Татьяна Алюшина
Девушка из нежной стали
«Спасибо, Господи!» – подумала она и почти побежала на цыпочках к выходу.
Спустившись по центральной лестнице на свой этаж, остановилась перед входом, переводя дыхание. Теперь ей предстояло самое сложное.
«Самое сложное на этом этапе, – поправила себя Вика и попросила: – Господи, помоги!»
Все ее чувства и ощущения орали: беги! Бери ребенка в охапку и мотай отсюда! Если тебя сейчас застукают – все! Кранты! Никаких шансов у вас больше не будет!
Но она понимала, что просто так уходить нельзя. Никак нельзя просто бежать!
Ей надо было попасть в ординаторскую, которая находилась за второй дверью, теперь слева, от входа на той же стороне, где и пост.
Вика прислушалась.
Видимо, медсестры пили чай – чуть слышно звякала ложка о чашку.
«Где же этот Витя? И где дежурный врач?»
Она услышала приглушенный мужской голос, что-то говоривший девушкам.
«Будем считать, Витя нашелся. Врач вполне может быть в комнате. Придется рискнуть. Ну, с богом!»
И торопливо перекрестилась на всякий случай, не помешает. Ей сейчас любая помощь нужна!
Она прошла к ординаторской, двигаясь возле самой стены, и очень осторожно, миллиметр за миллиметром, стала нажимать на ручку двери. Дверь оказалась незапертой. Слава богу, в ординаторской царила темнота. Вика проскользнула в комнату, прикрыла неплотно дверь и постояла, привыкая. Когда очертания предметов стали различимы, подошла к письменному столу, который занимал Вениамин Андреевич в день их поступления и задавал, теперь ставшие понятными ей, вопросы, и, включив настольную лампу, осмотрелась.
Открывая один за другим ящики стола, Вика быстро просматривала бумаги в поисках Степкиной истории болезни. Ничего не найдя в боковых ящиках, попробовала открыть центральный, но он оказался запертым на ключ. Она подошла к книжному шкафу, на полках которого стояли истории болезней. К каждой полке была приклеена полоска бумаги с фамилией лечащего врача, но полки Вениамина Андреевича здесь не обнаружилось, наверное, потому что он работал на полставки. Вернувшись к столу, Вика попробовала подобрать ключ из связки, которую прихватила с собой.
Бесполезно!
– Ну, нет! – прошептала она. – Так просто я не уйду!
Вика осмотрела комнату и увидела на небольшом журнальном столике чайную посуду и электрический чайник.
«Значит, должен быть и нож», – удивившись своему спокойному рассуждению, продолжала поиски Вика.
Открыв сначала одну, а потом вторую тумбочки и осмотрев их содержимое, нашла-таки то, что искала: стеклянную банку, в которой хранились вилки, ложки, и в том числе два ножа. Взяв нож, она метнулась к столу, торопясь осуществить действие, именуемое в полицейских протоколах банальным взломом.
И услышала в коридоре приближающиеся шаги!
Не успев осознать, что делать, Вика хлопнула по кнопке, выключая лампу, и присела на корточки, спрятавшись за столом.
Дверь стала открываться.
«Господи, боже мой. Нет! Только не сейчас! Иди, иди дальше!» – умоляла она.
– Света! – позвал негромкий мужской голос. – Вы там что, чай пьете?
Вика не расслышала, что ему ответили, но дверь закрылась, и шаги стали удаляться.
«Спасибо тебе! Спасибо! Спасибо!» – выдохнула она, чувствуя выступивший на лбу холодный пот, и поняла, как сильно испугалась.
Ну, пугайся, не пугайся, а теперь уж точно она просто так не уйдет! Вика поднялась, включила лампу и, немного повозившись, открыла ящик. Степкина история болезни лежала поверх всех бумаг. Вика схватила ее и уже собиралась закрыть стол, когда обратила внимание на белый конверт, без всяких надписей. Прижав к груди драгоценную папочку, она открыла конверт и достала из него три знакомых цветных листочка, с теми самыми анализами ее сына, за которые она заплатила кучу денег. Быстро сунув и конверт, и бумажки в историю болезни, молодая женщина задвинула ящик и с помощью ножа заперла его.
