Алла Демченко
Чужие души
– Давай, Сергей, иди работай. И об отпуске подумай.
Сергей Николаевич, сожалея, что разговор так внезапно прервался, а главное – прервалась видимость близости с Еленой, покинул кабинет. Его ждал обход немногочисленных пациентов.
Вот Вероника Ивановна стала хуже себя чувствовать. А ведь он просил Елену повременить с лечением. А за это время он обязательно что-то придумает. Правда, от отмены препарата сразу лучше не станет. Пока выведется полностью из организма – время должно пройти. А насчет утренних капель надо уточнить у Ларисы. Не могла же Елена его обмануть.
От этих невеселых мыслей Сергей Николаевич Крапивин захотел немедленно выпить. Он робко посмотрел по сторонам, словно кто-то мог прочитать его мысли и доложить Елене.
Чтобы не искушать судьбу, Крапивин направился в палату Старостиной. Он всегда начинал обход с ее палаты. Жалоб и сетований на жизнь у Агнессы Харитоновны никогда не было. Хорошее настроение, казалось, передавалось всем, кто хоть как-то соприкасался с ней. И окончит он утренний обход, как обычно, в палате Вероники Ивановны. Измерит давление, подержит ее сухонькую, жилистую руку в своих руках. И такое ощущение, что прикоснулась к нему рука покойной жены.
Почему именно так должна была бы выглядеть его Женька, доживи до такого почтенного возраста, он и сам не знал. Только каждый раз, подходя к восьмой палате, он вспоминал жену именно в тот момент, когда они пили дешевое вино на съемной квартире. Он должен был получить очередное звание и не получил. Женя смотрела на него сквозь бокал и утешала. Да бог с ним, с тем званием. А что обошли в очередной раз с повышением, так не страшно. И будут еще у них праздники, и все звезды на погонах у него впереди. Да что там звезды – вся жизнь впереди. Они были молоды и счастливы. Женьке удавалось хорошо жить, невзирая ни на что. Рядом с ней он тоже жил хорошо и счастливо. Жаль, что поздно узнал об этом.
После смерти Жени ни погоны, ни деньги, ни Киев, о котором они мечтали, стали ему не нужны.
Сергей Николаевич тихонько постучал в палату номер восемь и приоткрыл дверь. Без стука отставной полковник медицинской службы в женские палаты не входил. Вероника Ивановна улыбнулась, и ему показалось, что с небес улыбнулась его Женька.
Окончив обход, Крапивин допил припрятанный коньяк и вернулся к прерванной компьютерной игре.
Мартовская непогода опустилась на Киев, невзирая на то, что тротуары давно высохли, солнце пригревало и на газонах начала пробиваться еле заметная трава.
Иван Андреевич Савицкий в этот день проснулся непростительно поздно. Стрелка часов медленно приближалась к восьми. В последнее время он чувствовал себя неважно. Особенно плохо ему становилось под вечер. Это «плохо» трудно поддавалось описанию: сердце начинало бешено колотиться, а потом, устав от собственного ритма, замирало в груди. Голова превращалась в пустотелую глыбу. Но больше всего Ивана Андреевича пугали мысли, вернее, их полное отсутствие. Временами он слушал собеседника и ничего не понимал из сказанного, словно тот прилетел с другой планеты и тарабанил на своем инопланетном языке. К счастью, такое состояние длилось всего пару секунд. Эти секунды Иван Андреевич переживал как вечность. А еще память… Совсем никуда не годится.
Иван Андреевич сонно посмотрел на циферблат. Обычно он просыпался не позже шести, и все шло по графику: пробежка по аллее вдоль дома, до парка и обратно. Потом он долго плескался под горячим душем, блаженно подставляя тело под колючие тоненькие струйки, чтобы затем резко включить холодную обжигающую воду. После контрастного душа во всем теле ощущались легкость и бодрость. Чисто выбритый и слегка помолодевший, при полном параде он появлялся в столовой, когда Людмила разливала кофе по чашкам. Он с удовольствием брал чашку в руки и любовался женой.
