Алла Полянская
Невозможность страсти
Но вспомнил предостережения Андрея и велел Ровене позвонить со своего телефона, наскоро придумав текст. Он был уверен, что многомудрый Панфилов всё поймёт правильно, и не ошибся.
– Привет, дядь Валь.
В комнату просочился Тимка, с любопытством поглядывая на кровать. Валентин улыбнулся при виде племянника – ему иногда было чудно́ видеть черты Ровены в этом почти взрослом парне. Те же голубые глаза с тёмными загнутыми ресницами, те же брови, прямые и светлые, тот же капризный рот и подбородок с ямочкой, и только нос и скулы Тимка взял от непутёвого папаши Гошки Денисова, но надо отдать ему должное – это было лучшее, что он мог от него взять.
– Привет, Тимофей. Хорошо, что ты дома, мама уже волновалась.
– Мама в своём репертуаре. – Тимка уселся на соседнее кресло и вытянул длинные загорелые ноги. – Послушай, дядь Валь, что это за люди у нас в гостиной?
– Потом расскажу, хорошо? – Валентин поднялся. – Тимыч, посиди пока здесь, не хочу бросать пациента одного. А я выйду, поздороваюсь и погляжу, что там и как.
– Ты боишься, что мать пошлёт твоих дружбанов куда подальше? – Тимофей фыркнул. – На этот счёт можешь не переживать, она в порядке и ведёт себя вполне прилично, даже кличку ещё никому не прилепила.
– Всё равно посиди здесь, а я погляжу…
Он поспешно вышел, прошёл по коридору и оказался в гостиной, где на диване и в креслах сидели люди, которых он ждал. Сашка Панфилов, друг и бывший пациент, хозяин крупной питерской фирмы, его лучший друг, соратник и компаньон Максим Матвеев, талантливый архитектор, сестра Матвеева Ника и её муж, спокойный и взвешенный Лёха Булатов. Все они, связанные годами дружбы и кровным родством, так давно и прочно обосновались в жизни Валентина, что сейчас, увидев их всех здесь, он невероятно обрадовался. Уж вместе они что-нибудь придумают.
Ровена устроилась в дальнем кресле, забравшись в него с ногами, а на кухне слышались голоса Ленки и Ларисы – они, похоже, пытались накормить ужином Юрика. Голос сына, капризный и протестующий, подействовал на Валентина умиротворяюще. Все, кого он любит, собрались, и не случилось непоправимого, Павел нашёлся.
– Привет, Семёныч. – Панфилов вопросительно посмотрел на него. – Что скажешь?
Панфилов и зимой, и жарким летом всегда одинаково подтянут, одет с иголочки, чисто выбрит, а его туфли – просто эталон элегантности. Валентин не знал, как это ему удаётся, но за Сашкиным подчёркнутым щегольством прятался острый ум и невероятная интуиция.
– Накачали психотропами и прочими похожими веществами. – Валентин вздохнул. – До этого кололи всякие препараты, их названия вам ничего не скажут, следы их в крови Павла сейчас уже незначительны – жарко, с потом выходят и вещества, но, судя по их характеру, нашего Павла допрашивали, и очень тщательно. И хорошо, если он вспомнит, кто это был и на предмет чего его допрашивали.
– Что значит – не вспомнит?! – Панфилов прошёлся по комнате и остановился, вполоборота глядя на Валентина. – Семёныч, что с ним случилось?
– Не знаю. – Валентин обвёл глазами собравшихся. – Физически он не пострадал – ну, в смысле, ему не ломали пальцы, не жгли, не вгоняли иглы под ногти – ничего подобного. Но он накачан такими веществами, что будет отлично, если он сам себя вспомнит. Я вообще боюсь предполагать, как на него могли подействовать те препараты, что ему кололи. Они и поодиночке небезопасны даже в малых дозах, а в смеси могут дать очень неприятный психотропный эффект, и самое главное, эффект индивидуальный, от краткосрочной амнезии до параноидального психоза.
Из комнаты, где лежал Павел, послышался сдавленный крик:
– Мааам!
Валентин бросился туда, но Ровена каким-то непостижимым образом успела первая.
Павел выполнил классический захват – Тимка висел, зажатый его рукой, лицо его, неживое и бледное, испугало Валентина до потери пульса. Он знал этот захват, Павел вполне мог убить Тимку. И, возможно, уже убил.