Обратный путь, с теми же предосторожностями, Вика проделала в два раза быстрее, неслышной ласточкой пролетев по этажам.
Не зажигая света в палате, Вика оделась, сложила в рюкзачок все их вещи и переодела спящего сына.
Степик если спал, то спал, и разбудить его было невозможно.
– Нормальный, здоровый, богатырский сон! – радостно шептала Вика, натягивая на сына курточку.
Степкины вещи не забрали при поступлении, как положено в больницах, хоть и пытались, но Вика сказала, что отдаст их маме, чтобы та все постирала, да как-то за своими переживаниями и думами тяжкими забыла.
Хорошо, что забыла!
Соорудив из ведра и швабры на своей кушетке подобие спящего человека, Вика надела рюкзак на плечи, подняла Степку и, перехватив его одной рукой, второй побросала в его кровать какие-то банки, фрукты в пакетах, все, что было в тумбочке, накрыла сверху одеялом. Отойдя к двери, присмотрелась к сооруженной имитации на обеих кроватях.
– Вполне! – решила Вика.
Она устроила спящего сына поудобней на своем плече, вздохнула глубоко, как перед погружением в воду, медленно выдохнула. Так! Теперь, пожалуй, самое сложное!
«Господи! Помоги еще немного! Пожалуйста!» – попросила она.
За дверью ничего не изменилось: в коридоре никого не было, только от медсестринского поста слышались тихие голоса.
Осторожно спускаясь по черной лестнице, она вспомнила, как мама ворчала, когда Вика обувалась, собираясь утром в лабораторию.
– Заморозки уже, что ты в такую холодную обувь обуваешься.
– Они очень удобные, и не так уж и холодно пока, – ответила Вика.
«И бесшумные, – добавила мысленно она, осторожно спускаясь по темной лестнице. – Наверное, правы те, кто считает, что случайностей не бывает. Вот ведь думала же сама, что не стоит их надевать, замерзну, но обулась же! Как бы я сейчас стучала каблуками или шлепала тапочками, бегая по этажам! И белье это не случайно у санитарок в лифте упало!»
Но обдумывать мистику жизни и философские материи ей было некогда.
Теперь нужно проникнуть в бельевое хранилище!
Конечно, оно было закрыто, спасибо, что не опечатано! Впрочем, никакие печати для нее сегодня не имели значения.
Она смотрела на обычный английский замок и думала, как его открыть.
«Может, выбить на фиг? Ну, как я его отрою, я же не домушница? – И усмехнулась: – Ну, да, не домушница, а ящик вскрыла влегкую!»
Вика осмотрелась: длинный темный коридор был еле освещен двумя тусклыми лампочками – одна над входной дверью и вторая над лифтом; метрах в десяти от нее валялся деревянный ящик. Вика подошла к ящику и, толкая его ногой, подогнала к двери бельевой, затем, поставив на ящик левую ногу, усадила на нее Степку и, прижав к себе одной рукой, достала из кармана связку с ключами. Ключей, подходящих к английским замкам, было два – один от старого замка, который Вика так и не выбросила, второй от ныне действующего.
– Попробуем самый простой путь, прежде чем принимать радикальные меры! – подбодрила она себя.
Один ключ даже не вошел в скважину, второй вошел, но не поворачивался. Она пробовала еще и еще раз, пытаясь как-то расшевелить замок.
Черт! Не получалось.
Понимая, что придется сажать Степку на грязный ящик и долбить дверь ногой, Вика в последней, безнадежной попытке перебрала ключи на брелоке и, наткнувшись на небольшой, простецкий ключик от почтового ящика, ничего не ожидая, скорее от безнадеги, сунула его в замочную скважину. Ключик вошел и даже поворачивался в замке, не то от своей хилости, не то от глупости. Она проворачивала, проворачивала его и вдруг услышала щелчок, затем еще один, и дверь открылась.
– Бардак какой-то, а не больница! В коридорах никого нет, все замки открываются черт-те чем! – вместо того чтобы обрадоваться, ворчала Вика.
Убрав ключи в карман и перехватив Степку обеими руками, она пнула ни в чем не повинный ящик, улетевший от такого удара на пару метров, вошла в комнату и захлопнула дверь.
