Альманах
Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Время перемен». Часть 1

Полная версия

Предисловие

В песне поется, что у природы нет плохой погоды, но иногда хочется в этом усомниться. Когда налетают житейские бури, на душе пасмурно и приходит ветер перемен.

Есть поколения, которые не раз и не два переживают его суровые порывы. Бывает, привыкнешь к своей жизни, нелегкой, но по-своему приятной и даже веселой, и вдруг – все меняется, приходит новое, разрушает то, что человек с таким трудом строил. Что тогда делать? Переждать… и строить заново, в тревоге глядя на небо – нет ли признаков новой непогоды, новых перемен. После нескольких таких бурь к ним… нет, все-таки невозможно привыкнуть. Но можно привыкнуть не ждать от них хорошего.

Хотя, спору нет, иногда оно бывает. Иных ветер перемен подхватывает, раздувает паруса, поддерживает крылья. И тут – только держись, не упускай момент, старайся управлять ситуацией. Только вот это не всегда реально. Иного ветер увлекает в свободный и счастливый полет, а потом разбивает оземь.

Но если человек не один, если он крепко держится за своих близких, его уже так просто не унесет. Если есть друзья и родные, всем вместе будет проще и скорее – даже, как говорили в старину, спорее – восстанавливать то, что разрушилось, или строить новое, подходящее для иных условий.

Вот и мы собрались, чтобы быть вместе в трудное время, сказать друг другу добрые и красивые слова. Конечно, они не остановят ветер, но за ними не так будет слышно его зловещего гула. Значит, меньше страха будет в душе, больше надежды на лучшее.

Скоро распогодится, станет ясно и спокойно, а пока попробуем переждать вместе.

И пусть ветер перемен принесет нам что-то хорошее.

Елена Майдель

Родилась в городе Ташкенте в тяжелые послевоенные годы в семье, где оба родителя были преданными служителями театрального искусства. Елена росла за кулисами Ташкентского театра оперы и балета имени Алишера Навои и мечтала стать балериной.

Читает лекции, пишет статьи и книги, делает передачи на телевидении, ведет курсы и консультации. Создает невероятные картины и дизайнерские модели. Пишет стихи, статьи, сказки, эссе на духовные темы.

Живет в Америке.

Актеры не дети. Они – маги!

С тех пор как гений под именем Шекспира описал в своих пьесах суть нашего мира одной фразой – «Весь мир – театр, и люди в нем актеры», – об этом не знает и не говорит только ленивый. Однако с чего бы Создателю так понадобился этот земной «театр в театре»? И без того в каждой человеческой голове безостановочно бушует свой театр – театр абсурда, драмы и комедии, водевиля или балета со всевозможными бесконечными вариациями…

Когда-то, как повелось с Древней Греции, искусство театра долго было единственным развлечением для людей любого сословия. Помимо развлекательной функции греческие трагедии имели, безусловно, и воспитательно-очищающее души назначение, преображая участников представлений через живую красоту изреченного поэтического слова. В девятнадцатом столетии театр еще сохранял свою привилегированную перед литературой и живописью, лидирующую роль в эстетическом и духовном влиянии на общество. Но уже прошлый, двадцатый, век мог необратимо изменить это положение. С появлением в мире кино, затем телевидения, компьютеров, интернета и видео искусству театра неоднократно предсказывали гибель и исчезновение самые маститые знатоки этого долгожителя в мировом порядке человеческой культуры. Много раз, по их мнению, на него уже должна была упасть мраморная плита забвения… Ан нет! Старый и вечный, как сама жизнь, театр и ныне «живее всех живых»! И с пресловутым фениксом его сравнивать бессмысленно, ибо театр просто никогда не умирал, чтобы возрождаться из пепла. Формы его менялись кардинально, но суть его «живучести» оставалась неразгаданной тайной невероятного притяжения. Что же скрывается за этой тысячелетней тайной? Кто стоит за ней? Что это за кантовская «вещь в себе», которую каждый вступающий на театральное поприще открывает для себя заново, по-своему, сообразно данному таланту и… уровню своего сознания?

