Алиса Атарова
Комариные рассказы

Кораблики

В рассказах Васька часто встречал описания того, как герои делают кораблики и спускают их по ручьям. Но он никогда не видел, чтобы это кто-то делал вживую. Поэтому он заручился поддержкой Никиты и решил воплотить это в жизнь – если уж как раз наступила весна.

Весна и правда наступила: выглянуло солнце, растопило снег, побежала капель, ударяя со звоном об асфальт. Васька ходил, поскальзываясь и елозя ботинками в лужах, пока мама не выдала ему резиновые сапоги. После этого ходить по лужам будто было разрешено – но осторожно, чтобы не забредать в слишком глубокие.

Сначала они с Никитой решили присмотреть место, откуда пустят кораблики: в историях говорилось, что место должно быть на высоте или с течением, а лучше и то, и другое – какой-нибудь красивый ручей между двух льдин. Однако во дворе Васька с Никитой нашли только три большие лужи и никаких ручьев.

– Наверное, ручьи в лесу, – глубокомысленно заключил Никита. Васька с ним согласился.

Они решили дойти до рощи, что росла за деревьями – в роще жила железная дорога и бомжи, а еще текла крошечная речка. Васька постоял на берегу, но лед на ней все еще не тронулся, только посреди был проем, в котором резвились утки.

– Тоже не пойдет, – решил он. Никуда их кораблики не поплывут, потому что у дыры во льду не было притоков и истоков.

– Может, просто в лужу? – спросил с зевком Никита. Васька принял во внимание длительность их поисков и пришел к выводу, что вариантов и правда было немного. С тяжелым вздохом он согласился с Никитой.

Теперь им предстоял второй этап – не менее важный – судостроение. Ни Васька, ни Никита никогда корабли не строили, поэтому решили начать с бумажных.

– Это о-ри-га-ми, – важно протянул Васька, глядя на схему, которую он раздобыл специально для этого случая.

Никита не особо впечатлился. По схеме складывать было удобнее, чем вслепую, но первый Васькин кораблик вышел таким кривым, что падал на перед, будто пытался поддеть воображаемую волну. Второй – из красивой синей бумаги – вышел уже лучше. Васька гордо хотел назвать его «Черной жемчужиной», но он был синий. Васька назвал его «Ледокол» – чтобы он преодолел все льдинки на луже. У Никиты получился корабль «Тортуга». Убедившись, что оба корабля прочно стоят на столе, новоиспеченные капитаны спустились на улицу.

Они нашли самую большую лужу, но Ваське все равно не нравилось: во-первых, лужа никуда не текла; во-вторых, ее максимум можно было назвать морем, даже не океаном, а потому для дальнего плавания она не походила; в-третьих, вода была стоячая, с легкой рябью, и кораблик ни по какому ручью не поплывет.

– Давай попробуем, – предложил Никита. Он присел рядом с берегом и опустил «Тортугу». Кораблик закачался на воде, тонкая пленка волн пробежалась по глади.

Васька опустился на корточки рядом и поставил «Ледокол». «Ледокол», как и его неудачливый собрат, не удостоенный чести спуститься на воду, все еще кренился вперед.

– Стоит, – сказал Никита.

– Но не плывет, – закончил Васька. Они напряженно смотрели на покачивающиеся кораблики. Кораблики явно украшали эту лужу, но все равно смотрелись как будто не к месту. – Может, попробовать пустить ветер?

Васька надул щеки и подул. Бумажный кораблик закачался сильнее и чуть отплыл от берега. Никита радостно захлопал в ладоши и тоже дунул. Его ветер оказался сильнее, и «Ледокол» нырнул вперед, зачерпывая воду.

– Вода на борту! – вскричал Васька. Ледокол подавал сигналы бедствия, зачерпывая воду носом. Васька неосознанно шагнул вперед, наступая в лужу, поднялась волна, заливаясь в его резиновые сапоги и на кораблик. «Ледокол» быстро промок и пошел ко дну. Васька разочарованно вскрикнул.

– Наверное, стоило назвать его «Титаник», – сказал Никита. Его «Тортуга» пережила шторм и даже отплыла от берега, надменно глядя на Ваську.

Васька вышел на сушу. У него хлюпало в сапогах, носки промокли, а коленки были грязными. Кораблик покачивался посреди коричневой воды, в которой отражались серые облака. Кажется, дома его ждал нагоняй, и аргумент в пользу того, что сегодня он просто был капитаном дальнего плавания, против мамы не сработает. Васька снова вздохнул и решил больше не воплощать истории из книжек – там они все равно намного красочнее.

