Альманах
Прометей № 3

Между тем, как свидетельствуют очевидцы, в частности генерал А.И.Грибков [16], уже в конце мая 1962 года, сразу после окончания заседания Совета Обороны СССР, его секретарь начальник Главного Оперативного управления Генштаба генерал-полковник Семён Павлович Иванов дал указание своим подчиненным в строго секретном режиме срочно подготовить план операции по переброске советских войск на Кубу. В рамках ГОУ ГШ был даже создан специальный отдел во главе с полковником И.Г.Николаевым, который уже к 10 июня представил готовый план операции, получивший кодовое название «Анадырь». Причём, ввиду особой спешки он был принят без утверждения в вышестоящих инстанциях и после получения согласия Ф.Кастро, стал быстро претворяться в жизнь.

Фото 10. Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв и Министр обороны СССР в 1957–1967 г., Маршал Советского Союза Р. Я Малиновский.

В тот же день 10 июня 19062 года состоялось заседании Президиума ЦК, где после доклада Ш.Р.Рашидова о его визите на Кубу, министр обороны маршал Р.Я.Малиновский доложил план операции «Анадырь», согласно которому на Кубе создавалась новая Группа советских войск (ГСВК) численностью 50.870 человек. Командующим этой Группой был назначен очень опытный вояка генерал армии Исса Александрович Плиев, возглавлявший Северо-Кавказский военный округ, а его заместителем стал генерал-лейтенант Павел Борисович Данкевич, который до этого командовал 43-й (Винницкой) ракетной армией. В состав этой группы вошли 51-я сводная ракетная дивизия генерал-майора И.Д.Стаценко, на вооружении которой находились 40 ЗРК с 36 ракетами Р-12 и 24 ракетами Р-14, снабжённых ядерными боеголовками; четыре отдельных мотострелковых полка – 302-й, 314-й, 400-й и 496-й, – каждый из которых по своему составу де-факто был мотострелковой бригадой; 10-я зенитная и 11-я зенитно-ракетная дивизии ПВО, в составе которой были 12 ЗРК С-75 со 144 тактическими ракетами; 32-й гв. истребительный авиационный полк в составе 42 новейших фронтовых истребителей МиГ-21; 437-й отдельный вертолетный полк в составе 33 вертолетов Ми-4, 561-й и 584-й полки крылатых фронтовых ракет и другие части. Причём для обучения кубинских летчиков на остров Свободы была направлена группа советских асов из Кубинского авиацентра во главе маршалом авиации Евгением Яковлевичем Савицким. Кроме того, предполагалось сформировать в морской акватории Кубы 5-й флот ВМФ под командованием вице-адмирала Георгия Семёновича Абашвили. В состав этого флота вошли 36 надводных и подводных кораблей, в том числе 2 крейсера «Михаил Кутузов» и «Свердлов», 4 ракетных эсминца «Гневный», «Бойкий», «Светлый» и «Справедливый», бригада из 12 скоростных ракетных катеров проекта «Комар», 7 дизельных ракетных подлодок проекта 629 и 4 дизельных торпедных подлодки проекта 641, а также минно-торпедный авиационный полк в составе 33 бомбардировщиков Ил-28. Для переброски сухопутных войск и боевой техники по прямому указанию Президиума ЦК Министерство морского флота СССР во главе с В.Г.Бакаевым предоставило Министерству обороны СССР 85 транспортных, торговых и пассажирских судов. А общее руководство проведением всей операцией «Анадырь» было возложено на двух человек – заместителя министра обороны СССР маршала И.Х.Баграмяна и генерал-полковника С.П.Иванова. [17]

