Алина Менькова
Юность, Мурманск и журфак
– Я влюбилась! – сообщаю я Юльке, сидя на ее пушистом ковре в однокомнатной квартире на улицы Нахимова. – Короче, его зовут Макс, сегодня я планирую написать ему сообщение. А завтра поеду к Юсову на квартиру. Они там все соберутся. Знаешь, как он представился: «Очень приятно, Царь!». Его фамилия Царь, прикинь. Он короче учится…
– Пойдем покурим и расскажешь, – Юлька включает СТС, там скоро начнется «Моя прекрасная няня».
– У меня нечего, – как всегда, я развожу руками.
– Я тебе дам. Ты хлеб купила?
– Черт, забыла. Давай суши закажем.
Мы проходим в ванную комнату.
– Давай. Только я газету не могу найти. Макс выкинул, по-моему. Придется звонить.
– Я новый стих написала на парах. Прикинь, сегодня Троценко видела… Это пипец, она ко мне подошла, она читала мои стихи, ну те, что в газете! Говорит, что они на Шекспира похожи. А, и еще, ты не против, если ко мне Аня с Сюзанной в пятницу придут?
– Я не успеваю не тороторь! Пусть приходят. Потом прочтешь.
– Нет, я сейчас хочу, – я убегаю за блокнотом.
– Вика с Дэном поссорились. Как пить дать, он ей не пара. Маленький еще, только школу закончил. Говорю ей это, она меня не слышит! Яновский сегодня опять приставал. Сколько можно? Непонятливый такой. Медом что ли я намазана? Липнут, как пчелы! – кричит мне вслед Юлька.
Я прибегаю с блокнотом.
– А, кстати – сегодня опять пришла на фотожурналистику с кипой распечатанных фоток к Александру Михайловичу, ждала хотя бы одобрительного взгляда, а он мне…
– «Можешь лучше, Алина!» – продолжает Юлька за меня, и мы смеемся.
– Завтра поедем на праздник Севера оленей фоткать! Может, там шедевр создам и он меня похвалит! А еще попозируете мне с Максом на тему любви? Надо портреты.
Юлька кивает, садится на закрытый унитаз, подворачивает под себя ногу. Закуривает. Мы начинали с Вок, потом перешли на Эссе. Теперь курим Гламур. Обожаю ее кукольное личико, ее зеленые глаза, ее бардовые скулы, маленький рот. Она стряхивает указательным пальцем пепел в раковину, но при этом приподнимает мизинец. Вижу на нем кокетливую маленькую родинку. Аккуратный французский маникюр, никаких отросших кутикул, красивые мягкие руки. Это Юлька научила менять следить за маникюром, раньше мне на это было наплевать. Юлька научила меня быть вкусной для мужчин, я ее – разной.
Иногда на улицах Краснодара мне кажешься ты… Среди прохожих я вижу девушку с каштановыми прямыми волосами, в облегающей бедра юбке, на шпильках с небольшой яркой сумочкой, в короткой шубке, с подведенными белым карандашом уголками глаз, со сладким ароматом земляники от ее тела… Но это не ты… Это чья-то подруга, соседка, которая проживает студенчество сейчас. Наше уже позади… Его никогда не вернуть.
Прошло уже десять лет, но я знаю, что мы, ни на дюйм не отдалились друг от друга… мы все те же молодые девчонки…любящие моду и литературу, спорт и музыку, учебу и развлечения… Только нам уже не девятнадцать, и даже не двадцать. Я стала мамой, пришлось научиться готовить, убирать. И, когда Сережа с детьми разбрасывают где ни попадя свои вещи, я понимаю, каково было тебе… И ты, наверно, тоже в чем-то изменилась… Но кем бы ни стали, чтобы не случилось, то, что мы пережили вместе навсегда останется для нас обеих теплым и добрым воспоминанием нашей юности…
О северном городе
Чем больше город, тем сильнее одиночество. Евгений Гришковец
Иду по сырому рыхлому снегу. В четко продуманном направлении. А снег до мягкой кашицы рыхлый-рыхлый, что засасывает ступни. Иду по городу – шумному, мобильному, молодому. Он дикий и одинокий, как ковбой. Афиша. Фонарь. Рекламный щит с гигантскими буквами. Разноцветные кубики окон. Натыкаюсь на стенд. Поднимаю голову. Американские лозунги рекламы. Ловлю. Ищу. Что-то знакомое – кафе «ЮНОСТЬ». Люди в шарфах и с сигаретами. Трещат. Суетятся. Город… Темные ультрамариновые фигуры, спешащие, уходящие, плывущие. Они не могут остановиться. Нет ни одной свободной минуты. Сажусь в тесный клокот троллейбуса. Еду. Куда? Как и все. По делам. Влипли по шею в заботы. Клац…
– Следующая остановка – улица капитана Александра Егорова.
