Алексей Волков
Путь Ворона
– Чего? – в такт мыслям Воронова спросил весьма крупный парень.
– В Хабаровске идет война одних банд с другими, – терпеливо повторил офицер. – Выжить в городе еще сложнее, продуктов взять неоткуда, охота и прочее происходит только за пределами, кое-кто выращивает разные овощные культуры, но его обкладывают данью. Проще говоря, есть группы наглых и вооруженных людей, и они заставляют работать остальных в своем районе, отнимая плоды труда. Есть рабы, и есть повелители. Так было раньше, и вряд ли что-то изменилось с тех пор. Понятно?
– Чего ж тут не понимать? – отозвался тот же парень. Наверно, он, напротив, удивился бы и не понял, если бы ему попытались объяснить иную организацию общества.
– Можете попробовать повоевать с местными. Если есть желание. Дело хозяйское, – предложил Воронов. – Вдруг повезет? На чужой территории пришлым…
Говорил, а сам периодически смотрел в черные девичьи глаза. Словно окунался в бездонный омут, а затем едва находил силы отвести взгляд в сторону.
Да что это с ним такое? Тоже мне невидаль – женщина, даже такая прелестная! Мало ли их видел, самого разного возраста и внешности? Тут при ином раскладе уже о внуках бы следовало думать, а не о незнакомых девицах. И не думал. Лишь то и дело смотрел, и поневоле хотелось подтянуться, расправить плечи, предстать с лучшей стороны. Не простой доходяга, даже не житель сравнительно благополучного поселения – офицер, человек, занимающий немалое место в иерархии. Ведь что ни говори, полного равноправия не будет никогда, как никогда его и не было. Только нормы питания одинаковы для всех, а для занятых на физических работах даже больше. Зато наверху социальной пирамиды больше ответственности, а для людей несведущих – неких мифических прав.
– Вы-то что предложите? – поинтересовался мужчина постарше. Один из руководящей троицы, пожалуй, под сороковник, небритый, худощавый, с вытянутым лицом и неприятными глазами.
– Мы – ничего, – четко ответил Воронов. – Ваши люди поинтересовались: можно ли поселиться у нас? Вариант в качестве охраны мы сразу отбросили. Пока что справляемся с этим делом сами, и, скажу, успешно. Даже банды давно стараются обойти стороной. Последний раз год назад попытались сунуться какие-то совсем дикие и тупые, но пришлось положить их целиком. Так что если деться вам совсем уж некуда, можем рассмотреть прием в качестве работников. У нас обязательный и всеобщий труд. Содержать кого-либо просто так поселение не может.
В толпе стали переглядываться. Чувствовалось: кое-кто желал бы возмутиться подобным фактом, однако понимал, что толку от возмущения не будет.
– То есть вы хотите предложить нам работу? – уточнил сухощавый.
Мельников, вспомнил фамилию капитан. Кажется, так называл Борис старшего из руководителей. Или – Мельник?
– Мы ждем ваших предложений и уж потом подумаем, подходят ли они нам. Будет ли от вас ощутимая польза? Такова жизнь. Если бы к вам заявились мы, вы задали бы тот же вопрос. Мы же не можем принимать всех и каждого.
Тема была предельно больной. Вначале хотелось спасти как можно больше народа. Не отребье, полезшее изо всех щелей, и не политиков, чего уж там, обычных людей, которых всегда большинство. Казалось, пройдет год, ну, может, два, и жизнь начнет потихоньку налаживаться. Прежнего уровня не достигнуть, промышленность разрушена, хозяйственные связи рухнули, парализовав не пострадавшие в войне заводы, количество жертв перевалило за десятки миллионов, деревни и до Катастрофы влачили жалкое существование, только ведь хаос не может быть вечным. Пусть почвы заражены, все в дефиците, должна найтись объединяющая сила. Уж какого-нибудь уровня пресловутого тринадцатого (девятьсот, девятьсот) года достигнуть реально. Не по населению и не по его здоровью, и все-таки… Вернуться ближе к земле, начать с продовольствия, запустить вначале примитивные мастерские, потом кое-какие заводы. Наладить производство самого необходимого. Пока же помогать друг другу, спасать всех и каждого, бороться с отморозками всех мастей.
Помогали, спасали, боролись. Воевали с заезжими бандами, порою изгоняли собственных преступников… Едва не вымерли от обычного голода в первую зиму, и еще больше – в наступившую весну. Несмотря на награбленные в разных местах запасы, несмотря на собственный труд, несмотря на…
Хотя какими были те запасы? Времена социализма миновали, а для бизнесмена главное – быстрее продать, пустить средства в оборот. Так, нашли пару небольших, ставших бесхозными складов, оприходовали…
В ту первую весну порою шли радиоактивные дожди. Обессиленные люди десятками умирали от болезней. Если бы не череда смертей – другие бы тоже не выжили. А сколько деревень вымерло! От голода, болезней, нападений банд… Теперь-то еще хуже. Вечная зима, мутанты в лесах… И с появлением снегов ушли надежды на возрождение. Раз массовое производство продуктов под большим вопросом, откуда взяться цивилизации?