Эта манящая тайна не скрывается в универсальной синтетической природе театрального действа, хотя оно и включает в себя все другие виды творчества – от литературы в виде пьесы, архитектуры и живописи в виде декораций и костюмов до музыки, режиссуры и огромной сопутствующей «технической» команды, сотворяющей заново каждый отдельный спектакль. Одна из «тайн в тайне» заключена именно в том, что магистральным «стержнем», «замковым камнем», держащим весь свод, в театре всегда был и остается Актер. Без него не было бы ни одного представления, тогда как Он способен выйти один на голый помост без декораций и прочих атрибутов и сыграть монологом целый спектакль такой внутренней мощи, которая перевернет души тысяч зрителей. Правда, единицы в состоянии сотворять подобное действо. Мы сейчас не берем во внимание ремесленников от актерской профессии, которые, нахватавшись штампов, из спектакля в спектакль в любых ролях играют только себя. Именно эту категорию имел в виду легендарный режиссер, напутствовавший своих учеников «любить не себя в искусстве, а искусство в себе». И не только масштаб таланта этому порука. Есть еще Нечто, та неизученная часть театральной тайны, о которой и пойдет речь…

Но сначала о «фокусе проявления» актерского дара… Множество раз актеры свидетельствовали, что театральная сцена – это место волшебства, где совершаются чудеса исцеления, преображения, прозрений, озарений и особой силы взаимодействие между людьми по обе стороны рампы. Неспроста даже великие и опытные актеры всякий раз испытывали непреодолимое волнение перед выходом на заветные подмостки. Потому что в прямом смысле заново совершался переход из одной реальности в другую, которую необходимо выразить зрителю через свое сердце и человеческий психофизический аппарат. Когда это чудо реально происходит, среди условных декораций – в этой особой «комнате без четвертой стены», отсутствие которой позволяет зрителю присутствовать в происходящей мистерии, – у актеров исчезают болезни, падает температура, прорезается осипший голос, отступают заботы бренного мира… Но одновременно сцена – это и очень опасное место, где проживание «вымысла» бывает столь глубинно и губительно для исполнителя, что порой может закончиться смертью… Сцена предстает некоей магической незримой границей между мирами, из которых оба – вымышленны и одновременно мощно проявлены – прямо здесь и сейчас.

Честь и хвала изобретателям кино, которое сохранило для потомков образцы поистине гениальных творческих вершин в актерском и режиссерском искусстве. Однако при всем величии и красоте зафиксированных пленкой или видеокамерой моментов высочайших достижений актерского таланта, особенно благодаря крупным планам и возможности заглянуть в душу через глаза исполнителя, кино доносит до зрителя «вчерашние» эмоции и чувства. А живой театр существует и творит в бесконечном воспроизведении состояний – прямо здесь и сейчас! И никогда не повторяет хоть сотни раз сыгранных спектаклей. Они каждое представление будут всегда в чем-то новыми, иными, пусть с теми же исполнителями ролей… В отличие от раз и навсегда остановленного мгновения в кадре, как бы прекрасно оно ни было…

Как вы полагаете, чем именно покорила мир знаменитая система актерского воспитания К. С. Станиславского, по которой по сей день обучают молодежь в художественных вузах многих стран? Что есть в этой системе такого, чего нет в других методах? Способного к актерской профессии человека не сложно научить ремеслу, где дается владение своим телом как инструментом для передачи внешнего образа и эмоций, выразительной речи, пению, мимике и жестам, на чем большинство и останавливается. И лишь единицы, имена которых затем остаются в истории мирового искусства, идут дальше… Куда? В глубь собственной духовной природы, где Душа начинает раскрывать истинному таланту, готовому к передаче в мир высшей мудрости, свои божественные секреты и законы устройства мироздания.

Именно система К. С. Станиславского выстроена на познании актером как неповторимости собственной души, так и души образа. Она базируется на раскрытии уникальной способности перевоплощаться в иную личность не только внешними приемами – гримом, костюмом, набором жестов, походкой, меняющимися интонациями голоса… Величайший режиссер и наставник учил своих учеников науке духовного перевоплощения! Вот она – тайна его чудодейственной системы! Константин Сергеевич сам являлся духовным Мастером, владевшим законами мироздания, в которых одним из краеугольных всегда был и остается бесконечный Закон Перевоплощения Души. Согласно этому фундаментальному Закону Космоса, каждый человек побывал в своих бесчисленных жизнях всем и всеми, чем только возможно, – от камня, цветка и бабочки до самого отпетого злодея, убийцы или святого… Так совершенствуется Душа, набирая через разные личности колоссальный объем духовного опыта. К. С. Станиславский в своей системе постепенно открывал и давал способному взять психологические и эмоциональные «ключи» к этой сокровищнице бессмертного клада, который хранится запертым внутри каждого живущего на Земле человека.

