план по продажам закрывать, кровь из носа. Может ещё и завтра придется поработать, – Геля опирается на письменный стол позади и прочесывает блестящие волосы рукой.
За несколько месяцев, что она работает, слова "план продаж", "темп роста" и "допники" стали почти такими же обиходными, как "ужинать будешь?". Думаю, она и сама не ожидала, что у нее так пойдет на этом поприще, но теперь, с присущим ей азартом, притормозить не может. У нее отлично получается, работодатель ей более, чем доволен, она обрастает постоянными клиентами и премиями. Почему бы не поработать на выходных, действительно?
– Все мое тело сопротивляется и не хочет туда идти, – жалуюсь я, так и не встав с постели.
– Да ладно, все будет нормально, – слабо утешает она. Помнит наш вчерашний разговор с парнем напрокат, да. Такой позор.
– Нет, не будет, – кладу подушку на колени и утыкаюсь в нее лицом. Все равно оно уже помято. – Он смеялся в трубку.
– Но на встречу-то согласился?
– Ага. Между моими "ты такой классный" и "кстати, ты не вернул мне контейнеры".
Ненавижу телефон и мой теряющий весь словарный запас мозг под алкоголем и волнением.
– Все будет хорошо! – горячо убеждает меня подруга. – Судя по тому, как твои прикипели к парню после одной только встречи, он действительно профи. Отыграете для родаков концерт в трёх актах и выдохнешь со спокойной душой. Главное, чтобы ценник чувак не задрал.
– Главное, не смотреть ему в глаза, – бурчу в подушку.
– О, боже, я сейчас позвоню на работу, скажу, не получается сегодня выйти, – цокает подруга. – И пойду с тобой.
– Да не надо, – через силу говорю я. На самом деле, я бы не отказалась, чтобы Ангелинка со своей непробиваемой уверенностью прикрывала мне тылы. Или вообще все сделала за меня. Но это капец эгоистично. Я справлюсь. Справлюсь.
– Помни, Идончик, если делать морду кирпичом, тебя никто не прошибет! – напутствует подруга, прежде чем пойти собираться на работу.
А я укрываюсь одеялом с головой и притворяюсь мертвой столько, сколько позволяет мне напоминалка на телефоне.
Погода сегодня – чисто питерская. Подстать настроению. На градуснике всего минус шесть, но ощущается, как все минус двадцать, ветер проникает под пуховик и вымораживает прикрытые джинсами ноги, колет щеки, бросает в лицо мокрый снег. Шапка намокает ещё до того, как я спускаюсь в метро, приходится ее стянуть и прикрыть волосы капюшоном, плотно завязав под подбородком. Ну и видок у меня должно быть!
Кофейня встречает ударившим в лицо теплом и запахом сладкой выпечки. Кожу покалывает от контраста с улицей, а нос начинает чесаться. Стягиваю задубевшие на руках перчатки, развязываю окоченевшими пальцами завязки на капюшоне и сбрасываю огромную куртку. Пожалуй, сегодня я не буду жмотиться и возьму огромный стакан обжигающе-горячего кофе.
Я пришла сильно заранее, так что, когда бросаю взгляд на тот самый столик, забронированный за ушлым бизнесменом, никак не ожидаю увидеть там Его. Да ещё и в компании какой-то девицы.
Щеки тут же вспыхивают при взгляде на Вову. Я почти убедила себя, что я здесь босс и могу творить любую дичь, нести любую околесицу, и мне не должно быть стыдно и неловко. В конце концов – это просто коммерческая сделка. Разбежались и забыли.
А тут он: откинулся на стуле, весь такой самоуверенный и дико, просто дико сексуальный. До барабанов в грудной клетке и слабости в коленных суставах. Закинул ногу на колено, постукивает длинными пальцами по стаканчику с кофе, пока читает бумажку перед собой. Техзадание. Я помню.