Память

Когда у бабушки наконец, как у всякой другой бабушки, появилась дача, Васька с родителями и Арчи каждый год уезжали туда. И каждый год ему было ужасно жаль оставлять квартиру. Квартира ему казалась очень похожей на Арчи – таким же живым существом, которое боится одиночества и совсем не хочет оставаться.

Поэтому каждый год перед отъездом в начале лета он обходил каждый уголок и уговаривал квартиру не скучать: рассказывал, что они будут ее навещать, что мама с папой будут часто приезжать, потому что у них работа, а отпуск закончится через две недели, да и он сам обязательно вернется в сентябре, и тогда они уже не будут расставаться.

Васька обязательно трогал все стены и мебель, будто поглаживая квартиру, и только почувствовав, что она успокоилась, Васька уезжал на дачу. Папа по пути пошутил, что в сентябре Ваське придется забраться на дачный чердак, чтобы попрощаться еще и с тем домом.

И Васька осознал, что совсем об этом не подумал. На даче и правда был чердак, но он казался Ваське темным, мрачным и ужасно страшным. Там жили вещи, про которые мама с папой хотели бы забыть, но никак не решались сделать это насовсем. Им казалось, что – вдруг – произойдет такое, что старая вещь понадобится, а от нее уже избавились. Поэтому по прошествии какого-то времени все забытые вещи сначала переезжали в кладовку в их городской квартире, а затем кочевали на дачу, таща за собой цепи воспоминаний. Иногда папа залезал на чердак в поисках каких-то инструментов, и ненароком тревожил воспоминания: открывал какую-то не ту коробку или сдвигал в сторону какой-то предмет. И вещь тут же оживала, тут же с крыши доносился возглас папы, и он торопился вниз, бережно неся какую-то рухлядь в руках и докладывая маме:

– А помнишь, помнишь?..

Мама тоже вспоминала, и вещь казалась картой к сокровищам, укромному тайнику, ящиком Пандоры. Ваське казалось странным, что с такого страшного чердака папа приносил что-то настолько хорошее, но подходя ближе, он разочарованно обнаруживал, что это потрепанная книга, старый башмак или и вовсе какой-нибудь велосипедный звонок. Васька отходил, совершенно не понимая восторгов родителей, пока однажды бабушка ему не сказала:

– Каждая вещь уникальна. Пока она в магазине стоит, ничего в ней особенного нету, но стоит попасть в дом к людям, как вещь обрастает историями, закутывается в воспоминания, впитывает людские эмоции и становится совершенно особенной.

Ваську это проняло: он вспомнил про квартиру в городе – такие же стены, пол и потолок, его игрушки и вещи, и все это оживляло квартиру, делало ее уникальной, только его, Васькиной. Может быть, именно поэтому он обходил каждый ее уголок, прощаясь на лето – и так радовался ее возвращению, хотя и любил дачу.

Драка

Васька однажды подрался. Мама сказала, что за девочку, Никита – что за футбол, а папа – что за правду. На самом деле вот как все было:

В школе Васька старался дружить со всеми, и все тоже дружили с ним. Не считая Никиты, его лучшего друга, у него была еще куча приятелей, однако девочек он обходил стороной. Девчонки казались ему глупыми: они постоянно хихикали, когда он на них смотрел, показывали пальцем и о чем-то шептались. Было даже странно, что при этом они умудрялись учиться и получать хорошие оценки. Должно быть, у них были суперсилы или что-то типа того.

Как бы то ни было, во всем остальном девчонки были ужасно глупыми. А еще слабыми: они совсем не хотели бегать, подтягиваться и прыгать в длину, и каждый раз устраивали представления на физкультуре. Васька же любил бегать – особенно стометровки, когда стартуешь, разгоняешься и до самого забора летишь стрелой, так еще и выиграть кого-то можно.

Особенно здорово на физкультуре было весной – когда больше не нужно было томиться в душном зале, не нужно надевать на улицу свитер, и наконец-то начинались пробежки по стадиону. Разумеется, радовались этому только мальчишки. У девчонок в Васькином классе тут же обнаружилась масса причин не ходить на улицу, и они даже пытались упросить учителя оставить их внутри.

Васька тогда ужасно разозлился: он так долго ждал, когда зал сменится на стадион, а они пытались ему помешать. Поэтому он тоже подошел к учителю и вступил в перепалку с одной девочкой – Олей.

