Алиса Гордеева
Минуты между нами
Глава 1. Сочинение
Лера
Первый ряд… Последняя парта… Место у окна… Я по привычке прихожу в класс раньше всех и, спрятавшись от мира за черным капюшоном толстовки, смотрю в пустоту.
«Я ненавижу школу», – мигает на экране смартфона вместо обычного поздравления с Днем знаний. Нажимаю «Отправить» и снова притворяюсь невидимкой в собственном классе.
«Я ненавижу жизнь, и ничего – живу». – Ответ от Джокера прилетает мгновенно.
Ухмыляюсь, на миг вынырнув из душного кокона. Равнодушным взглядом обвожу кабинет русского языка и литературы и откровенно хмурюсь при виде взбудораженных лиц одноклассников. И почему летние каникулы не могут длиться вечно?!
«Ты не понимаешь!» – набираю в ответ своему единственному в этом мире другу, добавив к короткой фразе эмодзи с мордашкой грустного котика, а потом снова отворачиваюсь к окну: созерцать притворные улыбки на лицах повзрослевших парней и размалеванных девчонок до омерзения тошно. Только глупцы могут радоваться началу учебного года – я не из их числа!
«Так объясни!» – требует Джокер, не скупясь на смайлики. Наивный! Он просто не знает, что такое «школа»! Прикованный к инвалидной коляске и напрочь лишенный слуха, он только и может, что раздавать глупые советы, оторванные от реальности!
«Ты все равно не поймешь!» – рявкаю буквами и, спрятав мобильный в рюкзак, отсчитываю секунды до первого в этом учебном году звонка на урок. Раз, два, три…Бр-р!
***
– Одиннадцатый «А», внимание!
Маргарита Сергеевна пару раз звонко хлопает в ладоши, чтобы мы обратили на нее внимание, и принимается что-то выводить на доске аккуратным почерком.
– Тема сочинения… – приговаривает, не выпуская из рук мел.
– «Как я провел лето»? – бесцеремонно вставляет свои «пять копеек» Даня Кротов, а класс вполне ожидаемо подхватывает его глупый выпад чередой смешков.
– А что? Я не против! – Данила вальяжно раскидывается на стуле, явно перепутав помещение лицея с дешевой забегаловкой. – Только боюсь, Маргарита Сергеевна, у вас щечки заалеют читать о моих похождениях!
Стоит ли говорить, что после заявления Кротова класс окончательно ложится на парты со смеху, а щеки молодой учительницы авансом заливает краской.
– Даня, а дашь и мне почитать? – закусив кончик авторучки, игриво лепечет Ульяна Громова – девушка Дани и по совместительству местная Барби с модельной внешностью и мозгами кокер-спаниеля. Хотя с последним я бы поспорила: братья наши меньшие порой ведут себя куда разумнее Громовой!
Впрочем, глупее брошенных Улей слов становится только ее влюбленный взгляд, обращенный к Дане. Пустоголовая кукла словно не замечает элементарных вещей: Кротов – это исчадие ада, черствый, самовлюбленный кретин с очаровательной улыбкой и камнем вместо сердца! У него даже глаза и те сияют всеми оттенками замерзшей лужи, а голос пропитан арктической стужей и царапает похлеще острой льдинки.
– А разве у вас не одно сочинение на двоих? – тут же оживляется Егор, сосед Кротова по парте. Смахнув белокурую челку с очаровательных голубых глаз, он по-дружески подталкивает Данилу в плечо. И пока Кротов закатывает к потолку дебильный взгляд, Егор оборачивается к Уле: – Что, Громова, смазливой мордашки не хватило, чтобы удержать возле себя нашего Даньку?
– Завали, Лихачев! Тебя забыли спросить! – надув пухлые губки, фыркает Ульяна. – А вообще у нас с Даней всё серьезно! Правда, Кротик?
Здесь уже даже я, не удержавшись, хмыкаю. Нет, конечно, ласково-идиотское «Кротик» проходится кусочком масла по моей воспаленной ненависти к Дане, но и сама абсурдность ситуации знатно веселит: это только в безмозглую голову Громовой могла прийти мысль выяснять отношения при всем классе, да еще и во время урока.