На девушку напротив даже не смотрю. Той коротышки из бара, изучающей его гланды, итак хватило выше крыши для моей сильно прокачанной памяти. Лучше не запоминать лиц, чтобы потом не выдумывать то, что меня вообще не должно касаться.
Увлеченная видом лощеной копии Курта Кобейна не замечаю, как упираюсь в стойку заказов.
– Привет! – звонко здоровается девушка-бариста, привлекая мое внимание.
Кажется, это та же, что была здесь в прошлый раз. Подруга НеКобейна.
– Добрый… день, – неловко здороваюсь я, задирая голову вверх. – А можно мне… – читаю ничего не говорящие названия на грифельной доске. – Латте. Большой.
– Я бы рекомендовала взять Раф со специями, – доверительно наклоняется вперёд и понижает голос. – Согревает лучше любого… – кивает в сторону Вовы. Мужика, очевидно, мужика.
Черт, видела, как я на него пялюсь. Очередная порция неловкостей подъехала.
– Эм, хорошо. Большой, – перекидываю куртку на левый локоть и тянусь за кошельком в сумку. Естественно, заливаясь краской.
– Он скоро освободится, – говорит девушка за стойкой, запуская кофе-машину. – Сезон повышенного спроса, – насмешливо кривит лицо. – Садись, я принесу.
Неужели узнала меня? Не то, что некоторые…
Борюсь с собственной натурой и следую совету Гели: сажусь за столик, с которого открывается вид на профиль идеального парня, и делаю морду кирпичом. Внутри разгорается настоящий пожарище, буквально выжигающий мои нервные клетки. Лёгкое волнение перерастает в почти панические нотки. Я в секунде от того, чтобы встать и убежать, сверкая пятками. Просто потому, что я даже представить не могу, насколько все это будет неловко.
Может, он вообще откажет. Высокий сезон, более интересные варианты на горизонте. И тогда я просто умру на месте.
Или зайду в хозяйственный по пути. Нам срочно нужен удлинитель.
Говорю себе не пялиться в его сторону, но это чертовски сложно. Он, как статуя посреди Эрмитажа. Картины вокруг, это, конечно, здорово, но трехмерное мраморное изваяние все равно привлекает гораздо больше внимания. Особенно, если эта статуя упакована во все черное и красиво кривит губы, разговаривая с собеседником.
Меня кидает в жар от волнения и предвкушения одновременно. Через каких-то несколько минут его внимание будет сосредоточено на мне. Мне эта зелень яркой радужки, мне – насмешливый излом рта, мне – горьковатый острый запах. Если очень постараться, можно дофантазировать, что я за все это не плачу.
– Держи, – передо мной вырастает девушка-бариста и ставит фирменный стакан на стол.
Я благодарно киваю, не в силах открыть пересушенный волнением рот. Боже, а ведь мне сейчас предстоит монолог.
Как это все будет? Мне придется начать с подробного рассказа, чтобы напомнить кто я такая? Или моей коротко брошенной фразы по телефону о знакомстве в августе должно было хватить?
То, что у него плохая память на лица я уже поняла. И даже смирилась, что не стала особенной в череде его заказов. Ладно, не смирилась. Как меня можно было не запомнить?! По нему так часто бегают мыши? Или его каждая провожает десятком контейнеров с едой?
За контейнеры, кстати, втройне обидно. Это был отличный повод для очередной встречи, если бы он захотел, а я не ступила.
Но это все лирика. Понятно, что тут ничего личного, один только бизнес.
Отпиваю горячий кофе и отвлекаюсь на горящий пищевод. Ух, убойная штука. Я успеваю отогреться и даже вспотеть в теплом свитере под горло. Проверяю, нет ли унизительных следов подмышками, когда слышу, как скрипят ножки стульев по полу.
Они закончили. Закончили. Мой черед.
Провожаю взглядом спину девушки, встаю, хватаю свой кофе и куртку, и делаю уверенный шаг в сторону Вовы. Что ему сказать, с чего начать, я так и не придумала. А он, подлец, скользит по мне все тем же равнодушным взглядом, снова разжигая внутри раздражение.
