Алла Михайловна Лебедева
Встреча в пути
Мы уселись в автомобиль его друга по имени Женя. Мое сердце снова затрепетало от радости, что Виктор еще десять минут будет рядом.
Но стоило мне об этом подумать, как я увидела нашу иномарку, поворачивающую в сторону вокзала.
– А вот и мой муж, видите эту белую машину? – грустно проговорила я, удивившись этой грусти.
Сказать точнее, я была разочарована столь скорым появлением своего мужа.
Виктор быстро вышел и стал загружать сумки в багажник нашей машины. Я с ужасом поняла, что никогда его не увижу.
«Может он спросит мой телефон?» – пронеслась спасительная мысль. Я подошла поблагодарить его и попрощаться.
Мы попрощались.
Но он не уходил, молчал, смотрел на меня.
При свете фар я тоже глядела на него во все глаза, пытаясь запомнить. Огромный рост, лысая крупная голова без шапки, несмотря на мороз, спокойный добрый взгляд серо-голубых глаз, почти черных в этой ночи.
Казалось, ему тоже не хочется расставаться…Мы стояли напротив друг друга, опершись на дверцы машин.
« Ну же, спроси телефон?!!!» – билось в моем разгоряченном мозгу. Но он вежливо помог мне сесть в машину к мужу и ушел.
По дороге муж рассказывал мне домашние новости, радостно поглядывая на меня. Машина скользила по почерневшей от весенних оттепелей дороге, а меня в этой машине не было.
Точнее, здесь присутствовало только мое физическое тело. А сама я тем временем ехала где-то там, в блестящем черном автомобиле.
Рядом с высоким лысым мужчиной в потёртой дубленке и вдыхала запах его кожи.
Что со мной?
Наутро после приезда, мне позвонили с работы и попросили срочно выйти на смену. Необходимо было подготовить доклад по льготному лекарственному обеспечению.
Таким образом, обещанный мне начальником трехдневный отдых отменялся.
« Так-то оно и лучше, активная работа всякую дурь выгонит из головы! » – рассуждала я, собираясь в департамент.
Все дни проходили в плотных заботах, разборе жалоб, совещаниях и конференциях. Приказы и дополнения к ним сыпались к нам, как из рога изобилия. Областное управление здравоохранения все время было на проводе, факс у секретаря разогревался от выползающей из его недр непрерывной бумажной ленты, плывущей к нам со всякими распоряжениями.
В ответ мы выстраивались в очередь и посылали кипы листов с готовыми отчетами о проведенных мероприятиях.
В редкие минуты перерывов я забегала в комнату статистиков, самую большую из всех кабинетов, где мы пили чай. Задумав перекусить, приходилось жевать очень быстро, поскольку через минуту мог заглянуть секретарь и вызвать к телефону.
А так как с набитым ртом говорить невежливо, то я обычно ограничивалась чашкой зелёного чая. При этом аппетита у меня не было, он странным образом пропал, а вместо него появилась рассеянность и задумчивость.
Коллеги часто окликали меня во время чаепития .
– А, что? Что ты сказала? – переспрашивала я, словно опускаясь на землю.
Голоса коллег грубо врывались в мой поток сознания, разгоняя мечтательный туман, плотной завесой стоящий в моих мыслях.
– Тебе надо пройти обследование у эндокринолога, ты похудела и стал виден болезненный блеск глаз! Похоже, начинается весеннее обострение твоего тереотоксикоза! – изрек Владимир Евгеньевич, заместитель по лечебной части.
Сам он был по врачебной специализации кардиологом, но многолетнее отсутствие практики лишило его врачебной интуиции. Моя болезнь была скорее по его сердечной специальности.
Еще мной, без сомнения, заинтересовались бы психотерапевты.
Бессонница, мучившая меня эти три месяца, проваливание сознания в какую-то другую реальность, где я бесконечно ехала в вагоне и бесконечно разговаривала с сероглазым незнакомцем, совершенно меня опустошали.
Иногда ночью, я немного забывшись сном, вдруг просыпалась и явственно ощущала, что рядом со мной лежит Виктор. Я даже слышала его дыхание.
