Альманах
Самый лучший день
И тут же новое сообщение – сработал монитор. Дали электричество, в квартире включился роутер, заработали все камеры слежения. Сергей не удержался, пробежался по ним – всё штатно, даже холодильник не успел потечь.
– Ещё немного приятных новостей, – сказал Сергей и отложил мобильник. Еда стынет, да и неприлично при собеседнице сидеть уткнувшись в экран. – Извините. Денёк сегодня – просто слов нет. Трудный клиент, – добавил он, возвращаясь к трапезе.
Минут пять они ели молча.
– А кем вы работаете? – поинтересовалась Марина и почти сразу же смутилась. Ненадолго. И Сергей рассказал. Не бог весть что – рисовать он с детства любил, вот и вывела кривая на стезю дизайнера.
– Слушайте, так вы же нам сайт делали! – удивилась Марина, достала собственный мобильник и через минуту повернула его экраном к Сергею. Точно, был такой заказ. Один из немногих, где заказчик чётко знал, что нужно, не менял техзадание каждые три минуты и не задавал идиотских вопросов. Побольше бы таких заказчиков.
– Мир тесен! – улыбнулась Марина. Они рассчитались, поднялись из-за стола, и Сергей понял, что вот-вот упадёт. Организм, которому и так пришлось изрядно потрудиться, решил бросить все силы на обработку обеда.
– Слушайте, вы с ног валитесь! – поддержала его под руку Марина. – И у вас рукав у куртки порвался. Я здесь недалеко живу – посидите, придёте в себя.
– А это уместно?
– Мы там с братом живём, – улыбнулась Марина. Очаровательно улыбается, смотрел бы и смотрел. – Чуть что – он вас с лестницы спустит.
– Годится, – одобрил Сергей и сумел без посторонней помощи дойти до её автомобиля и сесть на заднее сиденье. И вновь чуть не уснул. – Стойте! – спохватился он, вспомнив о кофе. – Есть тут какой-нибудь супермаркет поблизости? Мне буквально на минуту.
11
Кофемашины у Марины дома не оказалось; Сергей сварил кофе в турке – помолол тот кофе в зёрнах, что только что купил, – помогло прогнать сонливость буквально за пару минут.
– Чудесно! – оценила Марина. – Я вот не умею варить кофе, всё получается какая-то несъедобная пакость. Боря так и вовсе пьёт растворимый.
– Боря – ваш брат?
Марина кивнула.
– В командировку уехал – как обычно, без предупреждения. Давайте я вам рукав у куртки зашью?
– Её, похоже, менять придётся, – Сергей критически оценил то, что стало с верхней одеждой: утром была ещё как новая, а сейчас вся испачкана в самой разной грязи, местами обшаркана, да ещё и рукав порван. Могло быть и хуже – главное, что сам уцелел. – Может, я могу чем-то помочь?
– Вы мне жизнь спасли, – улыбнулась Марина. – Да ладно, ведь правда. И там, в банке – не думала, что вы такой храбрый!
– Так получилось, – согласился Сергей. – Был бы настоящий пистолет – я бы, если честно, не стал дёргаться. Да и шут с ними. Мне теперь вот кажется, что всё это не утром началось, а неделю назад.
– Это точно, – согласилась Марина, заканчивая зашивать рукав. – Вот, по крайней мере, не будет расползаться дальше. Там возле банка, ну, где мы утром были, есть ателье, я знаю. Там смогут зашить как следует.
– Спасибо! – вполне искренне поблагодарил Сергей. – Скажите, я ведь с вами тогда общался, по поводу сайта?
– Со мной, – согласилась Марина. – Я много лет уже этим занимаюсь. Всё могу, но вот дизайн – это выше моего понимания. Я почему спрашивала – у нас компания ищет штатного дизайнера. Клиентов много, сайтов много делаем, а с дизайнерами беда – не на кого положиться. Кроме вас, – добавила она поспешно. – Не хотите к нам?
– Только если буду работать непосредственно с вами, – ответил Сергей полушутливо.
