Альфред де Мюссе
Марго
Марго вела все домашнее хозяйство. Мамаша Пьеделе, женщина еще крепкая, нарочно возложила на нее эти обязанности, чтобы с молодых лет приучить дочь к бережливости и порядку. Марго хранила ключи от белья и винного погреба, она же заведовала и посудой (хотя, правда, считала ниже своего достоинства ее мыть), накрывала на стол, разливала вино и пела песенку за десертом. Служанки называли ее не иначе, как мадемуазель Маргарита, потому что она умела себя поставить. К тому же, как говорили добрые люди, это была редкая скромница и разумница. Не то чтобы она совсем не была кокеткой – ведь все-таки она была молода, хороша собой и к тому же приходилась дочерью Еве. Но я бы не посоветовал какому-нибудь парню, будь он даже первым щеголем на селе, попытаться обнять ее покрепче за талию. Ему бы не поздоровилось. Как-то раз сын одного фермера, по имени Жарри, любивший поухаживать за девушками, вздумал поцеловать ее во время танца – и что же? Он получил хорошую оплеуху.
Приходский священник оказывал Марго величайшее уважение. Когда ему нужно было поставить кого-нибудь в пример, он постоянно выбирал именно ее. Однажды он даже сделал ей такую честь, что упомянул о ней в своей проповеди и назвал образцом для всей паствы. Если бы «успехи просвещения», как принято говорить, не упразднили старинного и прекрасного обычая наших предков – увенчивать достойнейшую из молодых девушек белыми розами, то Марго непременно ходила бы в венке из белых роз, что было бы даже лучше проповеди, но «эти господа» в восемьдесят девятом году упразднили и не такое. Марго умела шить и даже вышивать. Кроме того, отец пожелал, чтобы она выучилась правильно писать, читать и немного ознакомилась с грамматикой и географией. Воспитанием ее занялась одна монахиня-кармелитка. Итак, Марго сделалась оракулом в своей деревне. Стоило ей открыть рот, как все крестьяне преисполнялись изумления. Она говорила им, что земля – шар, и они верили ей на слово. По воскресеньям, когда она танцевала на лужайке, ее окружала обычно целая толпа – у нее ведь был когда-то даже учитель танцев, – и ее манера отплясывать бурре приводила в восторг всех зрителей. Словом, она ухитрялась вызывать одновременно и любовь и восхищение, а ведь считается, что это не так-то легко.
Читателю уже известно, что Марго была крестницей госпожи Дорадур и что это она написала старушке поздравительное письмо на красивой бумаге с виньеткой. Письмо это, в котором не было и десяти строчек, стоило юной дочке фермера немалых трудов и долгих размышлений, потому что она была не очень сильна в изящной словесности. Как бы там ни было, но госпожа Дорадур, всегда питавшая нежную любовь к Марго и знавшая ее за самую порядочную девушку во всей деревне, решила попросить папашу Пьеделе, чтобы тот отпустил к ней дочку, и попытаться сделать ее своей компаньонкой.
Как-то вечером старик Пьеделе внимательно разглядывал новое колесо, только что приделанное к одной из тележек. Жена его стояла с озабоченным видом под навесом сарая и, вооружившись большими щипцами, крепко держала за морду испуганного быка, чтобы тот не вертелся и не мешал ветеринару, делавшему ему перевязку. Работники обтирали соломой лошадей, только что вернувшихся с водопоя. Гнали домой стадо, и величественная процессия коров направлялась к хлеву в лучах заходящего солнца. Марго, сидя на охапке клевера, читала старый номер «Имперской газеты», который ей дал господин кюре[1].
В эту минуту сам кюре вошел во двор и, подойдя к старику, вручил ему письмо от госпожи Дорадур. Старик с почтением распечатал конверт, но едва лишь пробежал он первые несколько строк, как вынужден был присесть на скамью – до такой степени он был взволнован и поражен.
– Просить у меня мою дочку! – вскричал он. – Мою единственную дочку, мою дорогую Марго!
При этих словах тетушка Пьеделе в ужасе подбежала к мужу. Сыновья, только что вернувшиеся с поля, обступили отца. Одна Марго продолжала сидеть в отдалении, не смея ни вздохнуть, ни пошевелиться. После первых возгласов все семейство застыло в мрачном молчании.
