– Так, успокойся, все получится! – уверенно говорю я.
– Я и не волнуюсь, – подаёт голос мой псевдо-парень.
Я оборачиваюсь и смеряю его раздраженным взглядом.
– А я это и не тебе.
За последние полчаса он успел знатно потрепать мне нервы этим своим: покажи кухню, спальню, а в этой комнате что? Экспресс-экскурсия по квартире затянулась, а родители уже звонили с вокзала, едут. Я вышагиваю по коридору, нервно заламывая руки. Ничего не выйдет, Господи, о чем я только думала? Мама же с порога просканирует и вынесет вердикт, она одним взглядом беременных коров определять умеет! Не то, что лже-отношения.
– Как твоя фамилия? – я резко торможу перед моим фиктивным парнем и смотрю на него, не мигая.
Не подумала спросить о такой мелочи! Вообще ни о чем не подумала! Я кроме его имени и не знаю ничего. А если он мошенник? Домушник нового поколения? Знакомится с лохушками, притворяется парнем, изучает квартиру, а потом наводит кого надо, чтоб вынесли все ценное!
У меня из ценного, правда, только велик Ангелинки, которая укатила на малую родину на выходные, предоставив мне свободу передвижения да все тот же террариум с питоном. Яшу они вряд ли заберут, а вот большой, хорошо оборудованный террариум – вещь не дешевая, за такую и по голове могут стукнуть, стань на пути.
Точно. Меня убьют. О чем я только думала?
– Костин, – вырывает меня из панической атаки низкий голос. – Расслабься, Ида, все пройдет, как по нотам, – вальяжно прислонившись к стене, вещает Вова. – Предоставь мне рассказать о себе самому. Будут что-то спрашивать у тебя – переводи тему или импровизируй, я подключусь.
– Я не умею импровизировать! – голос звенит напряжением и сквозит паникой. Какая к черту импровизация?!
– Тогда просто молчи. Мы же все обговорили.
– Да, но…
– Успокойся и иди, собирайся.
– Я собрана! – голос срывается на фальцет.
– А.
– Что "А"? – снова раздражаюсь я.
Поворачиваюсь к зеркалу в прихожей и внимательно себя осматриваю. Нормальное же трикотажное платье, да? Вполне себе домашний вариант. Немного выцветшее, но в целом…
– Переодеться? – поднимаю глаза и встречаюсь в отражении с зелеными-зелеными глазами.
– Может что-нибудь более… – он замолкает, внимательно изучая мой силуэт. – Не такой балахон?
Ему-то хорошо говорить, он высокий и худощавый, как жердь. В простом темном джемпере и джинсах смотрится как мальчик из каталога популярного бренда. А на мой нестандартный сорок четыре сверху, сорок шесть снизу фиг что найдешь.
Не одевать же дома джинсы?
Звонок в дверь все решает за меня. Липкий пот скатывается по затылку, сердце подскакивает к горлу. Приехали.
Кидаю финальный взгляд на своего подставного парня и сама себе шепчу: с богом!
Открываю дверь и тут же в мою тихую квартирку на Дунайском врывается шум поселка Пруды. И его запах.
Мама шагает в квартиру первая и сразу вцепляется в меня зорким взглядом.
– Опять лохматая! – вместо приветствия у нее.
Интуитивно приглаживаю волосы и отчитываю себя в голове. Вот все, казалось бы, предусмотрела, а про дикую нелюбовь к моим волосам – забыла. Все детство мама нещадно драла их расчёской после мытья и тут же заплетали в тугую косу, чтобы "не мешали", как она выражалась. О том, что миллионы людей, вообще-то, мечтают иметь такую копну, я узнала только в институте, а до этого семнадцать лет считала их своим проклятием.
Следом за мамой входит папа с двумя гружеными доверху сумками. В этот раз обошлись без живой курицы и спектакля для потенциального жениха "Зина знает, что делать, а ты за голову подержишь". Вот на этих словах Денис и слился. Недолгий был роман, до первой пернатой твари. Зато слава обо мне, деревенщине, так до пятого курса по институту и ходила, обрубив любые шансы на отношения.
– Зин, тащи на кухню, – кряхтит папа, ставя сумки на пол.
– Давайте я, – включается в игру парень по найму. Выходит из тени, бодро шагает к моему отцу, протягивает руку. – Вова.