– Со мной, с кем же ещё. Это единственное условие?
– Ну, если честно, хотелось бы знать, сколько компания готова платить.
Марина покивала и поманила Сергея за собой. А у неё тоже совмещены спальня и кабинет, подумал Сергей, останавливаясь на пороге. Сейчас главное – чтобы брат внезапно не вернулся из командировки. Марина открыла браузер и через пару минут поманила Сергея ближе к экрану.
– Однако! – сказал Сергей с уважением. Сильно я себя недооценивал, подумал он. Если откажусь, надо раза в два поднять свои ставки. Клиентов и так хоть отбавляй. – Это в месяц?
– Это за сайт, – уточнила Марина. – Остальное будет зависеть от вас.
– Знаете… – Сергей смотрел на экран и понял, что счастье действительно не в деньгах и не в их количестве. – Я согласен.
Марина захлопала в ладоши и почти сразу же смутилась, перестала.
– Сможете завтра к нам подъехать? А то наймут опять кого-нибудь не того. А мне потом расхлёбывать.
– С удовольствием, – согласился Сергей. – Чёрт, я опять засыпаю. Не подскажете адрес? – он взял мобильник и открыл приложение для заказа такси.
– Вы уверены? – Марина посмотрела ему в глаза. – Оставайтесь. Не буду приставать, честное слово! А завтра с утра вместе поедем к нам в контору.
– Это было бы слишком хорошо, – возразил Сергей; естественно, хотелось остаться, но как-то всё слишком хорошо и быстро происходит! – Лучше я домой. А завтра вы за мной заедете. Так пойдёт?
Марина кивнула и взяла из его рук мобильник, на котором уже указан пункт назначения.
– Я сейчас вызову, – сказала она и удалилась в прихожую.
Сергей плюхнулся на диван, из последних сил стараясь держать глаза открытыми. Не было никаких сил подняться на ноги, даже мысль об этом не желала приходить. Он погружался в жаркую приятную пучину, сопротивляться было бесполезно.
Ему успело показаться, что его укрыли одеялом, а в комнате погасили свет. Но возможно, это всего лишь показалось.
Елена Волкова
Родилась и выросла в маленьком городке Унеча Брянской области. Окончила БГПИ в 1994 году. 11 лет работала в школе учителем русского языка и литературы, но по семейным обстоятельствам пришлось принять непростое решение и уйти в отрасль, не связанную с педагогикой. Сейчас автору 50 лет.
В 2021 году начала писать воспоминания о самом непростом периоде своей жизни. В сборник «Самый лучший день» включён отредактированный отрывок 1-й части её воспоминаний. Получился рассказ о самом счастливом дне, вернее, сутках, случившихся 30–31 декабря 1999 года.
Замужем, вырастила двух замечательных сыновей, которым посвятила книгу «Чистые слёзы».
Самый лучший день
Большая железная дверь в тупике коридора редко открывается, иногда оттуда выходят и спокойно проходят мимо меня люди в белых халатах. На дверях зелёная табличка «Детское реанимационное отделение».
В квадратных деревянных вазонах, стоящих вдоль длинного оконного переплёта, растут китайские розы. Они похожи на миниатюрные яблоньки с обильно спадающей кроной. Хрупкие веточки так сильно усыпаны листочками, что их совсем не видно, а вместо плодов между листьями пурпурными огоньками рассыпаны яркие соцветия. Я никогда не видела столько цветов на китайской розе. У меня дома растёт такая, но по сравнению с этим садом она какая-то недоразвитая. Если и зацветает, то дарит один-два ярко-красных цветочка, которыми мы восхищаемся. А здесь такое обилие багрово-красных роз, что невольно задаёшься вопросом: кому здесь они приносят радость?
