Алиса Арчер
Домовое
А проснувшись, обнаружил, что пропали ключи от двери.
Я точно помнил, что положил их на столик у зеркала. И Тоха помнил, хоть и отнесся к их пропаже беспечно. Проснувшись раньше меня, он перетащил сумку с деньгами в спальню и развлекался тем, что пересчитывал купюры, раскладывая их вокруг себя аккуратными стопками.
– Чего ты суетишься? – спросил он, заметив, как я лихорадочно обыскиваю комнаты в поисках ключей. – Забей на них, сами найдутся.
– Хочу, чтобы они были на глазах, – ответил я, не в силах объяснить ему причины своей тревоги.
– Ага, – засмеялся брат. – Ну попроси домового тебе помочь! Помнишь, как говорила бабушка? Домовой, домовой, поиграй и отдай.
– Зачем ты все время вспоминаешь ее? – вопрос вырвался против воли, и Тоха удивленно вскинул брови.
– Не знаю, – тихо сказал он. – Может, потому, что она снилась мне ночью.
– Она умерла, – жестко сказал я. – И больше никогда не причинит нам вреда. Теперь мы свободны.
– Я понимаю, – тихо ответил Тоха и, помолчав несколько минут, задал вопрос: – Как думаешь, ее тело уже нашли?
– Вряд ли, – покачал я головой. – Мы хорошо его спрятали.
– А ты уверен… – начал он и осекся под моим грозным взглядом. Опустил голову, и на секунду мне показалось, что брат сейчас расплачется.
– Тоха, – проговорил я еле слышно. – Я раз пятнадцать ударил ее ножом. Там было столько крови, что ни один человек не смог бы выжить. Поэтому – да. Я уверен, что она мертва.
– Хорошо.
Брат вернулся к пересчитыванию денег, и спустя несколько минут я услышал, как он насвистывает веселую песенку. Я ушел в кухню, достал из холодильника молоко и яйца и занялся приготовлением завтрака.
– За что? За что? За что? ЗА ЧТО-О-О-О? – пустота взорвалась истошными криками, в которых мне отчетливо послышались дребезжащие старческие нотки. Так кричала бабушка, когда мы делали то, что казалось ей неприемлемым и преступным.
Я почувствовал, как внутри поднимается злость, и, сам не осознавая, что делаю, начал отвечать:
– За то, что ты унижала и избивала нас, пытаясь вырастить из нас людей. За то, что никогда ни одного доброго слова не сказала о нашей матери, за то, что плакала только об отце, который, сев за руль пьяным, оставил нас сиротами. За то, что вместо того, чтобы заботиться о нас, предпочитала проводить время у соседей, пока мы голодные сидели в запертой квартире. За то, что не дала нам шанса на нормальную жизнь.
Слова словно потоком вырывались из меня, и я говорил, говорил, говорил. Припоминал мертвой старухе все, в чем считал ее виноватой. В том, что ее пенсии часто не хватало на нормальную одежду и еду, в том, что мы жили в обшарпанной квартире без ремонта, в том, что она не смогла пережить гибель сына и из доброй, любящей внуков бабушки превратилась в злобную тварь, жестоко наказывающую детей за малейшую провинность. Из глаз лились слезы, и я чувствовал на губах их соленый вкус.
Мы съели завтрак уже на закате, сидя в полумраке гостиной, перед неработающим телевизором. Тоха хотел посмотреть новости на телефоне, но я не разрешил: кто знает, когда мы сможем зарядить единственное наше устройство связи. Поев, снова принялся искать ключи. Брат сидел на диване, что-то бурчал себе под нос, и, подойдя ближе, я распознал, что он повторяет слова:
– Домовой, домовой, поиграй и отдай.
По коже пробежал холодок. Это было так похоже на нее, что я снова невольно погрузился в воспоминания. Словно наяву услышал бабушкин голос, рассказывающий древние поверья о домовых, охраняющих дом и требующих уважения к хранителю домашнего очага.
«Если соберетесь переехать, – говорила бабушка, – заберите с собой нашего домового. Пусть помогает вам обжиться на новом месте. Старый он уже, не сможет без вас. Он с любой вещью может переехать, хоть в кармане, хоть в колпаке. Будет приглядывать за вами, и кто знает, может, и убережет от беды. Раз уж я не смогла».