Олька была самой противной из девчонок – с жидкими белыми косичками, носом картошкой с веснушками и противнючим тонким голоском.

– Денис Петрович, на улице еще даже снег не сошел, давайте в зале останемся, – канючила Олька.

– Какой снег? Ты где снег видела? – напустился на нее Васька. – Там уже все зеленое, и вообще плюс двадцать!

– Как же плюс двадцать, если с утра было пять? – противно проговорила Олька, поворачиваясь к нему. – И вообще, Вася, какая тебе разница, где мяч гонять – в зале или на улице!

– Как же, есть разница! Там свежо, приятно, а тут зал спрошная пытка, – тут же отозвался Васька, еще больше свирепея. – Это тебе какая разница, где на брусьях висеть – в зале или на улице? Все равно ничего не делаете!

Васька, конечно, немного погорячился, но ведь девчонки на физре и правда почти ничего не делали: группировались в кучки и кидали друг другу мяч. Другое дело они – они играли в баскетбол, в футбол, волейбол, устраивали забеги и прочее! Как же это могло быть лучше в зале?

Олька насупилась и повернулась к Денису Петровичу за поддержкой. Их физкультурнику было всего пятьдесят с хвостиком, а потому Васька полагал, что он не растерял еще истинно мужского задора и совершенно точно будет на его, Васьки, стороне.

Однако Денис Петрович вздохнул.

– Тогда сегодня в зале.

– Как! – ахнул Васька, а Олька торжествующе повернулась к нему. – Денис Петрович!

– Девочки у нас и замерзнуть могут, Вась, их надо беречь, – сказал физрук.

Васька совершенно не хотел никого беречь. Особенно когда Олька самодовольно показала ему язык. Она пошла к раздевалкам, и он поплелся за ней. Белые косички прыгали перед ним, и Ваську вдруг обуяла ярость. Он злобно дернул за одну.

– Ай! – взвизгнула Олька. – Ты чего дерешься?

– Сама виновата, – огрызнулся Васька. – Без тебя бы уже в футбол на улице бегали. – И он дернул за вторую косу.

Олька скривилась, насупилась и вдруг открыла рот и заревела.

Васька отшатнулся.

– Ты чего ревешь? – испуганно спросил он, оглядываясь на тренерскую – Денис Петрович еще ничего не заметил. – Всего-то дернул.

Олька открыла рот пошире и заревела еще громче. Из раздевалок выглянули любопытные одноклассники.

– Это чего? Что случилось? Оля, ты чего плачешь? Это он тебя обидел? Вася, как не стыдно!

– Да никого я не обижал, – защищался Васька. – Дернул разок за косичку.

– За две, за две! – проныла Олька.

Был в их классе один мальчик, Вова, которому Олька нравилась. Васька совершенно не понимал его увлечений, потому что, по его мнению, Олька не могла понравиться никому. Но сейчас он выскочил, натягивая на ходу футболку, и грозно воззрился на Ваську.

– Обидел ее? – проревел он.

Вова был крупнее Васьки и уже вымахал выше него на целую голову. Да и вообще, Вова был тугодумом, и сначала действовал, а потом думал – так говорила их классная.

– Да никого я не обижал, – повторил Васька, втягивая голову в плечи. Эта Олька его сильно подставила. – Она только что физкультуру перенесла в зал! – выкинул он свой козырь.

Мальчишки позади нахмурились, а вот Вова не дрогнул.

– И что, ты сразу драться? – воскликнул он, напирая на Ваську. – Она же девочка!

Девочка-то девочка, только вот противная и всю физру им испортила. Но этого Васька, конечно, не сказал. Он смело шагнул вперед, и Олька демонстративно шмыгнула носом.

– Никого я не трогал! Просто дернул раз, а она в слезы, – сказал он.

Вова толкнул его в плечо. Ваську это разозлило еще сильнее, и он толкнул в ответ. Он в фильмах видел, как дерутся, а потому поднял обе руки и встал в стойку.

– Ну, давай, наступай! – смело выкрикнул он. Вова вытер нос и ловко поставил ему подножку. Васька ойкнул и шлепнулся на пол.

– Что тут у вас? – раздался громогласный голос. Все оглянулись и увидели в дверях Дениса Петровича. Он осмотрел ревущую Ольку, Вову и Ваську на полу, и явно пришел к какому-то неверному выводу. Васька это видел по тому, как его брови поднялись вверх. – Драка?

Васька поднялся и потер отбитую пятую точку.

– Ниче такого, Денис Петрович, – сказал Вова.