Здесь царила кромешная тьма, но свет зажигать было нельзя.
Упершись рюкзачком в дверь, Вика закрыла глаза и попыталась вспомнить, как они сюда входили с санитарками и в каком направлении ей надо двигаться.
Пребольно стукнувшись обо что-то сначала левым, а потом и правым бедром, Вика все-таки добралась до транспортной ленты.
– Так, маленький, сейчас кое-что посложнее будет, – сказала она спящему сыну.
Уложив ребенка на стол, молодая женщина забралась на транспортер, открыла задвижку и распахнула железные створки окна. Затем переложила Степана со стола на ленту к самому окну, сняла рюкзачок, кинула его на улицу, снова забралась на транспортер, перелезла через сына и вытащила его наружу. Немного повозившись, ей удалось прикрыть створки окна. Это надо было сделать обязательно, чтобы никому не бросилось в глаза распахнутое окно. В криминалистике это, кажется, называется заметать следы.
– И в кого ты такой соня? – улыбнулась она спящему ребенку. – Ничего тебя не разбудит, даже побег через бельевое окно.
Надев на спину рюкзак и взяв Степку на руки, она двинулась к забору. Выйти через ворота, естественно, нельзя, они охраняются, но, как обычно для большинства больниц, в заборе имелась рукотворная дыра, через которую посетители сокращали путь от автобусной остановки к корпусам. Вика провожала маму именно к этой дыре, которой и воспользовалась сейчас без всяких осложнений.
– Полвторого. Хорошо, – посмотрев на часы, порадовалась она.
Этот район Москвы Вика знала очень даже хорошо: на соседней улице жила ее подруга Ольга, с которой они в детстве облазили окрестности вдоль и поперек. Пройдя через переулок, женщина вышла на соседнюю улицу и почти сразу поймала такси.
«Теперь все будет хорошо! – уговаривала себя Вика. – Раз я смогла выбраться и такси поймать, значит, все будет хорошо!»
Таксист, к счастью, оказался неразговорчивым и, спросив, куда ехать, так и молчал всю дорогу, за что Вика была ему очень благодарна.
Она вдруг осознала, что вся дрожит мелкой противной дрожью, идущей откуда-то изнутри и распространившейся по всему телу. За все свои тридцать лет ей не приходилось испытывать ничего подобного. Вика подняла руку, растопырила пальцы, с удивлением рассматривая дрожащую ладонь, перевела взгляд на спящего у нее на руках сына.
«Да что же это такое?!»
Она несколько раз сжала и разжала кулаки, стараясь справиться с дрожью.
«Это просто страх! Страх в чистом виде, вернее, запоздалая реакция на него, «отходняк», как сказала бы Ольга! Нет, нет, нельзя мне так бояться! Не сейчас! Давай, Шалая, соберись! Думай, что дальше делать! Очень хорошо думай!»
Вика позвонила в дверь и стала нашаривать ключи в кармане. Мама не Степка, и спит она весьма чутко, пришлось позвонить, чтобы не напугать ее ночным «вламыванием».
Она еще ковырялась в кармане, доставая ключи, когда замок щелкнул, и дверь распахнулась.
– Олег Николаевич! – обрадовалась Вика и переступила порог. – Вы же на выставке, в Швейцарии.
– Был, – ответил он, забирая у нее Степку. – Но когда Вера рассказала, что у вас здесь происходит, бросил все и прилетел.
– Это замечательно! Вы даже не представляете, как это замечательно!
Вика сбросила рюкзак, перегнулась через Степку, поцеловала будущего отчима в щеку и чуть не расплакалась от облегчения и радости.
Мама познакомилась с ним на выставке, куда затащила ее подруга, тетя Галя, которая где-то достала пригласительные на две персоны. Олег Николаевич был архитектором, и довольно известным. Выставка, на которой они встретились, соответственно была посвящена архитектуре.
Все было ужасно романтично! Он пролил кофе на мамины новые туфли. Маму кто-то толкнул, когда они шли с тетей Галей к свободному столику в кафе, мама толкнула сидящего за столиком Олега Николаевича, он толкнул чашку с только что принесенным официантом кофе, чашка упала маме на ноги.
Цепь счастливых случайностей!
