Алия Амирханова
Не покинь мир невеждой
Пролог.
Всему виной были высокие горы с белоснежными вершинами, не полностью тающего даже летом снега. Горы были не где-то там, а совсем рядом – до Ташкента рукой подать. Множество мелких и не очень речушек, словно пичужки в жару, облепили подножие этих каменных исполинов, с вершин которых, порой по едва заметным проточенным водой руслам, летом стекала к ним живительная влага тающего снега, жадно ими поглощаемая. А излишки, как драгоценный бриллиант, аккуратно, не разбрызгивая ни капли, уносились ими – в долину, к берегам их родной матери – тяжёлой в гневе реки Ангрен, которая всегда сама решала, куда ей течь дальше.
Но смелая рука человека решила вмешаться в природу, и в тридцати километрах от Ташкента было решено построить искусственное водохранилище, чтобы летом брать из него воду и орошать хлопковые поля, которых в Узбекистане, в частности – в окрестностях Ташкента, было несчётное количество. И воду для этого водохранилища как раз и взяли у своенравной реки Ангрен.
Водохранилище получилось огромное и протянулось на несколько тысяч метров, как в длину, так и в ширину. Весть, что близ Ташкента появилось море, пусть и искусственное, и что на его берегах строится посёлок, облетела весь Узбекистан. И потянулись к этому морю, в посёлок, множество людей, оказавшихся в Узбекистане в поисках жизни лучшей, но много было и тех, кто оказался там по злой воле обстоятельств: насильно депортированные во времена Великой Отечественной со своих родных мест крымские татары, корейцы, турки-месхетинцы. Не привязанные к узбекской земле памятью предков, кочевали они по этим краям в поисках лучших мест.
И вскоре посёлок разросся. Белые поля парников своим плёночным покрытием стали визитной карточкой крымских татар, обосновавшихся в посёлке. В окрестностях появились заливные рисовые поля корейцев, и базары заблагоухали ароматами их кухни, слышными уже за несколько десятков метров. Узбеки учились растить овощи и рис, а не только хлопок и опиум. Игрались свадьбы на любой вкус, рождались дети в смешанных браках. Многонациональный посёлок на берегу рукотворного моря превратился в оазис среди сухой, изнуряющей жары, и стал достопримечательностью близлежащих мест, любимым местом отдыха…
Глава 1.
Ночь в Бухару приходит рано. Совершенно неожиданно чёрное покрывало откуда-то сверху падает на землю и, словно невидимый громадный ластик, сразу же стирает всё живое и неживое вокруг. Вмиг становится темно, пустынно, тихо и мрачно. Всё замирает, ничего не видно, хоть глаз выколи.
И вот как-то раз, когда такая ночь, словно кошка, перемазанная дёгтем, кралась по улицам Бухары, вынуждая редких прохожих в страхе замирать и готовиться к смерти, принимая скрип калиток, за крадущегося злодея с ножом в руках, – по старым узеньким и пыльным улочкам быстрым шагом шёл юноша.
Эти, ручьям подобные, улочки тянулись между стен высотой в почти два этажа с обеих сторон, которые образовывали глинобитные дома, располагающиеся так близко друг к другу, что казались сплошной высокой стеной с редкими вкраплениями невзрачных, едва заметных, обветшалых деревянных калиток, служащих входом внутрь. У жителей Востока издревле было принято строить дома по периметру, оставляя двор в центре, что, как раз и способствовало превращению улочек между домами в нечто наподобие дна ущелья: высокие стены гор по бокам и зловещее одиночество внизу. Эта уединенность и тишина пугают, так как не знаешь, что или кого ожидать за поворотом или сверху.
Юноша, на голове которого была чалма, кутался в чапан и, похоже, тоже боялся, потому как шёл не слышно, едва касаясь земли, словно старался не быть обнаруженным. Он шёл быстро, не оглядываясь, глядя лишь себе под ноги. В одной из рук, спрятанных в рукава чапана он держал завернутый в холщовую материю острый нож. Путь до кладбища был не близким, и юноша нервничал. Ему предстояло многое успеть сделать, а в его распоряжении была лишь ночь, которая в тех краях так же рано и неожиданно заканчивалась, как и начиналась.