– У нас свободная любовь, детка! Ты не забыла? – не глядя в сторону Ули, развязно мычит Данила, и пока Громова растерянно хлопает ресничками, он небрежно закидывает руку на плечо друга и добавляет во всеуслышание: – Егорыч, тебе ли знать, каким жарким выдалось это лето!
– О! Е-е! – неприлично громко стонет Лихачев, сдувая со лба непослушную челку, а класс, как стадо баранов, снова заходится в диком смехе.
– Довольно! – наконец прорезается сквозь разнузданный гомон почти сорванный голос Маргариты Сергеевны.
Позабыв о тряпке, она рукой стирает все, что успела написать на доске, и с видом разъяренного быка оборачивается к нам.
– Кротов, Громова, Лихачев – дневники на стол! Остальные записываем тему сочинения: «Глядя на себя в зеркало, я думаю…».
– Раз уж мне по-любому светит замечание… – Первым поднимается с места Егор и, прихватив с парты помимо своего дневника еще и Данин, уверенными шагами направляется к учительскому столу. – Я вам, Маргарита Сергеевна, скажу прямо: тема для части нашего класса неподъемная.
– И отчего же? – Нахмурившись, учительница с недоверием смотрит на него.
В отличие от меня Маргарита Сергеевна никогда не любила Егора. Придираться к нему по мелочам – ее хобби. За любую провинность – замечание в дневник! А сколько раз она снижала ему оценки за сущие пустяки! То стихотворение Егор прочитает не так, то его запятая похожа на точку, то почерк слишком мелкий… И пусть Лихачев всегда обращает в шутку все ее придирки, я вижу, как ему бывает больно и обидно в такие моменты. Вот и на этот раз меня прямо-таки распирает от желания заступиться за Егора: вскочить со своей последней парты и сказать, что он ни при чем, что в очередной раз ему досталось незаслуженно, а виноват во всем Кротов. Но я молчу, как и всегда. Да и кто станет слушать меня, Леру Ильину – невзрачную невидимку без права голоса?
– Сами посудите, – между тем обреченно вздыхает Лихачев и, бросив на учительский стол дневники, поворачивается к классу. – Громовой, например, думать не дано от рождения, а Ильина и вовсе в зеркало никогда не смотрелась. Правда, Лерка?
Под лающие звуки одобрительного смеха Егор мельком проходится по мне уничижительным взглядом. Ничего необычного! Я давно привыкла быть девочкой для битья. Но в этот раз отчего-то становится невыносимо больно: всегда грустно, когда твои трепетные чувства натыкаются на равнодушную глыбу из камня. Впрочем, Егор никогда и не обещал мне любви или даже дружбы, а его неприязнь ко мне – заслуга Кротова, только и всего!
– Сдаём работы! Ильина, не спим!
Вздрогнув от резкого замечания Маргариты Сергеевны, я наспех скидываю вещи в рюкзак и по привычке натягиваю капюшон. В своих размышлениях о Егоре я и не заметила, как прозвенел звонок и почти полностью опустел класс, а значит, под шумок со всеми сбежать уже не получится. Вот только вместо сочинения у меня пустой лист, и, видимо, этот учебный год я начну с жирной двойки по профильному предмету.
– До свидания, Маргарита Сергеевна!
Улучив момент, я всё же пытаюсь улизнуть, но куда там!
– Лера! Работа твоя где?! – командным тоном тормозит меня у порога учительница.
– Я… я… сейчас… – Возвращаюсь, поджав хвост. Делаю вид, что копаюсь в рюкзаке, и что есть силы тяну время до конца перемены. Получать «неуд» за сочинение, когда твоя мать – декан в универе, а отец – журналист года, как минимум странно. Да и никогда раньше проблем с учёбой у меня не возникало.
– Лера, я жду. – Маргарита Сергеевна исподлобья наблюдает за моими тщетными поисками.
Понимаю, что должна сознаться. Тем более у меня веская причина: я никогда, со слов Егора, не смотрела на себя в зеркало. Но что-то мне подсказывает: от двойки это меня не спасёт.
– Маргарита Сергеевна! – Бася на всю округу, в кабинет возвращается Егор. – Вы нам дневники так и не отдали! – напоминает он и бодрой походкой спешит к учительскому столу.
