Alex PRO
Антидот. Сборник
ОВСВГ
Я увидел его во время седьмой командировки. В июле. Или в августе? Тем летом довольно долго стояла какая-то аномальная жара. В раскалённом мегаполисе это ощущалось особенно сильно.
Я привез тогда двух тёток, провонявших салон «Транзита» варёными яйцами и дешёвой косметикой. Принимал незнакомый мне нервный седой мужик, назвавший пароль.
Пока тётки пересаживались в крузак седого, тот как-то неестественно и напряжённо пригладил свои короткие волосы, всматриваясь за мою спину. Подаёт знак?
Я оглянулся. С другой стороны улицы, у киоска с шаурмой, стоял не кто-нибудь, а Кулёк собственной персоной, и смотрел на нас.
– Не ссы, – усмехнулся седой.– Это наш. Контролёр.
– Сам не уссысь, – огрызнулся я. – Только принял, а уже весь на измене.
Когда машина седого скрылась в потоке, я решил рискнуть и нарушить инструкции. Оставив своего форда припаркованным, я не спеша пошёл в сторону торгового центра. Время от времени поглядывая на противоположный тротуар. Кулёк немного помедлил, но двинулся параллельным курсом.
Убедившись, что он заметил, я воткнулся в толпу у входа в гипермаркет и взял продуктовую тележку. Остальное было делом времени. Кулька я больше не видел, но на кассе среди моих покупок каким-то чудом обнаружился свежий номер «Садоводства и огородничества». Бывает же! Стоит всего лишь несколько раз ненадолго отойти от своей телеги, а уже понапихают всякого.
На фудкорте, между кофе и блинами, я быстро пролистал весь журнал, но ничего не нашел. Странно. Что-то явно должно быть помечено, написано – телефон, координаты. Непонятно.
Дошло уже дома. Когда выгружал покупки. Маленький подарочный пакетик семян укропа, видимо отклеившийся от журнала и упавший на дно еще до кафе, имел явные следы кульковского вмешательства… Написанная синей ручкой длинная цифровая последовательность, после ввода в поисковик интернета, ожидаемо оказалась номером авитовского объявления о продаже какой-то рухляди. А вот телефон из этого объявления откликнулся.
***
Встретились вечером того же дня. В кабаке. В отдельном кабинете. Кулёк приехал один.
– Ну что, товарищ старший сержант, давно ты в… нашем… бизнесе? – спросил он первым делом.
– Прилично, – соврал я, постаравшись произнести это как можно солиднее. Чтобы не пришлось уточнять при следующем вопросе. Вернее, чтоб этот вопрос вообще не прозвучал.
У нас так: не стоит всегда говорить правду – не факт, что зачтётся правильно. А лучше вообще говорить мало. Помалкивать.
Но Кулёк про это похоже забыл. То ли он действительно был рад неожиданной встрече? То ли заимел какие-то виды на меня? Других резонов я просчитать не мог.
– Сколько лет не виделись? –неожиданно принялся он обниматься. – Тридцать? Меньше? Ну да. Один хрен, до фига!
Судя по всему, изменился за это время Кулёк не сильно. Такого хитрожопого бойца, как Боря Кульницкий, я никогда не видел. Придали нам его во взвод сопровождения перед самой поездкой. Мы традиционно, не торопясь, в предвкушении, два дня готовили свой вагон: колотили нары и столы-лавки, получали довольствие и документы. А этого…недочерпака…пристегнули к моему подразделению вечером в ночь выезда. Без оружия, без харчей. Без нихера. Просто как усиливающий довесок. Как простодушно рассказал нам Боря-Кулёк, накануне его предприимчивая мама из советской торговли о чем-то договорилась с комбатом. Рос Боря без отца, и мама умела договариваться.
«Приехала с двумя сумками, – сказал Боря, – уехала без сумок и довольная. Два раза билет меняла».
Наверное, достигать соглашения с нашим видным комбатом ушлой маме ещё и понравилось. Во всяком случае, Пименов лично припёрся на отправку в два ночи, чего никогда не делал, и отозвав меня в сторону, оскалившись, сказал негромко: «Ты, сержант, с этим крапивным семенем поосторожнее. Понял меня?»
Я пробормотал что-то типа «так точно», но так до конца и не въехал. То ли опасаться этого Борика, то ли опасать? Пасти, так сказать. Хотя вот это слово закрывает и ту и другую позиции. Значит, будем пасти.
Я не был удивлен, что «блатного» солдатика воткнули именно ко мне.
Во-первых, дедовщины (в том понятии, как ее расписывали распоясавшиеся при Горбачёве газеты) у меня не было. Звездюлей отхватывали все. Соответственно личным заслугам, а не капризам старослужащих. И раздавал их я, а не все подряд. И как комод, а не просто так, по зову души.