Ещё один человек этой ночью, можно сказать, умирал со страху, но всё же продолжал откапывать тело молодого водоноса, похороненного днём. Этим человеком был сторож кладбища, который прекрасно знал, что родственники водоноса разорвут его на мелкие кусочки, обнаружив за этим страшным занятием, но, несмотря на это, продолжал быстро раскапывать могилу. Сторож торопился. К приходу юноши он должен был успеть разрыть могилу и очистить тело от земли. Почему он это делал? Потому что юноша был сегодня днём на похоронах водоноса и, отыскав сторожа, многозначительно посмотрел ему в глаза. Это было их условным знаком и предполагало именно то, что сторож и делал.
Рядом стояла небольшая деревянная лестница, по которой сторож, закончив дела, поднялся из могилы, а затем быстрым шагом направился к воротам кладбища, куда уже подходил юноша. Не произнося ничего, в мёртвой тишине они, теперь уже вместе, направились к раскопанной могиле. Юноша спустился вниз, а сторож остался снаружи – ожидать его и умирать со страху. А молодой человек тем временем, забыв обо всём на свете, с горящим взором, с сердцем, охваченным неистовым жаром познания, быстро разрезал саван покойника и, не теряя ни минуты, ввёл нож между рёбер, вскрыв грудную клетку, а через некоторое время рассёк и живот.
Поднося к разрезу огонь свечи, он с жадностью всматривался в строение человеческого тела, его внутреннюю сущность. Феноменальная память фиксировала “тончайшие нити”, соединяющие человеческие органы, последовательность их расположения, изменения в стадии болезни. Невозможно передать словами ту страсть, с которой этот шестнадцатилетний юноша желал знать, как устроены печень и почки, обнаружить, что в плевре может собираться жидкость, что мозг человека похож по виду на грецкий орех, когда его череп расколот…
Прошло несколько часов, прежде чем юноша услышал стук по дереву лестницы, что означало: время уходить. Злясь, что приходится заканчивать столь интересный урок познания, он, раздосадованный, но вместе с тем смиренно, потушил свечу и, прикрыв тело остатками савана, вылез из могилы. Сунув сторожу мешочек золотых монет и благодарно пожав мужчине руку, всё так же молча, юноша, занятый своими мыслями об увиденном, отправился прочь с кладбища, оставив служителя закапывать могилу и приводить всё в надлежащий вид.
Всю дорогу домой юноша шёл, не замечая времени, отдавая всего себя работе мысли, которая и сейчас трудилась не менее интенсивно, чем буквально двадцать минут назад, когда он, стоя на коленях, всматривался во внутренности покойника, пытаясь понять причины болезни. Сейчас же, успешно сопоставляя уже имеющуюся информацию из теории и более ранних наблюдений, бережно хранившихся в запасниках памяти, со вновь обретённым практическим опытом, его мозг организовывал новые связи, не ясные и неизвестные ему ранее. И уже дома, забыв об усталости, с горящими глазами молодой человек кинулся записывать на бумагу всё множество новых, обретённых знаний об устройстве отдельных органов человека, причинах их болезней.
А назавтра, обогащённый новыми познаниями, этот юноша еще более успешно продолжит лечить больных, принимающих его за некоего волшебника, чародея, не понимая, не представляя, сколь могущественна сила знания. ….
– Дедушка, дедушка, что же ты замолчал? – русская девочка Лена, теребила старика узбека за рукав.
– И правда, дедушка, ну чего ты замолчал на самом интересном месте? – к своей подружке ровеснице присоединилась узбекская девочка, внучка дедушки шестнадцатилетняя Дильбар. Рядом на топчане сидел молодой мужчина, на вид лет тридцати с небольшим. Он не обращал внимания ни на рассказ деда, ни на возмущённые возгласы подружек: всё его внимание было приковано к книге по юриспруденции. Алишер, так звали молодого человека, работал следователем в Ташкенте. Но сейчас у него был отпуск, который он проводил у деда, проживающего со своей дочерью, мамой Дильбар, в посёлке у моря.
– Да я вроде всё рассказал, – дед хитро улыбнулся, полулёжа на курпачах, которыми был застлан весь топчан.
– Ничего не всё. Как звали того юношу? И что стало с ним дальше? – Лена обиженно поджала губы.