Кофе был горячим и липким от сахара. Мамуле пришлось спешно покинуть выставку достижений современной архитектуры в сопровождении галантного Олега Николаевича, который бросил все свои достижения и поспешил на помощь даме.
И больше они не расставались.
Мама позвонила Вике поздно вечером и, страшно смущаясь, лепетала что-то о том, что не придет ночевать.
– Мам, – перебила ее Вика. – Ты что, у мужчины?
– Да, – после долгой паузы призналась мама.
Вика опешила. После развода с отцом у мамы было два продолжительных романа, но она всегда ночевала дома и никогда не оставалась у мужчины на ночь.
– Мам, – осторожно спросила Вика – он хоть стоит того?
– Он стоит гораздо большего, – ответила серьезно мама.
– Ну и прекрасно! Чего ты тогда смущаешься!
– Ты лучшая дочь в мире! – молодо и звонко рассмеялась мама.
– Вспомни об этом, когда будешь меня за что-нибудь ругать.
На следующее утро мама пришла с кавалером, с цветами, шампанским и кучей сладостей. Оба смущались и старались незаметно держаться за руки. Когда вся семья, в том числе, естественно, и Степан, устроилась за быстро организованным столом, Олег Николаевич обратился к Вике:
– Виктория Борисовна, я сделал предложение вашей маме. В ближайшее же время мы поженимся. Очень хотелось бы, чтобы вы не были против.
– Да господь с вами! Я очень рада!
– А жениться, это когда муж? – спросил Степан, отвлекаясь от куска торта, который старательно запихивал в рот.
– Да, – ответила Вика.
– У Вовы муж бабушки его дедушка. Значит, ты мой дедушка?
– Да, дедушка, – подтвердил Олег Николаевич, улыбаясь.
– Хорошо! – оценил Степка. – А то без дедушки неправильно. – И принялся за свой торт.
Вот так в их семье появился Олег Николаевич. Ему был шестьдесят один год, но выглядел он очень молодо – высокий, подтянутый, спортивный, с озорными темными, почти черными глазами, седой шевелюрой волос. Он был спокойным, мудрым, с замечательным чувством юмора, и как-то сразу вписался в их семью, будто прожил с ними всю жизнь.
– Вика, что случилось? – Мама влетела в прихожую, надевая на ходу халат.
– Вера, – успокаивая ее, сказал Олег Николаевич. – Давай дадим ей возможность раздеться и уложим Степана.
– Не раздевайте его, снимите только ботинки и верхнюю одежду, – попросила Вика.
Она прошла в кухню, плюхнулась на стул, расстегнула куртку, вытащила руки из рукавов, на большее сил не оказалось, и посмотрела на встревоженную растрепанную маму, стоявшую в дверях, прижав ладони к груди.
– Мам, свари, пожалуйста, кофе, – попросила устало Вика.
– Я сварю, – сказал, входя в кухню, Олег Николаевич.
Он нежно взял маму за плечи и усадил ее за стол.
Рассказав то, что услышала ночью, как поняла, что разговор о Степке, сопоставила факты и решила убегать, Вика устало потерла ладонями лицо и попросила:
– Можно еще кофе?
– Тогда обязательно с бутербродом, тебе силы нужны, – утвердил, вставая Олег Николаевич.
– Этого просто не может быть! – возмутилась мама тем же тоном, каким пару часов назад возмущалась медсестра Света в больничном туалете.
– Может, – ответила Вика.
Олег Николаевич поставил перед ней тарелку с бутербродами, чашку кофе и сел рядом с мамой.
– Викуля, тебе надо отдохнуть, – заметил он. – Ложись поспи, а утром я позвоню своему приятелю, высокому чину из МВД, и еще кое-кому, они помогут разобраться.
– Нет, – решительно покачала головой Вика, – это, как говорится, «не катит». Часов в шесть-семь обнаружат наше исчезновение и сразу придут сюда. Высокий чин, как правило, на работу раньше десяти не приходит, они просто не дадут нам никуда позвонить.
– Да кто они-то?! – всплеснула руками мама.
– Я не сказала, но ночью нас со Степкой уже охраняли.
– Как же ты ушла? – спросил отчим.
– Через черный выход.