Истинный талант актера, по мнению великого Мастера, заключен не только в тонкой душевной организации, устойчивой и в то же время очень подвижной психике индивидуума, он кроется еще и в масштабе его сознания и общей душевной культуре. Чем крупнее этот масштаб, то есть чем шире его пространственная вместимость миров, тем легче актерская психика находит в многообразии вселенских образов тот единственно точный для создания героя, сотворенный автором пьесы или романа объект. Здесь нужно обратить внимание на тот факт, что абсолютно все сотворенное мыслью, воображением или фантазией человека отображено и живет своей жизнью в различных слоях Тонкого мира. Как прекрасное, так и самое безобразное. Ибо мысль творчески всесильна и неуничтожима. Именно поэтому понадобились колоссальные усилия Высших Сил, чтобы очистить нижние слои тонкой материи, близкие к нашей планете, от самых уродливых порождений человеческих мыслей и желаний, преобразуя их в иные виды энергии.

Можете быть уверены, что прекрасные творения гениев человечества непременно существуют где-то в просторах нашей Вселенной, и именно те прямые попадания в образ как раз и достигаются редчайшими Актерами с большой буквы после астральных встреч с реальными персонажами Шекспира, Чехова, Толстого и других великих… Происходит чудо – целостное восприятие замысла драматурга или писателя, в котором постигается самая суть персонажа, каким его сотворил Автор. Пресловутое «Не верю!» величайшего режиссера, обращенное к актеру в работе над ролью или к студенту, постигающему азы актерской профессии, всегда означало несовпадение творимого актером персонажа с тем истинным образом у драматурга, который навсегда отпечатался в Хрониках Акаши Земли. Безусловно, каждый гениальный актер вносит свою ноту в прочтение этого замысла, лишь бы она была органична и не противоречила сути оригинала. В этом божественном «допущении» также есть непостижимая Игра Создателя – сколько бы граней ни прибавлялось в шлифовке бриллианта, их никогда не будет достаточно. Каждая эпоха в развитии человечества принесет свой неповторимый оттенок и краски в Вечное Творение. В этом и есть секрет бессмертных произведений гениев Земли – безупречная духовная основа, соответствующая законам Космоса, и бесконечные возможности вариаций ее интерпретации для каждого уровня сознания, для каждой эпохи и цивилизации.

Итак… Для чего же Создателю понадобился этот сумасшедший, бесконечный в развитии своих форм, многообразии видов, подвидов и стилей «театр в театре»? Во-первых, для наглядности проявления в каждой жизни живого существа, особенно человека, Закона Перевоплощения как Бессмертия Вечной Жизни. Во-вторых, это щедрый божественный дар людям для развития и восхождения по ступеням эволюции их душ, когда, проживая конкретное воплощение в теле определенной расовой, социальной и культурной принадлежности, человек через искусство, а точнее театр, имеет возможность реально прожить своим соучастием, чувствами и эмоциями сотни других человеческих жизней, обогащаясь их опытом и сокращая путь возвращения к своей истинной Божественности. Имеющий уши да услышит…

Портрет Ветра
(к вопросу об одухотворенности стихий)

Я – Стихия. Самая незримая из своих Сестер. ВездеСущая. Всепроникающая. Яро и жизненно необходимая. Как дыхание. Я и есть выражение Божественного Дыхания. Через Меня совершается вдох и выдох каждой клетки любой формы, ритм Жизни самой планеты. Меня не замечают, когда Я есть. Но стоит Мне исчезнуть – замирает пульс всего живого. Иногда Меня все же видят. Дети – золотыми пылинками в солнечных лучах. Или влюбленные – в мистических ореолах ночных фонарей. Люди придумали Мне имя. Оно звучит на сотнях языков по-разному. Но это не меняет моей Сути. Меня нельзя увидеть, пока Я прозрачна, но стоит Мне обняться со своей текучей Сестрой, как наша радость плывет облаками по небесам, клубится сумеречными туманами над теплыми водами рек, оживает цветными парами в колбах ученых… Тогда Мной можно любоваться. Хотя… Мной – даже невидимой – есть Кому любоваться…

У Меня есть Любимый. Мы с Ним – одно целое. Без Него умирать бы Мне в миазмах этого беспощадного мира, как в удушающей атмосфере гниющих болот… Он – Мой перпетуум-мобиле. Он – воплощение Божественной силы, энергии и Вселенской мощи. Он – Хранитель Моей хрупкой беззащитности перед людьми. Он – Защитник Моей извечной первозданной чистоты. Он – Мудрец, Божественным Знанием восстанавливающий равновесие сил в Природе. Он – щедрый Даритель новой информации для планеты, приносящий ее от Источника в самые тайные уголки и недра. Он – Мои крылья. Он – Мое вдохновение. Он – Моя истинная Любовь.