– Ах, это. Я думал, вы знаете. Того смелого, любознательного юношу звали Абу Ибн–Сина или Авиценна – это его европейское имя. Он был самым выдающимся среднеазиатским учёным, философом, врачом, хотя было это давным-давно – тысячу лет назад. Прожил Авиценна чуть больше пятидесяти лет. Но за это время он смог изучить и описать в своих книгах многое такое, что было неизвестным до него в те времена. Самый главный его труд – пятитомный «Канон врачебной науки», где он описал много открытий в медицинских познаниях. По его книгам многие века изучали медицину во всём мире.
– Вот это да. Какой талантливый.
– Он – гений, девочка моя, – старик ласково похлопал по руке Лену, сидевшую ближе всех к старику и, можно сказать, ловила каждое его слово.
– А откуда вы всё это знаете? Ну, про Авиценну, – Лена с любопытством смотрела на старика.
– Я, милая, когда-то был учителем истории в школе, а потом экскурсоводом работал. У нас в Самарканде много старинных зданий.
Ветви развесистой чинары тихонько, не мешая рассказу старика, колыхались, словно опахало, создавая приятную прохладу и тень, в которой стоял топчан, где как раз и сидели все участники разговора. Девочки, поджав под себя ноги, сидели и даже не шевелились в ожидании новых рассказов деда, но тут молодой человек наконец-то оторвался от книги и, посмотрев на ручные часы, красовавшиеся на его руке, и закрыв книгу, произнёс.
– Рассказы окончены. Давайте кушать арбуз – и по домам, – он слез с топчана и, пройдя пару метров к ручью, протекающему рядом, достал из воды арбуз, лежавший там рядом с бутылкой молока. Прохладный ручей служил холодильником в их несложном быту.
Девчонки – Лена и Дильбар – захлопали в ладоши от радости, а дед сдержанно подставил большое блюдо, на которое Алишер и опустил арбуз. Взобравшись на топчан, молодой человек вместе с девчонками замер в ожидании. Дед тем временем, не торопясь, со знанием дела нарезал арбуз на кусочки, в красной мякоти которых, словно пятнышки на крылышках божьей коровки, виднелись чёрные продолговатые косточки. Дильбар положила перед каждым тарелки, но ими, кроме деда, никто не воспользовался. Каждый из ребят брал себе кусок с общего блюда и, не донеся до тарелки, нетерпеливо погружал свои белоснежные крепкие зубы в красную, сладкую арбузную плоть, которая не сопротивляясь, арбуз был дозревшим, впускала их в себя всё глубже и глубже. И вот уже не только губы, но и щёки касались сочной мякоти, обильно покрываясь арбузным соком, который ребята время от времени, не заморачиваясь, вытирали тыльной стороной кисти. Арбуз был сладким и прохладным.
Говорить никому не хотелось, все были заняты получением удовольствия от чудесного поедания, одновременно утоляя и жажду, и голод. Арбузные косточки тут же сплёвывались на землю за топчаном, обглоданные куски летели в кусты, что были подальше. Лишь дедушка, глядя на молодёжь и чему-то улыбаясь, ел не спеша и аккуратно.
Алишер, достав из брюк носовой платок, протянул его Лене. Только после неё, он и сам вытер рот и руки. Дильбар от платка отказалась, спустившись вниз, она ополоснула щеки и тарелки в протекающем ручье; потом, отойдя подальше в кусты, они с Леной справили маленькую нужду, и тут услышали голос Алишера.
– Где вы там? Чего так долго, скоро стемнеет, домой пора!
– Идём, идём, – девчонки, весело смеясь, вернулись к топчану.
– До свидания, дедушка.
– До свидания, Леночка. Приходи ещё.
– А вы что же, не пойдёте?
– Нет. Я тут, на бахче, сторожем работаю.
Взгляд Лены последовал за рукой дедушки, указывающей на огромное поле, концов которого она так и не увидела. Множество крупных зелёно – полосатых шаров грузно лежали на земле, подмяв под себя наполовину жёлтые листья травянистого растения, чем-то напоминающие огуречную ботву. И было удивительно, как совсем невысокий травянистый куст смог породить и вырастить такие многочисленные исполины – плоды.