В нос ударяет терпкий аромат модной туалетной воды, а дурацкий рюкзак выскальзывает из рук: я всегда волнуюсь, когда Егор бывает так близко.
– Ильина, ты в своём репертуаре, – ухмыляется Лихачёв и, присев на корточки, помогает мне собрать вещи с пола.
– И чего ты вечно такая неуклюжая, а, Лер? – Егор суёт мне в руки стопку тетрадей, а я становлюсь не умнее Громовой, зависая в бирюзово-прохладном сиянии его глаз.
– Дуешься? – совершенно неверно трактует мою реакцию Егор и, выдернув из онемевших от волнения пальцев рюкзак, сам засовывает тетради на место. – Да ладно тебе! Не бери в голову. Сама знаешь, я порой несу всякую чушь.
Лихачёв игриво подмигивает мне, а я забываю сделать вдох. На автопилоте киваю и чувствую, как предательская краснота пятнами расползается по лицу. Судорожно подбираю слова, но язык будто онемел, распух, как от укуса пчелы. Только и могу, что глупо хлопать глазами. Егор же хватает со стола дневники и уходит.
– Лера, у тебя всё хорошо? – интересуется Маргарита Сергеевна.
– Да, – отвечаю, продолжая смотреть вслед удаляющейся фигуре Егора, а потом и сама срываюсь с места и несусь прочь: я зависима от терпкого послевкусия Лихачёва.
– Сочинение, Ильина! – бурчит в спину Маргарита Сергеевна.
– Я его не написала! Ставьте «два»! – отвечаю на бегу, совершенно не думая о последствиях.
Я почти нагоняю Егора, но внезапно из-за угла выныривает Кротов. Небрежно закинув свою лапищу на плечо простившей его Ульяны, Данила со скучающим видом забирает дневник.
– И чего так долго?
– Да так! – лениво отмахивается Лихачёв, а потом смеётся, заметив меня неподалёку. – В кабинете русского пробки!
А я снова зависаю. Егору идёт улыбка! Особенно такая – искренняя, добрая. Так и хочется улыбнуться в ответ.
– Чего уставилась, Ильина? – наматывая на указательный палец прядь чёрных, как смоль, волос, писклявым голоском выбивает меня из равновесия Уля.
Молча мотаю головой, порываясь уйти. Мне не нужны разборки с Громовой, да и вообще пора на алгебру, но ноги отчего-то словно прилипли к полу.
– Иди, куда шла! – поддакивает своей подружке Данила и противно так скалится.
Ненавижу его! Грубый, неотёсанный, подлый! Такое чувство, что все пороки мира Создатель ради нелепого эксперимента запихнул в одного человека и наградил того тупой фамилией Кротов.
– Да ладно вам! Забейте! – пытается обратить всё в шутку Егор, а мне бы не помешало разбудить в себе инстинкт самосохранения, но я продолжаю стоять.
Поджав губы, с ненавистью смотрю на Данилу. Если бы не он, я не была бы такой жалкой и одинокой в свои семнадцать.
– Иди давай! – брызжет слюной Кротов и дневником, как поганой метлой, подмахивает, чтоб убиралась куда подальше.
– Вот-вот! – жмётся к подонку Громова, с брезгливой жалостью скользя по мне взглядом. – Ещё не хватало, чтобы каждая крыса тут уши свои грела! Проваливай, Ильина! Общество нормальных людей не для тебя!
– Да чего вы к ней привязались?! – Сдув со лба непослушную чёлку, Егор закатывает глаза. – Тоска зелёная! Это ж Ильина! Пошлите лучше в столовую. Ещё успеем!
Как по велению волшебной палочки, интерес к моей персоне моментально сменяется голодным блеском в глазах Кротова и прокисшей физиономией Ули.
– А пошли! – голосит Данила и разворачивается на пятках в сторону школьного общепита.
– Фу-у! – тянет в руках парня Ульяна. – Опять потом от одежды ватрушками будет пахнуть.
– Громова! – хохочет Егор, проходя мимо меня. – Ты можешь остаться с Ильиной. Мы и без тебя пиццу слопаем!
Втягиваю носом уже знакомые нотки терпкого парфюма и улыбаюсь: как ни крути, Егор – самый лучший парень на Земле!