Когда Он беззвучно нашептывает Мне о Своей нежности, ароматы всех цветов Геи, освежающих флюидов ее морей, пахучего разнотравья ее степных просторов касаются и людских сердец невыразимой словами чувственной красотой. А потом Он, как эхом, долгим и трепетным, шелестом листвы пересказывает лесам и садам Свое счастье растворяться в Любимой.

Без Него иллюзорная картина этого буксующего в плотности форм мира была бы напрочь отравлена застоем и скукой, неутолимой тоской по переменам. Люди иногда так и называют Его – Вершитель перемен. Он невероятно силен и непредсказуем. Его мощь не знает границ. Его Стихийный Разум способен охватить и сохранять в поле собственной власти абсолютно всю географию глобуса во всей его многомерности. Но гнев Его – страшен! На растущий частокол заводских труб, чадящих смрадом и отравляющих чистоту атмосферы смертельными для всего живого химическими газами, Он отвечает разящими иглами торнадо, сметающими все на своем пути. Убийственные излучения человеческой ненависти и насилия Он нейтрализует суровыми ураганами. Человеческую гордыню покорителей горных вершин Он усмиряет снежными лавинами и очищающими от всего отжившего селями…

Вот такой Он разный, Мой Любимый. Он – исполнитель Божественной Воли, которую Мы в гармонии проводим в мир Геи, соединяясь с ней через нашу Любовь. Мы подарили Ей наших детей – эльфов, сильфид и фей, чтобы эти воздушные и пока невидимые людям существа умножали, хранили и берегли ее прекрасный мир. Мы – это две могучие Стихии, слитые в Безусловной Любви, – Воздух и Ветер…

Свидание, изменившее судьбу
Рассказ

Удушающая жара делала многочасовое ожидание еще более невыносимым. Назначено было приехать к восьми утра. Время приближалось к полудню, а признаков движения длинной очереди так и не наблюдалось. Встревоженные, измотанные люди обреченно стояли под палящим солнцем, сдавшиеся просто сидели на земле. А за ржавыми витками колючей проволоки поверх высокой бетонной стены лязгали затворы, раздавались гортанные команды и был слышен топот строевых шагов. Маялись все. По обе стороны этого чудовищного забора. От нескончаемой душевной боли, от безнадеги и произвола, от сломанных жизней…

Неведомыми путями и нужными знакомствами Мария наконец впервые за два года буквально выбила двухсуточное свидание с самым родным и любимым человеком. Все прошедшее время она видела его раз в два месяца через двойные стекла кабинок напротив, между рядами которых ходил часовой. Она не успевала, сдерживая слезы, сказать ему хоть что-то важное по телефону в те несчастные, отпущенные милостью властей полчаса… Благом было уже то, что даже через шум других голосов можно было услышать в телефонной трубке его голос, увидеть сквозь пелену немытых стекол его осунувшееся лицо, убедиться, что он цел и вообще жив…

Тот, кто никогда и никого не ждал годами в вынужденной разлуке, вряд ли поймет – о чем речь. Мария знала, что каждому даются свои испытания. Но всякий раз, оказываясь возле огромных железных ворот, деливших людей на категории «здесь» и «там», она читала схожую горькую боль в глазах несчастных матерей, жен, сестер по несчастью. Знала она и другое: не все люди, запертые на той стороне, были законченными преступниками, особенно среди запутавшейся в реалиях современности молодежи. Там таких – молодых, потерявших ориентиры в социуме – было удручающее большинство. Часто наказание оказывалось непомерно бо́льшим по сравнению с содеянным. Словно персоны, облеченные властью выносить приговоры, получали иезуитское удовольствие, обрекая на многолетние мучения мальчишек из бедных семей и их родных, не способных дать взятки хотя бы за уменьшение сроков. Как в случае и с самой Марией, муж которой был простым шофером, а сама она зарабатывала на жизнь шитьем.