Он внимательно на нее посмотрел и, поняв больше, чем она сказала, не стал задавать лишних вопросов, а предложил:
– Тогда мы все сейчас поедем ко мне.
– Тоже не катит, – возразила Вика. – Я уже думала об этом. Они выбрали Степика по двум причинам: первое – он очень здоровый ребенок, и второе – мы простая семья, без денег и связей. Когда они узнают про вас, а узнают они очень быстро, что вы человек известный, не бедный и имеете весьма весомые связи, то постараются прикрыть лавочку и, может, захотят убрать меня, как основного свидетеля.
– Господи, Вика! – ахнула перепуганная до крайности мама. – Ты не перегибаешь? Ты сама-то слышишь, что говоришь?! Убрать! Это же абсурд какой-то!
– За всем этим стоят большие деньги. Я же рассказывала, что завотделением получил официальный ответ: факты не подтвердились. Значит, у них в полиции есть кто-то свой, и это не рядовой из районного отделения. – Вика допила кофе и, поставив чашку, пояснила: – Я пока не знаю, как они действуют и кто за ними стоит, но рисковать не собираюсь. Лучше я перестрахуюсь десять раз, чем дам малейшую возможность найти нас со Степкой. А вашу «тяжелую артиллерию» из МВД, Олег Николаевич, мы подключим на последнем этапе, когда понадобятся решительные действия. Ни один высокий чин не поспешит помочь, он сначала даст указание разобраться, узнает, кому и что платят по данному вопросу, взвесит, стоит ли ввязываться самому или потребовать «отката», и так далее. Пока мы будем ждать от него ответа, пройдет несколько дней, а тогда уже никакие следственные действия не дадут результатов.
– Так ты что, хочешь выяснять, проводить расследование? – охнула мама, от страха приложив ладошку к губам.
– Если этого не сделать, то мне придется убегать всю жизнь и постоянно бояться, что Степку в любой момент могут украсть, как идеального донора для кого-то.
– Может, вам уехать к отцу, в Питер? – предложил Олег Николаевич.
– Нет, по тем же самым соображениям: у него нас станут искать в первую очередь. И потом, сколько нам там придется прятаться? Полгода? Год? Всю оставшуюся жизнь?
Родители развелись, когда Вике было десять лет. Папа влюбился в лаборантку из своего НИИ. Взрослые, честно стараясь оградить Вику от выяснения своих отношений, делали вид, что все в порядке днем, а ночью ругались шепотом на кухне, чтобы ребенок не слышал. Но ребенок, конечно, все слышал и понимал, а еще девочка плакала в подушку и стала совершенно неуправляемой.
Однажды Вика прибежала к бабушке вся в слезах: на улице она увидела папу с этой, другой женщиной. Бабушка вытерла ей слезы, накормила самыми вкусными в мире блинами и смогла так объяснить сложившуюся ситуацию, что Вика как-то сразу все поняла и успокоилась.
– Утверждают, – сказала бабушка, – что дети, родители которых развелись, получают душевную травму на всю жизнь и что, став взрослыми, они становятся очень недоверчивыми людьми и им труднее, чем детям из полных семей, устроить свою личную жизнь. Им кажется, что их обязательно предадут. Скорее всего, так оно и есть, но это происходит с детьми не такими умными, как ты.
– Может, я и умная, но у меня тоже сейчас душевная травма! – возразила Вика.
– Это потому что ты не хочешь подумать, а просто обижаешься. Дети, Викуля, очень эгоистичны, они всегда думают только о себе, так заложено природой, но иногда бывают обстоятельства, когда ребенку необходимо подумать и о ком-то другом. Тебе сейчас кажется, что рушится весь твой уютный мир, где есть мама и папа, они всегда рядом, и ты хочешь, чтобы так было всегда.
– А так и должно быть! – стукнула по столу ладошкой Вика.
– Ты очень хочешь собаку, представь себе, что она у тебя есть.
– Представила.
– А теперь представь, что ты точно знаешь, что этой собаке будет гораздо лучше у другой девочки, что твоя собака тебя любит, но ты знаешь, что ту девочку она любит больше, и им очень хорошо вдвоем.
– Она меня любит, но грустит, лижет мне руку, но она печальная? – уточнила Вика.