Тогда заговорил кюре и стал перечислять те преимущества, какие ожидали Марго в случае, если бы она приняла предложение своей крестной. Госпожа Дорадур не раз делала добро семье Пьеделе, она – их благодетельница. Теперь ей понадобился человек, который мог бы скрасить ей жизнь, позаботился бы о ней самой и о ее доме. Она доверчиво обратилась за помощью к семье своего фермера и, уж конечно, не только будет хорошо обходиться со своей крестницей, но и обеспечит ее будущность. Старик выслушал священника, не говоря ни слова, потом сказал, что должен несколько дней подумать, прежде чем принять какое-либо решение.
Только через неделю, после долгих колебаний и горьких слез, было решено, что Марго отправится в Париж. Мать была безутешна: просто стыд, говорила она, делать из их дочки служанку, когда ей стоит только выбрать среди самых лучших женихов во всей округе, и она станет богатой фермершей. Братья Пьеделе впервые в жизни не могли столковаться между собой и все время ссорились: одни – соглашаясь на отъезд Марго, а другие – восставая против него. Словом, в доме царило неслыханное смятение и уныние. Но старик помнил, что в один неурожайный год госпожа Дорадур, вместо того чтобы потребовать у него арендную плату, прислала ему кошелек с деньгами. Он всем велел замолчать и объявил, что его дочь поедет.
Когда настал день отъезда, в двуколку запрягли лошадь, чтобы отвезти Марго в Шартр, откуда она должна была ехать дальше дилижансом. Никто в этот день не вышел в поле, почти вся деревня собралась во дворе фермы. Марго сделали полное приданое; к повозке, и спереди и сзади, были привязаны разные ящички, сундучки и картонки – родители хотели, чтобы их дочь не ударила лицом в грязь и в Париже. Марго простилась со всеми и хотела было еще раз обнять отца, но в эту минуту господин кюре взял ее за руку и прочитал отеческое наставление по поводу ее путешествия, ее будущей жизни в Париже и тех опасностей, которые могли встретиться на ее пути.
– Храните, молодая девица, свою добродетель! – воскликнул в заключение достойный пастырь. – Это драгоценнейшее из сокровищ. Берегите его, а Бог позаботится об остальном.
Старик Пьеделе был растроган до слез, хотя он и не все понял в речи священника. Он прижал дочь к сердцу, поцеловал ее, отошел, потом снова обнял и поцеловал ее еще раз. Он хотел было что-то сказать, но не смог произнести ни слова.
– Хорошенько запомни советы господина кюре, – проговорил он наконец изменившимся от волнения голосом, – запомни их хорошенько, мое бедное дитя… Да, черт побери, не забывай их… – неожиданно добавил он.
Кюре, который уже простер было руки, чтобы благословить Марго, замер на месте, услышав это грубое выражение. Старик произнес его только для того, чтобы справиться со своим волнением. Он отвернулся от священника и, ничего больше не сказав, ушел в дом.
Марго забралась в повозку, и лошадь уже готова была тронуться, как вдруг послышался чей-то плач, такой громкий, что все обернулись. Тут все заметили мальчика лет четырнадцати, на которого до сих пор никто не обращал внимания. Его звали Пьеро, и занятие его было не из самых почтенных – он пас индюшек, – но он горячо любил Марго, хотя, разумеется, чувство это было не любовью, а дружбой. Марго тоже любила этого бедного мальчугана. Не раз, чтобы подсластить его сухой хлеб, она давала ему то горсть вишен, то веточку винограда. Он был неглуп, и ей нравилось болтать с ним или учить тому немногому, что знала она сама, а так как они были почти ровесники, то нередко случалось, что после урока учительница и ученик вместе играли в прятки. Сейчас Пьеро, в тех самых деревянных башмаках, которые Марго когда-то подарила ему, чтобы он не ходил босиком, стоял в уголке двора, посреди своего скромного стада, и, глядя на эти самые башмаки, заливался горючими слезами. Марго сделала ему знак подойти и протянула руку. Он взял ее и поднес к лицу, как бы желая поцеловать, но вместо этого прижал ее к своим глазам. Марго отняла руку, всю мокрую от его слез, в последний раз простилась с матерью, и двуколка покатилась.