…Наконец открылась узкая калитка рядом с воротами, и людей начали сортировать по потокам – кто на передачу, кому на краткое телефонное свидание, а кому-то – глубоко внутрь, на страшную территорию, чтобы временно ощутить на себе участь быть запертым под государственным замко́м… Последних, «суточников», оказалось всего двое – Мария и пожилая женщина, обе они тащили тяжелые сумки на досмотр. Списки запрещенного были намного длиннее дозволенного, и, как ей рассказывали, наглые охранники допускали вольности, грубо обшаривая женщин якобы в поисках запретных предметов. Однако блок сигарет и бутылка водки вкупе с крупной купюрой могли избавить «жертву» от пристального внимания охраны, которая в таком случае на многое закрывала глаза.

Мария готовилась к этому важному свиданию не один месяц. Не только потому, что финансово было сложно купить сразу много продуктов. Она тщательно продумывала все детали, чтобы эта долгожданная встреча стала особым и поворотным событием для ее любимого сына. Пережив первый шок от его ареста прямо дома, а затем жуткие месяцы ожидания суда и последовавший жестокий приговор, молодая женщина не впала в отчаяние, не осуждала, не винила, но и слепо не оправдывала сына, потому что знала: существует высший закон воздаяния за каждый поступок. Высший, а не только человеческий. Для нее гораздо важнее было то, чтобы не соответствующий проступку, жестокий приговор не сломал мальчишке дух.

Она не знала тогда, что ее «доморощенный рыцарь» пошел вступаться вместе с другом за свою девчонку, втянутую в грязные дела, а попал в руки к опытной бандерше, имевшей крепкие связи в милиции. Мария молила эту женщину отозвать заявление, тем более что именно ее сына та и не обвиняла особо, но вот второй «заступник» посмел угрожать ей ножом… И этот факт решил все… Крышующие ее бизнес приятели в форме быстренько обтяпали групповой разбой – и все трое девятнадцатилетних искателей правды получили… по десять лет строгого режима! Гораздо больше, чем за убийство или изнасилование, которые никто из них не совершал… Как после оглашения приговора у Марии не разорвалось сердце прямо в зале суда, как горько зарыдал ее муж, она не помнила. Зато перед глазами долго стояла сцена, как, выйдя с предыдущего слушания, пожилая мать упала без сознания прямо в коридоре…

…Контроль и досмотр Мария прошла на удивление благополучно. Молитвы ли помогли, высшие ли силы или удачно и вовремя отданная взятка… Скорее, все вместе. Ее никто не ощупывал, не лез слишком пристально в огромные сумки. Молодой охранник даже помог ей донести тяжести до ближайшего «закутка» из решеток, где у нее отобрали паспорт и продержали в ожидании еще минут двадцать. Да уж, в этом зарешеченном мире никто никуда не торопился, словно время за забором изменяло свой ход. Наконец ее провели в отдельно стоящее приземистое здание, в котором вдоль короткого коридора по обе стороны были двери в комнаты для свиданий. Поодаль у стены стоял покрытый грязной клеенкой небольшой стол со старой электроплиткой и несколькими мисками. Вот и вся «кухня». Войдя в отведенную комнату-пенал, будто в купе поезда – две узкие кровати по сторонам, два стула и колченогий стол, – Мария даже не удивилась. Она так и представляла себе эту «обитель для жалоб и слез» с обшарпанными стенами и истертым полом. Однако у нее были свои идеи насчет этого унылого «интерьера»…

В волнении она мерила шагами узкий проход, не мысля даже присесть после многочасового стояния в очереди, ожидая того заветного мига, когда обнимет сына наяву, а не в своих снах. Материнская любовь билась в ее сердце с такой неистовой силой, что выпусти она ее наружу, то затопила бы этой энергией всю территорию зоны, всех несчастных и обделенных, страдающих людей. Но в тот долгожданный момент она была предназначена только ему одному. Ее единственному сыну…

Дверь в комнату открылась, конвойный отступил в сторону, пропуская вперед высокого, очень худого, бритоголового юношу со сдержанной улыбкой на родном лице, и сообщил, что отпущенное время истекает в двенадцать дня в воскресенье.