7 июля 1962 года перед отлётом на Кубу на встречу с Н.С.Хрущёвым и другими членами Президиума ЦК в Кремль был приглашён весь руководящий состав ГСВК, в том числе её командующий генерал армии И.А.Плиев, его первый зам. генерал-полковник П.Б.Данкевич и пять «рядовых» заместителей – начальник штаба генерал-лейтенант П.В.Акиндинов, начальник ПУ генерал-майор П.А.Петренко и командующие ПВО, ВВС и ВМФ генерал-лейтенант авиации С.Н.Гречко, генерал-полковник авиации В.И.Давидков и вице-адмирал Г.С.Абашвили. Выступая на этой встрече, Н.С.Хрущёв в привычной для него манере заявил, что «мы в ЦК решили подкинуть Америке «ежа» и разместить на Кубе наши ракеты, чтобы Америка не могла проглотить остров Свободы. Согласие кубинской стороны имеется, а цель всей операции одна – помочь выстоять кубинской революции от агрессии США». Хотя, конечно, Никита Сергеевич лукавил. У этой операции была ещё одна, куда более важная цель – заставить Вашингтон убрать свои ракеты из Европы, где к началу 1962 года было уже размещено более 100 американских баллистических ракет среднего радиуса действия, в том числе в Великобритании 60 ракет проекта PGM-17 Thor и в Италии и Турции— 45 ракет проекта PGM-19 Jupiter.

Все подробности реализации плана «Анадырь» давно, документально и очень подробно описаны многими историками и участниками тех событий, поэтому нам нет особой нужны останавливаться на этом. Скажем, лишь о том, что сами военные на июльской встрече с Н.С.Хрущёвым высказали веские сомнения о возможности скрытно перебросить и развернуть на Кубе столь внушительный контингент советских войск. Но это предостережение опять не было услышано высшим руководством страны.

А тем временем уже в конце августа – начале сентября американские средства воздушной разведки обнаружили на Кубе места дислокации советских ЗРК С-75 и истребителей МиГ-21, о чём директор ЦРУ Джон Маккоун предупреждал Дж. Кеннеди ещё 23 августа 1962 года. Однако тот, точно так же как его советник по национальной безопасности Макджордж Банди, проигнорировали эту информацию.[18] Теперь же эта информация настолько сильно возбудила Вашингтон, что уже в конце сентября – начале октября 1962 года Конгресс США сначала принял резолюцию № 230, которая давала право президенту Дж. Кеннеди использовать вооружённые силы страны против кубинского режима, а затем и вовсе рекомендовал ему начать прямую интервенцию против Кубы под прикрытием Организации Американских государств, а также призвать на службу 150.000 резервистов, что он сразу и сделал.

Но самое интересное состоит в другом. Как установил А.А.Фурсенко [19], распоряжение о доставке ракет с ядерным оружием на Кубу Н.С.Хрущёв отдал Р.Я.Малиновскому только после принятия всех этих решений, 7 сентября 1962 года, поставив соответствующую резолюцию на его докладной записке от 6 сентября. Поэтому абсолютно правы те историки, в частности Н.Н.Платошкин и Д.З.Мутагиров [20], которые утверждают, что истинный Карибский кризис возник гораздо раньше общепринятой даты (обнаружения советских ядерных ракет в октябре 1962 года) и вовсе не по вине Ф.Кастро и Н.С.Хрущёва, на чём особо настаивает беглый «лондонский профессор кислых щей» В.М.Зубок [21], а исключительно по вине американских «ястребов», окопавшихся в Конгрессе и Администрации США.