Во-вторых, именно мы, овэсвэгэшники, регулярно выезжали за пределы части, сопровождая вагоны с реактивными снарядами почти до афганской границы. А для солдат нашего батальона, как и большинства остальных, даже сходить в увольнение считалось редким, почти несбыточным, счастьем.
Поэтому коллектив был спаянный, притёршийся. Терять возможность разглядывать гражданскую жизнь под стук вагонных колёс (задолго до грохота дембельского поезда) никто не желал. Да и других интересных возможностей, недоступных на арсенале, была масса.
– Жрачки на тебя не дали, автомат тоже,– сообщил Кульку Шавкатка. – Значит, будешь, сука, милостыню на станциях просить.
– Нам в Куйбышеве ящик водки к паровозу поднесут, – быстро сказал Борька и все охренели. – Надо только позвонить заранее. Можно в Кирове. Если там автомат на пятнадцать копеек имеется.
Обычно на водку, несчастный пузырь на пятерых, мы меняли тушёнку-сгущёнку. С кучей геморроя. Время-то какое – всё по талонам. Сухой, бля, закон. Да и пили мы эти сто грамм на брата больше для бравады, а не опьянения. То, что запрещено… того особенно хочется. Иногда везло с самогонкой: её выходило побольше. Но тут… Ящик! Есть от чего охренеть…
– Ты не охерел, солдат? – вопросил я новобранца под недоумённые взгляды сослуживцев. – Мы, блядь, в карауле!
– Так это ж не для нас, – не моргнув глазом,отвечал Борька. –На обмен. На покушать. И на заработать.
Из того, что ещё запомнилось с той поездки. На третьи сутки, когда мы стояли на задворках какой-то сортировочной, Кулёк приволок овцу. На шее. За ноги. Овца была небольшой, ещё молодой. И ещё живой. Кульницкий отоварил её какой-то трубой, но не убил, а только оглушил. И то не до конца: время от времени из овцы сыпался горох, она дёргалась и хрипела.
– Чё, Шавкатка, давай, зарежь её, – сказал тогда, кажется Витек. – Ты же должен уметь шашлык делать.
– Да идите вы лесом, – отвечал Шавкат.– Я вообще-то из Самарканда, а не из кишлака какого-нибудь. Мне её даже жалко.
– Мне не жалко, хоть она и ярка, похоже, – сказал я, вынимая штык-нож. – Я из русской деревни. Расстилайте плёнку, будете ассистировать.
***
Это была моя последняя поездка. Двое духов отжимались по залёту в метре от моих сапог, когда в умывальник залетел дежурный по части старлей Фишер. Замполит сто второй роты и кандидат в члены. Сам – тот ещё член. Кульницкий стоял тогда «на тумбочке» и должен был проорать «Смирно!», но замполит, по его словам, пробрался в казарму до его дежурства и просто где-то тихарился.
Как это произошло на самом деле, мне уже не суждено было узнать. Стало не до того. Я попал под кампанию «борьбы с неуставными отношениями». Нет в Уставах Вооруженных Сил СССР такого, чтобы «унижать военнослужащих младшего призыва отжиманиями от грязного, пусть и по их вине, пола и матерной бранью».
– Сиди на жопе ровно, сержант, – шипел ротный, приходя на губу. – Кампанейщина, мать её. Ещё пиджак этот… Не огрызайся. Что-нибудь решим.
Решили. Вместо широкой лычки вернули «адидаса» (прощай старшина «на дембель») и командировали дослуживать в другую часть. Где, на первое же утро, я вдруг обнаружил около кровати начищенные не мною сапоги, новые портянки, подшитый отстиранный китель и двух лопоухих доходяг в мешковатом хэбэ в режиме «чего изволите». Грязно и продолжительно выругаться на всё это в той богадельне совсем не возбранялось. На Уставы там клали с прибором. Такого бардака я не видел даже в соседнем стройбате. Зато не «дизель».
***
– А ты давно сюда перебрался? – спросил меня Кулёк после третьего тоста. – Чем вообще после армейки занимался-то?
Я подозревал, что всё он уже про меня узнал. Такая уж у нас «фирма». Посторонним вход заказан. Ответил уклончиво, но не особо скрываясь: «Всем понемногу. Вопросы решал. Потом в ЧОПе. С пацанами организовали. Теперь вот здесь. Сопровождаю».
Кулёк заржал.
– Ты хоть знаешь, кого ты сопровождаешь? И куда?
– Понятия не имею! – ответил я как учили. Мало ли. – Нам запрещено с ними общаться. Не расспрашивать. Не отвечать на вопросы. Не позволять принимать алкоголь…
– Да знаю, я знаю! – раздраженно перебил Борька.– Баб не пердолить. Мужиков тоже. Ха-ха. Ты пойми: я с тобой не просто так… беседую… Может я виды на тебя имею, продвинуть хочу?