«Прямо как у Золушки на балу, – подумала почему-то Мария, – правда, с точностью до наоборот…»

Есть мгновения в жизни каждого человека, которые остро и навсегда врезаются в сердце и память полнотой чувств, эмоций, ощущений. Это был именно такой миг… Мать с сыном кинулись друг к другу в объятия и застыли, передавая без слов, от сердца к сердцу все пережитое в долгой разлуке… Конечно, Мария плакала, но это были слезы радости, несмотря на то что ее чуткие пальцы пересчитали все ребра невероятно исхудавшего родного тела, несмотря на серый цвет его лица, прозрачность кожи его аристократических кистей и хрупкость запястий. Он сильно вырос, вытянулся, черная тюремная одежда придавала его облику некую инфернальность, несвойственную его молодому возрасту. И все же это был ее сын, ближе самого близкого, это было такое знакомое тепло его сердца и улыбки, ни на йоту не утраченное за время разлуки. В письмах этого не выразить, не ощутить…

Они стояли и стояли обнявшись, будто в длящейся сквозь «сейчас» вечности, не в силах разомкнуть этот родной энергетический круг. Но мать опомнилась первой и принялась суетиться… Что делать сначала – перекусить или идти по-человечески отмыться в душе, а потом уже спокойно, не торопясь приступить к дегустации самых любимых домашних – маминых – блюд… Мария приготовила для сына все для полноценной «бани»: излюбленный шампунь и мыло, огромное пушистое полотенце вместо истрепанного клочка, которым он вытирался «там». И… возможность неограниченное время блаженствовать под горячей водой без торопящей всегда очереди, без выставления себя в этой короткой процедуре на обозрение гогочущей толпе, потому что дверей в душевых кабинках не предусматривалось зоновскими правилами. Прихватив привезенные матерью принадлежности и подзабытые привилегии цивилизации, парень пошел в душ. А Мария… приступила к осуществлению своего плана…

Когда он вернулся, расслабленный, посвежевший, обернутый влажным полотенцем, словно заново родившийся, смывший с себя неослабное ни на минуту напряжение, то в изумлении не узнал унылую казенную комнатенку… Продавленные старые кровати были застелены домашним крахмальным бельем, а стол – знакомой праздничной скатертью. На одной из коек поверх заправленного в пододеяльник потрепанного одеяла лежало новое нижнее белье и его лучший спортивный костюм, внизу стояли удобные сандалии. По комнате плыл какой-то свежий незнакомый аромат… не только от маминой еды и пирогов, а от зажженной курительной палочки, что дымилась рядом с двумя белыми свечами в знакомых подсвечниках, очищая пространство от накопленного негатива и боли. Играла тихая приятная музыка из портативного маленького магнитофона. Стол был накрыт как в ресторане, с фарфоровыми тарелками, серебряными приборами, салфетками в кольцах около красивых фужеров. Поодаль, у стены, теперь стояли большие бутыли с соками и цветными газированными напитками. А всякие домашние вкусности не прятались по пластиковым судкам, как в походе, а были разложены в красивых вазочках. Но главное – мама была уже не в старых джинсах и футболке, а в одном из своих нарядных платьев, которое, как он помнил, она шила себе для его двадцатого дня рождения, и в изящных туфельках вместо кроссовок.

– Ух ты! – только и выдохнул изумленный переменой парень. – Ну ты, мам, даешь! Узнаю свою мать! Но как же ты пронесла это все через контроль?

– Заветные слова надо знать, – засмеялась Мария, зажигая свечи, – язык денег называются… Переодевайся, и начнем праздник нашей встречи…

Конечно же, не только ради того, чтобы покормить сына домашней едой и наглядеться на него на месяцы вперед, добивалась Мария этого многочасового свидания. И уж вовсе не для того, чтобы рассказами о собственных страданиях и бессонных ночах усилить в нем чувство вины. Напротив. Она задумала все это для переключения, пусть и временного, сознания сына на другую, утраченную реальность, в которой есть место чистоте жизни, красоте, культуре, надежде, состраданию, пониманию. Но самое важное – безусловной любви… когда ты любим безоговорочно, что бы ни натворил… Мария приготовила для сына очень обнадеживающие новости, которые, она надеялась, возродят его уставшую душу и помогут достойно пройти оставшиеся тяготы заключения.