Как известно, советские ЗРК с ядерными боеголовками на ракетах Р-12 были обнаружены лишь 14 октября 1962 года в ходе полета самолета-разведчика U‑2, пилотируемого майором Р.Хейзером. Только через два дня, 16 октября, когда экспертиза всех фотоснимков подтвердила их достоверность, президент Дж. Кеннеди срочно собрал секретное совещание членов так называемого «Исполнительного комитета» СНБ, которые предложили ему ряд возможных вариантов разрешения этой ситуации. Бывший военный советник президента, только что ставший председателем Объединённого Комитета начальников штабов, генерал Максвелл Тейлор, начальник штаба ВВС генерал Кертис Лемей и министр финансов Кларенс Диллон, страдавшие особой ненавистью к коммунистам, выступили с предложением немедленно начать вооружённое вторжение на Кубу. Однако эта идея была тут же отвергнута президентом Дж. Кеннеди, который резонно опасался, что «даже в том случае, если на Кубе советские войска реально не предпримут активных действий, то их ответ немедленно последует в Берлине», что неизбежно приведёт к ещё большей эскалации конфликта. Затем последовали и другие предложения: никак не реагировать и ничего не предпринимать, оказать активное дипломатическое давление на Москву через обращение в ООН о проведении международной инспекции или провести секретные переговоры с Ф.Кастро и попытаться убедить его отказаться от советских ракет. Но в сухом остатке было принято предложение министра обороны Роберта Макнамары начать военно-морскую блокаду Кубы, которого поддержали сам президент Дж. Кеннеди, его советник по национальной безопасности М.Банди, зам. госсекретаря Дж. Болл и зам. министра обороны Р.Джилпатрик. [22]

Тем временем 18 октября 1962 года, находящийся на сессии Генеральной Ассамблеи ООН, министр иностранных дел СССР А.А.Громыко и советский посол А.Ф.Добрынин встретились с президентом Дж. Кеннеди, а чуть позже и госсекретарём Д.Раском, которым они высказали озабоченность Москвы столь значительным призывом резервистов и, признав военное сотрудничество с Гаваной, ни словом не обмолвились о наличие советского ядерного оружия на Кубе. Об этом, кстати, вопреки расхожей версии, не спрашивал и президент Дж. Кеннеди, который уверил своих собеседников, что «у его правительства нет никаких планов нападения на Кубу», но если она «станет военной базой со значительными наступательными возможностями для Советского Союза, то наша страна сделает все необходимое для защиты своей безопасности, равно как и безопасности своих союзников». После этих встреч А.А.Громыко сразу отбил шифротелеграмму, в которой уверил Москву в том, что «вероятность кризиса заметно снизилась», тем более, что вечером того же дня президент Дж. Кеннеди покинул Вашингтон и направился с рабочей поездкой в Кливленд и Чикаго.

Однако на самом деле интенсивность подготовки к решительным действиям со стороны США, напротив, значительно возросла. Уже 20 октября президент Дж. Кеннеди, госсекретарь Д.Раск, министр обороны Р.Макнамара и другие члены СНБ США проголосовали за установление морской блокады Кубы. Одновременно Стратегическое авиационное командование (САК) ВВС США отдало приказ о переводе всех своих частей в положение «военная опасность», а Тактическое авиационное командование (ТАК) ВВС США определило 4 бомбардировочно-штурмовых эскадрильи для нанесения первого удара по Кубе.

Между тем в Вашингтоне прекрасно сознавали, что согласно международному праву любая блокада являлась актом войны, в то время как размещение ракет в Турции и ответное размещение таких же ракет на Кубе никаких соглашений не нарушало. В результате США оказывались в роли агрессора, развязавшего войну, и в связи с этим обстоятельством в Вашингтоне возникли резонные опасения по поводу того, что эта акция США не встретит поддержки у всего мирового сообщества. Поэтому решение о введении блокады Кубы было вынесено на обсуждение Организации Американских государств, которая, опираясь на «Пакт Рио», единогласно поддержала введение санкций против Кубы, но не в форме «блокады», а в виде «карантина», что означало не полное прекращение морского сообщения, а лишь запрет на поставки вооружений на остров Свободы. К обеспечению этого «карантина» американская сторона привлекла 238 различных военных кораблей, в том числе 8 авианосцев, 2 крейсера, 118 эсминцев и 13 подводных лодок. [23]

Фото 11. 35-й президент США Джон Кеннеди и член Президиума ЦК КПСС и первый заместитель Председателя Совета Министров СССР Анастас Микоян. В ноябре 1963 года именно А. И. Микоян представлял советское руководство на похоронах убитого в Далласе президента Кеннеди.