Иван Андреевич сел на кровать, нащупал босой ногой тапки. Ощутив сухость во рту, допил вчерашний чай, стоявший на прикроватной тумбочке. В голове немного прояснилось. Ни о какой пробежке не было и речи. Иван Андреевич принял только теплый душ и появился на кухне, когда кофе уже остыл.
Перекинувшись с женой дежурными фразами, Иван Андреевич по многолетней привычке открыл «Вечерние новости». Газета была таким же атрибутом, как пробежка, утренний душ и разговор с женой ни о чем.
Правда, с годами «Вечерние новости» заметно сдали активные политические и социальные позиции, становясь похожими на обычное бульварное чтиво, с множеством пустой рекламы и светскими сплетнями. И брал газету в руки Иван Андреевич только потому, что ее каждое утро, до самой смерти, читал отец.
Родители работали стоматологами в Печерском районе и, возвращаясь с работы, забирали у знакомой киоскерши отложенную газету, чтобы утром, за завтраком, быть в курсе всего, чем живет город. Интересные места отец зачитывал вслух.
Звонок микроволновки отвлек его от воспоминаний. Овсяные хлопья, запаренные в молоке с медом, подоспели к завтраку.
Иван Андреевич бегло просмотрел первые страницы газеты, где обычно комментировались политические события, дальше на целый разворот освещалась жизнь сильных мира сего: кто, где и с кем. Чужая праздная жизнь его никогда не интересовала, и он автоматически пролистал пару страниц, остановившись на разделе «Экономика». Дальше шли прогнозы цен на свет, газ и тепло. Цены безбожно росли с каждым днем, независимо от газеты.
– Посмотри предпоследнюю страницу. Там интересная статья.
Людмила поставила на стол мисочку с овсяной кашей и постучала длинным, ярким ногтем по газете.
Иван Андреевич начал листать газету, не представляя, какая информация могла заинтересовать Людмилу. Прессу, насколько он помнил, жена не читала.
Видя недоумение мужа, Людмила быстро открыла нужную страницу, на которой красовалось ее черно-белое фото.
Надо отдать должное, Людмила была из той редкой породы женщин, которым с годами удается хорошеть. Открытое лицо, копна волос небрежно подобрана и, кажется, вот-вот рассыплется по плечам, чувственные губы. Эта красавица была его женой и его мужской гордостью. Появись портрет в газете раньше, Иван Андреевич непременно вырезал бы его на память вместе со статьей.
Пробежав первые строки, он утратил всякий интерес, вспомнив причину появления этой статьи.
Со старым знакомым, главным редактором «Вечерних новостей», Савицкий встретился случайно на открытии очередного спа-салона, который Караваев, давний приятель, подарил своей дочери. Он уже собирался, не привлекая внимания, покинуть мероприятие, когда появился Валера Сомов. Слово за слово, перешли на любимую тему редактора – рекламу.
– Да, надоела вся эта реклама, – отмахивался Иван Андреевич от собеседника. – Твоя реклама, согласись, уже меньше влияет на потребителя. Напористость раздражает. Скоро будем говорить об информационном терроре, – рассмеялся Иван Андреевич, похлопав на прощание Сомова по плечу.
– Это все от того, что вы, потребители, стараетесь в рекламе увидеть подвох, даже там, где его и в помине нет. Вот ты, к примеру, дай рекламу своего медицинского центра в метро, в такси, пусти по городу промоутеров и знаешь, что ты получишь? Правильно – фигу, – сделал заключение Сомов. – Думаешь, спасибо скажут, что ты свои деньги вложил в такое дело? Никогда! Скажут, что на чужом горе сколачиваешь состояние. Вот так-то!
Спорить, а тем более что-то доказывать подвыпившему Сомову Иван Андреевич не стал.
– Но! Ничто не стоит на месте и реклама тоже! – приняв молчание Савицкого за готовность слушать собеседника дальше, Сомов продолжил излагать свой профессиональный подход к рекламе. – Есть вариант рекламы более приятный, действующий исподволь, не агрессивно, как ты говоришь. Это – скрытая реклама! И не давит на обывателя, и результат действенный.