– Дедушка, какое огромное поле. Как ты один справляешься? Не страшно?
– Алишер частенько наведывается, пока у него отпуск. Я, если честно сказать, здесь ради галочки. Ты права, что я смогу один?.. Идите, Леночка, а то скоро стемнеет. Приходи с моими внучатами ещё.
– Приду. А вы ещё что-нибудь расскажите?
– Я многое что знаю – расскажу.
– Обязательно приду, дедушка.
Попрощавшись, ребята быстрым шагом отправились домой. Дорога, по которой они шли, была пустынна; вечерело, и местная ребятня, набегавшись за день, уже устало сидела по домам. Почва в здешних местах была глинистая, солнце нещадно иссушило её, и малейшее трение превращало землю в мелкую крошку, оттого хождение по дороге сопровождалось клубами пыли. Кое-где на обочине дороги встречались тутовые деревья, но их плоды давно уже как созрели, и сейчас они выглядели жалко. Ребятня соседних кишлаков, – не только от голода, но и от скудности развлечений, – словно саранча, каждое лето регулярно проходилась по здешним местам с плодоносящими деревьями, бахчами и, не церемонясь, вместе с листьями и ветками обрывала всё, на чём находила хоть что-то съедобное.
Наполнив животы фруктами и ягодами, толпами бежали купаться в воды арыков, коллекторов, несущих не только полям, но всем людям живительную влагу. К единственной радости ребят из кишлаков, подобных хранилищ воды было достаточно. Там и проводили они дни летних каникул. В арыках – учились нырять и плавать, учились дружить и получать радость от малого. Правда, нахлебавшись арычной воды, потом мучились животами, но это уже была совсем другая история.
– Меня мама будет ругать, если домой поздно вернусь, – со вздохом пожаловалась Лена, тяжело переводя дыхание от быстрой ходьбы.
– Пошлите короткой дорогой, за пятнадцать минут в посёлке будем, – предложил Алишер.
– Это через кладбище, что ли? – спросила Дильбар.
– Могла бы промолчать, – сердито прошептал парень, но Лена уже услышала.
– Страшно.
– А чего бояться? Как говорит дедушка: бояться надо живых, а не мёртвых, – Алишер подбодрил девчонок.
– Ну, тогда побежали.
– Подождите.
– Встаём в шеренгу, друг за другом и берёмся за руки. Неудобно, но что делать. Сейчас станет темно, и чтобы не потеряться, все крепко держимся друг за друга. Я – первый, Лена, ты за мной, Дильбар, ты замыкающая. Да, вот ещё: что бы ни случилось, кричать нельзя. Идём тихо.
– А что будет, если закричим? – Дильбар была любопытна.
– На кладбище не то, что кричать, – нельзя даже громко разговаривать: духи проснутся, тогда нам несдобровать, – Алишер специально припугнул девушек. Он боялся встретить хулиганов, чувствуя себя ответственным за честь своих спутниц.
Угрозы подействовали. Шли молча. Ночь, как в том дедушкином рассказе, свалилась на ребят неожиданно. Враз стало темно-темно. Ничего не было видно. Куда ступаешь, на что наступишь в следующий момент, сломаешь ли при этом ногу – ничего не известно. Но, крепко держась за руки, ведомые Алишером, все шли быстрым шагом, не падая и не останавливаясь.
– Мы уже по кладбищу идём? – дрожащим шёпотом первая спросила Дильбар?
– Нет, до кладбища ещё далеко, – Алишер соврал, чтобы сильно не испугать девчонок.
– Как же. Он тебе правду скажет, – шёпотом ответила Лена.
После этих «разоблачительных» слов подруги, Дильбар охватил страх. Ей было, отчего пугаться: она шла замыкающей, а тучи плотной завесой закрыли небо. Пропали звёзды, и лишь непослушный кончик тонкого обруча полумесяца озорно высовывался время от времени из–под занавеса туч. Он освещал всё то, чего мог коснуться лучом, а попадались ему могильные надгробия, возвышавшиеся тут и там, сделанные по одному шаблону прямоугольной формы из смеси песка и цемента. В то время не ставили оградительных заборчиков: лишь небольшой холм с надгробием во главе обозначал могилу. И вот теперь, слегка освещённые светом полумесяца, эти надгробия представлялись в темноте человеческими фигурами.