Ровена страшно закричала и бросилась на Павла. Тот, не ожидая нападения, отпустил Тимку, и мальчик упал на ковёр, ногти Ровены полоснули Павла по лицу, оставив кровавые борозды, – а в следующую секунду она ударилась о стену с глухим стуком, грохнулась на паркет и застыла неподвижно. Безумный взгляд Павла метнулся к вбежавшим в комнату и остановился на Панфилове, потом на Валентине. Павел сделал вдох, его грудная клетка ходила ходуном, но из взгляда исчезло безумие – он узнал их. Пошатнувшись, он опустился на кровать, по руке его стекала кровь – там, где он выдернул иглу капельницы, а лицо выглядело словно после нападения Фредди Крюгера – но Валентина это не интересовало, он склонился над Тимкой. Племянник дышал, и, похоже, был цел и невредим, просто без сознания, но в порядке.
Чего нельзя было сказать о Ровене. Её левая рука торчала под неестественным углом, а из уголка рта текла кровь.
– Рона! – Ленка, протиснувшись сквозь столпившихся гостей, присела рядом с Валентином. – Валь, что с ней?
– Рука сломана, думаю, в двух местах как минимум.
Валентин почувствовал, как вина всей тяжестью навалилась на него. Не надо было оставлять Тимку с Павлом, ведь знал же, что в любой момент тот проснётся и, увидев незнакомца, может напасть. После таких препаратов мало кто просыпается в адеквате.
– А это? Кровь изо рта?
– Возможно, она просто язык прикусила.
Но Валентин понимал, что это не так – кровь тёмная, и течёт всё сильнее. Сломанное ребро пробило лёгкое.
– Валь!
– Лена, побудь с Тимкой, Лариса останется с вами, приглядит за ним и за Павлом. – Валентин коснулся лба Ровены и поднял взгляд на Панфилова. – Сань, нужно отвезти её в больницу, срочно оперировать, твоя машина самая просторная.
– Конечно. А что…
– Ребро, сломавшись, пробило лёгкое. Надеюсь, в одном месте, но внутреннее кровотечение сильное, нужно срочно в больницу, пока она не истекла кровью.
Ленка застонала и в отчаянии заломила руки.
– Ты! – Она повернулась к Павлу, глаза её сузились, и вся она, тощая, смуглая, хищная и раскосая, стала похожа на разъярённую пантеру. – Она спасла тебя, тащила тебя через песок, от тех бандюков укрыла, рисковала, а ты её убил!
– Лена… – Лариса дотронулась до её плеча. – Павел не виноват, это всё последствия действия препаратов. А Ровена выживет, всё будет хорошо.
– Всё было хорошо, пока здесь не нарисовалась ваша милая компания. – Ленка присела около Тимки, которого приводили в чувство. – Отойдите от него, убирайтесь все из дома, слышите?! Все, все убирайтесь и этого с собой прихватите!
Она с ненавистью уставилась на Павла, сидящего на кровати, сжимающего в кулаке салфетку, которую кто-то дал ему, чтобы утереть кровь. Он непонимающе оглядывал собравшихся, потом взгляд его переместился на Ровену, которую Панфилов и Булатов уложили на плед. Он словно пытался что-то вспомнить и, не отрываясь, смотрел, как Ровену со всяческими предосторожностями подняли и вынесли из дома, чтобы погрузить в машину Панфилова.
– Валь!
– Лена, возьми себя в руки. – Валентин избегал её взгляда. – Останься с Тимкой и Ларисой, а мы в больницу. Я позвоню. Обещаю тебе… слышишь? Я обещаю, что с ней всё будет хорошо.
Лена отвернулась от него и яростно уставилась на Павла. Если бы она могла, то убила бы этого безмозглого бритого урода, искалечившего подругу. Но сейчас она нужна Тимке, а в доме Ровены куча каких-то людей, которых она впервые видит, и она не может всё это вот так оставить, хотя должна ехать вместе с Ровеной.
– Тима!
Она помогла поднять мальчика, и вместе с Булатовым они почти вынесли его из комнаты.
– Сюда.
Уложив Тимку на кровать, Лена беспомощно огляделась.
– Что… что делать?!
