Аллегра Геллер
На мелкие части
Панель заискрилась, и на ней возникло изображение девушки, теперь объемное и в полный рост. Руки она держала перед собой, и у Марка возникло четкое ощущение, что она видит на своих ладонях нечто безмерно тонкое, недоступное зрению людей. Сместившись вправо, Марк увидел, как девушка целиком превращается в механизм, а перейдя налево, проследил еще одну волну трансформации, когда металлические части одна за другой становились кожей, и девушка становилась человеком. «Перерождение» – гласила надпись на рукаве ее фантастического одеяния. Ниже, тенью от волос на стену падало лого автора – SAND.
– Просто, но интересно, – констатировал Марк и повернулся к Ясону. Тот стоял на темной стороне тоннеля, прислонившись к стене, и курил. Марк почувствовал, как заливается краской. – Ты опять меня проверяешь?
Ясон, похоже, искренне удивился.
– Да нет, зачем? Ты уже прошел все проверки. Я просто наслаждаюсь представлением. В этом городе я вообще всем наслаждаюсь, – сказал он, стряхивая пепел в пыль и снова затягиваясь.
Чтобы отвлечься, Марк спросил:
– Как тебе самому эта штука?
– Мне больше нравится не сама работа, а то, как она вписана в эту арку, в ландшафт. И то, как она взаимодействует с тобой.
– Если честно, Берлин меня ставит в тупик, – решился сказать Марк, снова обходя двустороннюю девушку. – Классический спор, про граффити, стрит-арт и прочее несанкционированное самовыражение: искусство это или вандализм? В этом городе оба ответа верные. Зависит от места. Или от точки зрения – в буквальном смысле.
Ясон улыбнулся, и Марк понял, что такую его улыбку тоже видит впервые.
– Оба верные – и оба неверные. Здесь это среда, environment. Ландшафт. Неотъемлемая часть пейзажа. Кардиограмма города. Но это всего лишь мое мнение, дипломированный искусствовед – ты, – снова улыбнулся он своей свободной улыбкой и затушил сигарету о край урны у входа в тоннель.
Солнечный луч стек с лица девушки ближе к краю арки и скоро должен был исчезнуть совсем.
– Пойдем, машина ждет.
Ехать пришлось минут двадцать. Марк завороженно следил за серыми зданиями в оспинах граффити за окном. Машина пересекла Шпрее, на покинутом берегу слабо светилась громада недавно восстановленной Мерседес-Бенц-арены, каждый день изменявшей форму благодаря виртуальным панелям. Солнце уже село, оставив в воздухе потеки розово-сиреневой акварели. Вдоль дороги потянулись складские районы – здесь прятались самые знаменитые ночные клубы мира. Никакой яркой голографии, никаких огней или ярких вывесок снаружи не оказалось: шкатулка Пандоры плотно закрыта, в щелочку не подсмотреть.
Ясон вынул из кармана пальто шелковый галстук-бабочку и аккуратно завязал его на шее, используя встроенный в кресло черный экран вместо зеркала. Марк настолько в себя не верил, поэтому завязал бабочку еще в номере и теперь поправил ее кончики до положения идеальной симметрии.
Машина остановилась, и Марк последовал за Ясоном вдоль каких-то заброшенных трамвайных путей вглубь складских зданий к реке. Марка в очередной раз раздражала эта берлинская раздвоенность, когда в приглашении на перфоманс черным по белому – вернее, белым курсивом по плотной черной карточке – было написано, что форма одежды Black Tie, а идти предполагалось по довольно пыльной дороге. Наконец они свернули к деревянным воротам, у которых собралась небольшая очередь из торжественно одетых людей. Постояв пару минут, они вошли внутрь мимо рамок металлоискателей и десятка недружелюбных охранников с собаками, чтобы оказаться на берегу Шпрее.
Ясон отдал свое пальто фрау в импровизированном гардеробе, устроенном рядом с хлипкими пляжными шкафчиками. Марк последовал его примеру, потом усилием воли заставил себя спокойно выдохнуть и оглядеться.
Они оказались на одном из городских пляжей. Песок был закрыт временным помостом из прочного темного пластика, по центру шла деревянная дорожка из постоянных мостков, парой лестничных пролетов спускалась вниз, расширялась до деревянного прямоугольника размером с небольшой танцпол, а дальше спускалась к бассейну, который находился прямо в реке. В бассейне отражались последние яркие всполохи неба.
Над всем пространством тлели рыжие инфракрасные светильники, дававшие незначительное количество света, но достаточное количество тепла, чтобы мужчины в смокингах и дамы в вечерних платьях чувствовали себя комфортно без верхней одежды, несмотря на холодный осенний ветер с реки.
Вопреки снова покорившей биеннале классической музыке в воздухе звучала какая-то электроника, достаточно мрачная, но завораживающая. Загадочный мужской голос сначала признавался в любви к небоскребам, а потом изложил:
«Porn dogs sniffing the wind for something violent they can do.
Porn dogs sniffing the wind, sniffing the wind for something new».1
Ясон, тоже различивший эти слова, усмехнулся:
– Незатейливый юморок у «the smile».
Марк кивнул.
Перфоманс «the smile» был причиной их с Ясоном неожиданной поездки в Берлин. Эта группа современных художников порядком нашумела в последнее время, декларируя свою приверженность аналоговому искусству и игнорируя всякие навороты цифровизации. Их работы были достаточно агрессивны – выжженные холсты с рисунками, отбеленные флаги, залитые кислотой копии известных инсталляций. Сегодняшний перфоманс обещал «переход на новый уровень» и заинтересовал Елену, которая отправила Марка с Ясоном, а сама уехала на пару дней в какую-то романтическую глушь с Версандезом.
Ясон представил Марка нескольким коллекционерам, очаровательной китаянке-журналистке и немцу-галеристу в навороченной инвалидной коляске. Следуя примеру Ясона, Марк взял с подноса проходящего мимо официанта бокал игристого и соблазнился на какую-то тарталетку. Чрезвычайно странное на вкус сочетание – сырые грибы и сырая рыба с каким-то сливочным соусом – заставило Марка мысленно поблагодарить Ясона за своевременный перекус.
Ясон казался чуть более напряженным, чем в городе. Марк внимательно присмотрелся к нему и решил, что он кого-то ждет. Его догадки оправдались, когда Ясон произнес: «Подожди меня здесь», – и, подхватив бокал розового с подноса, направился к бассейну, где на самой высокой деревянной площадке стояла женщина.