– Вы посмотрите вон туда. – Дильбар повернула голову в сторону, правда в какую было известно ей одной.
– Там кто-то стоит. …Их много. …Меня потрогали за плечо, – произнося эти слова, девушка уже чуть не плакала.
– Говорить нельзя. Крепко держитесь за руки. Побежали, – скомандовал Алишер и перешёл на бег.
Дильбар и Лена, охваченные ужасом, молча побежали. Когда кто-то спотыкался и падал, это ощущали все и тут же останавливались. Дожидались, когда упавший поднимется, и продолжали бег. До посёлка добрались незаметно. Увидев знакомые улицы, немного успокоились, за руки держаться перестали, но скорость почти не сбавили.
Дойдя до своей улицы, – её дом был уже в нескольких метрах, – Лена тронула руку подруги.
– Пока. Спокойной ночи, – она обращалась не только к Дильбар, но и к Алишеру тоже.
– Спокойной ночи, – Алишер на несколько секунд задержал на Лене взгляд, чтобы удостовериться, что с ней всё в порядке, а потом, взяв сестру за руку, быстрым шагом пошёл дальше.
Ведомая двоюродным братом, Дильбар уже на ходу повернулась.
– Ленка, пока. Завтра придёшь?
– Приду.
– Хорошо. Спокойной ночи.
Расстроенная тем, что Алишер, как ей показалось, попрощался сухо, и с завистью к подруге, которая ушла, держась за его руку, Лена чуть не плача побежала домой. Там её уже давно ждали.
– Ленусик, где тебя носит? – мама Лены встретила её у порога. – Света давно скучает, а ты всё не идёшь да не идёшь.
Лицо Лены озарила улыбка. Слово «Света», которое произнесла мама, означало, что к ним приехала в гости мамина закадычная подруга, что было, конечно же, большой радостью.
– Здравствуйте, – Лена заглянула в комнату и поздоровалась с мамой Светы. – Что, тётя Валя, Ташкент стоит или уже пал? – Лена ехидно пошутила. Она всегда была рада Свете: та была её ровесницей, но не очень-то любила её маму. Учительница по профессии, тётя Валя в каждый свой приезд считала своим долгом прочесть Лене лекцию о нравственных устоях, которых непременно должна придерживаться порядочная девушка.
– Тьфу на твой язык, милая. Ещё накаркай мне тут, – гостья жуть как боялась землетрясений. Её опасения были не напрасны: когда–то из-за такого бедствия Ташкент был почти полностью разрушен.
– Тёть Валь, извините, шутка была не уместна, – Лена была довольна, что расстроила гостью.
– Я смотрю, ты меня совсем игнорируешь. Не замечаешь – и так, можно сказать.
Эти слова Света, выйдя из ванной комнаты и на цыпочках подойдя сзади, произнесла Лене почти в самые уши. От неожиданности Лена слегка вздрогнула и тут же обернулась.
– Светка, привет. Скажешь тоже – не замечаю. Я так тебе рада, – девчонки сердечно обнялись.
Когда-то родители Светы тоже жили в посёлке у моря, даже были соседями, и они дружили, но по каким-то обстоятельствам, не известным Лене, давно уже переехали в Ташкент. С тех пор частенько наведывались к ним в посёлок, но лишь в гости. Сегодня приехала только тётя Валя с дочерью. Ленин папа тоже работал в Ташкенте, он был директором завода, и его на тот час не было дома. Обычно он возвращался поздно, но почему-то переехать на постоянное место жительство в город, как родители Светы, не хотел. Так каждый день и мотался. Мама Лены всегда шутила по этому поводу.
– Ты, милый, наверное, на две семьи живёшь, – на что он неизменно отвечал.
– Дороже вас с Ленкой у меня никого нет.
Так втроём они и жили в небольшом посёлке у моря, принимая близких друзей у себя в гостях.
– Мой руки – и за стол, мы тебя заждались, – мать Лены Ирина Валерьевна пошла на кухню – накрывать стол к ужину.
– А почему вы меня ждали? Могли бы и не ждать, я и сама поесть могу. Мне Света компанию составила бы, – Лена шла следом за мамой и шёпотом ворчала.