Я открывала глаза и видела спокойно спящего мужа. Мне пришла в голову мысль, не произношу ли я вслух имя Виктор, отчего мне стало не по себе.
Как найти определение этим чувствам? Что происходит со мной?
Отчего двенадцать часов, проведенных с человеком, стали так важны для меня?
Невозможность увидеться с ним не давала мне покоя.
В мое сердце заползла иссушающая тоска. Как будто я заразилась инфекционной лихорадкой непонятного происхождения, возбудитель которой еще не изучен наукой.
Мне мучительно хотелось снова увидеть Виктора.
Мне казалось, что увидев его еще раз и узнав о нем больше, я разочаруюсь в нем и навсегда исцелюсь от него.
Каждый раз, вспоминая картину нашего расставания возле машины, я видела одну и ту же картину: световой пучок света, исходящий от автомобильных фар, фигуру Виктора, стоящую напротив меня, его бездонные глаза…
Смотрю в окно на пыльную дорогу,
Машины, люди, город в суете.
А я вчера опять просила Бога,
Чтоб твои тропы привели ко мне.
Чтоб твой и мой пути соединились
На перекрестке жизни и судьбы,
И взгляды, словно молнии скрестились,
И за спиной сгорели все мосты.
Свою мечту твержу, как заклинанье,
Закрыв глаза, увижу, будто явь:
Твой нежный взгляд, горячее признанье
А всё, что было – серая зола.
Но у судьбы моей свое теченье,
Она сурово смотрит с высоты.
Огонь страстей заменит на терпенье,
Изменит цвет у розовой мечты.
Сама расставит знаки препинанья,
Заменит восклицанье на вопрос.
Сотрёт, как ластиком цветок желанья
Напишет «грозы» вместо милых «грёз».
Я получу сполна, что заслужила,
Протестовать и спорить не могу,
Приму, что есть. Сама о том просила
И за урок судьбу благодарю.
Однажды в состоянии, промежуточном между сном и явью я увидела даже номер автомобиля, который был выхвачен фарами из темноты и, видимо, остался в моем сознании. Три цифры: 492.Как три заветных карты в «Пиковой даме» Пушкина.
Номер автомобиля, принадлежащего его другу Евгению. Это было все, что я знала о Викторе.
Странно, что я вспомнила этот номер. Совсем не имела привычки смотреть на автомобильные номера.
В одну из таких бессонных ночей внезапно меня осенило: я вспомнила, что одна из моих бывших одноклассниц, Гульнара Верхозина работает в городском управлении внутренних органов.
Мы встретились с ней на ее рабочем месте.
– Да, не густо информации… Вернее сказать, ее почти нет. Номер машины и чёрные носки… Впервые слышу о волшебном воздействии черных носков на женскую душу. Но я попробую что-нибудь сделать для тебя! – скептически произнесла Гуля, выслушав мой спутанный рассказ про Виктора.
Решив, что я увлеклась по причине общеизвестного кризиса среднего возраста, Гульнара из женской солидарности взялась мне помочь.
Хотя рассудительная Гульнара с трудом понимала, как серьезная замужняя женщина, возраст которой стремится к полувековому юбилею, может влюбиться в случайного попутчика.
Через три дня она позвонила и назначила мне встречу.
Гульнара с отцом жила в частном секторе на окраине города. Их дом из красного кирпича был виден издалека. Я вошла в ее калитку и увидела троих маленьких мальчиков, бегающих по ограде за чёрным щенком.
Отец Гульнары, Фарид Арбиев, грузный высокий мужчина с черными усами, сидел на высоком крыльце и прикрикивал на пацанов: «Ну-ка, бусурманы, перестаньте гонять собаку!».
Мальчики взвизгивали, и щенок с облегчением забегал в деревянную будку.
– У тебя целый детский сад! – воскликнула я, когда вышла Гуля и пригласила меня в дом.
– Мадинка бросила детей и укатила к своему дружку, в Боханский район, на ферму. Абдулла привез их сюда! А куда их девать? – ответила Гуля с неудовольствием.
– Восточная женщина бросила троих детей ради любовника? Это возможно? – удивилась я.