Вчера на пост позвонила моя крёстная Вера и сообщила желанную новость: завтра проведут к Жене. Когда сегодня смотрю фильмы о врачах и вижу, как рядом с тяжелобольными находятся их родственники, понимаю, как это правильно. Но тогда это посещение носило исключительный характер. На фоне моей с сыном разлуки и угнетающими сообщениями о неменяющемся критическом состоянии эта встреча была глотком спасительного свежего воздуха для меня и, как оказалось, для Жени. Лишь через несколько лет Вера расскажет мне правду: знакомая главврач честно открылась ей, что мальчик не выживет, во всяком случае, будет великим чудом, если этого не произойдёт. Услышав этот приговор, крёстная умоляла пустить меня, чтобы я в последний раз увидела сына живым, и только на этом условии в тот день состоялась неожиданная встреча. Всего этого, конечно, я не знала.
Заранее пришла в длинный коридор. Прикасаясь к холодным лепесточкам и поглаживая бурые соцветия дикой розы, с нетерпением ждала вызова, ожидая встречи, как первого свидания. Нежный трепет волновал мою грудь: скорее бы обнять мою крошку.
– Волкова, проходите, – услышала наконец заветные слова.
Я следовала за медсестрой по коридору, и казалось, этот путь был бесконечным: мы прошли первую палату, вторую, третью – и вот, наконец, в тупике она повернула в открытую дверь налево:
– Вот ваша палата. Женя, пришла твоя мама, – буднично произнесла медсестра, как будто это от меня зависел мой приход.
Яркий свет люминесцентных ламп на мгновение ослепил меня. Палата была огромная, белая и пустая, напротив – стена из широких оконных переплётов, слева вдоль стены – много разного медицинского оборудования. Обернувшись на сто восемьдесят градусов, упёрлась взглядом в высокую кровать. Накрытый простынкой по грудь, с раскрытыми ручками, лежал мой маленький мальчик, занимая одну треть всей площади кровати, на лице – кислородная маска. Под монотонные пикающие звуки на мониторах, расположенных у изголовья кровати, рисовались разноцветные пунктирные дорожки с зигзагообразными линиями. На левом плече катетер в виде подушки, в него одновременно входили 5–6 шприцев. На штативе для вливаний несколько бутылочек. Среди стеклянных пузырьков выделялся прозрачный пакет с бурой жидкостью. На запястье правой руки браслетик, на среднем пальчике датчик – проводочки от них тянулись к приборам. При малейшем движении звуки начинали менять монотонно-спокойный сигнал на тревожно-аварийный, а на экранах сразу же выскакивали зигзагообразные вертикальные линии.
Как только Женя увидел меня, он левой ручкой спустил с лица маску и потянулся ко мне обеими ручками со словами:
– МАМОЧКА, Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!
В это мгновение запищали все колонки, линии на мониторах стали дёргаться чаще. Увидев испуг в моих расширенных от ужаса глазах, он успокоил меня, ещё не знающую здесь ничего:
– Не бойся, это я подвигался. Сейчас станет тихо, – моему мальчику четыре с половиной, но отнюдь не ребёнок произносил слова, а тем более не мой сын – я не узнавала его. Сейчас в роли взрослого был он, а не я. Осторожно, чтобы не задеть никакой проводок, наклонилась к нему и осторожно, невероятной нежностью укрыла сыночка. Чтобы не доставить ему неудобство и ничего не задеть, я невесомо повисла над ним и прикоснулась лишь к его щёчке. Так мы встретились. Это была самая счастливая минута, о которой я вспоминаю всю жизнь.
Присев на рядом стоящий стул и не выпуская Женину левую ладошку из своих рук, продолжала осматривать сына. Он был очень горячий, еле-еле слышен царапающий и хриплый голос, в полуоткрытых глазках виднелись лопнувшие кровяные сосудики, под кроватью – утка со спускающимся мочевым катетером. Своим редким дыханием я боялась выдать тот ужас, который предстал передо мной: цвет кожи как у покойника, зеленовато-коричневого цвета; приподняв край простынки, чуть не выдала криком испуг – выпирал тугой, сильно вздувшийся, как будто «беременный», животик. Медсестра поймала мой взгляд:
– Это печень, у нас сильно большие проблемы из-за этого, да и из-за другого тоже, – уклончиво ушла от разговора, видимо, жалея о том, что начала вообще что-то говорить. Но я и спросить не могла ничего при нём.