Хочешь спасти хоть кого-то, не пытайся спасти всех – суровая истина.
Но какие глаза у сестры Бориса! Если подумать, что такое полсотни человек, когда в разросшемся поселении сейчас проживает без малого две с половиной тысячи? Приспособятся же. Столько лет прошло, все тунеядцы поневоле вымерли. Если не слишком умеют работать, так научат более опытные товарищи.
– Хорошо, – кивнул Мельник (или все-таки Мельников?). – Что у вас вообще надо делать?
– Выращивать овощи в подземных теплицах, расчищать места для этих самых теплиц, заготавливать дрова, чинить коммуникации, заботиться о домашних животных… В общем, надо уметь все, что необходимо для жизни. Вряд ли зима закончится быстро, но это еще не повод, чтобы вымирать. Можете посовещаться, подумать. Лучше решить сразу, чем мыкаться потом, – и опять словно погружение в черноту… – Не думаю, будто где-то можно прожить припеваючи. Очень многие поселения в последние годы погибли. По самым разным причинам.
– А у вас? – голос в сочетании со взглядом… Как только земля не ушла из-под ног? Как хоть ее зовут? Представил бы кто! Не звать же сестрой Бора! Имя, сестра, имя!
– У нас некое подобие социализма. Полная уравниловка в потреблении, некоторые элементы демократии при полной централизации власти, в общем, ничего страшного, лишь необходимое. Зато есть своя электроэнергия, некоторый запас продуктов, насколько возможно – безопасность. Жить можно, раз иначе все равно нельзя.
Внезапным аккомпанементом к речи где-то вдали послышался протяжный волчий вой. И, словно хор, – запевалу, после некоторой паузы матерого хищника поддержали собратья.
Люди вздрогнули. Судя по звукам, стая была немаленькой. Воронов быстро осмотрел лагерь. Хреново его разбили горе-путешественники! Как только сумели проделать немалый путь? Лес во многих местах почти вплотную подступал к условной границе. Выскочат серые, даже прицелиться толком не успеешь. Разве что окружить все линией костров, да и то… Не подготовились, запаса дерева маловато, а рубить времени почти нет. Да и вооружены не слишком. Все больше охотничьи карабины и ружья. Несколько автоматов на всю толпу. И то неплохо, учитывая недостаток боеприпасов.
Но капитан машинально отмечал не только это. Здоровый Седой побелел как полотно и с непонятной надеждой уставился на сестру Бориса. По любой логике следовало бы наоборот. Ну ладно, Сергей Воронову откровенно не нравился, только есть же здесь мужчины, кроме него! Чья вековая обязанность – защищать более слабых?
Хотя девушка тоже вела себя не вполне адекватно. Она словно смотрела куда-то вглубь, а губы вдруг дрогнули, будто чем-то напоминающая колдунью красавица что-то усердно бормотала про себя. Ее брат вел себя точно так же, а прочие то смотрели на близкую чащу, то на парочку, будто тут имелась какая-то связь.
Да что они, с ума посходили? Тут того гляди драться придется. Да на невыгодной позиции, раз лучшей заранее не подобрали. В повисшей на поляне тишине громко щелкнул предохранитель – Воронов медитацией заниматься не собирался. Двое его бойцов придвинулись, тоже изготовили автоматы. Пожалуй, самое опасное место будет напротив вон тех кустов. Следовательно, там и надлежит встать. Чуть подальше от жалкого подобия заборчика, чтобы хищник не мог достать в первом же прыжке и имелось несколько мгновений нашпиговать серое тело свинцом.
Вой повторился. Только на сей раз капитану почудилась в волчьем пении некая разочарованность. Жалоба на судьбу, которая поманила и ничего не дала в итоге. Обостренным инстинктом, развившемся за долгие годы, Воронов вдруг понял: нападения в ближайшее время не будет. Может, ночью стая совершит попытку, но сейчас она явно уходит прочь. Странно. Вроде бы волки обязаны почуять добычу. Они успели мутировать после Катастрофы так, что довоенные собратья казались в сравнении с нынешними чуть ли не домашними животными, вроде собак.
Странно. Очень странно.
– Ну, молодцы! – начал было Седой, обращаясь почему-то к брату с сестрой, и заткнулся на полуслове под тяжелым взглядом Мельника.
Тот словно грозил убить любого, кто поведет себя плохо.
Только порою «хорошо» и «плохо» – понятия относительные.
До темноты выйти к селению лесом они не успевали. Пусть путешественники были в основном молоды, однако, к некоторому удивлению, особых навыков хождения на лыжах у них не было. Сверх того, приходилось тащить с собой многочисленные сани с поклажей, и все без каких-либо тягловых животных. В первое время после Катастрофы люди еще пользовались машинами, благо атомные удары затронули лишь города, но затем бензина почти не стало, а сейчас помимо прочего под гигантскими сугробами исчезли дороги, и уже наличие или отсутствие автомобиля не играло роли. А животное надо еще кормить, что в условиях голода тоже огромная проблема.