– Миф о покорности и терпимости восточной женщины сильно преувеличен! Как и миф о невероятно загадочном русском мужчине с его патриотизмом! Кроме того, мой брат сам виноват. Бывало, он колотил Мадинку в припадке ревности. Да и сам не отличался невинностью. Встречался тайком с русской девушкой, а Мадинка узнала…Короче, все, как у всех. Наши семьи – не исключение! – говорила Гуля, наливая мне крепкого горячего чая в красивую керамическую кружку.
Гуля знала, о чем она говорит. Она уже побывала замужем за русским парнем Вадимом Верхозиным.
Гульнара не любит вспоминать это время. Возможно, ее душевная рана, вызванная этим неудачным браком, так и не затянулась.
Ее мать Анна Арбиева умерла от кровотечения во время тяжелых родов, закончившихся смертью близнецов, двух мальчиков, когда Гуле исполнилось три года.
Девочка росла с отцом и старшим братом Абдуллой в далеком селе близ Ташкента. В начале семидесятых, их семья приехала в Ново – Зиминск и пустила здесь свои корни. Повзрослевшая черноволосая стройная Гульнара обращала на себя внимание соседских пареньков.
Но Фарид мечтал, что его дочь получит высшее образование и создаст семью с выходцем из далекого Кавказа. Отец хотел, чтобы законы мусульманского мира сохранились в семьях его детей.
Образование Гульнара получила, но вопреки желанию отца вышла замуж русского парня, кучерявого и разбитного красавца Вадима Верхозина. Они встретились там, где обычно случаются встречи – на узкой улочке солнечным апрельским утром. Увидели друг друга и не прошли мимо. Все, как в знаменитом булгаковском романе «Мастер и Маргарита».
Вадим не смог пройти мимо огромных черных глаз и косы до пояса, змеей сверкающей в солнечном свете.
А Гуля не смогла отвести глаз от белозубой улыбки лукавого говорливого Вадима.
Но в браке Гуля была недолго. Волшебство их взаимной любви растаяло, столкнувшись с грубыми жизненными реалиями. Через четыре года Вадим ушел от нее к Марте, девице немецкого происхождения.
Марта Вельмут была подругой Гульнары.
Ее родители, этнические немцы, депортированные в Казахстан во время сталинских репрессий, из Крыма, готовились переехать в Германию. Дочь они позвали с собой.
Марта приходила к Гуле и бесконечно рассказывала о предстоящей жизни в благополучной сытой стране.
Вадим Верхозин был очень хорош собой. Стройный черноглазый, с пышной копной темных кудрей, парень умел очаровать девушек.
Причем, он не сомневался в силе своих мужских чар и неустанно распространял их влияние на окружающих женщин.
Вадим занимался перевозкой грузов на одном речном судоходном предприятии. Темно-синий мундир капитана речного судна, облегающий его широкие плечи и подчеркивающий тонкую талию, придавал его облику дополнительное очарование.
На полненькую невзрачную Марту Вадим мало обращал внимание. В сравнении со жгучей красотой черноглазой Гульнары она явно проигрывала.
Но ее рассказы о больших пособиях для эмигрантов, о бесплатных квартирах и спокойном существовании без особых трудностей заинтересовали Вадима.
Когда заканчивалась летняя навигация, он лениво лежал на диване и предавался фантазиям. Вадиму наскучило бороздить фарватер одной и той же реки, хотелось повидать мир и показать миру себя.
Он стал внимательно приглядываться к подруге жены и пришел к выводу, что не такая уж она полненькая, как казалось вначале.
Потом решил, что у Марты вполне симпатичное круглое личико и милый маленький носик. Соблазнить девушку для Вадима было несложно.
Незамужняя Марта давно стреляла в сторону мужа подруги недвусмысленными жадными взорами.
Однажды Гуля пришла с работы домой и увидела записку от мужа, в которой он сообщал, что уходит от нее.
Вадик не нашел в себе смелости произнести эти жестокие слова, глядя в лицо жене. В записке он не сообщил, к кому именно, он уходит.
