– Вот этот круг это семья, наши предки. Он нарисован на нас самих. Хотим мы из него выйти или нет – это невозможно. Наши корни – земля под ногами, наше прошлое. И все это не найти и не потерять – это часть нас. Моими руками не ведут умершие предки, они не являются мне – я, как и все люди, скучаю по ним, изо всех сил стараюсь удержать их в памяти. Белоснежный лист бумаги напоминает мне кожу моей мамы, ее шелест – шелест страниц книги, которую читал отец. Но это все. Ни Аллах, ни мои предки не разговаривают со мной. Но я разговариваю с ними. Подойди сюда, – Баязид жестом подозвал меня к себе и пододвинул белый лист, – ты ведь мечтаешь заниматься исламской каллиграфией?
– Да. Но это просто мечта. Я ни арабского, ни персидского не знаю в достаточной мере.
Баязид молча взял чернильницу и калам:
– Позволишь взять твою руку?
Я протянула дрожащую руку, Баязид положил в нее калам, потом мягко зажал в свою:
– Закрой глаза и слушай.
Баязид вел мою руку плавно, вырисовывая витиеватые арабские слова. В скольжении калама я слышала шорох дедушкиной ручки по бумаге, когда он работал поздними вечерами, а на стопке бумаг мерно дышал дремлющий черный кот с желтыми глазами. Все это я видела так четко, словно сейчас стояла перед ними – как тогда, много лет назад.
Когда Баязид перестал вести мою руку, я открыла глаза : «Успех принадлежит лишь Аллаху». В каком-то смысле это была первая, созданная мной исламская каллиграфия.
Приехав сюда, я за несколько часов потеряла кумира и приобрела его вновь. Я получила ответ на вопрос – и заключался он не в рассказе Баязида о бродячем театре, а в самом Баязиде – мужчине, который, не смотря на исключительный талант в самом близком к Аллаху искусстве, был одиноким человеком без ответов на многие вопросы и тоской по близким. Никакие мертвые предки не нашептывали ему гениальные каллиграфические мотивы, и он не был призраком Османских времен.
Да, теперь все выглядело для меня иначе. Мой мир изменился. Из него ушел недосягаемый, мудрый старец с ответами на все вопросы, но в него пришел реальный человек, который вот так взял мою руку в свою и исполнил мечту. Смог бы это сделать тот самый ворчливый мастер?
Я все еще чувствовала робкое дыхание Баязида в своих волосах, как он вдруг прервав мои размышления, спросил:
– Может еще чаю?