– Георгий Иванович, – отвечает на рукопожатие папа.
– Лариса Федоровна, – кивает Вова маме, расцветая в лучезарной улыбке. – Приятно познакомиться!
Вова подхватывает сумки и, слегка сгорбившись под их тяжестью, поворачивается к кухне.
– Зина? – шепотом спрашивает он, проходя мимо меня.
– Потом, – вывожу губами, стойко встречая его недовольный взгляд.
Конечно, недовольный, а кому может понравиться имя Зина? Если даже его носителю оно претит. Вот и стала я из Зинаиды просто Ида. Модно и лаконично. В духе времени.
Правда, родители до сих пор не в курсе.
– Хиловат, – констатирует мама, как только Вова скрывается в кухне.
– Мать, не гунди, – говорит отец, снимая ботинки. – Ему землю не пахать.
– А кто нам осенью будет десять соток картошки выкапывать? – конечно, потенциальных зятей только картошками и измеряют.
Родители в своем репертуаре.
– Как Галя? – перевожу стрелки на сестру. Безотказный вариант.
– Опять с токсикозом, – отмахивается мама.
– Ну что, по чайку́? – хлопает в ладоши папа. Неунывающий весельчак. И как только позитив свой рядом с вечно недовольной мамой сохраняет?
Прокачка – уровень бог.
Мы проходим на кухню, где Вова уже начал разбирать сумки. И настолько гармонично он смотрится на моей небольшой кухне, словно и правда частый гость здесь.
– О, тушёнка! – радостно восклицает он, доставая очередную литровую банку.
– Своя. Говяжья, – важно отмечает мама.
– Зай, откроем? – спрашивает псевдо-парень, сияя своей улыбочкой теперь в мою сторону.
А вот этот уменьшительно-ласкательный зоопарк стоило обсудить на берегу.
От возмущения я даже подпрыгиваю на месте и раздуваю щеки, но вовремя прикусываю язык, подавляя желание послать его полем/лесом. Искать свою заю, лисичку и медвежонка в комплекте.
– К чаю? – сквозь зубы, обнаженные натянутой улыбкой, выдавливаю я.
Я старалась, испекла пирог накануне, купила пирожных, отдраила чайник до блестящих боков, чтоб маме не к чему было придраться. А он со своей тушенкой!
– Конечно, откроем, – влезает мама. – Не слушай ее. Ты такой ещё не пробовал.
И пока я ставлю чайник, насыпаю заварку, расставляю на столе все, что заготовила, эти двое втихаря рыскают по моей кухне. Находят открывашку, вскрывают банку, дегустируют тушёнку.
Вова отыгрывает на сто пятьдесят процентов. И восхищённо мычит, и с энтузиазмом жуёт. Я даже сама захотела маминой тушёнки.
– Попробуй, заюш, – возникает возле лица большая ложка.
Я послушно открываю рот и пробую. Хорошо. Вкусно. Как всегда.
А то, что практически с рук Кобейна ем – так вдвойне придает вкуса.
– Должен сказать, это самая вкусная тушёнка, что я пробовал, – разливается соловьём наемный парень.
Смотрит мне в глаза, мягко так, почти влюбленно. Закидывает руку мне на плечо, поворачивается к маме.
– Не только дочь у вас само совершенство.
Черт. А он стоит этих денег.
***
– Вова, а где ты работаешь?
Допрос с пристрастием не подождал, даже пока я разолью чай. Вот так между "какая восхитительная у вас тушёнка, почти, как ваша дочь" и "присаживайтесь, я сам дальше разберу", мама успела ввинтить интересующий ее вопрос.
– Я фрилансер.
Да блин, а так все хорошо шло.
Мама кидает более чем красноречивый взгляд на папу, папа сдвигает брови, явно пытаясь достать из закромов все свои познания в современном сленге. Родители у меня не так, чтоб прогрессивные. Телефон предпочитают с кнопками, интернет только для телевидения. Да чего уж там, они и телевизор ламповый сменили на ЖК только пару лет назад, когда антенна ловить федеральные каналы перестала, а девятичасовые новости – это святое.
Пока мама с папой общаются телепатически, это они умеют, я сигналю Вове бровями и выпученными глазами, умоляя оправдаться.