– Успокоиться прежде всего. – Булатов мягко погладил её руку. – Послушайте, Елена, мальчик скоро будет в порядке. Просто сомлел от захвата, но шейные позвонки целы, кости тоже…
– Вот просто уйдите. – Лена яростно прищурилась. – Это Рона, добрая душа, всех на свете подбирает и привечает, а я не такая. Будь моя воля, я бы вашего нарика в луже утопила. Уйдите и всю компанию за собой забирайте.
– Лен…
Лариса отстранила Булатова и склонилась к Тимке. Лена со злостью смотрела на скучный узел её русых волос, а Лариса тем временем ощупывала Тимку лёгкими профессиональными движениями.
– Цел, скоро будет в порядке. – Лариса повернулась к Лене: – Дело в том, что мы не можем сейчас забрать отсюда Павла.
– Что?!
– Лена, послушай… – Лариса вздохнула и отвела глаза. – Его, скорее всего, ищут. Сюда придут вряд ли, но если обнаружат – а с нами его обнаружат моментально! – то случиться может всякое. Пока Павел здесь, он в безопасности. Нам обязательно нужно выяснить, что с ним произошло, а выяснить это мы сможем, только если он расскажет сам. Он должен прийти в себя и вспомнить, тогда мы вместе решим, как быть, а пока ему лучше побыть у Роны, понимаешь?
– А ты понимаешь, что это всё – ваши трудности? Или ты думаешь, что мне не плевать, что случится с этим безмозглым куском мяса, который искалечил мою подругу, спасшую его поганую шкуру? С чего ты решила, что мне есть хоть какое-то дело до того, будет он жить или умрёт? Так вот, дорогая моя, забирайте своё бесхозное имущество и выметайтесь отсюда все – слышишь, все! Пока я не разозлилась всерьёз и не вызвала полицию.
– Лена, Рона этого бы не одобрила.
Это, конечно, удар прямо в цель – Лена знала, что Ровена оставила бы здесь всю гоп-компанию, чтобы помочь. Но дело в том, что Ровены здесь нет, а есть Тимка, который уже открыл глаза и слушает их перепалку, пытаясь понять, из-за чего ссора, а остаться с Тимкой наедине и самостоятельно объяснить ему, что произошло с его матерью, Лена не в состоянии.
– А мама где?
Тимка – почти взрослый парень, удивительно похож на мать. Почти взрослый – но всё-таки не взрослый.
– Вот тётя Лариса тебе сейчас всё и объяснит.
Кипя от ярости, Лена вышла из комнаты. Ничего, Ларка ему родственница, Валентин как-никак двоюродный дядя Тимке, вот пусть родня и объясняет. А она просто выбросит из дома всех этих людей, принесших с собой беду.
– Лена…
Наверное, в другое время эта женщина понравилась бы ей. Высокая, светловолосая, с потрясающими синими глазами, детскими и доверчивыми, немного полноватая и улыбчивая, она располагала к себе моментально. Ника Булатова, жена Алексея и родная сестра Максима, того самого, что уехал с Ровеной и Валентином в больницу.
– Лена, послушай, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. – Ника смотрела ей прямо в глаза, и Лена сдержалась, не наорала на неё. – Ты испугана, ты злишься, боишься за подругу, ненавидишь всех нас и не знаешь, что делать.
Лена и сама не описала бы лучше то, что кипело сейчас внутри неё, она молча смотрела на Нику, стараясь не сорваться.
– Послушай меня. – Ника дотронулась до её плеча. – Вместе мы что-нибудь придумаем. Вам с мальчиком не надо оставаться одним. Смотри, что мы сейчас сделаем. Оставим с Тимой Ларису и моего Лёшку, они присмотрят за ним и за Павлом. А мы сядем в мою машину и поедем в больницу, там подождём окончания операции.
– Эй, я с вами!
Тимка был уже вполне живой, только бледный, но взгляд у него решительный и непреклонный. Точно такой взгляд бывает у Ровены, когда она не настроена уступать.
– Хорошо, ты с нами. Лёш, останься с Ларисой, присмотри за Юриком, пока она с Пашкой там. Всё, едем. – Ника поискала взглядом свою сумочку. – Ага, вот она где…
Лена молча взяла Тимку за руку, как когда-то в детстве, и он не вырвал ладонь, а пошёл рядом.