– Не-е, – спешит отравить собой пространство вокруг меня Кротов. – Лучше ватрушками, Уль, чем Леркиной плесенью. Чуешь? Фу-у! – Он наигранно машет ладонью перед носом.
– И правда. – Прежде чем уйти с парнями, Громова бросает на меня победный взгляд. – Ильина, от тебя ж воняет тухлым чесноком! Я и забыла!
Прикрываю глаза, чтобы не разреветься, а потом, наплевав на алгебру, бегу в библиотеку. Схватив с полки первую попавшуюся книгу, забиваюсь в дальний угол читального зала и достаю телефон.
Lera [02.09 10:43]: Как же я его ненавижу!
Joker [02.09 10:44]: О! Я смотрю, Клоун проигнорировал твои проклятия и за всё лето так и не стал завтраком для африканского крокодила?
Lera [02.09 10:44]: Не смешно!
Joker [02.09 10:45]: Рассказывай, что на этот раз?
Lera: пишет…
Глава 2. Ну где ты?
Лера
В сотый раз бросаю взгляд на экран смартфона в ожидании зелёного огонька напротив имени Джокера, но тот раздражает своим серым. И где его только носит, когда он так нужен?!
– Милая, ужин готов! – доносится с кухни голос мамы, но я прикидываюсь глухонемой и продолжаю крутиться возле зеркала.
Я должна завтра сдать сочинение, но в голову ничего не идёт! Всё, что я вижу в отражении – это «серую мышь» с невыразительным взглядом и дурацкими веснушками на носу. О чём тут писать? Я некрасивая, тощая, высокая, нескладная – одним словом, каланча. Зато волосы у меня короткие, едва доходят до плеч. Я обстригла их прошлым летом назло маме, которая ни в какую не хотела признавать, что родила уродину! Помню, она долго плакала над моими косичками, которые мы бережно растили с детского сада, а потом успокоилась и снова начала мне втирать, что я красавица, просто сама ни черта не вижу! Ну-ну! Такая я очаровательная, что Егор мимо проходит и слюни пускает на Машку Голубеву, а не на меня.
– Лера! Ужин стынет! – И снова мама. Она специально вернулась сегодня пораньше и битых два часа что-то готовила на кухне. Судя по запаху, на столе красуется моё любимое жаркое из индейки. Впрочем, какая разница? Я всё равно не выйду!
– Я не хочу есть! – ору в ответ. – Ужинайте без меня!
Сжимаю кулаки, чтоб не разреветься. Мне противно смотреть на себя в зеркало. Нет, не так: мне очень грустно и обидно! Быть гадким утёнком среди прекрасных лебедей невыносимо, но ещё печальнее, что я ничего не могу изменить! Даже если с возрастом я сделаю пластику носа и увеличу грудь, всё равно навсегда останусь дылдой с замыленным взглядом и ненавистью к своему отражению.
– Джокер! – хватаю в руки мобильный и заваливаюсь с гаджетом на кровать. – Ну где тебя черти носят?! – тихо вою, сходя с ума от одиночества.
Мы познакомились полгода назад, случайно, в одной из киношных групп в социальной сети. Мы тогда кардинально разошлись во мнении относительно нового фильма с участием Джейка Джилленхола и спорили о нём взахлёб несколько ночей подряд. Джокер так рьяно боролся за своё мнение, что, казалось, и вовсе говорил о другом фильме. Уже потом, спустя время, я поняла, что парень мог только видеть игру актёров, но о чём шла речь, ему оставалось догадываться. А потому и понимание фильмов у него всегда было своё – удивительное, неповторимое, честное.
Именно честность и подкупает меня в общении с Джокером. Рядом с ним мне больше не нужно притворяться, подбирать слова, краснеть за прошлое и опускать глаза при встрече. Мы часами напролёт можем болтать обо всём на свете, и теперь я знаю, что в моей жизни есть человек, готовый меня выслушать и понять – без нудных нотаций и взглядов свысока. А ещё он не предаст, как остальные. На этот случай мы подстраховались оба: никаких настоящих имён, никаких фотографий, явок и паролей – только буквы и наши мысли онлайн.
– Лерунчик… – В комнату без стука заглядывает отец. – У тебя всё хорошо, принцесса?
– Па! – рявкнув в ответ, резко вскакиваю с кровати. – А если бы я была не одета? Ты почему врываешься без спроса?!