Я же ему все написала!
Он, однако, на меня не смотрит, загружая холодильник свежими банками с соленьями. От вида консервированных кабачков меня привычно подташнивает, нашли, куда сбагрить эту отраву! Я их как в детстве не выносила, так и пронесла эту нелюбовь через всю жизнь, но мама упорно делает вид, что этого не помнит. А я упорно скармливаю их Ангелинке, та по овощам вообще, без пяти минут, вегетарианка.
– Кому какой чай? – звонко спрашиваю я, пытаясь заполнить установившуюся тишину.
– Мне как всегда, Заюш, – подаёт голос неКурт из холодильника. – О, сало!
Я поворачиваюсь к подставному парню и с ужасом наблюдаю, как он упирается носом в огромный кусок сала и глубоко втягивает запах. Зрелище достойное Оскара. Или он реально такой голодный по утрам?!
– Копченое! – радостно выносит он вердикт.
– Собственного копчения! – гордо произносит отец.
– У вас своя коптильня? – глаза блондина так загораются, что я сама уже хочу носом в сало зарыться. Удивительная способность – заражать настроением.
– А то! – папа встаёт из-за стола и тянется к ящику с ножами. – Давай сюда, сейчас настругаем, это надо пробовать!
Свёрток нежно передается из рук в руки, раскрывается. Мужские спины загораживают процесс нарезки, но судя по восхищенным вздохам, там у них все в порядке. Я разливаю кипяток по чашкам, мама пристально наблюдает за Вовой. Женщина-рентген! Определила уже, какая почка у него увеличена и насколько здорова печень?
– Чувствуешь, чувствуешь? – радостно восклицает отец.
– М-м-м, – тянет псевдо-парень. – Ольха?
– Она самая! На ней коптить – во! – папа выставляет большой палец и удовлетворенно улыбается.
– А на дубе пробовали? Для мяса – просто бомба будет.
– Не, дуб это дорого. Да и негде его достать у нас, а Ольха – хоть жо…
– Юра! – восклицает мама, прерывая фирменное папино "жопой жуй".
– Это самое, – не унимается папа. – Тут вишню ещё пришлось срубить, вот, думаю, с ней попробовать ещё.
– Вишня она больше для овощей, запах специфический. Для мяса лучше дуб. Для рыбы – ива. А так ольха – универсальное, – со знанием дела заявляет Кобейн.
– Разбираешься! – хлопает Вову по плечу отец. – Коптил?
– Родители. У них лесопилка своя, так я в деревьях лучше, чем в экономике, после пяти лет института, разбираюсь, – тихо усмехается мой ненастоящий парень.
Вот и новая информация подоспела. Я аккуратно оседаю на стул напротив мамы и офигеваю. И как понять, это правда или он просто хорошо изучил матчасть по моей анкете?
Кидаю взгляд на маму, та смотрит на меня с хорошо знакомым прищуром. Ох, пот по затылку побежал. Она все знает, все знает!!!
– А коптильню я знаешь, какую поставил? Полтора метра! Шахтная!
– Да хорош уже, Юр. Молодежи не интересно. Режьте свое сало и садитесь уже, – кидает мама.
Папа тут же замолкает и снова берется за нож. Привыкший. Я вскакиваю, чтобы подать тарелку под фирменное сало. К чаю. Фантастика просто.
– Сало у вас – огонь, – подбадривает отца Вова.
– А на черный хлебушек, с луком, под водочку… Ах ты ж! – неожиданно подскакивает на месте отец. – Мать, мы же банку в машине оставили!
– Так и сходите за ней, – закатывает глаза мама.
– Пошли, прогуляемся, – машет головой папа.
Вова кидает на меня взгляд полный непоколебимого спокойствия, едва заметно кивает головой, словно телеграфирует "все под контролем", и выходит за отцом. Мы с мамой остаёмся одни.
Я тут же начинаю суетиться по кухне: укладывать брошенное на столе сало, доставать тарелки под пирог, коробки с чаем, сахар, ложки. Лишь бы занять время и не оказаться напротив прожигающего взгляда.