Сомов направился в очередной раз к фуршетному столу, подталкивая Ивана. Савицкий и сам не рад был, что спровоцировал Сомова.
– Слушай, так ты мне все свои коммерческие секреты расскажешь.
– Брось. Сомов секреты не открывает. Скрытую рекламу придумали америкосы. Мы тоже используем. Не так рьяно, скажем, как они, но тоже результативно. Вот, например, – Сомов на минуту задумался, подыскивая пример. – Приезжает в твой центр журналист или, скажем, журналистка и пишет статью о жизни медицинского центра и всякое там «бла-бла». Реклама прямо в лоб. Коммерческий заказ. А если написать о каком-то известном человеке, который достиг чего-то социально значимого в жизни, вносил посильную лепту в развитие… да неважно чего. А потом приключилось несчастье. Скажем, травма. И вот, он столько маялся, пока случайно, или не случайно, узнал о центре, который творит чудеса.
– То есть это уже не реклама? – засмеялся Савицкий.
– Реклама, но с одним «но». Это не рекламная наигранность, а слова реального, известного человека, прошедшего через страдания. Понимаешь, это – другое. Принципиально другой продукт. Психология рекламы!
Да уж, психология! Куда нынче без нее. Это Савицкий и сам знал. Самое простое – большие тележки в супермаркете, рассчитанные на то, что человек, по сути своей, не терпит пустого пространства и спешит его заполнить. Так корзину и наполняют незапланированные покупки. А чего стоит обойти в магазине стенды с яркими упаковками. Товар, выставленный прямо на дороге, покупается импульсивно. А о том, что самые ходовые товары часто находятся в самом конце торгового зала, и говорить не приходится. Пока доберется покупатель до хлеба и сыра – столько всего увидит и купит! И товары для детей лежат очень низко – тоже неспроста. Вот и приходится родителям покупать очередной «Киндер», чтобы избежать детской истерики. О женщинах и говорить нечего. Сколько раз замечал за Людмилой: стоило той посмотреть на себя в большое, скорее всего, искривленное в нужном месте зеркало, как одежда, даже на ее безупречной фигуре, сидела мешковато. Приходилось покупать очередную вещь. Хорошо, он мог оплатить жене приглянувшуюся ерунду. Вот вам и вся психология!
Но тем не менее Савицкому пришлось выслушать целую лекцию о скрытой рекламе, которая проникла даже в женские романы. Правда, сам Иван Андреевич названных романов не читал и даже не подозревал о таких писательницах, как Донцова и Куликова.
Вот тогда Сомов и предложил оттиснуть в «Вечерних новостях», при случае, конечно, статью со скрытой рекламой реабилитационного центра. Договорились, что как только, так сразу.
Иван Андреевич в рекламе центра не нуждался и в обещания на пьяную голову не верил, и о Сомове забыл сразу, как только покинул вечеринку.
И вот надо же, статья появилась в газете. Скрыть рекламу, как обещал Сомов, по мнению Ивана Андреевича, журналисту Владу Волкову не удалось.
Вступительная часть писалась шаблонно, спустя рукава, и статья грозила быть неинтересной. Все сводилось к тому, что частный медицинский центр, которых не так много на Украине, помимо платных реабилитационных услуг совместно с фондом «Рука помощи» занимается благотворительностью, оказывает помощь одиноким престарелым людям. Дальше красочно повествовалось об условиях их проживания в центре, досуге и оздоровительных процедурах. И ни слова о самой реабилитации, врачах, программах, результатах восстановления пациентов. Словно ничего этого в центре и в помине не было. «И фотография Людмилы совсем не к месту, – отметил про себя Иван Андреевич. – Вот вам и «скрытая реклама». Не статья, а прейскурант».
И если бы журналист не перешел к интервью, вряд ли кто дочитал бы статью до конца.
– По какому принципу вы отбираете на оздоровление людей, которые сами не могут оплатить услуги? – задал вопрос Волков.
– Непосредственно центр этими вопросами не занимается. Мы только оказываем услуги, которые частично нам оплачивает благотворительный фонд «Рука помощи».