– Прости, родная! – Отец театрально прикрывает руками глаза и виновато мотает головой. – Я всё время забываю, что ты уже взрослая.
– Ладно. – Кутаюсь в толстовку, как в мантию-невидимку. – Чего ты хотел?
Папа тут же открывает глаза и улыбается. Скрестив на груди руки и привалившись спиной к дверному косяку, он принимается разглядывать мою комнату, как уникальную экспозицию в музее.
– Па, я жду! – фыркаю недовольным ёжиком, поторапливая его.
– Как прошёл твой день? – неспешно начинает отец, а я нарочито шумно вздыхаю: беседы с предками по душам не входили в мои планы.
– Нормально, – отвечаю односложно и жду, когда отец решит оставить меня в покое.
– Чего нового в школе? – не понимает намёков старик.
Поправив на носу тонкую оправу очков, он останавливает взгляд на дверце бельевого шкафа, на которой нетронутым висит новый комплект школьной формы: пудрового цвета блузка и приталенный сарафан в строгую клетку. Мать всё лето бегала по портным в надежде приучить меня к деловому стилю одежды. Только зря! Я ни за что не откажусь от свободных джинсов и своей бесформенной толстовки.
– Ничего, – переключаю внимание папы на себя. – Те же классы, учителя, домашка…
– А ребята? Как встретили?
– Нормально, – поджимаю губы. – Что-то ещё? Или на этом допрос закончен?
– Зачем ты всё время притворяешься кактусом, Лерка? – насмешливо произносит папа.
Жаль, но его вопрос явно не тянет на шутку года!
– Ты у меня совсем не такая! Я-то знаю, дочка…– немного растерянно добавляет он.
– Па, если на этом всё, то я хотела бы остаться одна!
Меня бесит его привычка вечно ковыряться в моей душе, когда не просят!
– Ладно, принцесса, отдыхай! – Папа неловко почёсывает подбородок и на глазах сникает.
Давит на жалость? Бесполезно! Лучше бы просто закрыл за собой дверь.
– Мать оставила тебе ужин на столе, – продолжает раздражать своим присутствием папа. – Жаркое с индейкой. Твоё любимое.
– Я же сказала, что не голодна!
– Мы слышали, Лер, – задумчиво кивает отец и, развернувшись уже хочет уйти, но внезапно останавливается.
– Мать для тебя старалась.
Очередная попытка, и снова мимо.
– Я её об этом не просила!
– Знаю, – хмыкает он, разглядывая свои тёмно-синие тапки. – О любви и не просят, дочь. Бесполезно. Она либо есть, либо нет.
– Я и тебя, и маму тоже люблю! – раздражённо пыхчу, цепляясь за своё отражение в зеркале. Интересно, будь у меня другой отец или мать, я уродилась бы такой же дурнушкой, как сейчас?
– Здорово, Лер, – бурчит себе под нос папа, а потом уходит – тихо, молча, понуро. А меня накрывает волной раздражения! И почему после нашего с отцом разговора так погано на душе?!
***
Время в четырёх стенах тянется медленно и нудно, как жвачка на морозе. Раньше от скуки меня спасали хорошие книги, ещё раньше – занятия в акробатической секции. Сейчас в моей жизни остался только Джокер. Но сегодня и ему совершенно точно не до меня.
Lera [02.09 20:37]: Ну где ты? Только не говори, что обиделся!
Lera [02.09 21:09]: Ладно, прости, если что! Не дуйся больше!
Lera [02.09 21:48]: Мне без тебя совсем паршиво. Хотя бы маякни, что жив, чёрт побери!
Ломаю голову, куда парень мог запропаститься! После аварии, которая пару лет назад разрушила его судьбу, Джокер двадцать четыре на семь безвылазно сидит в своей спальне на втором этаже огромного дома в кромешном одиночестве и постоянной тишине. Он пропускает мои сообщения только в двух случаях: если мать вытаскивает его на прогулку (но это бывает настолько редко, что и в расчёт брать глупо), либо отец тащит его в очередную клинику на обследование, но тогда Джокер заранее предупреждает, что какое-то время будет недоступен. Да и какие могут быть прогулки и обследования в этот поздний час?