Но дела заканчиваются раньше, чем в коридоре стихают голоса и слышится стук входной двери. Я обречённо опускаюсь на стул и затягиваю:
– Ну как тебе…
Мама смотрит на меня, не мигая, и спустя бесконечные десять секунд, отсчитываемые моим сердцем, выносит вердикт:
– Хороший мальчик. Родители обеспеченные, можно и помаяться дурью.
– Он не… – непроизвольно встаю на защиту, фрилансер – не значит маяться дурью! А потом вспоминаю, что за фриланс у него в реальности и захлопываю рот, сдуваю щеки. Интересно, лесопилка – это тоже часть легенды?
– Только ты особо не рассчитывай ни на что, такие, как он, на таких, как ты, не женятся.
А вот и фирменное нравоучение. Сиди, Ида, обтекай.
– Это сейчас ему сало нравится, тушёнка, а потом ноги от ушей подавай и интеллигенцию в третьем поколении.
– Мама, – не выдерживаю я. – У нас все серьезно! Мы вообще… съехаться собираемся!
Зря, конечно, ляпнула такое, потом не разгребу все это, но сейчас мне прям хорошо. Мамины поджатые губы и "смотри сама" стоят каждой минуты унижения после.
За "душевными" разговорами мы не замечаем, как возвращается папа и Вова. Они тихо разуваются и под басистый хохот отца входят в кухню.
У папы в руках бутылка с белой пятидесяти градусной жидкостью собственного приготовления, в чем я, собственно, не сомневалась, а у моего псевдо-парня – банка с живыми мышами.
И ужас на лице.
– О, мыши! – сквозь натянутую улыбочку констатирую я.
– На сало ловил! – потирая запотевшую бутылку в руках, говорит папа. – Мать вечно недовольна, что я их лопатой… А тут и тебе польза и погреб от крови отмывать не надо. Красота.
Не то слово. Не то слово. Особенно ошалелый взгляд человека, держащего сейчас этих грызунов в своих руках. Он дышит там вообще? Не хватало только и этого потерять, что ж они все такие незакаленные нынче?
И отец тоже хорош, такая физиономия самодовольная, чует мое сердце, не зря эта банка в руках моего псевдо-парня оказалась. Ох, не зря. Боюсь, если скажу, что Яша таких не ест, тут обморок сразу у двоих человек случится. У Вовы, что он зазря это все терпит, и у мамы, которая не готова снова отмывать кровь с лопаты. Не от повышенной чувствительности к жертвоприношениям, боже, да она гусю шею ломает с лицом постигшего дзен, просто реально достает все это дезинфицировать. А Яша и правда не ест. Ему нельзя. Для него нужны мышки особенные, чистые и здоровые, купленные в специализированном магазине.
Встаю, выдираю банку с копошащимися серыми грызунами из задеревеневших пальцев побелевшего парня и поворачиваюсь к отцу.
– Спасибо, пап. Отнесу на балкон.
Огибаю не отошедшего от шока Вову и выхожу в коридор. Когда родители уедут – избавлюсь от тварей. Жаль лопаты нет. Хотя кровь на балконе Ангелинка мне не простила б. Может отравы купить? Засыпал в банку и оп!
Надо подумать.
Захожу в свою комнату, открываю балкон, Яша привычно свисает с длинного сука, на шум и появление кормильца не реагирует. Сытый, следующая кормежка только через два дня. Мой красавчик. Идеальный питомец, лучший собеседник. По ходу единственный мужик в моей жизни до конца времен. С такими родителями так точно.
Ставлю банку на подоконник, проверяю, чтобы крышка с дырками была плотно закрыта.
– Что за подстава, Зинок? – от хриплого шепота я подскакиваю, банка опрокидывается и катится по полу. Слава богам, не открывается.
Оборачиваюсь на голос и встречаю недовольное лицо своего ненастоящего парня.
– Что?
– Решето! – передразнивает он. – Какая Зина? Что за мыши, мать твою?
Он нервным движением проводит по волосам, слегка взлохмачивая их, и снова походит на Курта Кобейна. Концерт 93 года. Шикарный. Дома кассета с записью затерта до дыр.
– Ау, Зина из магазина, – щелкает пальцами перед лицом НеКобейн. Черт, опять зависла.
Добавим к моей любви разговаривать с самой собой и дурацкой привычке биться головой о стену зависание на красивых мужиках и получаем комбо набор! Собери пять и получи венец безбрачия. И питона вместо пяти кошек.