– Выходит, как в лотерейном билете – кому повезет.
Людмила не нашлась, как остроумно ответить журналисту, и ответ повис в воздухе.
– Как я успел заметить, на оздоровление к вам поступают далеко не молодые люди, что вы делаете в случае их смерти?
– К сожалению, любой человек смертен, и наши пациенты не исключение. Мы обеспечиваем им оздоровление, но эликсира бессмертия у нас нет, поэтому…
Журналист профессионально направил разговор в другое русло и, подогревая интерес читателя, начал задавать неоднозначные вопросы. Но в отличие от журналиста Людмила не смогла так же блестяще ответить. Да что там Людмила, Иван Андреевич и сам бы на них не ответил. Действительно, как быть с теми, кто отходит в мир иной, находясь в центре? Кто и на какие средства организовывает их похороны? Кто занимается поиском родственников умерших? Что делать в случае отсутствия тех самых родственников? Кому тогда достается наследство одиноких людей?
Профессиональные вопросы журналиста и совершенно дилетантские ответы Людмилы. Иван Андреевич отложил газету в сторону.
– Людмила, как это понимать? – Савицкий строго посмотрел на жену. – О каких смертях идет речь?
– Что значит о каких? У нас умирают пациенты, – Людмила непонимающе посмотрела на мужа. – А что тебя не устраивает? По-моему, статья неплохая. Реклама нашему центру не помешает. Тебе не нравится, как я отвечала?
– Люда, речь не о тебе и не о рекламе. Елена мне ни разу не говорила, что кто-то в центре умер.
– А почему она тебе должна об этом говорить? – вопросом на вопрос ответила Людмила. – Умирают только пациенты со второго этажа. А за них отвечает Антон Задонский.
При упоминании о Задонском Людмила немного смутилась и, чтобы скрыть замешательство, начала ложкой помешивать овсянку.
– Люда, за свой центр я сам отвечаю, а не какой-то Задонский. Ладно, – Иван Андреевич сменил гнев на милость, – я сам разберусь, кто и за что отвечает. Только запомни раз и навсегда: никаких интервью без моего согласия. Почему интервью давала ты, а не Елена?
– Но это бесплатная реклама и…
На вопрос мужа Людмила не ответила. Журналист был молодой и веселый, и ему самому неохота было общаться с Еленой. А вот она ему понравилась сразу. И Влад Волков с удовольствием пил кофе в ее кабинете и после того, как выключил диктофон, наговорил ей столько комплиментов. Людмила улыбнулась своим воспоминаниям.
– Еще раз повторяю – никаких журналистов без моего согласия. Я доходчиво высказал свою просьбу?
Людмила кивнула головой. От обиды у нее слезы навернулись на глаза и, не удержавшись, потекли по щекам. Ивану Андреевичу подумалось, что из таких синих глаз должны обязательно течь такие же синие слезы. Говорить больше не хотелось. Женских слез Иван не выносил с молодости. И чтобы загладить перед женой вину, опять открыл газету, словно ничего и не случилось.
На последней странице, ради которой многие и покупали газету, красовалась очередная полуобнаженная дива, претендентка на титул «Мисс Столица». Ниже, под стройными ногами будущей победительницы, печатался незамысловатый кроссворд, подтверждающий наличие интеллекта у среднестатистического читателя. А еще ниже – следовал старый анекдот, родом из юности Савицкого.
Отложив газету, Иван Андреевич старческой походкой направился в кабинет и, найдя записную книжку, набрал номер главного редактора и тут же дал отбой. Что он скажет Сомову? Что статья журналиста не понравилась? Так опять же статья, если бы не касалась его центра, была очень даже интересная. Вопросы – актуальные, ответы на них – пустые. Скорее всего, это несоответствие и насторожило его. «Надо срочно поговорить с Антоном Задонским и пусть тот сам постарается ответить на все вопросы журналиста», – решил Иван Андреевич и пошел обратно на кухню.
Когда он зашел попрощаться, Людмила успела привести себя в порядок. Недавно заплаканные глаза были безмятежны, как озеро в тихую погоду.