Дверь в гостевую спальню закрыта – там Лариса что-то говорит Павлу, и Лена чувствует, как злость снова поднимается в ней. Проклятый идиот! Надо же такому случиться!
– Ника, только не лети. – Алексей взял жену за руку и коснулся губами её ладони. – Езжай осторожно, тише едешь – дальше будешь.
– Я всегда езжу осторожно. – Ника порылась в сумочке в поисках ключей от машины. – Возвращайся в дом, Лёш, Лариске нужна помощь.
Алексей кивнул и скрылся в доме, а они уселись в новенькую синюю «Хонду», и машина, сорвавшись с места, понеслась по улице. Лене стало понятно, почему Алексей просил жену ехать осторожно – похоже, эта дама вообще не знает назначения педали «тормоз».
– Пашка пропал внезапно, мы с ног сбились, его разыскивая. – Голос Ники высокий, девчоночий, и сама она оставляет ощущение какой-то детской непосредственности. – А тут звонок от Саньки, дескать, он нашёлся! А мы ведь и полицию подключили, и все связи задействовали, даже Пупсика подорвали… ой, о Пупсике я зря болтаю. И, главное, совершенно же неясно, кто мог похитить Пашку, кто вообще сумел это сделать!
– Мне всё равно. – Лена сжала губы в жёсткую линию. – Ника, вы все для меня – никто, извини. Я вас впервые вижу. И я далеко не так добра, как Рона, которая готова подбирать на улице страждущих, чтобы помочь, я бы ни за что подобного не сделала. И смотри, чем всё это обернулось.
– Я понимаю. – Ника вписалась в поворот и притормозила. – Всё, вот и больница. Но всё уже произошло, и от того, что мы будем ссориться, дела никак не поправишь. А потому давайте-ка пойдём и разузнаем, что там и как с Ровеной. Сейчас я Макса наберу и спрошу, где они.
Ника вытащила из кармана джинсов сотовый и принялась искать номер, а Лена обняла Тимку, и так они стояли в сумерках, прижавшись друг к другу, оглушённые внезапно свалившейся бедой, пока Ника говорила с братом.
– Пошли, они там.
Ника потащила Лену за руку, Тимка едва поспевал за ними. Больничный коридор распахнул им навстречу свои тускло освещённые внутренности, и Лена поморщилась. Она всегда терпеть не могла муниципальные больницы. Панфилов и Матвеев ждали их около сестринского поста, рядом открытая дверь в палату, где на койках лежат люди, укрытые убогими больничными простынями, сероватыми и пятнистыми от зелёнки. Лена отвернулась, чтобы не видеть этого.
– С ней всё в порядке, но пока её ещё оперируют. – Панфилов потрепал Тимку по плечу. – Держись, парень, всё будет хорошо, вот увидишь. Семёныч и руку Роне сейчас сделает, чтоб два раза в наркоз её не погружать, а Семёныч – спец, тут уж я свой собственный опыт имею.
Лена отошла к окну, вглядываясь в темнеющий вечер. Опыт такого общения с Валентином был и у неё, но это ничего не значит. И если Ровена умрёт, она, Лена, останется совсем одна. Конечно, она не бросит Тимку, поставит его на ноги – но ей самой придётся идти по жизни совершенно одной, зная, что опереться не на кого. Столько лет она прожила на свете, и только Ровена всегда была рядом, готовая помочь и поддержать. И надо же было такому случиться! Ведь если бы она не побежала к Роне оплакивать свои печали вокруг утреннего происшествия с Сергеем, ничего бы этого не было. Ровена сейчас закрыла бы уже магазин и готовила Тимке ужин и была бы здорова и весела.
– Лена!
Из открытой двери палаты голос звучит словно из погреба. Лена вздрогнула – она сразу узнала этот голос.
– Лена…
Она оглянулась на открытую палату. Женщина, лежащая на крайней койке, тянула к ней худую руку, и Лена инстинктивно отступила.
– Ты всё-таки пришла!
Варвара.
Лена досадливо поморщилась. Не будь здесь Тимки и компании новых знакомых, она бы просто ушла, но вездесущая Ника уже побежала знакомиться. Лена вспомнила соседскую собачку породы грифон – такую же доверчивую и бестолково добрую ко всем, кто повстречается.
– Лена…
Она вздохнула и вошла в палату.