– Привет! – максимально уверенно говорю я, садясь напротив. Кладу ногу на ногу, отбрасываю волосы назад и отпиваю кофе, ожидая его хода.
Сердце стучит где-то в ушах, сужая мир до одного приподнятого уголка картинно красивых губ.
"Морда кирпичом, морда кирпичом" – повторяю напутствие Гели.
– Привет, Зина-Ида, – впивается в меня зелень.
И всё-таки помнит меня, зараза.
– Итак, ты вернулась. Не скажу, что удивлен – насмешливо кидает ненастоящий парень, подаётся вперёд и ставит локти на стол.
Эта его самоуверенная улыбочка бесит, аж до зубного скрежета.
– Если бы не острая необходимость… – пытаюсь сохранить лицо, уводя взгляд в сторону.
Красивое кафе, стеллажи с книгами, есть, что посмотреть помимо зелёных глаз.
– Да, да, вы все так говорите. Так что за необходимость?
– Родители.
– Интересно, – постукивает пальцами по столешнице. – А мы до сих пор не расстались?
– Я пыталась. Но ты та-а-ак меня любишь!
Громкий смех заставляет оторвать взгляд от книжных полок сбоку и посмотреть прямо в зелёный луг. Роковая ошибка. Эти глаза, словно два лазера, бьющих точно в цель. Вся бравада, что я держала такими усилиями, тут же сходит на нет. Щеки заливает жаром, а в горле начинает першить. Это ужасно. Он смеётся надо мной, потешается.
Даже не собирается помогать! У него вон, очередь. А я была настолько навязчивой, что он сделал вид, что меня не знает. Разве это не дно?
И как-то я не готова терпеть новую порцию унижений, нахлебалась их с головой за свою жизнь.
Дрожащей рукой ставлю стакан с кофе на стол, нервно комкаю пуховик и встаю, громко скрипя ножками стула. Да пошел он ещё раз! Расстилаться тут ещё перед ним! Цепляю край стола, шиплю от больно впившегося в бедро угла, тяну за собой сумку, по традиции застрявшую между мной и столешницей. Да черт бы ее побрал! Куплю себе рюкзак, так и знай, идиотская сумка!
– Да стой ты, – правую руку окольцовывает прохладная ладонь, удерживая меня на месте.
Я перевожу слегка ошарашенный взгляд вниз, на яркие глаза. От места, где он меня держит, по коже разбегаются мурашки. Декабрьский холод и сюда пробрался, прямо под кожу.
– Садись, фурия, – улыбается уголком губ. – Ещё кофе хочешь?
Я мотаю головой и, хоть и запоздало, но высвобождаюсь из захвата. Хочется потереть то место, где была его рука, чтобы немного унять странный озноб, но это будет выглядеть странно. Просто этот профессиональный жиголо так легко касается людей, а я ужасно голодная до таких простых вещей. Будь здесь Ангелинка, она бы вынесла однозначный вердикт: это всё твои детские травмы. Недолюбили, недообнимали, вот и жаждешь ты, Ида, простого человеческого тепла. Клинический случай.
Возвращаюсь за стол и хватаюсь за опустевший стакан. Просто чтобы дать себе секунду перевести дыхание.
– Давай к делу, – предлагает Вова, дав мне отдышаться.
Прочищаю горло, но глаз на него больше не поднимаю, чтобы не сбиваться.
– Я сказала родителям, что мы съезжаемся, они хотят приехать на пару дней, навестить нас.
– Неожиданный поворот, – комментирует парень напротив. Я только хмыкаю.
– Мама достала.
– Могу представить, – хмыкает он в ответ.
– Да ладно, – не могу скрыть горькой усмешки. – Твоя мать тоже считает, что ты все делаешь неправильно и вообще, сплошное горе, а не дочь?
К глазам подкатывает влага, и я прикусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться тут, как последняя дура. Это на меня так серое небо Питера действует, или я правда утопаю в жалости к себе?