– Упустила пару моментов, – тихо оправдываюсь, приседаю и поднимаю банку.
– Это косяк, Зинок.
– Фу, прекрати меня так называть, – морщусь и снова поворачиваюсь к Вове. – Ида. Все, никаких вариаций. И с лесными тварями тоже давай закругляться. Бесит твоя заюша.
– Перейдем на дикое сафари? – глаза парня снова зажигаются, явно вдохновлённые моими словами. – Как на счёт "бегемотика"? Или "мой жирафик"? Обезьянка!
– Не хочешь познакомиться с мышками поближе? – сквозь кровожадную улыбочку говорю я, протягивая банку этому фантазёру под нос и чуть приоткрывая прорезиненную крышку.
Тот отшатывается, мгновенно бледнея. Слабак.
– На кой леший они вообще их припёрли? – опускается до гневного шёпота мой парень напрокат.
– Так для Яши, – удивляюсь я, указывая на террариум с моим хладнокровным другом.
Взгляд Вовы перемещается влево, глаза округляются, с красивого лица снова сходит вся краска. Он отшатывается назад, спотыкается о порог балкона и вваливается в комнату, приземляясь на задницу. И продолжает ползти, как рак-отшельник по дну океана – задом к спасительному укрытию.
– Ты чего? – выглядываю из-за плотной занавески, ставлю банку с мышами на подоконник, чтоб не нервировать тонкую душевную организацию ползающего по полу человека.
– У тебя там змея! Огромная, мать твою, как анаконда! – теряя последнюю мужественность в моих глазах, лепечет Курт.
– Ну я же тебя предупреждала!
Стараясь сохранить остатки образа, Вова поднимается с пола, одергивает задравшийся джемпер и стискивает челюсти, принимая серьезный вид. Я, кстати, успеваю разглядеть цветастый орнамент, выбитый у него над поясом джинс и явно уходящий куда пониже. Интересно, что там за знаки?
– Ты что мне сказала, когда квартиру показывала? – снова недовольный шепот, решительный шаг ко мне. – "Вот комната моей соседки Ангелины, а на балконе спит Яша", – пародирует мой тонкий голос Вова, активно жестикулируя, как бортпроводник. – Я думал это ещё один твой сосед!
Черт. Ну возможно. А разве в анкете я не упоминала своего огромного питона на передержке?
– Что за сюрпризы, Зина?! – при звуке моего нелюбимого имени я снова морщусь. Вова делает ещё один шаг ко мне, практически утыкаясь нос в нос. – Так дела не делаются. Я же предупреждал, что должен все знать. И чуть не спалился перед твоим отцом, когда он мне эту банку всучил! Брр.
Его перетряхивает, будто те самые мыши были не в банке, а бегали по нему.
– Ну прости, ладно? Больше никаких живностей, клянусь, – поднимаю руку, как бравый пионер, коим быть априори не могла. Дожидаюсь расслабленно опущенных плеч и добавляю. – Только в виде еды.
– Еда это хорошо, – тут же расплывается в улыбке НеКобейн. – Отличный бонус к работе!
Он вытягивает руки над головой и смачно потягивается. Словно разминается перед предстоящей физической нагрузкой. Татуированный живот вновь оголяется, и я мельком кидаю на него заинтересованный взгляд. Дракон там что ли?
– Так может, возьмёшь часть оплаты натурой? – поднимаю взгляд к лицу голодающего и встречаюсь с самодовольной ухмылочкой, в стиле "знал, что не удержишься". – В смысле, едой? Там кабачков мама на целый полк привезла.
– Э, нет, хитрая заюшка, – я снова поджимаю губы от раздражающего обращения. – Леопардик, бегемотик, рысь? – видя мою реакцию накидывает варианты Вова. – Ладно, Ида, – сдается он. – Я натурой не беру, за кого ты меня принимаешь? – театрально прижимает руки к груди мой псевдо-парень. – Особенно кабачками! Трунь!
Его палец в очередной раз щелкает мне по носу, а по рукам тут же бегут мурашки. Ну что я за недолюбленное создание? От такого простого контакта вся электризуюсь. Хотя более не интимного жеста и придумать нельзя! Но дурацкая смущенная улыбочка сама расползается на лице.