На всякий случай прокручиваю нашу переписку, чтобы убедиться, что ненароком не пропустила его сообщение об отъезде или о неотложных делах. Но снова мимо: здесь только мои причитания о несправедливости бытия. Мне даже становится неловко: к инвалидному креслу прикован Джо, а сетую на жизнь только я…
Джокер сильный, и в этом ещё одна причина, почему я держусь рядом. Я бы так не смогла, сломалась, замкнулась в себе и возненавидела этот мир. А Джокер держится. Мало того, он находит силы еще и меня спасать…
Lera [02.09 22:10]: Чёрт, я волнуюсь за тебя не на шутку! Прошу, ответь!
Взглядом гипнотизирую экран смартфона, но ничего не происходит. Складываю вещи на завтра: учебники, тетради, с трудом накаляканное на отдельном листке сочинение. И вновь упираюсь глазами в мессенджер. Пусто!
Lera [02.09 22:34]: Ну что я должна сделать, чтобы ты вернулся?!
Я снова и снова читаю его старые сообщения. Пытаюсь найти зацепку —бесполезно. Швыряю телефон в дальний угол и как неприкаянная шатаюсь от кровати до шкафа и обратно. Чувствую, как слёзы подкатывают к горлу и что-то ещё – тяжёлое, колючее – противно щекочет за рёбрами. Навязчивое ощущение собственной ненужности накрывает меня с головой. И я не выдерживаю…
– Па…
Засунув мобильный в карман, выскакиваю из комнаты и несусь на кухню. Когда я была маленькой, папа всегда играл со мной в шахматы перед сном. Он говорил, что это отличная возможность освободить голову от дневных забот. Правда, уже года три я упорно пропускаю мимо ушей его предложения. А сейчас… сейчас папы уже нет на кухне…
– Отец решил лечь пораньше, – не оборачиваясь, отвечает мама. Шум воды из крана заглушает её голос. Она так старательно пытается отчистить противень от остатков жаркого, что, кажется, вот-вот протрёт пенной губкой дыру в металле.
– У нас, что, посудомойка сломалась? – Подогнув под себя ногу, сажусь на отцовскую табуретку и понимаю, что хочу есть, а потому взглядом скольжу по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького.
– Уже как недели две, – качает головой мама.
– А чего мастера не вызовешь? – Хватаю из вазочки крекер, но он сладкий и с кунжутом – гадость!
– Ты серьёзно, Лер? – вспыхивает мама и прямо с губкой в руках оборачивается ко мне. Не замечает, как на пол летят пенные обмылки, а на красивом переднике остаются мокрые следы. – Что с тобой происходит, дочь?
– О чём ты? – Удивлённо изогнув бровь, бросаю надкусанный крекер обратно в вазочку и жду ответа. Но мать не спешит мне ничего объяснять. Она отворачивается к раковине и ещё усерднее начинает тереть дурацкий противень.
– Ма-а! – тяну в недоумении.
– Я всё понимаю. – Она шмыгает носом, хотя, возможно, это просто журчит вода. – Переходный возраст, поиски себя… Но, Лер, так нельзя! Ты закрылась от мира, от нас, от себя… Что дальше?
– Мам, не начинай! – закатываю к потолку взгляд. У матери просто талант портить и без того поганое настроение! – Что опять не так? Это всё из-за дурацкого жаркого? Ну хочешь, я его сейчас съем?
Грохот. Противень так некстати выскальзывает из рук мамы. Очередной всхлип. Теперь точно не показалось. Мама нервно бросает губку и выключает воду. Забыв сполоснуть ладони, она вытирает руки о кухонное полотенце и, сняв передник, спешит уйти.
– Жаркое в холодильнике, – бросает на ходу, но возле порога замирает. Ну, конечно, сейчас начнёт раздавать ЦУ: в какую тарелку положить рагу, какой режим выбрать на микроволновке, и что посуду за собой мне придётся вымыть самой. Но мама качает головой, словно собирается с мыслями, а потом огорошивает меня:
– Я дважды вызывала мастера. Ты дважды ему не открыла, если помнишь.
– Ма… —Бью себя по лбу: мама, и правда, что-то такое говорила, но я отчего-то не придала должного значения её словам.
– Просто открыть дверь и проводить человека на кухню…
– У меня вылетело из головы, только и всего!