Кровать была с ремнями для закрепления конечностей, а Женя лежал свободно. Снова посмотрела на медсестру.
– Женя нам очень помогает, сам поправляет сваливающиеся датчики и маску. Нам удобнее держать его свободным. Мальчик умный и спокойный, как только объяснили причину, почему его пристегнули, пообещал, что не будет часто двигаться, – поэтому и расстегнули ручки и ножки.
Пытаясь дышать ровнее и скрывая шоковое состояние, я постигала сейчас ещё одну тайну: мой сын САМ боролся за свою жизнь. Это не значило, что я не нужна ему, но это осмысление было дано ему свыше.
На тумбочке стояла переданная мною маленькая иконка пресвятого Евгения и бутылочка со святой водой. Мне подали ватный тампон, чтобы я смочила губки сына водичкой. Я так и сделала. И тут увидела салфетку с обычным песком.
– Это со своим другом поделилась наша малышка, – тут они оба обратили моё внимание на бокс для младенцев, в котором лежал, весь в трубочках, маленький комочек, – малышка родилась недоношенная, всего 1100 граммов, мы ей помогаем набрать вес, правда, Женя? – продолжала медсестра, как будто разговаривала не со мной.
– Мама, она уже килограмм с половиной весит, мы её каждый день взвешиваем, она растёт и даже скоро начнёт плакать, – медленно прохрипел Женя. Я просто обомлела: и правда, такого я ещё не слышала да не видела.
– Родственники родителям девочки передали из Иерусалима святой земли, и мы – конечно, с их разрешения – частичку положили Жене, – улыбаясь, добавила медсестра, – пусть Божья благодать поможет этим детям, – закончила она.
– А как к этому относятся врачи? – вспоминая, что заведующий отделением отправлял нас в церковь.
– Не запрещают. Мы все уповаем на Бога, врачи осознают, что их руками творятся Божьи чудеса. Здесь не одно чудо произошло, не раз врачи видели невозможное и пока ещё не объяснимое наукой.
Конечно, я старалась вести себя как можно естественнее, стала рассказывать о бабушках и дедушках, о Тане и папе, что все ждут нас дома. И что скоро обязательно у нас будет собака. Женя, сдвинув маску (он всё время надевал её, как только замолкал, делал это без напоминаний), спросил:
– Правда? Сразу-сразу?
– Ну, подожди, – заторопилась я, – давай летом, чтобы с ней можно было гулять?
– Давай! – послушно согласился он.
Я пробыла у него больше часа, и тогда, когда он стал закрывать глазки, медсестра обратилась ко мне:
– Завтра короткий день, приходите пораньше, уже после четырёх здесь никого не будет, – я услышала это как уже решённый вопрос, что буду ходить сюда всё время. Моя надежда наконец улыбнулась мне. Я это чувствовала. С Женей мы договорились, что завтра приду с новыми сказками, которые купил папа.
– И ещё, – продолжила женщина, – во-первых, вам надо сдать кровь на станции переливания – любой группы, обязательно скажите, что сдаёте для областной детской больницы. Во-вторых, Женю начали кормить, сегодня мы обошлись бульоном, всего-то две-три ложки, а вы купите овсянку-экстра. На первом этаже в ЦУМе точно есть, молоко нельзя, будем варить на воде, у нас есть плитка.
Я не шла из отделения – летела, внутри всё клокотало, готовое вырваться наружу; единственное, о чём сейчас жалела, – что не могу поделиться своей радостью с мамочкой и Сашей. Да, было много страшного и тревожного, но появился свет. Я представляла, что этот свет не только осветит, но и обогреет наш путь. «Всё будет хорошо! – засыпала я после прочтённых молитв. – Завтра приедет Саша и наступит Новый год, а потом мы поедем домой и у нас появится собака…»
Наступило утро последнего дня уходящего 1999 года. Это был первый в моей жизни год без новогодней ёлки. Дух волшебства, характерный для этого времени, всё равно витал в воздухе, правда, он был особым – от него ждали в клинике одного: покинуть это место навсегда и вернуться домой.