«Надеюсь, – подумал я.– Продолжай!»
– Я в этом бизнесе далеко не последний человек, – гордо заявил Кульницкий.– От меня многое зависит, Русь. И подвернулся ты…как нельзя вовремя. Поэтому тебе вопросы и задаю.
– Откуда я знаю, что тебе можно на них отвечать? – резонно поинтересовался я. – Я только догадываться могу, кто ты есть на этом свете.
Он картинно вздохнул, покачал головой. Достал смартфон. Поводил пальцем, протянул мне: «Смотри!»
Я посмотрел.
– Убеждает? – довольно спросил он.
– Вполне. Спрашивай, Боря.
– Я уже давно не Боря. Я – … Впрочем, пока… пусть будет, Боря… Спрашиваю: кого ты сопровождаешь? На твой взгляд. Куда и зачем? Своими словами. Как ты понимаешь?
– Сначала казалось, что понимал. Специалистов, профессионалов – на вахты. Баб? – я пожал плечами. – Тех, что помоложе – скорее всего, в блядюжники. Тех, что постарше – сиделками и поломойками. Туда. В забугорье.
– С чего так решил? – вскинулся Кулёк.
– Ну, когда их бумаги принимаешь-передаёшь… Я же видел, что иногда плюсом шли загранпаспорта. Новенькие загранпаспорта.
– А разве тебе не запрещено вскрывать пакет с документами сопровождаемых? По инструкции? Без крайней на то необходимости?
Я усмехнулся. Кульницкий продолжил с нажимом:
– И таких необходимостей, как я уточнил, с тобой не происходило, так? Это кстати была еще одна причина того, что разговаривать с тобой имеет смысл – отсутствие залётов. Так откуда выводы?
– Я ставил условие – документы запечатывать при мне. Знаю, что не положено, но я смог убедить. Не всех, правда, но несколько раз получилось. Мало ли? Забудут положить, а мне на каком-нибудь посту расхлёбывай.
– У нас в России пока что не вменено в обязанность постоянно носить при себе документы, удостоверяющие личность, – заметил Боря.
– Расскажи об этом дэпээсникам, в режиме «Антитеррор», или ещё кому, – парировал я. – Объясни им! Да ладно! Видно же, что не туристами едут. По одежде, сумкам, повадкам. Причем заметно, что большинство в первый раз за кордон.
– Ты же через границу ещё не катался?
– Нет, только обещали. Когда-нибудь.
– Не верь. Там желающих дохера и без тебя. И на месте… есть кому… и встречать, и провожать. Ты поясни: ты сказал «сначала понимал». А что думаешь сейчас? И почему разуверился?
– Не знаю. Не разуверился. Тут по-другому, – я аккуратно подбирал слова. – Мне ж никто и не говорил – куда и зачем их доставляют. Я мог только догадываться. Но шаблон быстро порвался.
Я вспомнил, как во второй поездке собирал по частям, а затем сопровождал разновозрастную группу. Все они ранее не были знакомы друг с другом. Подводили их в разных условленных местах соответствующие сопровождающие первого уровня. Обычно тётки. Передавали их документы, проникновенно-фальшиво говорили своим подопечным что-то типа: «Удачной дорожки, Марина! Хорошо провести Вам время!» или «Счастливого пути, Николай Степанович. Надеюсь, заодно поправите здоровье».
У всех пассажиров, наверняка имелись подобные моим инструкции: не болтать лишнего и не расспрашивать ни о чем. Однако в моё отсутствие языки, как правило, развязывались. Видеорегистратор в «Транзите», если я того хотел, писал звук и видео даже при выключенном зажигании. Поэтому во время заправок на АЗС, отлучек в придорожные магазины и в прочие подобные моменты, звучали порою любопытные обмены мнениями. Весьма любопытные.
Самое интересное, что никто из пассажиров не планировал эту поездку заранее. Все подорвались недавно. В связи, как говорится, «со вновь открывшимися обстоятельствами». А точнее с неожиданно появившимися вариантами и возможностями.
– Я думаю, что они едут не совсем в качестве тех, кем им пообещали, – предположил я. – Возможно совсем в ином качестве…
– Молодец, – кивнул Кулёк. – Соображаешь. А вот теперь позволь мне остановить тебя на этом месте и выяснить некоторые нюансы твоего отношения к человечеству. И к людям в частности.
– К некоторым людям? – поправил было я, но Кульницкий недовольно отмахнулся:
– К основной массе.
– Не врубаюсь, – честно признался я. – Хотя пока ещё практически трезвый.
– Ну, я так понимаю, сейчас для соответствующего состояния тебе надо гораздо больше, чем цать лет назад? – подмигнул Кульницкий, подливая шикарный далморовский вискарь в мой бокал. – Овечку-то помнишь?