Внутренним женским чутьем, свойственным каждой женщине, Гуля поняла, к кому. Причем, Вадим немедленно сделал Марте предложение, опасаясь, что вызов на выезд из страны оформят без него.
Теперь Вадим живет во Франкфурте, Марта родила ему двоих крепких сыновей. Вадим получает пособие для нетрудоспособных, пьет баварское пиво и гуляет по немецким тротуарам с собачкой.
А Гуля вынуждена была вернуться в дом к отцу.
Гульнара вышла в соседнюю комнату и быстро вернулась, положив передо мной на стол бумажку с фамилией, именем и отчеством владельца того блестящего автомобиля, в котором уехал Виктор.
Смирнов Евгений Федорович.
– Применила всю индукцию и дедукцию, пока нашла того, кто тебе нужен! Ладно, не благодари! Мне всё про тебя понятно! – сказала Гуля и лукаво посмотрела на меня. Дрогнувшей рукой я схватила листок и спрятала в сумку.
Целую неделю я медитировала, глядя на эту бумагу часами. Я не знала, что делать дальше.
Муж Леонид за ужином спросил: «Что-то с тобой неладное происходит. Ты слушаешь, что я тебе рассказываю? Витаешь где-то… Что я только что сказал?»
– А…что? Ой, извини, Лёня! Вспомнился один служебный случай, да, впрочем, я уже забыла! Так, а что ты там сказал? – словно очнувшись, бормотала я.
Леонид обиженно умолкал. Чувство вины перед мужем накатывало на меня, как грозовая туча.
«Надо выбросить эту бумажку с номером Евгения и дело с концом! Мудрые греки говорили: есть нарыв, надо резать!» – думала я.
Но бумажка так и лежала в моей сумочке и не давала покоя.
Вспомнив все сюжеты романов писательницы Дарьи Донцовой , досадуя, что бог не одарил меня смекалкой и находчивостью, как ее героинь, я наконец пришла к мысли, что позвоню этому другу Виктора и сочиню историю о том, что нашла в купе вагона связку ключей, по видимому принадлежащих Виктору.
К моему удивлению, Евгений не особенно удивился моему звонку.
Он выслушал меня, дал мне номер домашнего телефона Виктора и отключился.
Даже не задал вопроса, откуда у меня взялся номер его телефона.
Может, решил, что мне дал его Виктор? В любом случае, первый этап операции по поиску Виктора удался.
Теперь у меня был заветный номер.
Я смотрела на него часами. В обеденный перерыв доставала из сумки и клала перед телефоном. Потом перестала доставать, потому что запомнила.
Потом испугалась, что могу понадеяться на память и перепутать цифры или забыть. Я несколько раз бралась за трубку телефонного аппарата, но так и не смогла поднять ее.
Переписала номер телефона Виктора в три разных места, чтобы случайно не потерять.
Каждый мой день начинался с вопроса, что сказать Виктору? Я догадывалась, что Евгений, скорее всего, предупредит Виктора о моем звонке и спросит про ключи, поэтому версию о потерянных ключах изменить не удастся.
Неуверенность в том, что Виктор вспомнит меня, лишала меня сил.
Ведь с момента нашей встречи прошло почти четыре месяца. Ему могли встретиться десятки разных попутчиц, разве он всех запомнит?
Я ежечасно инсценировала варианты нашего с ним разговора и каждый раз роль моя выходила нелепой и смешной.
В конце концов, я решила, что, не желая со мной разговаривать, Виктор бросит трубку и отметёт всякую надежду на дальнейшее с ним общение.
Это будет горькое, но полезное лекарство от моего странного недуга.
Между тем, мое состояние здоровья действительно ухудшилось. Я потеряла в весе почти пять килограммов, постоянно кружилась голова.
Неимоверная слабость приводила к тому, что, придя домой, я сразу же ложилась на диван и лежала, закрыв глаза. Кот Барсик взгромождался мне на голову и успокаивающе мурлыкал.
Усилия моей подруги Кати куда-нибудь вытащить меня прогуляться или пойти в пятницу в кафе, чтобы развеять грустные мысли, не приводили ни к какому результату.
Катя боролась за меня самоотверженно.