В девять часов утра возле подъезда Ивана Андреевича ждала машина.
Москва
– Ты только посмотри, что творится за окном! Мы со Стасом собирались поехать на выходные за город и на тебе – погодка! – Елизавета счастливо прикрыла глаза. – Может, в кино сходим. Сто лет не была в кинотеатре.
– А я никуда не хочу. Я бы дома сидела. Только не получится. Отпрошусь с работы у Владимира Ивановича. Подстрахуешь, если что?
– Иди. За пару часов ничего не случится. А у тебя что, свидание со Стрельниковым?
– У меня билет на вечерний поезд в Киев. Надо вещи сложить. Хотя это громко сказано – сложить вещи. Я только на выходные туда и обратно. В понедельник буду на работе.
– Тур выходного дня?
– Отец у меня там.
– В каком смысле – отец?
Елизавета спросила так удивленно, словно дети могут появиться на свет без участия мужчины. Даже если бы Саша была из пробирки, то и для такого процесса все равно нужен был мужчина.
– Перед свадьбой я получила письмо от него. Если бы обратный адрес был, я бы сразу прочитала, а так отложила и забыла о письме. А вчера нашла. Теперь так неудобно.
– Тебе простительно, у тебя была свадебная суета. Странно, что он вообще о тебе вспомнил.
Свадебная суета, как говорит Елизавета, у нее была, но лишь отчасти. Самой свадьбы с белым платьем, на выбор которого можно потратить полжизни, фейерверками, тамадой и чужими людьми, кричащими «горько», у нее не было. А все остальное было: напутственные слова молоденькой сотрудницы загса, обручальные кольца, клятва Стрельникова быть с ней рядом и в горе, и в радости, теплые пожелания Софьи. Расписались они в пятницу, в конце рабочего дня, без спешки и суеты. Торжество отметили в ресторане в самом узком кругу. Из приглашенных были только свидетели Елизавета и Вячеслав Говоров, и еще под конец торжества подоспел Юра Степанков. Потом были телефонные поздравления родителей, друзей и коллег.
– Не было у меня никакой свадебной суеты, – напомнила Елизавете Саша. – Просто забыла о письме. Я вчера целый вечер пыталась до него дозвониться. Абонент временно недоступен.
– Может, телефон потерял, может, разрядился и не может найти.
– Если бы так. А вдруг он взял и умер, тогда что?
– Поверь, от безответных писем давно перестали умирать.
– Он писал, что плохо чувствует себя, настолько, что один не доедет ко мне. Вот я и решила съездить, чтобы совесть моя была чиста.
– Это еще вопрос – кто должен совесть очищать? – не унималась Елизавета.
– Я не имею права его винить. Моя мать тоже, знаешь, не подарок. У них не сложилась семейная жизнь. Мать потом встретила другого человека. Может, он сейчас с кем-то счастлив.
– Я не об этом. Жизнь не сложилась – это еще не повод, чтобы бросать своего ребенка.
– Я думаю, он и не собирался меня бросать. Может, он и хотел поддерживать отношения, но ему не разрешили, – Саша неуверенно стала на защиту отца. – Дед недолюбливал его настолько, что заставил мать сменить мне фамилию. Была Савицкая, а стала Андреева, как дед.
– Видать, правду говорят: в каждой избушке свои погремушки, – вздохнула Елизавета. – Ты едешь прямо к нему?
– Нет. Номер в гостинице забронировала. Приведу себя в порядок после дороги, а потом уже встречусь с ним. А вдруг его уже нет на свете? – Саша опять вернулась к тревожащему ее вопросу.
– Сколько лет твоему отцу?
– Молодой. Пятьдесят семь. Но смерть и возраст – категории мало сопоставимые.
Думать о человеке, которого она совсем не помнила, было трудно. «Иван Андреевич Савицкий», – она несколько раз по слогам произнесла имя отца, словно могла его забыть.
Киев
Вероника Ивановна проснулась по многолетней привычке около семи утра и прислушалась к царящей тишине. Прошло несколько мгновений, прежде чем она сообразила, где находится.