Вечером 22 октября госсекретарь Дин Раск вызвал посла А.Ф.Добрынина в Госдеп и передал ему личное послание Дж. Кеннеди Н.С.Хрущёву, а также текст его обращения к американскому народу. В тот же день советский лидер собрал заседание Президиума ЦК, в повестке дня которого стоял вопрос «Об определении позиций по дальнейшим шагам в отношении Кубы и Берлина», но фактически обсуждался только кубинский вопрос. Судя по протокольным записям заведующего Общим отделом ЦК В.Н.Малина, все члены Президиума ЦК сошлись на том, что не надо торопиться с принятием новых решений до выступления президента США. [24]

Вечером 22 октября 1962 года Дж. Кеннеди обратился к американскому народу с предельно лживым и полным алармистских нот выступлением, где заявил, что «внезапное, тайное и необъяснимое размещение коммунистических ракет за пределами советской территории является преднамеренным изменением статус-кво, которое абсолютно неприемлемо для нашей страны». Сейчас «никто не может предугадать дальнейший ход событий, предсказать размеры материальных и человеческих жертв», у нас (американцев) «впереди месяцы самопожертвования и самодисциплины, месяцы, которые будут проверкой нашей воли и выдержки, месяцы, таящие в себе множество неожиданных бед, незаслуженных обвинений, которые заставят нас быть начеку».

После этого выступления в США началась настоящая паника, а Вооруженные силы страны, напротив, были приведены в боевую готовность № 3, что давало возможность начать любые боевые действия немедленно. Тем более, что под рукой у президента Дж. Кеннеди уже были отмобилизованные силы вторжения в количестве 250.000 пехотинцев и 90.000 десантников и морпехов. Но в Вашингтоне также прекрасно понимали, что любое нападение на Кубу, против которой был уже введен абсолютно незаконный «карантин», чревато крайне непредсказуемыми последствиями. Тем более, что в тот же день по приказу Ф.Кастро в кратчайшие сроки были развернуты 54 пехотные дивизии и более 120 зенитных батарей и дивизионов реактивной артиллерии численностью в 270.000 человек. Аналогичные меры были приняты и командующим СГВК генералом армии И.А.Плиевым, в распоряжении которого уже находилось почти 44.000 военнослужащих, 42 ракетные установки и 164 бомбовых и ракетных ядерных зарядов. [25] Мир реально оказался на грани ядерной войны…

В эти тревожные дни между Н.С.Хрущёвым и Дж. Кеннеди завязалась острая полемическая переписка, в которой каждая из сторон пыталась обосновать правомерность своих действий. При этом советские транспортные корабли с ядерными ракетами на борту продолжали следовать в направлении кубинских портов, и любая попытка американских военных остановить советские суда могла стать поводом для начала войны. Фактически происходила встречная эскалация конфликта, и противостоящие стороны не знали, каким образом выйти из этого тупика.

Однако утром 23 октября брат президента Роберт Кеннеди в неофициальном порядке посетил советское посольство в Вашингтоне, где в ходе секретных переговоров с советским послом А.Ф.Добрыниным была сделана первая, но не очень удачная попытка нащупать возможный компромисс. Тогда же к поиску реального компромисса подключился и глава резидентуры КГБ полковник А.С.Феклисов, который через корреспондента «ABC News» Джона Скали установил прямой контакт с Белым домом. [26] Кстати, как уверяют ряд историков (И.В.Лебедев, Р.Г.Пихоя [27]), к этому времени уже, как минимум, существовало 17 подобных каналов связи между американским и советским руководством. Помимо двух указанных выше, это были неформальные, но реальные контакты Анатолия Фёдоровича Добрынина со спецпомощником и спичрайтером президента Теодором Соренсеном и очень влиятельным и популярным политобозревателем Уолтером Липпманом, Андрея Андреевича Громыко с Дином Раском, Василия Васильевича Кузнецова с председателем Фонда Форда и Совета по международным отношениям Джоном Макклоем и постпредом США при ООН Эдлаем Стивенсоном, постпреда СССР при ООН Валерианом Александровичем Зориным с и.о. генсека ООН У Таном, а также резидента ГРУ полковника Георгия Никитовича Большакова с министром юстиции США Робертом Кеннеди.