Дребезжит, хлюпает, плетется троллейбус под номером шесть… едет в темень гула. Надрывается, чихает на кочках. Пищит мобильный. Мужчина в кожаном плаще ныряет в кейс рукой.
– Черт, Вадик! Тачка сегодня в ремонте, с тормозами хрень какая-то. Я тебе еще звякну, когда выйду из этого вонючего тралика! Едрень-мать! Ага. Давай!
Все искусственно. Все куплено. Мультимиллионеры… Умеют разрушать, но не умеют просто трогать. Шелестящий поток вываливается из троллейбуса. Выхожу. Упираюсь коленками в инвалидную коляску.
– Подайте копеечку! – глядит на меня сморщенное корявое лицо старика. Мультимиллионеры и нищие… Цивилизация. Иду дальше – ветер не дает пройти, встает каменным горизонтом, кистями гладит мои щиколотки. Ларек. Мальчишка лет семи расплачивается за пиво. Но по закону не должны продавать алкоголь детям! Тут нет законов… Он прямо у киоска открывает пластиковую емкость, делает жадные большие глотки. Северная окраина России. Такой же, как и сотни других. Мой город… Иду. Горизонталь пути рвется. Снова нахальный язык ветра, шершавый и колючий, лижет мои глаза. Смотрю… у Областного театра дерутся пьяные подростки. Через пару часов, вон за тем углом, у суши-бара снимут гламурных девочек в белых чулочках. Хорошо, если только снимут. А, может, напоят «Столичной» и убьют. Это правда. Правда, рефреном. Ловят кайф в клубе «ПИЛОТ». Кайф, что тело выворачивает и кидает на иглу, на самое заточенное острие. Потом в могилу, с такой же скоростью и силой удара.
Город-сказка… Нет вечности, мы в городе… Нам не понять вечности. Почему? Да потому, что наша с вами жизнь ограничена. Рождением и смертью. И еще УК РФ. А для кого-то нет… Живет же. Возможно, дольше, чем кто-либо из нас. Из нас… А кто мы? В этом мертвом городе?! Убогом, напичканном пороками. Каждый порок, как воспаление на коже. Настоящее, сегодняшнее…
Двигаюсь дальше… Пошел снег. На манто. На рукава. На желтые худые пальцы. Закостенели. Играем в игры Бёрна*. Искусные флористы, надменные писатели, менеджеры в очках на симпозиумах. Какой у нас жизненный сценарий? О, «ГЛОБУС»! Надо зайти. Купить блокнот. Завтра снова гости-журналисты. Расскажут о своей болезненно стремительной жизни. Закрыто. Уже восемь. Тихо. Страшно тихо. Бывает, будто город выпадает из плотного графика времени, словно он находится в клинической смерти. Небо черное, как смола. Пахнет инеем. Скоро Новый год. Заблещут огоньки сеток в деревьях. Замкнутый круг. Повтор. Город заснет, ляжет на снежное одеяло дорог, накроется сине-черным куполом неба. Так было. Есть. Будет. Девушка на балконе. Курит. Плачет. Дернулась. Пьяна и больна. Собралась прыгать. Вниз. Город… До чего ж довел?! Перекресток. Несколько поворотов. Мчащаяся серебристая «TOYOTA» около «ДЕТСКОГО МИРА» сбивает котенка… насмерть. Оборачиваюсь. На доме написано «ГОРОД-ГЕРОЙ МУРМАНСК». Не вижу, но знаю. Где же твой героизм, город, где? Его забыли. Все заняты переработкой отходов отвратной Америки. Мурманск, милый, родной, встань с колен. Мне стыдно…