– Именно так. Представляешь?
Вика кивнула, она даже видела перед собой эту печальную собаку.
– Что ты сделаешь: оставишь ее у себя или отдашь той девочке?
– Отдам, – вздохнула Вика.
– Вот, значит, ты, даже очень любя эту собаку, прежде всего подумала, как будет лучше ей. А теперь постарайся так же подумать и о родителях, как лучше для них. Твой папа никогда не перестанет быть твоим папой и всегда будет любить тебя, ты же знаешь, но сейчас ему очень плохо, он любит и уважает маму, но ту, другую женщину, он любит больше. Нельзя его удерживать или обвинять, иначе он всю оставшуюся жизнь станет чувствовать себя несчастным.
Пример с собакой произвел на Вику неизгладимое впечатление, странным образом упорядочив мысли в ее голове. Она действительно была не по годам умной и понимала все не так, как ее сверстники, а по-взрослому, что неудивительно при таких родителях и замечательной бабушке.
В выходной они гуляли с папой в парке, Вика уплетала мороженое, которое быстро таяло и текло по рукам. Папа посмотрел на нее больными глазами и сказал:
– Больше всех из нас страдаешь ты. – Он достал носовой платок и стал вытирать дочери руки.
– А вы не страдайте, – ответила Вика, – разведитесь, пока не разругались совсем, мы же все равно останемся родными и близкими.
– Все не так просто, – вздохнул папа.
– Да что сложного-то, – возразила десятилетняя Вика. – Конечно, мне обидно, что ты больше не любишь маму, как раньше, но бабушка говорит, что так бывает. Лучше остаться хорошими друзьями.
Папа рассмеялся.
– Нельзя было называть тебя Викторией при такой фамилии, слишком ты умная и решительная.
– В сочетании с такой фамилией любое имя, что ни дай, не поможет. Вот мама, например: Вера Шалая – это вообще какая-то актриса из немого кино!
– Поверь мне, Виктория Шалая, это убойное сочетание, – первый раз за долгое время развеселился папа.
А потом они с мамой развелись, тихо и спокойно, без скандалов и дележа имущества, умудрившись действительно остаться близкими друзьями и родными людьми. Мама даже подружилась с папиной лаборанткой, и они с Викой были у них на свадьбе. Через год папа перевелся в другой институт, они уехали вместе с семьей в Питер, у них родился мальчик, Викин братик.
– И что ты собираешься делать? – встревоженно смотрела на нее мама.
– Сейчас я возьму нашу машину, и мы со Степкой уедем.
– Куда? К кому? – чуть не плача, возмущалась Вера Николаевна.
Вика посмотрела на часы и заторопилась дать указания.
– Кто бы вас ни расспрашивал, рассказывайте всем одно и то же. Значит, так: когда я узнала про Степкину болезнь, то обзвонила разные детские клиники и санатории. Я решила, что надо сначала попробовать полечить его, а оперировать, только если не будет другого выхода. Вчера вечером мне позвонили из какой-то клиники (какой – вы не знаете) и сказали, что могут нас принять, но надо утром уже быть на месте. Дежурного врача я не нашла, поэтому забрала Степку и ушла из больницы, никого не предупредив, боялась, что не отпустят. Дальше: я приехала сюда, взяла машину, собрала вещи, документы и поехала ночью на Курский вокзал, а ты, мама, должна утром забрать машину со стоянки.
– Почему она тогда просто тебя не отвезла? – спросил Олег Николаевич.
– Потому что, если бы не было в это время подходящего поезда, я поехала бы на машине.
Олег Николаевич кивнул, соглашаясь.
– Я торопилась, поэтому не сказала, куда еду, обещала позвонить сразу, как мы устроимся. Какие бы представители власти, друзья и знакомые вас ни расспрашивали, рассказывайте только эту версию.
– Викуля, – постаралась урезонить ее мама, – мне кажется, что ты играешь в детектив, все это как-то несерьезно, мелодраматично, что ли!
– Вера, – ответил вместо Вики Олег Николаевич, – даже если от страха за ребенка она и перегибает, то в одном Вика права: лучше перестраховаться, чем недооценить ситуацию. А оценить ее реально мы сейчас не сможем, у нас слишком мало фактов и времени.