– Тётя Валя настояла, – женщина сочувственно посмотрела на дочь, давая понять, что была бы рада помочь, но… увы.
– Ясно, – Лена тяжело вздохнула.
После того, как все сели за стол и приступили к еде, разговор между присутствующими оживился, говорили абстрактно: о жизни, о погоде, потом тётя Валя стала нахваливать мамину стряпню, а конкретно – жаркое, которое они сейчас ели.
«Неужели обойдётся без нотаций?..», – только и успела подумать Лена, как тётя Валя решила сменить тему и обратилась к девушке.
– Леночка, ты не слишком поздно возвращаешься? Я своей Светке позже девяти не разрешаю задерживаться.
– Обычно я возвращаюсь ещё позже. Сегодняшний вечер исключение, – Лена была расстроена невниманием Алишера, и тёте Вале не повезло. – Так, к сведению: мне уже шестнадцать, – добавила она чуть погодя.
– И что? Совершеннолетней ты станешь в восемнадцать лет, – тётя Валя села на своего любимого конька. – А пока мы отвечаем за вас. И нечего по ночам шастать и искать приключений.
Мама Лены была более прогрессивных взглядов, но сегодня молчала, чтобы не обидеть подругу. Но и не поддерживала её речи, а просто спокойно, опустив взгляд в тарелку, занималась едой.
– Мне кажется, честь девушки не под юбкой, а в голове, – чувствуя поддержку мамы, Лена дерзко парировала гостье.
Из глаз тёти Вали разом вылетел весь её арсенал огненных стрел, досталось и маме Лены, на что та безмятежно пожала плечами, но не одёрнула дочь за дерзость. А если быть честным, то ей понравился дочкин ответ.
– И всё же, где и с кем ты могла быть в столь поздний час? – тётя Валя всё никак не могла успокоиться.
– Мам, ты чего к Ленке привязалась? Тебе что, мало меня третировать? – Света попыталась принять сторону подруги.
– Не говори глупости! Никто тебя не третирует. Ну, всё-таки, Леночка, где ты была, ведь сейчас уже почти одиннадцать?
– У Дильбар.
–Ты что, дружишь с узбечкой? Она учится в узбекской школе?
– Да, и что? – Лена, едва улыбнулась и продолжила есть.
– Валя, действительно, что тут такого? – наконец-то мама вступилась за дочь.
– Ты уже взрослая девочка. Красавица. Тебе пошёл семнадцатый год. Почему ты не дружишь с девочками…мальчиками из своего класса? Эта Дильбар, по-русски то хоть умеет говорить? – тётя Валя продолжала свои нападки.
– Лучше нас с вами. И не надо называть её узбечкой. Это такой же народ, как наш или какой другой. Взять наш посёлок, кто только здесь не живёт. И крымские татары, и корейцы, и евреи. Скажете, они хуже русских? Нисколько! Учатся лучше многих наших – это точно.
– Да что ты говоришь…, – тётя Валя снисходительно поджала губы. – Узбеки только и умеют, что собирать хлопок, а у крымских татар в голове лишь заботы о своих помидорах и огурцах.
– Это неправда. У Дильбар есть двоюродный брат, Алишер. Он, между прочим, университет окончил на красный диплом и работает следователем в Ташкенте. Русским и английским владеет превосходно. Да и дедушка у него образованный. Он историк по профессии. В русской школе историю преподавал, а потом экскурсоводом работал. По – русски и он, и Алишер говорят без акцента.
– Ясно… Теперь понятно, почему ты ….
– Валя, Алишер – хороший парень, – Ирина Валерьевна не дала подруге возможности договорить, хотя и так было понятно, что та собиралась произнести. – Мы его знаем. Большая умница. Красивый. Он однажды нас с Леночкой подвозил. Воспитанный, интеллигентный мальчик. Я и тётю его хорошо знаю. Он, конечно, не мальчик. …Доченька, – мать повернула голову к Лене. – Алишер, по-моему, на много лет старше тебя. Зульфия сказала, …если мне не изменяет память, …ему тридцать шесть лет.