– Упал просто, – отозвался Васька.

– Они подрались! – сказала Олька.

Вова и Васька перевели на нее взгляд. Васька почти чувствовал, как Вовина любовь только что треснула и улетучилась.

– Предательница! – прошипел он. Олька вздернула нос.

– Ко мне в тренерскую, – скомандовал физрук.

Вот так Вова и Васька получили по выговору в дневники. Олька обошлась малой кровью, только с тех пор Вова больше ее не любил. Васька не любил ее и до этого, поэтому ужасно оскорбился, когда мама предположила, что он подрался за девочку. Папа лишь посмеялся и поздравил с боевым крещением. А потом мама добавила, чтобы больше он креститься не ходил.

Молоток

В первый раз Васька держал в руках молоток с разрешения папы. Дело было так:

В их квартире постоянно что-то ломалось. То есть не совсем постоянно, но с какой-то странной регулярностью, и Васька даже подозревал, что кто-то приходит и специально ломает им всевозможные мелочи, чтобы потом папа все это чинил. Обычно папа накапливал какое-то количество просьб мамы, чтобы потом в один выходной разом все сделать. Ваське эта стратегия казалась довольно удобной – лучше все сразу решить, чем много раз по мелочи делать.

Итак, как-нибудь в субботу подходило это время: папа просыпался, завтракал, а затем говорил:

– Сегодня день починки.

Мама сразу оживлялась и несла ему, будто в дань, всякие мелкие штуки, что собирала все это время. Там были и сломанные электронные приборы, и замена батареек в часах, и расшатавшийся стул и даже однажды починка антресоли. Васька смотрел-смотрел на это и начал папе тоже в день починки приносить свои игрушки – где колесо открутилось, где хвост отвалился.

Васька любил наблюдать за тем, как папа работает. Он ко всему подходил основательно: собирал в кучку то, что нужно отремонтировать, доставал из кладовки чемоданчик. В нем хранились всякие штуки из металла и пластика, которые Ваську завораживали, и он подходил ближе, трогал их пальцами и пробовал перебирать.

Папа пока распределял работу: это сначала, это после обеда, а это на вечер, потому что легкое. Васька садился рядом, и папа показывал, произнося странные волшебные слова: пассатижи, проскогубцы… Это походило на игру: Васька тыкал пальцем, а папа называл выдуманное слово.

Потом папа чинил. У него обычно получалось, но если нет, то он обычно не ругался, а просто брался за что-то другое, приговаривая:

– Не идет, не идет, значит, не сейчас.

А больше всего Ваське нравился молоток. У папы он был солидный, с деревянной потемневшей ручкой и стертыми от старости железными краями. Папа рассказывал, что этот молоток ему отдал его папа.

– Попробуешь? – спросил однажды папа, заметив, как Васька смотрит на молоток.

Он показал на стену, куда мама попросила вбить два гвоздя – для картины. Васька посмотрел на молоток и на длинный толстый гвоздь. И решительно кивнул.

Молоток был тяжелый и не помещался в маленькой Васькиной ладошке. Папа поставил Ваську на стул и дал длинный гвоздь.

– Сначала примеряешься, потом гвоздь прикладываешь и аккуратненько по нему тюк молотком.

Васька сосредоточенно нахмурился. Он приставил гвоздь к стене – ровной, чистой, даже жаль гвоздем портить.

– А если не получится? – с тревогой спросил он.

– Ничего страшного, главное, по пальцу не попади. А дырку прикроем картиной, – посмеялся папа.

Васька снова примерился. Молоток оттягивал руку, но Васька не отступал. Он занес его над шляпкой и сделал тюк.

Гвоздь вошел в стену на миллиметр и застрял.

– Теперь еще по нему тюкай, – посоветовал папа.

Васька все тюкал и тюкал, пока гвоздь не покосился. Теперь из стены торчала кривая шляпка, да и сам гвоздь только наполовину вошел внутрь.

Папа забрал у него молоток и шутя забил рядом еще один гвоздь – ровно, метко и красиво. Васька сравнил их труды: папин гвоздь и его.

– У тебя лучше, – нахмурился он сильнее.

– Потренируешься еще и получится. Давай картину повесим, – утешил его папа.

Они приноровили картину к стене и отошли подальше полюбоваться. Один край выпирал и был ниже, чем другой, и казалось, будто картина падает.

– Это что за постмодерн? – спросила мама, заходя в гостиную.

– Это современное искусство, семейное дело, – отозвался папа, гордо кладя Ваське руку на плечо.