Варвара лежит на койке у двери. Простыня не скрывает её ужасной худобы, и это так не похоже на прежнюю Варвару, которая когда-то… да неважно теперь. То, что женщина, укрытая грязноватой больничной простыней, не жилец, видно сразу.
– Лена, пожалуйста… ты пришла, всё-таки пришла…
Видимо, все свои силы Варвара направила на то, чтобы позвать её, потому что сейчас её шёпот едва слышен. Лена вздохнула – и ведь не уйдёшь теперь… Вот дьявол!
5
Когда-то она была высокой, гибкой, смуглой, с тонкой талией и высокой грудью. Её волосы, каштановые и вьющиеся, спускались до пояса, а её лучистые зелёные глаза, раскосые и осенённые великолепными ресницами, смотрели с весёлым дерзким вызовом – ну-ка, поглядите на меня, хороша? Она была хороша. Люди оглядывались ей вслед, она не шла – танцевала, словно слушала одну только ей слышную музыку, и голос её, немного хрипловатый, звучал обещанием. Ей было семнадцать лет, и Лена, тогда девятнадцатилетняя, ощущала себя рядом с ней серой мышью, бесцветной недокормленной молью, вылетевшей из шкафа с синтетическими куртками.
В женщине, лежащей под серой больничной простынёй, не осталось ни обещания, ни музыки, ни вызова. В ней вообще почти ничего не осталось. Обтянутые изжелта-серой кожей кости и глаза, глядящие будто из колодца, затравленный умоляющий взгляд которых означал одно: жизнь очень круто обошлась с этим человеческим обломком и смерть для неё – лучший выход, и он уже совсем рядом.
– Лена…
Она потянулась к ней, Лена инстинктивно отступила назад – она не хотела, чтобы эти руки касались её, словно смерть может быть заразной.
– Я надеялась, что ты придёшь, всё время надеялась…
Варвара шепчет, и рука её бессильно падает на постель, а Лена смотрит во все глаза на то, что лежит на кровати, но соотнести это с той Варварой, которую сохранила её память, не может.
– Давно ты здесь?
– Третий месяц. – Варвара смотрит на неё взглядом побитой собаки. – Я знаю, знаю: нет у меня права о чём-то тебя просить… но я не за себя прошу. Послушай меня, послушай, только не уходи…
– Я слушаю. – Лена уже справилась с собой, отгородившись от Варвары стеной в своей обычной холодной манере. – Зачем я тебе понадобилась? Нужны деньги?
– Деньги… – Варвара закашлялась, и Ника бросилась к ней, чтобы поднять ей подушку повыше. – Спасибо, милая, спасибо. Деньги… мне уже не нужны, мне ничего не нужно.
– Зачем ты посылала за мной?
– Это здешний, больничный адвокат. – Варвара помолчала, будто собираясь с силами. – Я скоро умру, знаешь?
– Ну, судя по твоему виду, похоже на то.
За её спиной ахнула в ужасе Ника. Лена поморщилась – ох уж эти добрые люди! Ведь знать не знает, что за птица приземлилась на этой койке, а туда же, ужасаться бросилась.
– Ты честна, как всегда. – Варвара закрыла глаза. – Ну, я другого и не заслуживаю, конечно. Я это знаю. Просто молодая была, глупая, не думала ни о чём, кроме удовольствий, всё казалось, что мне весь мир что-то должен… ну, теперь-то поняла, что почём в этой жизни, а толку…
– У меня мало времени.
– Это у меня мало времени. – Варвара выдохнула и замерла, словно пережидая боль. – Послушай. Я много чего натворила в жизни. Но вот что важно. У меня есть дочь. Ей пошёл шестой месяц, если она ещё жива, конечно. Они забрали её у меня, но я думаю, что она жива, я чувствую… Найди её, пожалуйста, найди, Христом Богом прошу, не дай ей пропасть.
– Где она и кто её забрал?
– Возьми у меня… под подушкой…
Лена с опаской подошла к кровати и, превозмогая брезгливость, просунула руку под подушку, нащупав пакет.
– Это?
– Да, это. – Варвара протянула руку. – Там фотография, видишь? Дай её мне, дай, хочу ещё раз на неё посмотреть.
Лена открыла плотный конверт из пластика. Какие-то справки, записи, бумаги – и несколько фотографий. На одной – Варвара с младенцем на руках. Ещё не такая страшная, но уже заметно больная. И Лена вдруг подумала: а если это СПИД?