Обычно в такое время Маркиз, учуяв в комнате хозяйки движение, начинал скрести лапами в ее дверь. А когда дверь открывалась, пес, виляя хвостом, норовил лизнуть ей руку. Радость пса передавалась Веронике Ивановне. Она спешила на кухню включить чайник, чтобы успеть перед выгулом Маркиза не только выпить чашку чая, но и привести себя в порядок.
Так начинался ее день. В восемь утра она выходила из дома, ведя на поводке старого породистого пса. Неспешный маршрут был всегда один и тот же. От Крещатика до Бессарабской площади, потом вниз – к рынку.
Мясо она покупала через день. В понедельник – говядину, в среду – курицу, а в пятницу – баранину. В другие дни Вероника Ивановна покупала субпродукты. За многие годы наблюдательные продавщицы изучили рацион Маркиза наизусть. Купив продукты, Вероника Ивановна возвращалась домой и принималась готовить обед на двоих. Потом они шли гулять в парк. Вероника Ивановна садилась на скамейку, читала купленную газету и с интересом наблюдала за прохожими, а старый пес спокойно дремал у ее ног.
В первый момент, когда к ней подсел молодой человек, она даже насторожилась. К нынешней бритоголовой молодежи Вероника Ивановна относилась с опаской. Порой, после просмотра новостей, ей даже страшно было из подъезда выходить. Только она всегда с охраной, да и кому она нужна.
Первое впечатление оказалось ошибочным. Бритоголовый мужчина оказался не только приятным собеседником, но и заядлым собачником. И столько всего интересного рассказал о породе сибирских хаски, что Вероника Ивановна не удержалась и, махнув рукой на все предосторожности, пригласила нового знакомого к себе на чай. Показала старые дореволюционные альбомы, в которых хранились дорогие ее душе фотографии. А главное, чем подкупил ее старушечье сердце Антон, было умение слушать. Вероника Ивановна уже и сама не помнила, когда и кто с таким неподдельным интересом слушал ее воспоминания. Еле сдерживая слезы, она рассказала Антону всю свою жизнь: как познакомилась с будущем мужем, как отметили золотую свадьбу, вот тогда муж и подарил ей серо-белого Маркиза. Чтобы не скучно было.
А через неделю после знакомства с Антоном пес скончался. Вернувшись к обеду с прогулки, Вероника Ивановна положила Маркизу гречневую кашу, налила свежей кипяченой воды и пошла в гостиную смотреть очередной сериал. И забеспокоилась только, когда пес не пришел и не лег, как обычно, у ее ног.
Смерть Маркиза странным образом освободила Веронику Ивановну от обязанности жить на этом свете. Она все время боялась, что старого пса после ее смерти чужие люди выгонят прочь на улицу. И тогда бездомного Маркиза задерут молодые собаки или он сам помрет от голода. От этих мыслей на глаза всегда наворачивались слезы. Отныне Вероника Ивановна смерти не боялась.
Вдоволь наплакавшись у тела пса, Вероника Ивановна, близоруко щурясь, позвонила Антону Задонскому. Справиться с обрушившимся горем в одиночку ей было не под силу.
Антон Задонский приехал, как и обещал, поздно вечером. Мужчина, пришедший с ним, молча, не проронив ни слова, замотал тяжелое тело пса в покрывало и, взвалив его на плечи, направился в парк. Вероника Ивановна, опираясь на руку Задонского, еле успевала семенить за ним.
Поздним вечером в отдаленном уголке парка, под старым кленом появилась еле заметная насыпь.
Только свыкнуться с отсутствием пса оказалось не так просто. Вероника Ивановна постоянно забывала, что Маркиза нет. Проснувшись, звала пса и, только вспомнив свое одиночество, возвращалась в постель и остаток времени до завтрака лежала в кровати. Днем, когда была хорошая, не ветреная погода, она шла в парк, садилась на скамейке недалеко от старого клена и часами смотрела на прохожих. А потом силы начали потихоньку оставлять жизнелюбивую Веронику Ивановну. И вот тогда в ее жизни снова появился Антон Задонский.