Она была верной подругой из числа тех, которых мы приобретаем в ранней молодости. Которых выбираем по наитию чистой молодой души, не обремененной практическими соображениями.
Мы дружили с Большаковой Катей с того момента, когда поступили в Иркутское фармацевтическое училище.
Оба закончили его с отличием и продолжили свое образование уже на разных факультетах. Я поступила на фармацевтический, а Катюша, следуя по стопам своих родителей – врачей, поступила на лечебный факультет.
Свою профессию я выбрала, благодаря двоюродной маминой сестре, тете Майе, которая заведовала аптекой. Зашла как-то к ней на работу и была очарована строгим порядком, дисциплиной и тишиной в аптечных помещениях. Когда рассказала об этом Кате, она очень удивилась моему выбору. Катю увлекала работа, связанная с постоянным общением с людьми и не предполагающая никакого покоя. На пятом курсе Катя вышла замуж за однокурсника Антона Чепурина.
После получения диплома семья Чепуриных приехали в Ново – Зиминск. Катя устроилась в городскую поликлинику. Антон – в службу скорой помощи.
В настоящее время Екатерина Федоровна Чепурина работала старшим участковым терапевтом в нашей районной поликлинике.
Возле её кабинета всегда сидела очередь. Когда вышло постановление о праве пациента выбирать себе лечащего врача, многие больные написали заявление главному врачу с просьбой перевести их на участок доктора Чепуриной.
Катя заканчивала смену тогда, когда из ее кабинета выходил последний пациент. Пожилая медсестра Наталья Ивановна, много лет работавшая с Катей, ворчала, ругалась, выговаривала, возмущалась.
Но доктор Чепурина не могла равнодушно пройти мимо пациента, записанного к ней на прием. Она не уставала от людей. Скорее, Катя не умела отдыхать от работы.
Своей внешностью Катя напоминала мне олененка. Высокая, худенькая, стройная. С длинной шеей и огромными карими глазами на маленьком смуглом личике.
Короткая стрижка лишь подчеркивала выразительность ее глаз.
Катя вызывала безграничное доверие, ее теплый взгляд проникал в душу, ее сочувствие было подлинным. Потому я рассказала ей о том, что меня мучило эти месяцы.
Сколько я себя помню, Катя кого-нибудь спасала. Она была рождена быть спасателем.
С раннего детства она спасала котят, пёсиков, воробышка, морских свинок, попугайчиков. Катюша всех жалела и всех понимала.
Когда ее муж Антон Чепурин, спустя всего пять лет после их свадьбы, влюбился в свою коллегу медицинскую сестру Татьяну Захватову, она простила ему измену и отпустила с миром влюбленную парочку в туманный Санкт- Петербург.
Туда, откуда Татьяна была родом и куда она увезла Антона «от греха подальше».
Катя осталась с сыном Прохором, сохранив с бывшим мужем добрые отношения.
Залюбленный матерью, Прохор рос капризным, грубоватым и своенравным. Ростом он вышел в отца. На мой взгляд, характером тоже.
Когда Антон Чепурин, бывало, шел по коридорам нашего медицинского института, он был виден издалека. Его рост достигал одного метра девяносто два сантиметра. Антон улыбался каждой встречной студентке и заигрывал со всеми приглянувшимися ему девушками при удобном случае.
В пятнадцать лет мальчуган Прохор Чепурин вымахал под метр восемьдесят. Длинный, нескладный, с нервным подвижным лицом и светлыми, как у отца, глазами.
Катя всё время жалела сына, называла его бедным Прошенькой и прощала ему его грубости.
– Да, конечно, у Проши несносный характер. Но надо понимать, Прошенька растет без отца. Кроме того, у него слабое здоровье и он необыкновенно чувствителен! – утверждала Катя.
Я смотрела на рослого наглого подростка и не видела ничего из того, о чем говорила Катюша. Прохор ел за двоих, плохо учился, огрызался с учителями и имел склонность к азартным компьютерным играм.
Просьбы матери сходить в магазин за хлебом, либо убрать за собой грязную посуду, Прохор игнорировал, делая вид, что ничего вокруг не слышит.