– Ты всегда слишком занята, когда дело касается не тебя, верно?
–Я просто забыла! Довольна?
– Спокойной ночи, Лера! – Мама кивает, едва сдерживая слёзы, а потом уходит. – Долго не сиди! Завтра в школу!
Скребу вилкой по тарелке с остывшим рагу. Подумаешь, какой-то мастер! Если он был так нужен, мама могла бы и вернуться пораньше с работы или хотя бы напомнить мне о его визите. Знает же, что в моих наушниках вечно гремит рок. Тут, хочешь не хочешь, пропустишь звонок в дверь. Да и вообще почему я должна разбираться с посудомойкой? Это не моя забота!
Запихиваю в рот ломтик моркови, нехотя пережёвываю его, но почти не чувствую вкуса. Мой внезапно проснувшийся аппетит снова помахал мне ручкой.
Здорово! Просто превосходно! Надеюсь, матери полегчало после того, как все свои проблемы она спихнула на мои плечи!
Отодвинув от себя тарелку, я снова тянусь к телефону, чтобы по привычке обсудить с Джокером дурацкую стычку с матерью, и с горечью вспоминаю, что он недоступен. Сорок девять непрочитанных сообщений. Почти восемь часов тишины…
Меня так и подмывает схватить тарелку с остатками жаркого и с размаху швырнуть её о стену, но я вовремя беру себя в руки.
Lera [02.09 23:11]: Я задыхаюсь! Ты очень нужен мне!
Я уже не жду, что Джокер ответит, но чувствую, как становится легче дышать, когда, бегая пальцами по экранной клавиатуре, я подробно описываю ему свой неудавшийся вечер. Наверно, на то и нужны друзья, чтобы было кому поплакаться в жилетку, когда на душе совсем серо.
Нажимаю «Отправить» и, позабыв убрать за собой недоеденное жаркое, возвращаюсь в спальню. Стягиваю покрывало с кровати, надеваю свою любимую «спальную» футболку до колен, гашу свет и, сжимая в ладони мобильный, ложусь спать. Жить в изоляции и непонимании, видимо, мой крест.
Мне снятся сны, пустые, никчёмные, скучные, а утро не сильно радует проливным дождём за окном и необходимостью снова тащиться в школу. И только восемь непрочитанных сообщений от Джокера заставляют меня улыбнуться… Правда, улыбка медленно сползает с моих губ по мере того, как непрочитанных сообщений становится всё меньше.
Joker [03.09 01:21]: Привет, красотка! Прости, был немного занят!
Joker [03.09 01:22]: Ого, вот это ты настрочила! Мне до утра не прочитать!
Joker [03.09 01:22]: Как там твоё сочинение?
Joker [03.09 01:48]: Ясно… Круто, что не сдалась. А я думал, как таракашка, упадёшь на спинку и начнёшь беспомощно махать лапками.
Joker [03.09 01:49]: Я, к слову, не дулся. Просто возникли проблемы. Вчера, видимо, Марс заглянул в созвездие Стрельца, или как там астрологи изъясняются. Но не только твои старики белены объелись. Мои тоже.
Joker [03.09 01:59]: Я, наверно, не говорил тебе. Но та проклятая авария… Она как раз второго сентября случилась. Отец вёз меня в школу. Меня и Вжика. Брат тогда впервые уступил мне место спереди. Я казался себе таким взрослым. Ещё бы! Я должен был пойти в восьмой, но вместо этого навеки застрял на втором этаже собственного дома.
Joker [03.09 02:18]: Нет, ты не подумай! Я отца давно простил. Жаль, он сам себя никак не простит.
Joker [03.09 03:24]: Вчера он снова напился. У него ритуал такой: второго сентября превращаться в свинью. Обычно отец крушит мебель, но тут, видимо, решил не останавливаться на достигнутом. Сначала он разгромил гостиную, потом сорвался на матери, а в довершение едва не убил Вжика, попытавшегося вступиться за мать. Отец что-то орал, смеялся, когда брат загибался от боли. Я не слышал. Наверно, это к лучшему. Но знаешь, что самое поганое? Я смотрел на всё это со второго этажа и ни хрена не мог изменить.
Joker [03.09 04:01]: Ты ещё можешь, Лер. Ты всё можешь!