Между тем суть возможного компромисса, о котором первоначально шла речь на всех этих встречах, была такова: Москва убирает свои ракеты с Кубы, а Вашингтон дает твердые гарантии ненападения на остров Свободы. Кстати, судя по протокольным записям В.Н.Малина и его сотрудника А.К.Серова [28], именно о том же самом Н.С.Хрущёв говорил и на заседании Президиума ЦК, которое состоялось 25 октября 1962 года, где он особо подчеркнул, что сейчас нужно «прекратить пикировку», не доводить конфликт «до точки кипения», а пойти на взаимный компромисс. И в этом его поддержали все участники этого заседания Президиума ЦК, что, по мнению А.А.Фурсенко, имело исключительно важное значение. В результате уже на следующий день Н.С.Хрущёв направил в Вашингтон больше послание президенту Дж. Кеннеди, которое было написано в довольно примирительном тоне. В тот же день и.о. Генерального секретаря ООН У Тан обратился к Дж. Кеннеди и Н.С.Хрущёву

с призывом не допустить прямого столкновения двух стран. Однако именно в этот день американский президент отдал два распоряжения министру обороны Р.Макнамаре и госсекретарю Д.Раску: завершить подготовку вооружённого вторжения на Кубу и приступить к выполнению чрезвычайной программы, предусматривавшей установление гражданского правления на Кубе после вторжения на остров и его оккупации. [29] Более того, вечером того же дня генерал армии И.А.Плиев информировал Москву, что, по мнению кубинских товарищей, удар американской авиации «по нашим объектам на Кубе следует ожидать в ночь с 26 на 27 октября или на рассвете 27 октября 1962 г.». [30]

Но уже 27 октября Дж. Кеннеди получил новое послание от Н.С.Хрущёва, которое стало поворотной точкой в развитии кризиса. Даже несмотря на то, что в этот день по приказу генерал-лейтенанта С.Н.Гречко первой же ракетой С-75 был сбит самолет-разведчик U-2, пилотируемый майором Р.Андерсоном.

Утром следующего дня после очень бурного обсуждения возникшей ситуации в «Исполнительном комитете» СНБ Роберт Кеннеди посетил советского посла А.Ф.Добрынина и дословно заявил ему, что «Правительство США готово дать заверения, что никакого вторжения на Кубу не будет, и все страны Западного полушария готовы дать аналогичные заверения». В ответ советский посол, придерживаясь инструкций из Москвы, вновь поднял вопрос о необходимости «бартерной» сделки: советские ракеты на Кубе в обмен на американские в Турции. На что Р.Кеннеди заметил, что «президент не видит непреодолимых трудностей в разрешении этой проблемы, но американские ракеты находятся в Турции по решению НАТО, и для проведения необходимых переговоров и дальнейшей эвакуации ракет потребуется не менее 4–5 месяцев».

В результате была создана реальная база для компромисса, главные условия которого были таковы: 1) Вашингтон делает официальное заявление об отказе от любых попыток свергнуть режим Ф.Кастро вооружённым путём; 2) Москва берет на себя обязательства немедленно начать демонтаж своих ракетных установок и их вывод с территории Кубы в течение ближайших трёх месяцев; 3) Вашингтон в соответствие с секретной частью соглашения берет на себя обязательства о выводе с территории Турции всех американских ядерных ракет после формального согласования этого вопроса с турецкой стороной и всеми членами НАТО.