– Дети, ну вы чего там застряли? – разносится по коридору папин голос, приближая шаги.
Вова реагирует мгновенно, кладет руки мне на талию, разворачивает к двери спиной. И губами впивается в губы.
Теперь мурашки расползаются вполне оправданно.
Сначала я чувствую только дискомфорт.
Жарко, тесно, весь воздух заменил терпкий запах эвкалипта, а мое личное пространство грубо скомкали и подожгли. В глаза лезет белобрысая челка, щеку жжет чужим дыханием.
Но потом из этого хаоса, непонимания и неудобства рождается что-то новое. Формируется на губах мягким давлением, переходит на кончики пальцев ног щекочущим покалыванием. Звуки, которые так встревожили меня секунду назад, растворяются в грохоте собственного пульса. Глаза закрываются, следуя инстинкту, руки находят опору – надежные мужские плечи. Я привстаю на мысочки, чтобы немного унять странное покалывание в ногах, и чувствую, как руки на талии тяжелеют, сжимая меня сильнее.
Электрические импульсы, со скоростью распространения солнечных лучей, пробегают по коже, оставляя ковер из мурашек и влагу на затылке. Шум в ушах заменяет лирическую мелодию, которую пытается выстучать мое сердце на рёбрах. И я делаю самую большую глупость на приоткрываю губы, желая углубить начавший в моем теле апокалипсис поцелуй, чтобы уже в следующее мгновение быть жёстко спущенной на землю.
Вова отрывает меня от себя и фиксирует на расстоянии вытянутых рук. А руки у него длинные. Как Финский залив между моими фантазиями и реальностью.
– Ушел, расслабься, – смотрит поверх моей макушки на дверь позади.
Мозг настолько отчаянно пытается выбраться из заложников эмоционального хаоса, что категорически отказывается понимать, кто ушел и как это "расслабься". Стою, оглушенная произошедшим, вглядываюсь в собранное лицо напротив и никак не соберу себя из кусочков того, кем была "до" и кто я минуту спустя. Или прошла только пара секунд?
Делаю глубокий вдох, кислород, наконец, достигает мозга, и события выстраиваются в линеечку.
Папа. Точно. Напротив – актер, которого я наняла. А я – дурочка, позволившая себе лишнего. Чуть не позволившая.
– Больше так не делай, – сбрасываю руки моего ненастоящего парня с плеч и делаю ещё один шаг назад, увеличивая расстояние. Надуваю щеки, хмурюсь.
Сержусь на него, на себя, на ситуацию в целом, где меня явно обдурили.
– Раньше никто не жаловался, – нагло ухмыляется псевдо-бойфренд, зачесывая длинную челку назад.
Отличное напоминание, что все это не по-настоящему.
– Ты ко всем присасываешься насильно? – я картинно вытираю рот, показывая, насколько мне все это не понравилось.
Да, тактика первоклашек "притвориться, что дёрганье косичек мне не нравится" в действии. Но как ещё спасти свое достоинство?
– Экспромт работает лучше, чем запланированное действие, – пожимает плечами нахал. – Проверено.
– Это было лишнее, – все ещё негодую я. Может даже слишком. Насколько жалко это выглядит со стороны?
– Напомню, что твой отец подловил меня на чертовых мышах, а теперь у него никаких сомнений.
Ну да, засвидетельствовал, так сказать, глубину наших чувств.
– И во сколько мне обойдется эта доп услуга? – не удерживаюсь от укола.
Взгляд парня становится острее, но на лице расцветает самая лёгкая из улыбочек в его арсенале.
– За счёт заведения, – привычным уже жестом щелкает меня по носу, хотя и без привычного комментирования, и, огибая меня, направляется к двери. – Кстати, с языком обошлось бы не дёшево.
Козел.
Пунцовая возвращаюсь на кухню следом за Вовой. Конечно, он понял, что я растеклась лужицей от его "экспромта". И что хотела большего. Явно пытался сгладить ситуацию, чтобы я не чувствовала себя последней идиоткой, но своим отвратительным намеком на наши товарно-денежные отношения я все испортила. Ещё б деньги в трусы ему запихивать стала – вообще можно из города мотать.
Стыдоба.
Вот это у меня недосекс. Правильно Ангелинка говорит: женщина в долгом простое хуже не стерилизованной кошки в сезон. Всплеск гормонов, неконтролируемая агрессия, мерещатся всякие Курты Кобейны и их взаимные поцелуи.