– Сколько?! – и тётя Валя, и Света открыли инстинктивно рты, услышав, каков возраст парня. – Вы что, девчонки, с ума посходили?! Светка моя с корейцем дружит…
– Мама. Слава, между прочим, в МГУ поступать будет, – быстро добавила Света, заступаясь за своего парня, но мама, словно не услышав её, продолжила гнуть свою линию.
– Ты, Лена, так вообще – со взрослым узбеком связалась.
Слова были сказаны таким нелицеприятным тоном, что в головах присутствующих, наверняка, возник образ толстого, старого узбека в майке и с тюбетейкой на голове, и Лене это совсем не понравилось.
– Алишер не старый! Он высокий, красивый, молодой, умный. У него есть и квартира в Ташкенте, и машина. Он юрист. Дильбар говорит: очень успешный. Его ценят. У него и родители образованные. Правда, они уже умерли, – Лена с таким рвением бросилась защищать Алишера, что у всех присутствующих не осталось сомнений, что она влюблена в него.
– Доченька, он намного старше тебя, – робко вставила мама.
– Ну и что? Мне вообще не нравятся ровесники. … Не переживайте вы так. Он на меня не обращает никакого внимания. В упор не замечает, – эти слова Лена добавила уже с комом в горле, и чтобы не расплакаться, быстро затолкала в рот большой кусок пирога.
Похоже, тётю Валю тоже расстроили последние слова Лены, и она весь остаток ужина, тяжело вздыхая, ничего вообще не говорила, а просто ела молча.
Лена и Света этой ночью почти не спали, проведя её в нашёптывании друг другу своих сердечных секретов. Сначала Света рассказала про своего Славика. Они, как оказалось, учились в одном классе и дружили уже целый год.
– Лен, ты представляешь, он в меня с пятого класса влюблён!
– А ты что же, не замечала?
– Нет. Он раньше в другой школе учился, но живут они неподалёку от нас. Он мать два года упрашивал, чтобы она перевела его в нашу школу и именно в мой класс.
– Здорово. Значит, действительно любит. Ты с ним в Москву поступать поедешь?
– Да. Но не знаю, поступлю или нет. Он, знаешь, какой умный! Его учителя иногда вместо себя оставляют. Ну, если их директор вызовет, например.
– И что? Прямо урок ведёт?
– Да. Задачи по геометрии вместе с ним решаем.
– Тебе помогает?
– Конечно.
– А говорят – любви нет. Вон как тебя твой Слава любит.
– Ты чего?! Как нет?! Мои родители, знаешь, как друг друга любят? Отец очень часто маме цветы дарит. Даже сейчас, когда они старые. Моим под пятьдесят, они меня поздно родили.
– Мои тоже вроде любят друг друга. Наверное, любви нет только для меня, – голос Лены предательски дрогнул. Она была готова расплакаться. Света заметила это и стала по-своему успокаивать подругу.
– Лен, ты меня, конечно, извини, чего ты вцепилась в этого Алишера, если он тебя не… замечает даже? Ты вон, какая красавица, даже я тебе не чета, хотя все говорят, что я красивая. Ты высокая. А ноги у тебя какие! Загляденье просто! Длинные, ровные. А твои каштановые волосы, а чёрные глаза – так вообще обалдеть!
– Нашёл, наверное, красивее…
– Красивее тебя нет. Ленка, я серьёзно, ты очень красивая. Не знаешь ты себе цену.
– Свет, он такой…хороший, – Лена не слушала подругу. Все её мысли были об Алишере. – Я никому не рассказывала, тебе первой. Мне тогда только исполнилось десять лет. Я ехала на велосипеде по нашей улице. На что-то я там, видно, засмотрелась и не заметила, как из-за поворота выехала машина – прямо мне навстречу. К моему счастью, она ехала медленно, и водитель успел затормозить. Но мы всё же столкнулись. Удар был не сильным, но я слетела с велосипеда и, упав, разбила себе коленку. Водителем оказался молодой парень. Красивый такой…
– И зовут Алишером, – Света улыбнулась.
