Алёна Левашова-Черникова
В глубь октября
– Чем раньше начнется праздник, тем больше времени мы проведем вместе, – подумала Левия, расчесывая мокрые волосы, – Даже, если придется лечь спать в шесть утра или не спать вообще.
Деревенская дорога до поселка в ночь 31 октября была расцвечена всеми огнями – желтый, красный, оранжевый, фиолетовый. Даже в пурпурном небе танцевал красочный карнавал. Люди веселой, почти сумасшедшей вереницей стекались к маленькому волшебному городку, которым стал коттеджный поселок на эту последнюю, третью ночь, праздника.
Всю дорогу Алеф очень внимательно смотрел на Левию. Возможно, хотел запомнить ее и этот вечер, перед возвращением в город, возможно, хотел спросить или сказать что-то, что его беспокоило. Левия замечала это, но так и не смогла спросить, что происходит – было невыносимо грустно сказать вслух то, что подтверждало бы, что все подходит к концу. Она тоже все время смотрела на парня и не боялась показаться странной. Ей не было неловко от того, что она так пристально на него смотрит – в последний вечер можно все.
В воздухе летало конфетти и бумажные спиральки, все блестело и сверкало, как в волшебном мире, тыквы, выращенные на огородах обычных людей, сегодня были по-настоящему везде и всюду. В центре стояла огромная тыква – царица праздника, прямо перед ней полыхал огромный костер, а фиолетовая, густая ночь змеей обвивала всё вокруг.
– Так странно и даже неприятно осознавать, что все для праздника вырастили бедняки из деревни, а праздник здесь – в пафосном коттеджном поселке, – поежившись, сказала Левия.
– Да, и в нашем случае эта грань трагикомично четкая – низкий, деревянный забор. Цинично, но очень жизненно.
В ночь 31 октября праздничное неистовство достигло своего безумного апогея – взрывались петарды и летели феерверки, пунш лился рекой, и к десяти часам толпа в костюмах привидений и мумий была уже инфернальном экстазе. А вокруг все по-прежнему невинно пахло свежей тыквой, сладкой выпечкой и кофе.
Алеф и Левия как обычно сели в тихий уголок у нарядного грузовичка, откуда открывался вид на праздник. Морфей уплетал пирожок, гоняя его длинным носом по газону, а между ребятами устроился бумажный пакет с булочками с корицей и два огромных тыквенных латте. Сегодня у этой уютной, праздничной еды был жгучий привкус расставания.
Завершив трапезу, Морфей уткнулся носом в ногу Алефа, оставив на джинсах мокрый след – благодарил хозяина за вкусный ужин. Левия смотрела на эту трогательную картину и думала о том, какие они оба ладные, цельные, сошедшие будто с картинки – Алефа так легко можно было представить прогуливающимся с бумажным стаканчиком кофе и псом на поводке по шумным городским аллеям или уютным тихим улочкам старого центра. Они были земные и близкие – в них ничто не напрягало и не отталкивало, а рядом находиться было комфортно и естественно. С другими всегда было не так. Алеф был из тех, на чьи вопросы хотелось отвечать и чьи ответы хотелось слушать не меньше. Напускная участливость, которая сопровождала большую часть бесед в ее мире, здесь уступала место интересу и понимаю. Но все заканчивается. Левия повернулась на притихшего парня – невидящим взглядом он смотрел на костер в центре площади: на его лице бесновались тени и трепетали лоскуты пламени, а щеки впервые заливал румянец. Левия откусила булочку и тоже устремила взгляд к яростному шабашу в канун Дня Всех Святых.
Когда Левия и Алеф возвращались с последнего дня праздника, уже светало. Из-за тумана деревенская дорога превратилась в молочную реку, похожую на Стикс – не хватало только жуткого лодочника с фонарем.
– Плывем с тобой как два приведения по реке Стикс, – с грустной улыбкой сказала Левия.– Почему у тебя всегда такие мрачные сравнения? – Алеф снова слабо улыбнулся.
– Так сейчас Хэллоуин, самое время.
В клубящемся тумане снова раздавался плач ночных птиц, шорох листьев перекатывался вдоль дороги, а кресты над деревенским кладбищем становились все четче. И дыхание надвигающейся зимы уже пульсировало в земле.
Дом Левии, как и все вокруг, был скрыт туманом и, казалось, парил на фоне кладбища, которое теперь ясно виднелось на холме. Ноги наливались свинцом, расставание неумолимо приближалось. Взглянув на унылые, темные окна своего дома, Левия поняла, что не способна прямо сейчас расстаться с Алефом, что она должна отвоевать у жизни хотя бы еще полчаса, пока на улице окончательно не рассветет.
– Алеф, может зайдешь на чашку кофе? – голос Левии дрожал, поэтому она произнесла это так тихо, что едва можно было расслышать ее.
– Конечно, кофе – всегда хорошая идея, – Алеф тоже с трудом произносил слова, его руки обреченно повисли вдоль тела, взгляд потух, а румянец снова исчез с утомленного лица.
В камине потрескивали дрова, уставший Морфей пил воду из тарелочки, которую специально для него поставила Левия. Алеф сидел на диване, поставив кофейную кружку на широкий подлокотник, Левия взяла свой кофе и села рядом. В домике висела тишина, какая бывает перед нежеланным, но неизбежным расставанием.
– Левия, чем ты займешься, когда вернешься домой? Станет ли все как прежде? Как тогда, когда ты села в машину и приехала сюда? – лицо Алефа было как никогда обеспокоенным и серьезным.
Левия отвела взгляд, восстанавливая в память все мысли, которые привели ее сюда две недели назад, в этот дом на краю ночи:
– Нет, не станет. Все изменилось еще тогда, когда я уехала. Теперь я окончательно отдалилась от того, что мне не нужно, потеряла связь с теми, кто мне не дорог – я прежняя осталась с ними. Это все, что мне по-настоящему было необходимо. Нельзя проживать две жизни одновременно. От одной из них нужно отказаться. И я сделала свой выбор. – После встречи с тобой иначе и быть не могло. Теперь ты заберешь то, что от меня осталось. Что ж тогда послезавтра поедет домой?,– подумала про себя Левия.
– А у тебя какие планы?
Алеф вздохнул:
– У меня какие планы? Вернусь домой и все. Главное, чтобы ты знала, чего хочешь и не возвращалась туда, откуда уехала.
– Я все еще не совсем знаю, чего хочу, но точно знаю, чего не хочу. Спасибо тебе за это.
Алеф снова грустно улыбнулся и протянул руку Левии – горячая, как пяточка его пса, она мягко легла в ладонь девушки. Слезы сдерживать становилось все сложнее.