– О, наконец-то, – радостно хлопает себя по коленям папа, как только мы неловкой процессией входим на кухню. Я неловко, Вова – максимально непринужденно.
Профи, что тут скажешь. А мои щеки до сих пор горят, даже взглянуть на него – выше моих сил.
– Ну что, по стопарику за знакомство? Зин, доставай рюмки.
Лихой жест рукой вызывает привычную улыбку. Папа обожает проводить дегустации своих напитков. Интересно, что в арсенале сегодня? С тех пор, как любимый и единственный зять подарил ему самогонный аппарат, все жители деревни стали невольными подопытными. Сам папа не особый любитель опустошать бутылку, это так, скорее хобби для измученной полевыми работами души. Но, как и всё, за что он берется – делает с размахом.
– Володь, садись, садись, – зазывает поближе к себе отец, откупоривая литрушечку. – Ты же будешь?
– Вова, пап, – поправляю я, звеня рюмками.
– Да ничего, можно и Володя, – бодро соглашается мой псевдо-бойфренд. – Я буду! – с энтузиазмом соглашается Вова, за что удостаивается цепким маминым взглядом, которая подозрительно притихла.
Тут заведомо проигрышная ситуация: чересчур радостно отреагируешь – алкоголик, откажешься пить – не уважил.
– Своя, – нежно гладит бутылку перед собой папа. – Понюхай, понюхай! На чем настаивал, как думаешь?
– Пап, давай без твоих ребусов, – прошу я, садясь напротив, окунаю пакетик чая в кипяток.
Но Вову уже не спасти. Ему протягивают полную рюмку, и с глазами пятилетнего мальчишки, получившего на день рождения радиоуправляемый вертолет, наблюдают, как он принюхивается, а потом опрокидывает всё залпом.
– Сто…й – не успеваю я предупредить, что там не сорокоградусная водичка и к такому пищевод надо подготовить.
Вова закрывает глаза, втягивает воздух на полную ширину лёгких и отчаянно выдыхает, мужественно не произнося ни звука. Не хватает только занюхать рукавом для полноты картины. Я тут же хватаю со стола сало и пихаю ему в рот. Давай, давай, жуй, не надо на меня таращиться! Сейчас полегчает.
Реанимированный пациент с красными глазами, полными растерянности и ужаса, смотрит на меня, дожевывая копчёный свиной бочок и покашливая между делом. Возможно, проклинает. Но я же предупреждала! Об этом так точно было в дурацкой бумажке, что он заставил заполнять. Вот к чему эта показушная бравада была?
– Пшеница? – охрипшим голосом спрашивает Вова, переводя взгляд на отца, с которого писали чеширского кота.
– Картофельные! Очистки! – даже подпрыгивает на месте отец, хлопая в ладоши. – Никто не догадался! Никто, ха!
Лицо Вовы в этот момент сменяет несколько оттенков, разгоняясь от цвета яичной скорлупы до глубоко серого с зеленоватым отливом. Я начинаю подозревать, что папино творение в его желудке задержится не долго. Рука парня тянется к тарелке посреди стола, выхватывает очередной кусочек сала и закидывает в рот.
– Мощная вещь, – хрипит он, прожевав.
– А самое интересное, – с энтузиазмом начинает отец, наклоняясь ближе к благодарному слушателю, приканчивающему запас сала на столе. – Процесс! Это самое, в картошке-то сахара нет, значит, и дрожжи ее есть не будут, – с видом великого хитреца вещает папа. – А зима холодная нынче была, прошлогодний урожай померз в подвале весь. А что происходит с картошкой, если ее переморозить?
Вова дважды мигает, выдавая свою малую осведомленность о корнеплодах с потрохами. Лицо становится настолько беспомощным, словно только что он очнулся от многолетней комы, а его просят назвать номер своего пенсионного удостоверения.
– Она становится сладкой, – подсказываю я.
– Точно, Зинок! – все так же радостно подхватывает папа, которому развязали руки и язык.
Кстати, что странно. Обычно мама быстро пресекает эти его бесконечные рассказы о жизни дрожжей и процессе дистилляции, а тут ни слова. Сидит, попивает чаёк, поглядывает на Вову. И молчит. Чем и пугает.