Кстати, как до сих пор считают многие историки, последняя договоренность, ставшая одним из главных итогов Кубинского кризиса, была инициирована советской стороной в хорошо известном послании Н.С.Хрущёва Дж. Кеннеди от 27 октября 1962 года. Однако, как установили А.А.Фурсенко и Т.Нафтали [31], обмен мнениями по поводу турецких ракет был инициирован отнюдь не советским руководством, а окружением самого Дж. Кеннеди сразу после его послания 22 октября по каналам тайной связи, в том числе через полковника Г.Н.Большакова. Трудно понять, почему это предложение это не обсуждалось до 27 октября, но, вероятно, это было связано с тем, что до определённого момента «бартерный обмен» ракетами казался Вашингтону неприемлемой уступкой. Теперь же, когда мир оказался на волоске от ядерной войны, такая «уступка» показалась мелочью, тем более что сам Дж. Кеннеди задолго до кризиса уже принял решение о выводе 15 ракет PGM-19 Jupiter с территории Турции.

Это соглашение было достигнуто в обход руководства Кубы и Н.С.Хрущёв, конечно, понимал, что Фидель Кастро и его ближайшие соратники воспримут эти договорённости с Вашингтоном как предательство со стороны Москвы. Поэтому для ведения переговоров с ними был отряжён самый опытный член Президиума ЦК Анастас Иванович Микоян, который был неплохо знаком со всеми членами высшего кубинского руководства. Правда, перед прибытием в Гавану, 3 ноября он провел переговоры с Дж. Макклоем и Э.Стивенсоном, давших ему гарантии ненападения на Кубу, и только на следующий день он вылетел в кубинскую столицу, где ему предстояли крайне тяжелые, даже с чисто психологической точки зрения переговоры с Ф.Кастро. Но А.И.Микоян прекрасно сознавал всю важность своей миссии, о чём чрезвычайно зримо говорил тот хорошо известный факт, что он не вернулся в Москву на похороны собственной супруги Ашхен Лазаревны Туманян, скончавшейся 5 ноября 1962 года. В ходе жарких и очень продолжительных дискуссий, продолжавшихся два дня, всё же была достигнута очень важная договорённость, что кубинская сторона более не будет настаивать на сохранении советских баллистических и тактических ракет, всех ядерных зарядов и фронтовых бомбардировщиков, а советская сторона подпишет с Гаваной новый договор о военно-техническом сотрудничестве, в котором будет оговорено сохранение всего неядерного оружия, боевой техники и советских военных специалистов, способных обучить кубинцев владению этим оружием и техникой.

Тогда же в начале ноября для ведения конкретных переговоров с янками в Нью-Йорк был направлен зам. министра иностранных дел СССР Василий Васильевич Кузнецов, которому пришлось вести долгие и трудные баталии с постпредом США при ООН Э.Стивенсоном и главой ЦРУ Дж. Маккоуном. Юридической базой для этих баталий стал совместный советско-кубинский проект Протокола, состоящий из 15 пунктов, который 15 ноября 1962 года был направлен и.о. генсека ООН У Тану. Однако американская сторона делала всё для затягивания этих переговоров и резко выступала против их ведения в рамках СБ ООН. В результате 7 января 1963 года В.В. Кузнецов и Э.Стивенсон обратились с совместным письмом к новому Генеральному секретарю ООН У Тану, где отметили, что, хотя обоим правительствам «не удалось разрешить все проблемы», связанные с Карибским кризисом, тем не менее они считают, что достигнутая степень согласия между ними по урегулированию кризиса «делает ненужным сохранение данного вопроса в повестке дня Совета Безопасности ООН».

И последнее. Вопрос о том, кто одержал победу в этом противостоянии, и кто сыграл более существенную роль в достижении исторического компромисса, до сих пор является предметом давней дискуссии. Так, целый ряд историков (Р.Г.Пихоя, А.А.Фурсенко [32]) резонно полагают, что данную проблему следует рассматривать в трёх основных аспектах: 1) с военно-стратегической точки зрения от этого кризиса скорее выиграл Советский Союз, поскольку были устранены американские ракетные базы с территории Турции, а позднее и Италии, а также была гарантирована неприкосновенность территории Кубы; 2) в политико-пропагандистском плане выигрыш был, конечно, на стороне Вашингтона, который предстал в глазах мирового общественного мнения как жертва советского экспансионизма и стойкий защитник идеалов и принципов западной демократии; 3) наконец, с геополитической точки зрения – это был первый и последний ракетно-ядерный кризис, который доказал, что атомное оружие не может быть оружием в собственном смысле этого слова, то есть инструментом реализации политических целей военными средствами.