– Вот она, моя девочка, мой ангел… – Варвара снова закашлялась. – Её зовут Яна… ну, я её так назвала. Теперь её зовут как-то по-другому, наверное. Ей на этом фото два с половиной месяца. Три месяца назад её у меня отняли. Здесь, в этом городе. Я… все эти годы работала за границей. В Голландии, потом в Турции…
– Кем работала?
«Кем ты могла работать, если не получила никакого образования! – Лена сжала кулаки. – Кем ты ещё могла работать, если всё, что ты умела и хотела, – это лежать на спине с раздвинутыми ногами! Господи, как же я ненавидела тебя, как же я желала тебе смерти – лютой, страшной, и даже сейчас мне не жаль тебя нисколько, потому что ты разрушила мою жизнь до основания, просто так, походя, потому что тебе казалось, что моя жизнь ничего не значит и что я слишком много получила, причём незаслуженно! Конечно, я знаю, кем ты «работала», – но я хочу это услышать от тебя, мне плевать, что ты умираешь, что твоя жизнь была кошмаром, мне плевать – я хочу это услышать. Да, я злобная и мерзкая сука, но это ты когда-то сделала меня такой, убив во мне всё, что было хорошего. Так скажи же мне то, что я хочу услышать, и я плюну тебе в лицо и уйду, а ты подыхай и знай, что я никогда не помогу тебе ни в чём».
У Лены даже виски заломило от ярости. Через столько лет труп её врага всё-таки проплывает мимо неё. И не то чтобы она сидела на берегу реки, но если вдуматься – да, сидела. Потому что когда-то давно Ровена не позволила ей отомстить. И она была права, она всегда права. И вместо того, чтобы сейчас пойти и узнать, как там дела у подруги, Лена вынуждена стоять здесь. Только осознание того, что труп всё-таки проплыл, не позволяет ей сейчас развернуться и уйти, она хочет насладиться этим моментом.
– Проституткой была. – Варвара смотрит на неё отстранённо и безразлично. – Кем я ещё могла работать, а то ты не знаешь.
– Ну, мало ли. Я надеялась, что ты меня удивишь.
– Да ничего ты не надеялась. – Варвара смотрит, не отрываясь, на фотографию. – Послушай, Лена. Ребёнок ничем перед тобой не провинился. Я не могу умереть вот так, зная, что её продадут на органы или, подрастив немного, продадут извращенцам. Эти люди… они занимаются торговлей детьми. Когда я забеременела, ко мне подошли и спросили, не хочу ли я отдать младенца в хорошую семью. Предложили денег, полный пансион до родов, а я тогда только вернулась, дома меня никто не ждал, отец спился и умер, мать тоже умерла, деревенский дом развалился, а в деревню к Ивану я вернуться не могла… я согласилась отдать малышку, не знала тогда, что такое ребёнок для матери. Когда она росла во мне, не было во всём мире роднее человека, чем она там. Я говорила с ней, любила её и поняла, что не отдам её, но сбежать не могла – куда бы я пошла. А потом я родила и два с половиной месяца была с ней, пока они искали, кому её продать… как я теперь понимаю… но я чувствую, что она жива, найди её, умоляю.
– Каким образом?
– Лен, ты что! – Ника села на кровать рядом с умирающей. – Конечно, мы найдём вашу малышку. А вы поправитесь и…
– Добрая ты душа. – Варвара погладила руку Ники. – Светлая, добрая душа… Не суди Лену, я очень виновата перед ней, и той вины мне не избыть никогда и не искупить никогда, хоть бы что я сделала, не поправишь уже. Если сможешь – помоги ей, найдите моего ребёнка.
– Отца знаешь? – Лена едва сдержалась, чтобы не уйти. – Может, отец её взял?
– Лен… Ну какой отец. – Варвара прикусила губу. – Мы тогда в гостинице работали, всю неделю шведов обслуживали. Мужики лет по пятьдесят, здоровенные, белёсые, но хорошие, добрые и нежадные. Вот и все приметы отца. А потом я поняла, что забеременела, и…
– А сейчас что с вами? – Ника взяла прозрачную руку Варвары в свои ладони. – Может, переведём вас в хорошее отделение, к нормальному врачу…
– Саркома лёгких у меня. – Варвара улыбнулась одними губами. – Неоперабельная. Где-то через месяц после родов начались боли, я внимания не обратила, а когда сюда попала, уже поздно было. Врачи говорят, что если б сразу пришла – всё равно ничего бы не сделали. Саркома – такая вещь… вот вчера и сегодня чуть легче мне стало, с аппарата сняли. Лен…
– Что?