Мама оглядела их и цокнула языком:

– Артисты.

Васька думал, что картину перевесят, но она так и осталась висеть, а всем гостям рассказывали, что это семейное творчество, даже заставив Ваську немного гордиться своей связью с современным искусством.

Контрольная

В конце каждого класса Васька и его одноклассники должны были сдавать итоговые контрольные. Учительница напугала их, что если они провалят их, то в следующий класс ребят не переведут. Васька этим очень впечатлился. Он как раз буквально за неделю до контрольных получил пару троек по математике.

С математикой у него вообще никогда не ладилось: цифры, скобки, плюсы, минусы – все это было для него сродни иероглифам, которые никак не складывались в единое целое. Васька смотрел на примеры и ничего не понимал. И если домашнее задание он еще как-то худо-бедно решал – с помощью бабушки, папы и мамы, – то на контрольных сыпался и хватал тройки и четверки. В единственный раз, когда он принес пятерку за ответ у доски, папа с гордостью похлопал его по плечу и сказал, что в их доме растет будущий гений и ему дорога в высшую математику. Васька тогда испугался, что папа с мамой сдадут его в математический вуз, и больше пятерок не получал – на всякий случай.

Так что итоговая контрольная по математике для Васьки была страшным кошмаром. Она даже начала ему сниться: огромный учебник по математике носился за ним по темным коридорам школы и грозил упасть сверху и раздавить. А на учебнике сидело лето и злобно хихикало, утверждая, что он никогда не перейдет в следующий класс и все лето будет проведет взаперти, занимаясь математикой. Васька просыпался посреди ночи в холодном поту и с ужасом поглядывал на маленький учебник на его столе.

Но как бы Ваське не хотелось потянуть время, оно неумолимо шло вперед, и день итоговых контрольных все-таки наступил. Васька собирался дома, как на смертную казнь: с таким скорбным видом ел овсянку, что мама даже спросила, не заболел ли он. Васька тоскливо подумал, что мог сослаться больным, но тогда ему придется писать итоговые контрольные в одиночестве уже после всех – а это в сотни раз хуже. К тому же, они поспорили с Никитой, кого оставят на второй год – и тот, кто проиграет, будет лохом.

Поэтому Васька собрался, тяжело вздохнул и пошел в школу. Мама пожелала ему удачи, но он лишь грустно повесил голову.

– Если я останусь на второй год, вы же не выгоните меня из дома? – спросил он.

– Конечно, нет, – заверила его мама. – К тому же, чтобы остаться на второй год, надо очень постараться.

Васька хотел сказать, что ему как раз-таки стараться особо и не нужно, но промолчал.

В школе Никита занял свое место рядом с ним и спросил:

– Учил что-то?

Васька учил, но чем дольше он сидел в классе по математике, тем быстрее все формулы и примеры выветривались из его памяти в открытое окошко, за которым уже цвело лето. Учительница раздала тесты и сказала, что у них целый урок. Васька воззрился на примеры перед ним. Никита по соседству уже начал что-то строчить. Васька размышлял: если провалить только математику, то его, наверное, все-таки переведут в следующий класс – но заставят все переписывать. А может, учительница из жалости поставит ему тройку.

Васька поднял глаза, но учительница совсем не выглядела, как человек, которого можно разжалобить. Васька вздохнул и взял ручку. А потом узнал одну формулу – это придало ему уверенности, потому что один пример он хотя бы мог решить. А за первым пошел и второй, и третий, и четвертый. Васька даже пошел в кураж и когда примеры закончились, он перевернул страницу и удивился. Прозвенел звонок, и он пошел сдавать контрольную.

– Ну как? – спросил Никита. Он выглядел бледным, и его пухлые щеки даже как-то вжались внутрь от напряжения. У Никиты тоже было не все хорошо с математикой.

– Кажется, не провалил… – неверяще ответил Васька. Он не смел верить своей удаче, пока не получит оценку, но впервые ему казалось, что учебник по математике больше не заслоняет от него прекрасное будущее лето – речку, траву, футбол, кузнечиков и звезды в чистом небе. Учебник съежился и лежал на парте совсем маленький и обычный.

За эту контрольную Васька все-таки получил четверку и отдельную похвалу от учительницы, которая оценила его прогресс. Васька был польщен и очень удивлен, но в то же время испугался, что папа опять будет говорить про математический вуз, поэтому уже в следующем сентябре нахватал пару троек в начале года – просто на всякий случай.