Но Катя вместо того, чтобы дать подзатыльник обнаглевшему отпрыску, вздыхала, шла в магазин сама и мыла тарелки, придя с тяжелой смены из поликлиники.
Удивительно было устроено ее материнское зрение. Она каким-то странным образом усматривала в крепком дерзком пацане с нахальной ухмылкой хлипкое болезненное создание, которому грозят все напасти мира.
– Бедный мой мальчик! Ты испортишь зрение! – приговаривала Катюша, подтирая с пола пятна от расплескавшегося кофе.
Прохор, скривив лицо, поднимал свои длинные ноги, чтобы мать могла ползком заползти под его письменный стол и вымыть там пол.
Одно бедное спасаемое существо было ухожено.
Теперь наступила моя очередь.
– Пойдем прогуляемся! Тебе важно побыть на свежем воздухе! – сказала Катя, закончив с уборкой. Она стала одевать пальто.
– Ма, ты куда? А пожрать сварила? – донеслось из детской.
– Прошенька, на плите котлеты с вермишелью! Поешь сыночек, пока теплые! – отозвалась Катя заботливым голосом. Мы вышли из подъезда.
– Это наваждение. И оно непременно пройдет! У тебя прекрасный муж, у вас прекрасный сын, все будет хорошо. Просто мы, женщины, так устроены, нас однажды настигает душевный кризис. Это с каждой может случиться…Время, только время должно пройти… – твердым голосом говорила Катя, ведя меня под руку по улицам города, как тяжелобольную.
Я держалась за Катину руку, тащилась следом и смотрела вниз, под ноги.
Не видела зеленых листьев и не замечала цветущих хризантем на клумбах, о которых толковала мне подруга.
Звонить или не звонить?
После очередной планерки начальник окликнул меня : «Аэлита Михайловна, останьтесь!»
Я села возле его огромного стола. Олег Владимирович покрутил свою шариковую авторучку в руках и уставился на меня.
Когда-то мы звали друг друга по имени и вместе засиживались до ночи в студенческих компаниях. Олег Капитонов тогда звался Олежкой и жил на нашем этаже, в медицинском общежитии.
Вообще-то, мест в студенческих общежитиях всегда не хватало даже для иногородних. А иркутянам места совсем не предоставлялись.
Однако для Олега ректор сделал исключение.
Несмотря на то, что родители Олега жили в большой четырехкомнатной квартире в Университетском микрорайоне, их сын проживал в одноместной комнате на лестничной площадке нашего общежития.
Одноместка, хотя и крошечная – мечта любого студента. Конечно, мы втайне завидовали Олегу.
Говорили, что ректор нашего института является близким другом Владимира Ивановича Капитонова, отца Олега.
В любом случае, Олег вызывал интерес у многих девушек. Он был хорошо сложен, имел приятные тонкие черты лица и густые вьющиеся волосы.
Несколько раз Капитонов приглашал меня в свою комнату и показывал свои технические новинки. Письменный стол Олега был завален деталями от радиоприемников, какими-то мелкими гвоздиками, шайбами, отвёртками и паяльниками.
Олег с восторгом рассказывал о том, что он сам соорудил радио, которое ловит голоса запрещенных радиостанций Лондона и Нью-Йорка.
Но я была совершенно равнодушна к его техническим изыскам и подавляла зевоту, слушая про паяльники, разъёмы и микросхемы.
Дедушка Олега жил в частном доме, на улице Трилиссера. В дедовском гараже Олег устроил нелегальную радиостанцию и рассказывал нам, что думают о Советском Союзе англичане, американцы и французы.
Я слушала Олега с удивлением и ужасом. Мы выросли с твёрдым убеждением, что нам повезло родиться в самой лучшей стране мира. Представить, что жители других стран испытывают к нам сострадание, было свыше моих сил.
Я сочла Олега «малость чокнутым» на своих технических изобретениях и стала сторониться его.
Однако Лена Протасова, студентка с третьей группы нашего курса однажды сказала нам, что просто мечтает заполучить Олега Капитонова в мужья.