«И откуда только берутся такие светлые и добрые люди? – Вероника Ивановна улыбнулась сама себе и посмотрела на часы. – Повезло же родителям с таким сыном».
Вероника Ивановна представила, каким нежным и заботливым может быть такой сын, как Антон.
Мартовская непогода зашумела за окном второго этажа. В скрипе деревьев почудился недобрый смех Дроздовской. Вероника Ивановна поднялась с постели, опустила ноги на пол, готовясь потихоньку встать, но слабость заставила ее снова лечь в постель.
«Ничего, – подбодрила себя Вероника Ивановна, – утром сестричка принесет витамины и появятся силы». Потом мысль с лекарства перескочила опять на Дроздовскую с ее пугающими разговорами.
Конечно, Дроздовской она не верила. Да и как верить сумасшедшей? Пусть твердит сколько хочет, что дела здесь творятся темные, только среди такой красоты и порядка зло не может жить.
Реабилитационный центр ей понравился сразу. Одноместная палата сияла чистотой, персонал улыбчивый и доброжелательный. Вроде не больница, а дом отдыха. Спасибо Антону, это же сколько денег на нее потратил! Спрашивала – не говорит. Да и не только на нее.
Первой в этом заезде была Конопатская. Эмма Эдуардовна, энергичная восьмидесятилетняя дама, поступила в центр за неделю до ее приезда. И тоже ведь не без помощи Антона.
А через несколько дней в их компании появилась Агнесса Харитоновна. Оздоровление ей тоже организовал Антон. Подружились они быстро, словно знали друг друга сто лет.
Оказалось, что Агнесса приехала в Киев к сестре десять лет назад, продав в Баку большую профессорскую квартиру, которую они занимали вдвоем с мужем. Смерть Ильи Петровича, известного на всю бывшую страну почвоведа, создавшего научную школу по мелиорации почв и энергетике почвообразования, подкосила и состарила красавицу Агнессу. Она долго противилась уговорам младшей, рано овдовевшей сестры, а потом сдалась. Продала квартиру и переехала в Киев с надеждой, что младшая сестра и проводит ее в последний путь. Но вышло наоборот.
Несколько особняком в их компании держалась самая молодая среди них, семидесятилетняя Зараева. Ольга Дмитриевна позволяла себе ругаться с медсестрами, необоснованно жаловалась на них главврачу, доводя тем самым персонал до слез. Поведение Зараевой они осуждали. Поэтому Ольга Дмитриевна только изредка посещала их посиделки в холле, предпочитая в одиночестве смотреть телевизор.
А еще была Дроздовская. Она была единственной, кто в центр поступил сам по себе. И когда Зараева беспардонно у нее спросила, кто оплачивает той оздоровление, ехидно ответила, что тот, кому она дома мешает жить. Получив ответ, они втроем облегченно вздохнули – их Антон здесь ни при чем.
Все разговоры Дроздовской крутились вокруг одной темы – скорой смерти. Чудилась ей везде эта смерть. Хорошо, что она покидала свою палату еще реже, чем Ольга Дмитриевна.
«Хотя, – размышляла Вероника Ивановна, – Дроздовская-то оказалась права. Смерть незаметно поселилась в центре. Первой умерла Эмма. Никогда ни на что не жаловалась, все ей в радость было. И, поди ж ты, слегла».
Вероника Ивановна вспомнила Эмму, лежавшую в постели, укрытую одеялом до подбородка. Правда, Сергей Николаевич, попросил ее сразу выйти, сказав, что Эмме Эдуардовне стало плохо. Только она видела – ничего ей не плохо. Умерла Эмма.
В тот вечер они впервые за три недели не собрались в холле, не пили вместе чай.
А еще спустя месяц умерла Ольга Дмитриевна. Вероника Ивановна тогда впервые испугалась. А ведь никто не думал о смерти. Приехали в центр на профилактику своих старческих болезней. Условия – как в дорогих пансионатах. Все – как в далекой молодости. И компания собралась интеллигентная, приятная, договорились после выписки из центра встречаться.