– Ну, что-то такое было, – пожал плечами я.– А что? Вроде же хорошее было мясо? Никто тогда не траванулся, не запалились, все довольны.
– А я помню, как ты запросто её кончил и потом лихо разделывал. Штык-ножом. На полиэтилене. Впечатлило.
Я улыбнулся:
– Я помню только Витька, которого настолько впечатлило, что он блеванул прямо на потроха. А про тебя как-то нет.
– Я тогда за голову держал. Она мне потом снилась… долго.
– Бывает. Ты ж городской. Я вот только телят жалел, и то…пока кололи. А на овец как-то изначально было похер, а уж тем более на свиней. Или куриц каких-нибудь. У нас в деревне им даже имена-то никогда не давали.
– Вот. А я тогда так не мог. И ты меня удивил. Хладнокровием. Сильно удивил. Может быть, поэтому я сейчас с тобой и разговариваю.
– Ну, так разговаривай, Неборя! – я махнул рукой на опустевшую бутылку показавшемуся с подносом официанту.
– Ты не увлекайся, разговор на самом деле серьезный.
На этом месте я решил его слегка осадить, посчитав, что не стоит позволять приподнявшемуся за прошедшие годы собеседнику совсем уж охреневать в полёте:
– Бля, как мне надоело это ваше московское «на самом деле»! У нас вот, на провинции бля, всё на самом деле! По-настоящему! Не ка-ак бы! И не ка-ак то та-ак! Ты же наверняка всё про меня пробил? И знаешь, на что живу, чем болею и кого имею!? Что пью редко. Чего вату катать, Боря?
– Ладно. Откровенность за откровенность, – со значением в голосе сказал Кульницкий. – Мне действительно надо знать, что сегодня в башке у сержанта. И стоит ли его передвигать на другой уровень.
– Хорошо, – я понял, куда он клонит, решил подыграть.– Ты спрашивал про людей? Тогда отвечу классически: «Народ у нас хороший. Люди – говно!» Ты готов поспорить?
Кулёк внимательно посмотрел на меня, что-то изменилось в его взгляде, он накатил еще один бокал, прокашлялся и вдруг быстро заговорил:
– Люди – это сволочи, сержант. Биомасса. Человек – звучит гордо, а выглядит жалко. Мешок костей, говна и сала.
– «Кожаный мешок с дерьмом», как говорил один известный нам офицер? – усмехнулся я.
– Типа того. Но дорогой иногда мешок. Очень дорогой. Даже если это полное быдло.
– Но, мы же с тобой – не быдло? – я пьяно подмигнул.
– Мы – нет. Вот поэтому сидим здесь и кушаем всякое вкусное, а не едем… как твои недавние пассажирки… в свой последний круиз.
Я отметил последнюю фразу, дыхание у меня слегка перехватило, но внешне я не подал виду. Только понимающе ухмыльнулся. И, поскольку требовалось что-то ответить, спросил:
– Ну, а эти, в соседнем зале, посетители…Они разве обязательно люди? Только потому, что тоже «кушают всякое вкусное»?
– Вот! – торжествующе взвизгнул Кулёк. – Правильно говоришь! Сегодня они «кушают», а завтра мы их повезём. Если им вдруг «повёзет». В кавычках. Ты знаешь, какой КПД у паровоза?
– Не помню, но что-то совсем мало, – я не понял, к чему он клонит.
– А у электровоза?
– Значительно выше, – уверенно и пьяно заявил я. Мой организм прямо таки обрадовался отвлеченной теме. Вот только ненадолго – следующий вопрос чуть не загнал меня в ступор.
– А у человека?
– У кого как, – ответил я, стараясь выглядеть многозначительно и мудро. Подбираемся, похоже, к «теме вечера».
– Хер-то там! – сказал Кулёк. – Охеренный КПД. У любого. Вопрос условий. Окружающей среды.
– А как ты его интересно посчитал? – ехидно усомнился я. – По общественному вкладу что ли? Так ты не прав тогда.
Кулёк поморщился:
– Сержант? Алло, сержа-ант? Это ты мне говоришь? Ты? Что-то я тебя не узнаю. Тебя когда-то интересовал внутренний мир того же Шавкатки, который до армии закончил аж два курса универа?
– Ну, он всегда умничал. По делу и не по делу.
– Филфак, вообще-то. Большой бай сейчас. Наверное. Или где-нибудь в Америке, – предположил Кульницкий и вернулся к своим подростковым претензиям: – Ну, и что ты тогда про него думал? А про Витька, который остался в армии и сгорел в первую чеченскую? Да тебе по барабану было на их мировоззрение! Тебя тогда интересовало только то, как они выполнят приказ. Как физические тела, способные чистить снег, перетаскивать тяжести и стоять в охранении.