– Прости меня, ради бога.
– Бог простит, Варя.
– Я рада, что смогла тебя увидеть и прощения попросить. Найди мою дочку, прошу тебя. Она хорошая девочка, добрая, славная, уж я знаю, она не такая, как я. Найди…
– Найду. Ну, что смотришь? Сказала – найду, значит, найду. Обещаю.
– Там в конверте завещание и все бумаги на опеку, в том числе и мой анализ ДНК. Всё заверено как надо, остальное узнаешь у адвоката. И ещё… видишь, вот фотография, где парень с усиками, лысоватый? Это Генка Филатов, это он меня свёл… с теми.
– А те – кто?
– Страшные люди. – Варвара закрыла глаза, силы её были на исходе. – Женщина, зовут Нина, маленькая такая, худая, глаза узкие, нос длинный, кожа пористая, лет тридцать пять ей, может, чуть больше. Второй – мужчина, Владимир Данилов, точно помню фамилию, в правах подсмотрела один раз. Ему сорок три, русые волосы, глаза зелёные, небольшой нос и ресницы длинные, как у бабы. Смазливый такой, типаж – увядший мальчик. Ну, из тех, кто в мужиков не вырастает. Злой и хитрый сукин сын. Но из них двух Нина опаснее, умеет из себя строить святошу. Там и другие были, просто я только этих видела. Они в квартире меня держали – на Космической – и в седьмой роддом возили на осмотры, врача зовут Паркина Жанна Дмитриевна, большая высокая брюнетка за пятьдесят… серьги с сапфирами в ушах… дорогие, старинные. Она и роды приняла – там же, в квартире.
– Точный адрес?
– Космическая, сто двенадцать, квартира восемь. Я всё время хотела убежать с ребёнком, нужно было доказать, что они меня там держали, и я кольцо своё спрятала… в маленькой комнате, под паркетом. И салфетку с кровью.
Варвара снова закашлялась, дыхание её никак не восстанавливалось, и Панфилов, молча слушавший разговор, бросился за врачом. Лена сжала конверт с бумагами. Варвару погрузили на каталку и увезли, на ходу подсоединяя капельницу, она, задыхаясь, смотрела на Лену исступлёнными умоляющими глазами, и Лена кивнула.
Что ж, пора это отпустить. Круг замкнулся.
– Жуткая история. – Ника вздохнула. – Умирает она.
– Саркома, чего ж ты хочешь.
– Неужели тебе её совсем не жаль?!
– Она убила моего отца. Нет, не жаль.
Ника, собравшаяся было что-то сказать, осеклась и испуганно отшатнулась.
– Надо узнать, как там Рона. – Лена спрятала конверт в сумку. – Кто рискнёт позвонить Валентину?
– Идём туда. – Максим, не проронивший до этого ни слова, взял Лену за руку. – Успокойся. Утро вечера мудренее, как-то мы это решим. А сейчас просто успокойся.
Лена хотела выдернуть ладонь из его руки, но не смогла. Голова болела нестерпимо, в висках стучали молотки, и она чувствовала, как сильно устала.
– Как вы вообще здесь оказались, ведь хирургия двумя этажами выше?
– Лен, нас прогнали оттуда. Там во время операций блок закрыт, никого не впускают, только больные и персонал. – Панфилов задумчиво смотрел на неё. – Да, дела. Ну ладно, порешаем.
Но Тимка, уставший ждать милостей от природы, уже набрал номер Валентина.
– Дядь Валь?!
Лицо его, напряжённое и испуганное, за миг расслабилось.
– Можно, да? Сейчас. – Он обернулся к Лене и остальным: – Операция прошла нормально, показатели в норме, она в реанимации, но мне разрешили к ней зайти.
– Может, лучше я? – Лена встревоженно смотрит на Тимку. – С тебя хватит волнений на сегодня.
– Можешь пойти со мной.