Лена жила в четырехместной комнате нашего общежития, этажом ниже. Она дружила с моей соседкой по комнате, Надей Ефремовой. Они были бывшими одноклассницами и вместе приехали из Бодайбинского района.
Потому почти каждый вечер Лена забегала к нам и часами валялась на кровати Нади, рассказывая последние новости с курса.
– Девчонки, вы – дуры! Живете по соседству с таким сокровищем, а толку нет! Олег, конечно, не красавец, но перспективный мужик! У него куча влиятельных родственников в Иркутске. Наверняка, он будет работать в областной больнице, а не поедет в дремучую Тувинскую республику или на север Читинской области! Соображаете? А его любовь к технике, она с годами пройдет. Моя мама так говорит! – заявила Ленка.
Про ее пробивную мамочку мы все были наслышаны.
После того, как отец Лены, служивший в охране Бодайбинского рудника на севере области, погиб при выполнении взрывных работ, мать Лены добилась, чтобы ей и дочери погибшего выделили квартиру в Краснодаре.
Им выделили двухкомнатную квартиру в новом доме, в самом центре Краснодара. Ленка гордилась тем, что имеет жилплощадь на юге.
– Спорим на ящик шампанского, что Олег Капитонов женится на мне! – сказала однажды Ленка.
Мы посмотрели на тощую, невзрачную Ленку и на наших лицах отразилось сомнение. Однако мы ударили по рукам.
Было интересно увидеть сам процесс соблазнения Капитонова.
Через некоторое время, я стала видеть Лену Протасову в комнате Олега. Она делала страшно заинтересованный вид, разглядывая хитросплетения микросхем, поглаживала своими короткими пальчиками корпус радиоприемника и неустанно восхищалась умом Олега.
Через полгода, Ленка по секрету сообщила нам, что беременна.
Ее плоское веснушчатое личико торжествующе выпячивалось, как знамя победы. Как ей удалось склонить Олега, озабоченного только своими микросхемами к теме телесных взаимоотношений, непонятно.
Вряд ли близорукая, плосколицая Ленка была предметом мечтаний Олега, однако, беременность служила в наше советское время мощным орудием принуждения к вступлению в брак.
Стоило Ленке, которая, ко всему прочему, была дочерью военнослужащего, погибшего при исполнении воинского долга, написать письменную жалобу в ректорат института, как тут же студента Капитонова исключили бы из числа студентов за аморальное поведение.
Вскоре мы всей компанией гуляли на свадьбе Капитоновых.
Нашей компании пришлось сброситься по пять рублей и купить ящик шампанского торжествующей Ленке. Мрачный Олег держал за руку свою невесту, сияющую от счастья. А через пару месяцев Ленка поселилась в доме родителей Олега, в самом центре Иркутска.
Она закончила институт с нами, не прибегая к академическому отпуску. С уходом за ребёнком помогали две бабушки.
Причем, почти всегда Ленка была недовольна своими добровольными няньками. Она вела себя как королева, подарившая миру долгожданного наследника престола.
Мама Лены, как всегда, оказалась права.
Олег Капитонов сразу после института был назначен заместителем главного врача городской больницы, а впоследствии стал главным врачом. Он активно участвовал во всех врачебных конференциях, проводил различные конкурсы профессионального мастерства. Его фамилия часто мелькала в «Медицинском вестнике», печатном издании нашего института.
Когда мы заканчивали четвертый курс, Ленка пришла на лекцию, бросила папку с конспектами на стол и схватила меня за руку.
С видом заговорщика, она отвела меня в сторону и сообщила, что «выбила» для нас с Надей Ефремовой приглашения на международную встречу с немецкими молодыми коммунистами.
– Почему именно мы с Надей пойдем? Кто нас выбрал? Почему все так секретно? – спросила я.
Особыми успехами в учебе я не отличалась. В моей зачетке почти по всем предметам стояло «удовлетворительно». Меня это вполне устраивало.
У меня никогда не возникало желание лидировать и управлять. Даже в школе я старалась сидеть в среднем ряду, за спиной тех, кто впереди. Одна мысль о том, что придётся выходить к доске и стоять перед всем классом, выбивала из меня дрожь. Мне казалось, что те, кто впереди слишком ярко освещены вниманием учителя.