Так Вероника Ивановна за унылыми воспоминаниями незаметно и уснула. Потом пришла сестричка, принесла чудодейственные витамины, и ночные страхи улетучились. Стало легко и радостно. Вероника Ивановна силилась вспомнить причину нахлынувшего веселья, а вспомнив, что часов в одиннадцать обещал зайти Антон, начала приводить себя в порядок.
В десять, как обычно, когда Вероника Ивановна после завтрака засобиралась на прогулку, нянечка, выполняя все предписания, тихонько, без стука, чтобы никого не потревожить, приоткрыла дверь и, только завидев сидящую в кровати Веронику Ивановну, вкатила ярко-желтую уборочную тележку.
– Вы еще не на прогулке? Холодно сегодня на улице. Да не столько холодно, сколько ветрено, – тараторила нянечка. – Как спалось, Ивановна?
– Под утро плохо спала. Погода меняется.
– Мне сейчас убирать или когда пойдете на улицу?
– Убирайте, Нина Петровна, я сегодня останусь в палате. Боюсь пропустить Антона. Обещал сегодня заехать. А у меня для него сюрприз.
Вероника Ивановна понизила голос настолько, что Нине Петровне пришлось выключить пылесос и прервать начавшуюся уборку. Любопытство одержало верх. Нина Петровна, невзирая на строгие запреты главврача, присела рядом с Вероникой Ивановной. Кровать заскрипела под ее дородными телесами.
– Я решила сделать Антону дарственную на квартиру. Сегодня и оформим все документы, – по секрету сообщила Вероника Ивановна.
– А где же вы, голубушка, сами жить-то будете? – по-бабьи всплеснула руками Нина Петровна.
– Так квартиру Антон унаследует только после моей смерти, – объяснила непонятливой нянечке Вероника Ивановна. – У него, голубчика, сейчас трудности финансовые. Столько денег он тратит на таких, как я. Страшно даже подумать. Вот пусть душа порадуется. Для кого мне квартиру-то беречь? Нет у меня никого на этом свете. Был один Маркиз, да и тот меня покинул. А Антон, он…
Выслушав самое интересное, Нина Петровна взялась за тряпку. Не ровен час, заглянет в палату Елена Евгеньевна, вмиг уволит. А где найдешь еще такую работу? Пациенты все милые, грубого слова не услышишь. В палатах не сорят, за собой следят. Да и работы с гулькин нос: полноценная ежедневная уборка только в палатах, занятых пациентами, а их всего три. Потом протереть пол в ординаторской, да и то не каждый день. Не любит Сергей Николаевич уборки, говорит, что его пылесос от работы отвлекает. А потом останется только пыль смахнуть в свободных палатах. Но здесь ей никто уже не указ – сама когда хочет, тогда и убирает. Разве это работа? И Нина Петровна бойко принялась протирать и без того чистый подоконник, вполуха слушая знакомую историю о том, как жизнь свела Веронику Ивановну с Задонским.
Сразу после одиннадцати часов, как и обещал, Антон зашел в палату Вероники Ивановны. И даже не один. Вначале она, по наивности, подумала, что Антон приехал со своей невестой. И она уже была готова опять рассказать историю знакомства с Антоном. И забыв, что тот должен приехать с нотариусом, была глубоко разочарована, что такая красивая женщина оказалась вовсе не Антоновой невестой.
После короткого знакомства нотариус обвела взглядом комнату, ища, куда поставить непростительно дорогой кожаный портфель, и, увидев свободное кресло, направилась к нему. Затем пригласила к столу Веронику Ивановну и, бегло просмотрев заранее подготовленные документы, не теряя дорогого, в прямом смысле слова, времени, приступила к своим обязанностям.
Смутная тревога пробежала по лицу Вероники Ивановны, но в это время ее сухонькую руку трогательно пожал Антон Задонский, и сомнения развеялись. Нотариус протянула серебристую, явно дорогую, ручку. Вероника Ивановна на мгновение задумалась, а потом медленно вывела свою подпись. Оформление документов заняло всего несколько минут. Антон Задонский кивнул нотариусу. И та быстро, не прощаясь, покинула палату, на ходу положив бумаги в портфель из крокодильей кожи.