Известна набившая оскомину «истина», что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок… Даже если этот мужчина – твой сын. Мария не собиралась оспаривать это убеждение и отложила все важное на потом. А пока жестом фокусника извлекла из потайного кармана висящих на стуле джинсов плоскую металлическую фляжку и налила в крохотные рюмочки по «пятьдесят капель» хорошего ароматного коньяка… И смеялась, глядя на обалдевшее лицо сына с немым вопросом «как?»…

– Просто примотала флягу эластичным бинтом к своему животу под свободную майку… – пояснила она. – Никто так и не догадался… Слава богу, раздеться не требовали и руки не распускали…

И неспешно потекли золотые часы их душевного общения, по которому оба так соскучились. Сын сдержанно повествовал о своей жизни в тяжелых условиях, не желая огорчать мать подробностями и деталями существования на краю, когда в любой момент можешь быть подвергнутым унижению, избиению или «поймать нож» от какого-нибудь беспредельщика. Он, напротив, охотно вспоминал забавные эпизоды, ведь жизнь нигде не течет только в одних трагических красках. Окно второго этажа, около входа в их блок, выходило прямо на козырек подъезда в здание. Часто после отбоя некоторые смельчаки, нарушая правила, выходили на улицу покурить и пожаловаться друг другу на судьбу. Один мужчина обладал прямо-таки церковным басом и очень любил пугать жалобщиков, внезапно, будто глас с небес, произнося в открытое над козырьком окно, причем в самый неподходящий момент слезливых излияний, свое «роковое слово»: «Ты за-слу-жи-и-ил это!» Несчастные в предынфарктном состоянии прыскали в стороны, как мыши от кота, а весь второй этаж полночи веселился от этого маленького спектакля.

Мария также переводила внимание сына на бытовые подробности домашней жизни, на те перемены, которые произошли за прошедшее время в их городе и районе, что нового появилось в кино, какие вышли книги. Она упорно умалчивала о том, как сжималось болью ее сердце, когда она видела молодежь, гуляющую по тенистым паркам, смеющуюся и целующуюся в кафе, сдающую экзамены в вузы, понимая, что ее сын теряет безвозвратно свои лучшие годы.

Когда наступила первая отпущенная ночь, они вышли в крохотный, огороженный со всех сторон дворик, молча курили и смотрели на звезды сквозь крупную металлическую сетку, даже не помышляя о том, чтобы терять драгоценные часы душевного общения на сон. И только тогда, когда Мария почувствовала, что напряжение наконец отпустило сына, что он переключился в другой, более высокий регистр чувств, она начала задуманную тему, которая могла абсолютно изменить их жизнь.

– Ты по-прежнему любишь книги? – спросила она, чтобы перейти к намеченному давно разговору. На его утвердительный кивок она загадочно улыбнулась и многообещающе, как всегда в ответ на его детские вопросы о подарках перед Новым годом или днем рождения, произнесла: – Я привезла тебе нечто волшебное! Никогда прежде, ни в каких сказках я не встречала такой магии, раскрывающей всю душу человека…

Они вернулись в комнатенку, снова зажгли свечи, и она с трепетом вынула из другой сумки два темно-синих тома с серебряным павлином на обложке. Мария не стала рассказывать сыну, какое душевное потрясение она переживала, читая эти книги второй, третий раз, открывая для себя все новые глубины, чтобы не повлиять на его собственное восприятие. Сын еще до разлуки знал, что она ведет духовную группу, где изучается учение Рерихов, видел их труды на ее столе, но особого интереса не проявлял. И мать никогда не настаивала. Всему свой срок. Он часто упоминал в письмах, какой популярностью пользуется там, за колючей проволокой, Библия, как многие начинают молиться и верить в абстрактного бога, надеясь на «высшее» снисхождение и сокращение срока. И она открыто не одобряла подобного утилитарного, эгоистического подхода к вере. И вот сейчас, как она надеялась, как чувствовала сердцем, пройдя очищение страданием, ее сын готов воспринять иной уровень понимания жизни, Бога, своей судьбы…

Мария с волнением рассказала сыну, что нашла через длинную цепочку связей с разными людьми дорогу в Комиссию по правам человека при ООН, куда она намерена обратиться с заявлением о пересмотре дела ее сына. В эту затею никто не верил – ни муж, ни родные, ни друзья, считая ее заведомо провальной и пустой тратой времени. Но молодая женщина, даже исчерпав все другие способы, многие месяцы обивая пороги всяческих инстанций днем и стоя на коленях в молитве по ночам, не собиралась сдаваться, невзирая ни на какие отрицательные результаты.