– Спасибо, Олег Николаевич! Главное, убедить их, что я никому ничего не рассказала. Пусть думают, что если я и догадалась о чем-то, то испугалась так, что просто спряталась с ребенком. Думаю, это подтолкнет их к более активным и решительным действиям.
– Когда ты позвонишь? – спросила Вера Николаевна.
– Я не позвоню, – устало ответила Вика.
– Я что-то плохо соображаю сегодня. Почему? – спокойно спросила мама.
– Если я позвоню, то очень просто взять распечатку звонков и выяснить, с какого телефона я звонила, а значит, узнать и мое местонахождение. Кстати, контролируйте, что говорите по телефону, я не знаю, насколько серьезная эта организация, но в наше время прослушать телефон совсем несложно. А сотовым я пользоваться не буду.
– И как мы узнаем, что у вас все в порядке и вы живы-здоровы? – Державшаяся весь этот нелегкий разговор мама заплакала.
Вика потянулась через стол и взяла маму за руки.
– Не плачь, мамочка, ты все-таки Вера Шалая. Я об этом подумала, мы будем поддерживать связь.
– Как? – спросила мама, вытирая слезы полой халата.
– Олег Николаевич даст мне номер телефона своего знакомого, к которому часто заезжает в офис по работе.
– Игоря? – уточнил Олег Николаевич.
– Да, вы рассказывали, у вас совместный проект.
– Так и есть, мы встречаемся каждый день, то у него в офисе, то у меня, – пояснил он, вставая с места.
Мужчина вышел из кухни и вернулся минут через пять, одетый в джинсы и свитер, и протянул Вике визитку.
– На обороте я написал номер в его кабинете, прямой, не через секретаршу.
– Вы читаете мои мысли. Завтра, скажем, в два часа, я туда позвоню.
– Олег, ты куда? – спросила Вера Николаевна.
– Пойду пригоню машину из гаража.
Вика встала, подошла к нему, обняла и уткнулась головой ему в грудь. Он обнял ее и гладил по голове своей большой, теплой успокаивающей ладонью.
– Ничего, Викуля, ты молодец, ты все правильно делаешь, девочка. – Он усмехнулся: – жалеешь теперь, что отказалась от новой машины?
– Мне сейчас и наша «трешка» вполне подойдет, а такой дорогой подарок можно рассматривать как подкуп дочери той дамы, за которой вы ухаживаете.
– Я за ней не ухаживаю, я на ней женюсь! – возразил он, поцеловал Вику в макушку и вышел из кухни.
– Мам, мне надо собрать вещи и документы.
– Я помогу.
Вика взяла только самое необходимое, но рюкзак значительно потяжелел, когда она надела его на плечи. Вера Николаевна вынесла уже одетого Степку в прихожую.
– Мамочка, я очень тебя прошу, не изводи себя переживаниями. Ты не имеешь права заболеть от волнения, мне сейчас очень нужен надежный тыл, иначе мне не справиться! – умоляюще попросила Вика.
– Я до сих пор не могу поверить в то, что происходит, – покачала головой Вера Николаевна. – Но ты за меня даже не вздумай переживать, твой тыл тебя не подведет!
Вика обняла маму вместе со Степкой, спящим у нее на руках, поцеловала ее и сказала, забирая сына:
– Я взяла цепочку с барашком, которую папа подарил. Если к тебе придет кто-нибудь и передаст ее, ты будешь точно знать, что этот человек от меня и ему можно доверять.
– Какой человек, Вика? – тут же, впадая в панику, спросила мама.
– Пока не знаю, но я обязательно найду того, кто мне поможет! Обязательно! – утвердила, скорее для себя, чем для мамы, Вика.
Вика отодвинула до упора переднее пассажирское кресло, а за водительское сиденье засунула рюкзак, надежно упаковав таким образом Степку, спящего сзади, завела машину и прикинула, как лучше добраться до следующего пункта ее плана.
– Веду себя как разведчик в тылу врага! Может, я крышей поехала, какой-нибудь синдром преследования? – спросила себя молодая женщина.
Паника! Вот что она сейчас почувствовала!
Что она вытворяет?!