– Да… Он подбежал ко мне, наклонился и говорит: “Прости! Солнышко моё, прости!”, – а потом поднял на руки и отнёс к своей машине. Посадил на переднее сиденье. Достал аптечку, рану водой промыл и йодом помазал. Всё время дул на коленку и называл меня «солнышком»… А потом мы вместе с ним поехали к его тёте, она живёт на соседней улице, и я её, оказывается, ещё раньше хорошо знала. Тётя Зульфия работает почтальоном, и кроме того мы покупали у неё молоко: она нам его всегда домой приносила. Когда Алишер впервые привёз меня к ним в дом, меня там встретили как дорогого гостя. И я у них ближе познакомилась с дочерью тёти Зульфии – Дильбар. Она моя ровесница.
…Алишер ремонтировал во дворе мой велосипед, а я разговаривала с Дильбар. А на следующий день он уехал, но сначала купил мне новый красивый велосипед. Он его дома у Дильбар оставил. Тётя Зульфия, когда на следующий день молоко принесла, мне шёпотом про это рассказала. Ну, чтобы я пришла и забрала…
– А куда он уехал?
– В Самарканд. Он раньше там жил. Мы с ним шесть лет не виделись. Мне Алишер сразу понравился. Я с того дня под предлогом, что за молоком, сама стала к тёте Зульфие ходить. Каждый день ходила. Мама поначалу ворчала: «Зачем нам столько молока, каждый день по литру покупаешь», – а потом привыкла. Да и с Дильбар мы подружились… Я ждала, а он всё не приезжал.
– Как романтично. И что, ты его дождалась?
– Дождалась. Он полгода назад приехал в наши края. Его родители умерли, а дедушка продал дом в Самарканде и купил Алишеру в Ташкенте квартиру. На машину он уже сам заработал.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Мы с Дильбар подружки. Сейчас дедушка с ними живёт. Он ведь маме Дильбар отец. А от неё муж ушёл. Теперь они втроём живут. Алишер работает в Ташкенте, но каждый день приезжает в посёлок. Можно сказать, здесь живёт.
– Зачем? У него же в Ташкенте квартира. Женился бы себе и не мучил девочку–красавицу, – Света уже открыто подшучивала над Леной.
– Нет уж, пусть подольше не женится. Мне всё легче.
– Значит, ты повелась на его “солнышко”. И уже столько лет по нему сохнешь?.. Ну, не дурочка ли? Чего ты добилась?
– Не знаю, Свет. Но его слова… Словно вчера сказал. А как он на меня тогда смотрел…
– Ленка, тебе тогда десять лет было. Как он мог на тебя смотреть? Ты хоть это понимаешь? Он не тебе сегодняшней те слова говорил, …а ребёнку, и вообще, наверное, задабривал, чтобы ты родителям не пожаловалась, и твой отец ему голову не оторвал. Ты ради интереса спроси у него, помнит ли он вообще тот случай. Наверняка нет.
– Свет, я не могу его забыть… И пусть он меня не любит, зато я его люблю.
– Что мне тебе сказать?.. Дурёха. С такой красотой, как у тебя, я бы за принца замуж вышла… Давай спать, расстроила вконец.
Света уснула быстро, а Лена ещё долго ворочалась. Она в сотый раз прокручивала в голове рассказ дедушки о смелом гениальном юноше Авиценне. Он ей представлялся таким же, как Алишер: высоким, статным, с прекрасными глазами, которые, однако, почему–то никак не хотели замечать её, как девушку. Её сердце рвалось на части. Её детская любовь выдержала проверку временем и переросла в девичью, когда в присутствии любимого, сердце замирает, и трудно дышать, когда уже определённо хочется прикосновений и нежных поцелуев, когда любовь кружит голову, как вино.
На глаза Лены навернулись слёзы. Поплакав немного, она незаметно для себя уснула.
На следующий день, проснувшись и позавтракав, Света и Лена задумались, куда бы им пойти, чтобы скоротать время. Август сбрасывал свои первые деньки, солнце нещадно палило, и воду из водохранилища давно уже забрали на поля. Море ушло далеко от своих прежних берегов, оголив не самую красивую часть водохранилища, а именно – дно. Впадины, насыпи, ямы большие и не очень, одним словом: котлован – огромный пустой, тянущийся далеко вширь и вдаль, – заменил синие просторы, где совсем недавно лёгкие бреющие волны, неторопливо скользили по воде, отражаясь в которой, лучи солнца золотом полировали её поверхность. В небе парили ласточки, и вокруг царила тишь и благодать.
