Молчание, в котором до этого немногословного разговора пребывали оба, вновь воцарилось.
«Со мною, помимо неведомого мне пищика да друга Годунова Клешнина, еще Елизарий Вылузгин. – размышлял про себя боярин. – Только последний и может быть полезен. С ним у нас давние связи – с тех времен, как судные дела во Владимире разбирал. Бывало, отписывал памяти в Поместный приказ Елизарию. Быстро он мне отписывал. Попробуем и на этот раз столковаться. Только б этот прихвостень Борискин не мешал. Ишь, глазищи-то вылупил. Не зря, видать, Луппом прозвали».
Елизарий Вылузгин держал путь впереди в нескольких шагах от них. От постоянного исполнения обязанностей дьяка он сильно ссутулился.
«Интересно, что ему Бориска наказал в отношении меня? Или только Клешнину указания дал? Сам Елизарий стороною держится. И от Клешнина тоже. Даже очей не кажет. Боится дьяк себя выдать, что ли?»
Уже ближе к полуночи прибыли к Ростову Великому.
– Здрав буди, владыка! – приветствовал Шуйский митрополита Варлама, заходя на архиерейский двор. – Тимурка Засецкий был ли?
– Глаз не казал. – ответил митрополит после приветствия. – Дело какое срочное случилось?
– Нешто не ведаешь про Углич?
– Вести не доходили.
– Царевича не стало.
– Димитрия?
– Его, – кивнул Шуйский в ответ.
– Ну-у, – протянут митрополит, – стало быть, осиротеть может трон наш.
– Тише, владыка. Чужим ушам лишние слова не обязательно слышать.
Варлам покачал головой. Когда несколько лет назад Иов, возглавлявший на тот момент Ростовскую епархию, возглавил Московскую, его место и занял игумен Кирилло-Белозерский. В митрополиты Варлам был рукоположен около двух лет назад, когда в Москве Иов был избран в патриархи.
– Для сыска, значит, послан? – уточнил он у Шуйского.
– Да. Вот не знаю, что привезу, какие дела разведаю.
– По совести б надобно, боярин.
– Вестимо, что по совести.
– Не лишил ли кто последыша жизни?
– Не ведаю о том.
– Неужели кто решился бы грех на себя взять? Ведь дите еще, и десяти годов не жил.
– Грех или нет, о том пока рано говорить. Когда дознаемся – ясно будет, кого в нелюди записывать, – Шуйский перекрестился на образ.
Митрополит, опустив глаза, что-то обдумывал. Он понимал, что Углич вновь оказался на острие недобрых событий, как бывало уже не раз.
– Окромя царевича-то ничего более не слыхать?
«Все-таки знает владыка, раз спрашивает. Видимо, дошли вести с Углича. Или Засецкий успел сболтнуть? А может – Геласий? Тоже ведь митрополитом-то сделался не далее как после возведения Иова. Значит и Варлам… А, была-не была».
– Тут еще кое-что есть. – зашептал Шуйский. – Как сказывал гонец, Нагие приказали государева дьяка убить – Михайлу Битяговского. Оговорив, записали сына его в душегубцы наряду еще с двумя – будто бы они Димитрия жизни лишили – да и дали о том клич. Жители-то и кинулись искать убийц царевичевых. А заодно и дьяка порешили, да с ним еще нескольких.
– Господи! Да ведь этого теперь за всю жизнь не отмолить! – ужаснулся митрополит, истово крестясь. – Верно ли сие?
– Гонец сказывал, – пожал плечами боярин.
– Да неужто люди-то там совсем без креста? – продолжал креститься владыка.
– Нагие все. Их дело. Привиделось, что убили царевича. Не разобравшись решили, по праву своего места. А ведь помимо царицы остальные ее родственники, которые в Угличе-то, и вовсе никто. Ни званий, ни чинов до недавнего времени сроду не имели.
– Так царица приказала-то?
– Будто бы. Спознаюсь когда, там видно будет.