Что она насочиняла?! Подслушала разговор двух медсестер в больничном клозете и решила, что какие-то злодеи-врачи хотят отнять почку у сына! Это же маразм! Может, девицы фильм обсуждали или насочиняли ужасов, а она кинулась Степана спасать!
– Что я делаю?! Господи, что я делаю?!
Ей совсем не хотелось уезжать от дома, от мамы, от своей уютной постели, от теплой любимой квартиры. Следом за паникой и отчаянием, порожденным ею, пришла совсем страшная мысль:
«А если Степан действительно серьезно болен, я ведь не специалист и ничего не понимаю в этом! Я унесла его из больницы, а вдруг я наврежу этим ему невероятно?!»
Она задохнулась от этой мысли, прижала от страха ладонь к губам и прошептала совсем уж страшное:
– А если промедление для него смертельно?!
Слезы, на которые у нее просто не было сил все эти дни, покатились сами собой – по щекам, по ладони, прижатой к губам.
– Мама права, – прошептала Вика. – Я придумала себе плохой детектив от беспомощности перед Степкиной болезнью. Мне просто надо найти виноватых, вот я и нашла: врачей-изуверов! О господи! Что я натворила?!
Она торопливо дрожащей, мокрой от слез рукой завела заглохнувшую машину.
– Надо срочно вернуться в больницу! Извиниться. Нас ведь примут назад! Обязательно примут! Я придумаю что-нибудь, а хоть бы про ту же клинику!
Выруливая со двора на улицу, Вика вдруг с размаху нажала на тормоза и неизвестным ей до сих пор, вылезшим откуда-то из ее шалого существа, замешанного на материнском инстинкте, чутьем, сделавшим голос низким и утробным, проорала, приказывая себе:
– Стоять! Ты куда, идиотка?! Сбрендила?!
Она откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза, давая возможность заполнить сознание этому чутью и инстинкту, избавляющему от приступа трусливой паники.
«Боже мой, я только что чуть не отвезла Степана назад!»
Паника отступила, оставив в покое рассудок и мелкую дрожь в руках как напоминание.
– Так не пойдет, – прошептала Вика, глядя на трясущиеся руки, – так можно и ребенка угробить!
Она заставила себя вспомнить подслушанный разговор, еще раз сопоставить все факты, прокручивая и прокручивая в голове каждое услышанное слово.
Да, она не врач и не специалист, но она мать, которая всегда точно чувствует и знает, болен ли ее ребенок или здоров. Они два организма, настроенные друг на друга, и любое недомогание или просто плохое настроение каждый из них улавливает в другом мгновенно. Она не могла ошибиться! Она с самого начала чувствовала, что происходит нечто неправильное, нелогичное! Ведь чувствовала!
«Степка здоров! Я это точно знаю, я чувствую это всеми своими потрохами! И потом, что это за патология такая, которую не выявили за всю его жизнь и которая никак не проявлялась, а тут на тебе – полгода назад был здоровехонек, и вдруг операция?!»
– А теперь бойтесь меня! – зло сказала она сквозь зубы. – Я вам устрою ледовое побоище и Куликовскую битву!
Поворачивая на нужную ей улицу, Вика все еще продолжала ругать себя за минутное помешательство и слабость.
«Если хочешь спасти ребенка, Шалая, то засунь все свои страхи и панику сама знаешь куда! Соберись! Это непозволительная роскошь для тебя – впадать в истерики! Думай, просчитывай! И смотри по сторонам!»
– Второй раз за ночь, и, скорее всего, не последний, я бужу людей сегодня ночью, – ворчала Вика, не отрывая пальца от кнопки звонка на кирпичном столбе, поддерживающем железные ворота.
Со двора на высоченные ворота кидались две овчарки, заходясь в неистовом лае.
Вика приехала в частную автомастерскую, хозяином которой являлся ее одноклассник Витя Серов. У него была квартира в Москве, но он предпочитал жить здесь же, в огромном помещении над мастерской, на втором этаже, которое умудрился превратить в почти жилую однокомнатную квартиру, со стильной, большой кухней-столовой, кроватью невероятных размеров, тренажерным залом. Очень по-американски: огромных размеров и в одном флаконе, как говорится в рекламе, то бишь без перегородок и стен.