А я предпочитала находиться в комфортной полутени.
« Не проявляет инициативы, хотя выполняет порученное ей дело добросовестно. Сторонится участия в общих праздниках и школьных фестивалях. Стеснительна, закрыта, сдержана в эмоциях, » – было написано в моей школьной характеристике.
– Ты мозги включи? Каждая из девчонок хотела бы там оказаться, я уверена. Но всем нельзя, ни в коем случае. Олег попросил меня выбрать двух умных, воспитанных и красивых девушек. Чтобы у молодых немецких коммунистов осталось хорошее впечатление о советских медицинских специалистах. Поняла? Да, кстати, никаких импортных джинсов! Немцы решат, что у нас нет своих отечественных красивых товаров! Оденьтесь поприличнее и во все советское! – эмоционально ответила Лена.
Утром мы с Надей накрутили на волосы резиновые бигуди, подвели голубые тени на веках. Щедро поплевали в коробочки с ленинградской тушью и густым слоем накрасили ресницы.
Чтобы тушь не осыпалась с ресниц, мы слоями наносили мягкой кисточкой бежевые тени. Через полчаса мы были похожи на двух Мальвин из известного фильма про Буратино. Ресницы удлинились, были закручены как надо и выглядели пластмассовыми. Пусть немецкие коммунисты умрут от восхищения.
Надя надела светлое бежевое трикотиновое платье с короткими рукавами. Ее круглое румяное личико, карие выразительные глаза и густые короткие волосы хорошо гармонировали с кремовыми оттенками.
А я вынула из чемодана и впервые примерила новый голубой крепдешиновый сарафан с рисунком в мелкий цветочный букетик, который берегла на выпускной вечер. Чего не сделаешь ради престижа родины! Волосы гладко зачесала и забрала в высокий «конский хвост».
По совету Лены, которая сказала, что яркой помадой в Германии пользуются только дамы лёгкого поведения, мы вообще не стали красить губы помадой. Лишь слегка нанесли польский перламутровый блеск, купленный на «барахолке» по огромной цене.
Советско-германская встреча проходила в актовом зале центральной городской больницы. За столиками чинно сидели наши преподаватели.
Олег Капитонов в нарядной бледно-розовой рубашке с темно-малиновым галстуком расхаживал между столов с микрофоном и приветствовал гостей из дружественной Германии.
За соседним столиком сидело четыре человека: два молодых парня и две немолодые женщины. Одеты они были небрежно.
На женщинах были странные длинные юбки и футболки. На мужчинах старые куртки и темно-зеленые брюки из простой ткани. Это были представители немецкой делегации. Если бы Ленка нас не предупредила заранее, мы могли бы принять эту компанию за грузчиков, уставших и присевших отдохнуть за столики.
Один из немцев – светловолосый остроносый, с маленькими пронзительными глазами, обернулся в нашу сторону и впился в меня взглядом.
Я поёжилась от смущения. Женщина, сидевшая с остроносым парнем за столом, тронула его за руку и что-то тихо сказала.
Немец отвёл от меня глаза и стал слушать Олега.
Потом нам показали документальный фильм о любви к животным. Фильм был без слов. В фильме показывали девочку и ее собаку. Девочка всюду ходит со своей собачкой и кормит ее из своей тарелки, пока не видят взрослые. В конце фильма собаку убивают злые подростки, девочка плачет.
«Странный выбор репертуара…» – подумала я, когда на экране пошли титры.
Видимо, чтобы гости совсем не впали в уныние, Олег распорядился включить музыку. Остроносый немец резко метнулся к нашему столику и галантно пригласил меня на танец. Во время танца он жадно смотрел на мои плечи, бесцеремонно разглядывал грудь. Его рука сжимала мою талию. Я покраснела от стеснения.
– Курт! Я зовут Курт! Какое твое имя? – повторял немец, страстно поедая меня глазами. Я наблюдала встревоженные взгляды моих преподавателей, наблюдающих за нами. Валентина Александровна Пашкова, декан факультета фармакогнозии, осуждающе вздохнула.