Что касается второй проблемы, то, как считает тот же А.А.Фурсенко, вопреки расхожему мнению американских историков и политологов о решающей роли президента Дж. Кеннеди в разрешении этого кризиса, первым «лавровую ветвь мира» протянул все же Н.С.Хрущёв.

Понятно, что в период Карибского кризиса напряжённость в послевоенной системе международных отношений достигла своего пика, поскольку мир реально оказался на грани всеобщей ядерной войны. Биполярная структура мира при хрупком балансировании СССР и США на грани «большой горячей войны» оказалась крайне опасной формой организации нового миропорядка. От третьей мировой войны всех удержал только животный и реальный страх перед применением сверхмощного ядерного оружия, поэтому требовались немедленные усилия для установления иных, более строгих правил поведения в наступивший ядерно-космический век.

По мнению многих современных авторов (М.М.Наринский, А.Д.Богатуров, В.В.Аверков, А.В.Орлов, А.А.Фурсенко, Т.Нафтали [33]), Карибский кризис не только стал наивысшей точкой военно-стратегической нестабильности в истории международных отношениях всей второй половины XX века. Он реально обозначил определённый рубеж окончания политики балансирования «на грани войны», которая определяла атмосферу международных отношений на протяжении целой полосы международных кризисов в 1948–1962 годах. Таким образом, «холодная война» в узком смысле этого понятия в принципе уже закончилась, однако сама конфронтация двух систем сохранялась вплоть до гибели СССР. Вместе с тем именно теперь наступила эра «конфронтации по правилам» или, как выразился американский историк Д.Л.Гэдисс [34], эра «длинного мира», которая позволяла решать все задачи внешней политики сверхдержав без риска лобового столкновения между ними. В реальности этот «длинный мир» в международной системе безопасности воплотился в форме «конфронтационной стабильности», которая несмотря на резкое и постоянное чередование волн снижения и роста международной напряжённости, в целом сохранилась вплоть до крушения Советского Союза и Варшавского договора, а с ними и биполярного мира в начале 1990-х годов.

Фото 12. «Руки прочь от Кубы!» Массовая демонстрация в Москве против посягательств правительства США на суверенитет кубинского народа. Прорыв демонстрантов к зданию американского посольства. 1961 г. Фотограф James Whitmore.

Как считают те же авторы, применительно к 1960-м годам «конфронтационная стабильность» выражалась в активизации диалога между Вашингтоном и Москвой, сближении их позиций по проблемам контроля над вооружениями и международной ситуации на Европейском континенте на фоне довольно высокого уровня конфликтности в региональных подсистемах, прежде всего Восточноазиатской и Ближневосточной, где вскоре полыхнули Вьетнамская война, очередная Арабо-израильская война, а затем и Советско-китайский военный конфликт. Между тем интенсивность всех конфликтов на периферии, в которые Москва и Вашингтон были неизбежно вовлечены, мало сказывалась на глобальном советско-американском диалоге, поскольку основное внимание советских и американских государственных деятелей и экспертов снова стали занимать европейские дела и вопросы контроля над вооружениями. В целом же события Карибского кризиса отрезвляюще подействовали на руководство великих держав, которые:

– предприняли реальные шаги по расширению технических возможностей для ведения прямого диалога СССР и США в чрезвычайных ситуациях, и уже в июне 1963 года между Москвой и Вашингтоном была установлена прямая линия «горячей связи», которая в режиме круглосуточной работы позволяла лидерам обеих держав общаться друг с другом;

– резко активизировали переговорный процесс по всем вопросам контроля над ядерными вооружениями, который шёл по трём узловым проблемам: во-первых, ограничения испытаний ядерного оружия, во-вторых, регулирования вопросов использования космического пространства в военных целях и, в-третьих, введения полного запрета на любую передачу ядерных материалов и технологий их использования всем государствам, не обладавшим ядерным оружием;

– продолжили модернизацию существующих военно-политических доктрин, чтобы реально повысить порог возможного советско-американского ядерного конфликта, сократить риск непреднамеренного столкновения и перерастания обычного регионального вооружённого конфликта с участием великих держав в ядерную войну.