Утром я отправилась в ЦУМ, надо было купить кашу. В троллейбусе я наблюдала за людьми, живущими «нормальной» жизнью: они ехали на работу, в школу, по делам, за подарками, то есть были заняты обычной суетой предпраздничного дня. Но особенно я встрепенулась, войдя в универмаг, украшенный к Новому году. Ритм и краски последних дней были иными: не слышали мы радостных криков, означающих детский восторг от неожиданных подарков, глаза дивились не только разноцветной и блестящей мишуре, но и большому количеству народа в предновогоднем настроении. А про звуки и говорить нечего: после гулкой больничной тишины слух тяжело воспринимал непривычно звонкие и весёлые песни, раздающиеся повсюду. На витринах красиво уложенные товары, аппетитно украшенные рыба, мясо, сладости, фрукты к новогоднему столу, даже слюна смочила горло. Но всё это было не для нас: я внимательно рассматривала упаковки каш в бакалейном отделе и наконец нашла то, что нужно.
Устав от людей в предпраздничном настроении, шума и суеты, с облегчением ввалилась в здание больницы, отнесла овсянку в реанимацию, а в палате поделилась с соседкой ощущениями от выхода в город. Маша лежала с тяжелобольным сыном Ромой. Конечно, с болью и горечью думали о том, что родители всех детей, оказавшихся на Новый год в стенах больницы, и не только этой, загадывали главное желание этой волшебной ночи: чтобы их ребёнок поскорее вернулся домой здоровым – исполнение никаких других желаний сейчас было не важно.
Прервав наши думы о заветном желании, в палату влетел Сергей Алексеевич, он по-прежнему оставался лечащим врачом Жени и каждое утро после осмотра приходил и сообщал о выполненных хирургических процедурах. От него я узнавала страшные диагнозы, поставленные моему сыну: сепсис, острая печёночная и почечная недостаточность, двусторонняя пневмония, обширный абсцесс кишечника, миокардит – не было органа, не затронутого сепсисом. От него я и услышала, что остеомиелит сейчас меньшее из зол в его организме.
– Как хорошо, что вы пришли. Вы мне нужны, – насторожённо промолвил доктор, и мы прошли в ординаторскую.
– Сегодня ночью вашему сыну стало хуже. Срочно нужно помочь сердцу: экссудативный перикардит. Наш кардиолог не на месте. Я могу, если вы доверяете, сам сделать эту процедуру, – как всегда, его речь была стремительно быстрой.
Я же, услышав тревогу в его голосе, пришла в ступор:
– Что это значит? Какая процедура?
Дальше он объяснил мне «человечьим», не медицинским языком: сепсис – гнойное воспаление крови, этот гной с кровью вошёл во все органы, но хуже всего сердцу. Обложив его, гной не даёт работать сердцу ритмично. СЕРДЦЕ ЗАТУХАЕТ. Срочно нужно сделать прокол-пункцию в области сердца и отсосать шприцем скопившийся гной.
– Вы разрешаете мне сделать это? Это может спасти мальчика. Время идёт на часы.
Всё услышанное вернуло меня в реальность, а то какие-то желания и мечты… Я в первый раз должна была САМА принять решение, касающееся жизни моего ребёнка.
– А вы бы сделали это своему сыну? – только и спросила я после паузы, придавившей меня.
– Да, однозначно, своему сыну я уже сделал бы, поймите, сегодня все врачи уйдут на три дня, и что случится за это время, никто не знает, у нас есть шанс помочь мальчику, решайте, – торопил он.
Уверенный тон Сергея Алексеевича Красюка подстегнул меня:
– Я согласна, – подписывала я подготовленные доктором бумаги.
Он сразу же выбежал, а я вернулась в палату. Закрыв лицо руками, я тихо заплакала в подушку. Все мои нарисованные идиллии стёрлись в один момент. Вот это и была реальность: всё очень плохо, и то, что я пыталась закрыть глаза на ужас, увиденный мною вчера, говорило лишь о моей некомпетентности и наивности. У меня опять затрусились руки. Маша не трогала меня, и я была благодарна ей за это. Как подстреленная, я подскочила и стала молиться.