– Отец, горе-сын, – тихо произносит Вова. – Нечто похожее, да. Но я говорил про твою мать, тот ещё кадр! – снова усмешка.
– Мда, – улыбаюсь я. – Кадр.
И ее запомнил, оказывается. Профессионал.
В повисшей тишине изучаю крышку своего стакана и глотаю горький ком в горле. Слезы отступают, но какое-то чувство безграничной печали заполняет грудную клетку до отказа. Я знаю, что один псевдо-парень не решит моих проблем с властной мамой, и, наверное, пора стать взрослой и сказать все, что я чувствую ей в лицо. Но это я сейчас такая храбрая. А стоит нам скрестить шпаги, я слабовольно выпускаю белый флаг.
– Так что, когда они приезжают? – вырывает меня из дум Вова.
– Двадцатого. Останутся на два дня.
Я втягиваю в лёгкие воздух и осмеливаюсь поднять глаза на Вову. Он сам догадается, что это будет работа с ночёвкой или надо объяснить?
– Двадцатого, двадцатого, – постукивает пальцами по губам, не сводя с меня сосредоточенного взгляда. – Нужно проверить календарь.
Мое сердце тут же ухает вниз в предчувствии катастрофы. Боже, конечно же он занят. "Сезон повышенного спроса", девица за столиком…
Вова достает телефон и разблокирует экран. Что-то нажимает, листает, хмурится. Я пропускаю пару ударов сердца, наблюдая за ним, рассматривая. В ухе появился новый прокол, волосы отрасли и непослушную челку теперь не убрать одним движением руки. Хотя я бы попробовала. Ладонь зудит оттого, как хочется перекинуть эти длинные патлы наверх, чтобы не закрывали половину его лица. Но он все тот же Курт Кобейн.
Я настолько увлекаюсь изучение его лица, что пропускаю момент, когда его глаза встречаются с моими. Вздрагиваю от неожиданности и дважды моргаю, выдавая себя с потрохами, а Вова привычно ухмыляется.
– Повезло тебе, – говорит он. – Я весь твой. Двойной тариф за предпраздничные, интим не предлагать, никаких мышей.
Я фыркаю от негодования. И если его желание нагреться на высоком сезоне ещё могу понять, хотя до праздников ещё далековато, то эта совершенно неуместная ремарка об интиме…
– За мышей не ручаюсь. Но обещаю прибить их на месте, если папа снова притащит банку.
Лицо Курта искажает такая гримаса отвращения, что я удовлетворённо расплываюсь в улыбке. Вот тебе, а не интим!
– Захвачу дихлофос – морщит нос.
– Им тараканов и клопов травят, гений. Лучше прихвати лопату.
– Фу, мерзость. Ты реально их всех перебила?
– Ага, – вру я. До сих пор не уверена, что поймала всех, какая-то тварь точно грызется по ночам. Но сильно изнеженным мужчинам об этом лучше не знать, соскочит.
– Итак, нужно обновить легенду, – Вова достает из внутреннего кармана ручку и очередной листок с техзаданием.
Переворачивает на чистую сторону, щелкает ручкой и поднимает взгляд на меня.
– Сколько мы уже "встречаемся" получается?
– Эм… месяцев семь, наверное.
– За это время расставались?
– Ты уезжал учиться в Москву в сентябре. И к родителям с ноября по текущий день.
Вова быстро записывает, сводит брови вместе и поднимает на меня удивленный взгляд.
– На два месяца?
– Да, я и сама знаю, что это была хреновая отговорка, – провожу ладонями по лицу, убирая налипшие пряди назад. – Поэтому и пришлось ляпнуть про твой переезд. Мама начала давить…
– Значит, съезжаемся, – понимающе кивает он. – Нужно перевезти мои вещи, обустроить локацию, проиграть различные вариации. Фуф, и это за три дня, – Вова откладывает ручку и откидывается назад. Сцепляет руки в замок на затылке и раскачивается на стуле, не сводя глаз с листка перед ним. – Задачка.