Между тем, уже к весне 1963 года руководство американской администрации, прежде всего сам президент Дж. Кеннеди, его советник по нацбезопасности М.Банди и министр обороны Р.Макнамара, окончательно пришли к очень неутешительному для себя выводу о реальной неприемлемости концепции «первого удара», и в рамках доктрины «гибкого реагирования» американские стратеги стали разрабатывать новую доктрину «взаимного гарантированного уничтожения», которая исходила из основного тезиса, что стратегической неуязвимости американской и советской территорий больше не существует. Гонка ядерных вооружений не могла теперь гарантировать ни одной из сторон приемлемого уровня защиты от удара вероятного противника. Если даже одна сторона превосходила другую по численности боезарядов в несколько раз, то у второй их было уже настолько много, что она могла полностью уничтожить потенциального противника своим ответным ударом. Это умозаключение затем было подтверждено целым рядом научных исследований, в том числе Ю.Н.Смирнова, который констатирует, что на конец 1963 года в арсеналах трех ядерных держав было 34.326 ядерных боезарядов, в том числе США 29.808 боезарядов, СССР 4.238 боезарядов и Великобритании 280 боезарядов. [35]

После Карибского кризиса идея динамичной конкуренции с США начинает отступать на задний план и у советского политического руководства, которое постепенно обращается к логике признания глобального статус-кво. Причём применительно к переговорам о полном запрете испытаний ядерного оружия признание этого статус-кво де-факто означало фиксацию соотношения тех переговорных позиций, которые были достигнутых представителями СССР, США и Великобритании ещё на Женевской встрече по разоружению в самом конце октября 1958 года.

Общим местом всей учебной литературы, да и многих научных работ является утверждение, что к началу 1960-х годов в мире существовало четыре ядерные державы: СССР, США, Великобритания и Франция, а Китай только-только начал работы над созданием собственной атомной бомбы и смог провести первое ядерное испытание в 1964 году. Однако это не совсем так, поскольку первые ядерные заряды у Франции, как и у Китая, появились именно в 1964 году. [36] Поэтому Париж и Пекин отказывалась принимать на себя какие-либо обязательства по ограничению своих ядерного программ, ссылаясь на серьёзное отставание в этом процессе от тройки ведущих мировых держав. Более того, Шарль Де Голль и Мао Цзэдун рассматривали ядерное оружие как важнейшее средство обеспечения не столько блоковой, сколько собственной национальной безопасности в условиях довольно высокой вероятности войны с внешним врагом.

Вместе с тем Москве, Вашингтону и Лондону стало совершенно очевидно, что переговорный процесс по вопросам разоружения и ограничения ядерных вооружений, либо надо подписывать немедленно в той форме и с тем составом участников, которые согласились к нему присоединиться, либо заключение этого договора будет отложено на неопределённо долгий срок. Поэтому в июле 1963 года, когда советская сторона сняла все свои последние возражения по тексту данного договора, было решено его подписать. 5 августа 1963 года в Москве в присутствии Н.С.Хрущёва и Генерального секретаря ООН У Тана главы дипломатических ведомств трёх великих держав – А.А.Громыко, Д.Раск и А.Дуглас-Хьюм подписали Договор «О запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой», который после его ратификации парламентами трех держав 10 октября того же 1963 года вступил в законную силу. Московский договор носил бессрочный и открытый характер и позднее к нему присоединились более 100 государств мира, в том числе Франция и Китай.