Через час открылась дверь и вошёл Сергей Алексеевич. Глаза его светились радостью, он улыбался.
– Всё хорошо, я теперь спокойно могу идти встречать Новый год. Ждите меня теперь 4 января. Честно говоря, думал, будет кубиков пять, вот принёс вам посмотреть, сам не ожидал, – он вытащил из кармана халата десятимиллилитровый шприц, доверху наполненный мутной жёлтой жидкостью. Много это или мало, я не понимала, но его восторженно-ошарашенное состояние свидетельствовало о большой удаче.
Видя мою пришибленность, он похлопал меня по плечу:
– Вы приняли правильное решение. Всё будет хорошо, – в первый раз я услышала обнадёживающие слова от доктора, лишь тяжёлый выдох покинул моё тело.
Выходя из палаты, прощаясь с Ромкой на длинные выходные, давая наставления Маше, он обернулся к нам и спросил:
– А вы хоть знаете, что у нас смена власти? Включите телевизор: Ельцин подал в отставку. У нас теперь новый президент – Путин В. В.
Он вышел, а мы с Машей дико и истерично рассмеялись: вот уж точно эта новость интересовала нас меньше всего. Мир горя чрезвычайно узок для тех, кто столкнулся с ним. Словно гиганты Атланты, поддерживающие небесный свод, наши близкие держали свалившееся непомерно тяжёлое и страшное горе. А повседневная жизнь за больничными стенами стала чуждой и совершенно незначимой.
Я с нетерпением ждала шестнадцати часов, чтобы спуститься в реанимацию.
Скажу вам, что этот день и вправду был волшебный. Я чувствовала настоящее счастье, находясь рядом со своим мальчиком и осторожно прикасаясь к нему. Мне разрешили сегодня помыть моего сыночка, учили переворачивать, чтобы, не дай бог, не появились пролежни, и всё это надо было делать так аккуратно, чтобы не затронуть медицинские проводочки. А потом я читала сказки, особенно ему понравилась английская народная сказка «Джек и бобовый стебель». Обсуждая отважные поступки Джека, мы мечтали с сыном, что бы мы загадали, если бы у нас оказались волшебные бобы. Это были минуты истинного блаженства. Мне даже показалось, что сегодня цвет кожи посветлел и животик стал мягче. На грудке пластырем было заклеено место в области сердца. А самое главное, меня поражал дух моего мальчика: в его словах не слышала условного наклонения, не звучало «если», он говорил с уверенностью: вот это будет, это случится. Мне тоже всё это придавало сил. Я восхищалась своим сыном. А медсестра, дежурившая сегодня, умилялась нашим отношениям и удивлялась, что бывают такие рассудительные и мудрые не по годам дети. Разве это не было счастьем?
Когда пришло время спать, Женя попросил спеть его любимую песню для них с малышкой. И я спела нашу колыбельную, нежно поглаживая головку своего сынишки:
Ребята, надо верить в чудеса,
Когда-нибудь весенним утром ранним
Над океаном алые взметнутся паруса
И скрипка пропоёт над океаном.
Не три глаза, ведь это же не сон,
И алый парус вправду гордо реет —
В той бухте, где отважный Грей нашёл свою Ассоль,
В той бухте, где Ассоль дождалась Грея.
С друзьями легче море переплыть
И есть морскую соль, что нам досталась,
А без друзей на свете было б очень трудно жить
И серым стал бы даже алый парус!
Тихая мелодия разносилась по реанимационной палате, лишь монотонные звуки медицинских датчиков вклинивались в исполнение. Нам было очень хорошо, медсестра сидела с нами, тихо плакала и тоже, я уверена, была счастлива. Я совсем не открою вам тайну, что все сестрички, дежурившие у Жени, полюбили моего сына. Я чувствовала это, когда стала навещать его, потому что не любить такого искреннего и добродушного малыша – невозможно.