– Так вот, а жмых, который остался, мы свиньям на прикормку раскидали.
Пока я пытаюсь разгадать мамин хитроумный замысел и не поддаться панике, папа успел перейти к свиньям. Чудесно.
– Такие хари отожрали, во! – демонстрирует он. – Но нам же и на руку, да, Володь, вон сальце какое вышло, нажористое!
Господь всемогущий. Если бы это был настоящий парень, а не фиктивный, я бы уже пробила головой стол, а он собой входную дверь. Самогонка на картофельных очистках, свиньи на картофельных очистках. Теперь и Вова на картофельных очистках. И кажется, это его предел.
– Я отлучусь, – он улыбается, даже не смотря на испарину, покрывшую его лоб, встаёт и выходит из кухни.
Слышится щелчок выключателя, хлопок двери ванной, журчание воды в кране и подозрительно слившиеся с ней утробные звуки.
Я ещё на мышах поняла, что кулинарию Прудов ему не осилить. Ну подумаешь картофельные очистки. Перемороженные. Из того же погреба, что мыши. Это он ещё не добрался до колбасы из бобров!
– Мне кажется, – наконец, подаёт голос мама. – Мальчику пора. Мы устали с дороги, завтра рано вставать. Знакомство удалось.
Папа кивает, опрокидывая в себя рюмку огненной жидкости собственного производства и не стесняясь, занюхивает воротником.
– Ух, хороша!
– Вы останетесь на ночь? – не без удивления спрашиваю я. Обычно их визиты – два часа бесконечных тычков и упрёков, отполированных шантажом и манипуляцией, и пока-пока, спасибо за еду, встретимся через месяц. Хотя да, чего я удивляюсь, на сегодня план не выполнен, нужны дополнительные сутки. Блин.
– Папа выпил, куда мы теперь поедем, – смотря с укоризной, говорит мама. – За знакомство, – объясняет, что в этом виновата я. – Твоя подружка же уехала, мы можем занять ее комнату?
– Я вам в своей постелю, – понимая, что так просто все это не закончится и, смиряясь с неизбежным, говорю я.
– А завтра пусть мальчик твой на обед приходит, приготовим с тобой нормальный стол, посидим, как люди, – ещё один камень в мой огород. Так тонко, но точечно умеет только она.
– Он завтра не сможет, у него работа.
– Не смеши, – отмахивается она. – Если серьезно к тебе относится, отложит свою "работу", – теперь она и на Вову перекинулась, принизить значимость того, что она не понимает – тоже ее фишка.
– У него срочный заказ! – на ходу подумываю я.
– Вот и посмотрим, что для него важнее, – не хватает очков в роговой оправе, из-под которых мамин взгляд выглядел бы ещё весомее.
– Я спрошу, – хватаюсь за спасительный круг последней надежды, что маму удовлетворит его отказ.
– Ну что, между первой и второй, как говорится! – врывается в кухню явно посвежевший Вова. Он что там, втихаря Мезима наглотался?
– Вов, родители устали, – начинаю я.
– Зина говорит у тебя завтра работа срочная, а мы хотели собраться, посидеть по-семейному, не спеша, – прерывает меня мама, широко улыбаясь моему псевдо-парню. – А я ей говорю, он наверняка сможет передвинуть планы, чтобы познакомиться с будущей родней поближе!
Она произносит это все лёгким шутливым тоном, но обмануть Вову, как и любого присутствующего здесь, ей не удается. Это ничем не прикрытая манипуляция.
Он смотрит на нее, кидает взгляд на меня, я едва заметно качаю головой и очень заметно выпучиваю глаза, пытаясь передать мое "ни за что". Но телепат из меня никакущий, мама очень хороша, а Вова тот ещё меркантильный жук, и вместо ожидаемого "я не смогу", НеКобейн говорит:
– Без проблем!
Ну всё, придется продавать почку.
– Я тебя провожу, – кладу руки на грудь мерзавца и с силой его выталкиваю из кухни в коридор.
Труда это не составляет, он худощавый и не сопротивляется.
С родителями попрощался, от стопочки на посошок отказался, на предложение взять с собой сальце снова позеленел лицом, можно уводить псевдо-бойфренда на приватный разговор.