Они поднялись на этаж выше и зашли в отделение, где усталый Валентин уже ждал их.
– К чему вы сюда такой толпой явились?
– Семёныч, не бурчи. – Матвеев кивнул на Тимку: – Вот, племяша твоего сопроводили.
– Халат и бахилы надень. – Валентин подал халат племяннику. – И недолго. Она всё равно спит, так что туда и обратно. Елена, ты останься здесь, нечего в реанимации экскурсии устраивать.
Тимка поспешно натянул поверх кроссовок бахилы, нырнул в халат и скрылся за дверью. Лена поняла, что Валентин специально услал его, чтобы поговорить о чём-то, чего сын слышать не должен, и у неё сжалось сердце.
– Что, Валь?
– Дело такое. – Семёныч нахмурился. – Во время операции в лёгких у нашей барышни, а именно в правом, обнаружилась опухоль. Надеюсь, что доброкачественная, гистология покажет. Опухоль очень маленькая, но я удалил сегмент лёгкого, оно и так было повреждено. Надеюсь, это правильное решение – ну не было времени провести гистологию, не ожидал я этого, пришлось принять такое решение. Мы завтра обязательно сделаем магнитно-резонансную диагностику, и уже будет готова гистология, так что поглядим, что и как, но пока факты таковы.
– И что теперь? – Лена почувствовала, как внутри у неё всё оборвалось. – Валь, это рак?
Тёплая рука Ники легла ей на плечо. Нет, не надо утешений и полуправды, она хочет всё знать.
– Если даже опухоль злокачественная, это первая стадия, которая не оставляет последствий, если её удалить, что я и сделал. Проколем Рону специальным препаратом и забудем всё как страшный сон. Мне пришлось сделать больший надрез, чем я планировал, чтобы удалить новообразование, и просканировать второе лёгкое и соседние органы. Микроскоп у нас очень сильный, но я ничего не выявил. Тем не менее выздоровление займёт куда больше времени, и потом понадобится операция, чтобы скрыть рубец. Сань, тот врач, что когда-то оперировал Нику…
– Пусть только она поправится немного, и я привезу ей врача. – Панфилов хмыкнул. – Не было бы счастья, да несчастье помогло, так, что ли?
– В данном случае – именно так. Зная свою кузину и особенности её характера, я смело могу заявить: даже в случае появления дискомфорта или болей она бы ни за что не обратилась к врачу и уж тем более – не обратилась бы ко мне. И всё закончилось бы весьма плачевно. Вот и делайте выводы. Может статься, наш Павел ей жизнь спас.
– А она – ему. – Ника фыркнула.
– Тимофею об этом ни слова. – Валентин вздохнул. – Тяжело оперировать своих. Но если не оперировать… вдруг чужой чего-то не заметит, что-то не так сделает? Гордыня, гордыня…
– А рука?
– Лен, рука – это семечки. Сломана лучевая кость, вывих плеча. Руке операция не понадобилась, вывих вправили, кости сложили как полагается, гипс наложили, будет как новая через пару-тройку недель. Тут бы с самым неприятным разобраться до конца… Вот и Тимка, езжайте домой, а я останусь с ней на ночь, всё равно утром моя смена. Ларисе расскажите, что и как.
Они спустились по лестнице, прошли мимо отделения, где полчаса назад услышали невероятную историю Варвары.
– Может, спросить о ней? – Ника вопросительно посмотрела на Лену. – Давай я зайду, спрошу.
– Можно потом позвонить. – Лена чувствовала страшную усталость. – Она никуда отсюда не денется в любом случае.
Но Ника уже нырнула в открытые двери, её шаги затихли в глубине коридора.
– Вот так всегда. – Матвеев сокрушённо покачал головой. – Вечно влипает в истории.
Лена промолчала. То, что стояло между ней и Варварой, очень сложно забыть и простить, и её покаяние или смерть не изменят случившегося. Заставить себя простить Варвару она пока не может. Но она пообещала ей найти маленькую девочку, и обещание своё сдержит, она не привыкла давать пустых обещаний.
– Едем домой, она в реанимации. – Ника быстро обернулась. – Завтра справимся, я записала телефон сестринского поста.
Они ехали ночным городом, отдыхающим от жары. Фонари освещали летние открытые кафе, украшенные фонариками, а они молчали, придавленные общей тайной.