Наверное, каждая мама считает, что её ребёнок уникальный. А я не просто полагала, я это знала. Мои дети – это мои цветы, которые я растила с любовью и нежностью. Как воспитывали нас родители, так научили они относиться к своим детям, что всё в этой жизни для них. Накормить лакомством – это одно дело, совсем другое – насытить духовной пищей. То, сколько времени мы проводили, вместе играя, читая, считая, рисуя, сочиняя, дало свои плоды. Женя в два годика уже знал весь алфавит (сильно его смущали буквы Ъ и Ь), а в четыре начал уже складывать из слогов слова. Он задорно смеялся, когда понимал, какое слово у него получилось. Любимой игрушкой в этом возрасте была книга, и мы никогда не экономили на приобретении новой, яркой, красочной, познавательной (и дорогой!) книги, какие тогда начинали появляться в продаже. Многие заказывала почтой. Мы одушевляли не только игрушки – это делают многие дети, – но мы находили друзей в книгах и часто разговаривали с ними, вводя их в наш мир детства. Например, был у нас такой друг – Мыша (его озвучивала я), с ним спорили, смеялись, играли. Поэтому совсем не удивилась, когда в эти дни сын меня познакомил со своим другом:
– Мам, смотри, мой друг прилетел, – кивком головы показал мне на ворона, сидящего на ветке прямо возле окна, – я с ним разговаривал, и он мне тоже говорил, что ты скоро придёшь. Только не подходи к нему, не надо его пугать, а то он не скоро тогда прилетит.
Я сидела и сквозь слёзы смотрела на птицу. На фоне белого пространства палаты и хмурого неба за окном действительно этот большой чёрный ворон был единственным живым существом. Сверкающими глазами он смотрел, конечно, не на бездвижного маленького мальчика под белой простынёй, а скорее всего, привлекали его те яркие полосочки, которые появлялись на экранах медоборудования.
– Я долго спал, а когда открыл глаза, он был здесь и смотрел на меня, – продолжал Женя, – тогда я попросил его, чтобы он позвал тебя. Он, что ли, прилетал к тебе?
– Да, сынок, он сразу прилетел ко мне и постучался в моё окно. Просил, чтобы я шла к тебе сюда. Но доктор не пускал, потому что в этом отделении должно быть всё стерильно. Ни один микроб не должен проникнуть к вам. Видишь, малышку вообще спрятали в камеру. А тебе помогают лекарства, которые ты принимаешь. Мне вот выдали специальный халат, как у врачей, который убивает вредоносные микробы. Как только убьём их совсем, сразу поедем домой.
Он лежал и молчал, знаете, как смотрят на мерцающий огонь или журчащую воду, а потом проговорил, обращаясь к птице:
– СПАСИБО, ЧТО ПОЗВАЛ МОЮ МАМУ.
Скажите, это счастье? Нет, это больше, это то, ради чего живёт человек. Это волшебный свет, не только освещающий, но и обогревающий душу. Если есть такой свет, значит, ты живёшь. Живёшь по-настоящему, не только ешь, спишь и дышишь, а когда ты можешь ощутить всё: запах свежести после дождя, удивительный шёпот леса, стрекотанье кузнечиков, нежный морской бриз, прикосновение тёплого солнца, пенье птиц, журчанье речки по каменистому склону, ветер, ласкающий колосья, шелест осенних листьев, крик пролетающих журавлей, аромат свежего хлеба…
Это и есть простое человеческое счастье.
Я возвращалась в палату через коридор с холодными багровыми розами. Приехал Саша – утром поедем сдавать кровь. Вдруг меня остановил странный шёпот. Это стекал снежный дождь с окон. Он оставлял ледяные капли на стекле, такие же безжизненные, как и эти кровавые розы. Несмотря на жгучий холод, я ощутила, что завтра взойдёт солнце – спокойное и ясное. Новый день нового тысячелетия вселял веру в мою истерзанную душу. Мокрый снег не мог идти вечно…