Ночевать в тайге не хотелось. Один раз волки обошли людей стороной, второй раз такой удачи могло не быть. Поэтому Воронов вывел людей на лед, и дальше отряд следовал по Амуру. Тут стало легче. Отпала необходимость продираться чащобами, взбираться на сопки, спускаться с них. Поверх льда лежал такой слой снега, что лыжи скользили легко, лишь переставляй ноги да отталкивайся палками. Даже сани стали казаться не такими тяжелыми.
Хотелось спросить девушку, благо часть пути Воронов шел рядом с ней, не страшно ли ей было проделывать дальний путь дикими, вернее – одичавшими местами, только вопрос не имел смысла. Страхи остались в том, довоенном, мире. В спокойном существовании экстримом считалось многое, сейчас же любой экстрим стал обыденностью, привычной заданностью, в которой приходится выживать. Может, где в Африке все обстоит иначе, только где та Африка? А ведь помимо врагов, так сказать, зримых: голода, холода, хищников, бандитов, – есть еще незримые. В виде радиоактивных осадков, например. Не зря большинство детей рождается с различными патологиями, да и взрослые болеют все чаще. А уж мутации вообще приняли всеобщий характер. Как водится, чаще вредные, приводящие к летальному исходу, порою – нейтральные, иногда – полезные для данного индивидуума, но кто знает, полезные ли для вида?
Зато в процессе разговора удалось узнать имя. Ора.
– А полностью? – спросил капитан.
– Оруаль. Мой обычный ник в сетях и форумах. Так все и зовут, – улыбнулась девушка и посмотрела таким взглядом, словно одарила лаской.
– Красивое имя, – вздохнул Воронов. Красивым было бы любое, лишь бы принадлежало ей.
Красивы не имена, а люди.
– Даже странно встретить в наше время такую прелестную девушку, – откровенно признался офицер.
Он не преследовал каких-то дальних целей. Давно не представлял себя связанным обязательствами перед конкретной женщиной, а для мимолетного романа относился к спутнице чересчур хорошо. Просто было приятно идти рядом, поглядывать в профиль на нежное лицо, порою иметь возможность заглянуть в бездонную черноту глаз… И не имели значения все остальные путники. Лишь бы никогда не кончалась дорога по льду Амура.
– Спасибо, – странно слышать благодарность за искренне высказанные слова.
Женщины давно отвыкли от комплиментов. Как и мужчины, если на то пошло. Все силы на выживание. До игр ли и изъявления чувств? Нравы поневоле становятся грубыми там, где основой является физический труд.
– За что? Ты словно из каких-то иных времен. Принцесса или, скажем, колдунья.
– Мне уже говорили, что я похожа на ведьму, – улыбнулась Оруаль.
– Не ведьма. Колдунья. Ведьма – что-то нехорошее, а колдуньи бывают разными.
Наверняка кто-то из путников поглядывал на капитана с ревностью. Вокруг такой женщины просто обязаны виться поклонники. Хорошо хоть, компания не скатилась до откровенного скотства, когда у прекрасного, но слабого пола единственная обязанность – служить удовлетворению пола сильного. В лице наиболее авторитетных и крепких его представителей. Вообще всех подряд – уже большая редкость, кто же из авторитетов будет делиться своими правами и привилегиями?
Но кто-то у девушки быть просто обязан. Пусть брат защитит в некоторых случаях, все равно найдется человек, который добьется желаемого не силой, так убеждениями. Феминизм хорош в налаженном мире, где быть сисадмином, менеджером или страховым агентом являлось работой. Когда же выживание зависит от физических данных, женщине в одиночку элементарно не выжить. Биология, как ни крути. Да и там вместо мужей у женщин были друзья, бойфренды, короче, любовники.
– Хорошо, колдунья, – согласилась Оруаль. – А ты кто?
– Человек. Или интересует прежняя профессия?
С падением цивилизации слово стало архаичным. Исчезло конкретное разделение труда. Все делали все вне зависимости от прежних обязанностей и должностей. Кто не делал, тот уже вымер. Был ли человек бомжом или владельцем фирмы, роли никакой не играло. Пожалуй, у стоящих ниже на былой социальной лестнице шансов оказалось побольше. Они-то поневоле умели что-то делать собственными руками в условиях, когда капиталы перестали играть какую-нибудь роль. Зачем нужны деньги, раз ничего на них не купишь? А вот вырастить урожай, изготовить полезную вещь, просто драться, в конце концов, весьма способствовало выживанию.
– Интересует.
– Когда-то я был офицером. Обычный мотострелок. Потом ушел из армии. Служить всяким нечистоплотным личностям стало тошно, ну и… Не я один. Просто в отличие от каких-нибудь топ-менеджеров и прочего офицеры бывшими не бывают. Только действующие, в запасе и в отставке. Едва началась война, опять нацепил погоны. А дальше… Оказался здесь, вот с тех пор тут и живу. Или – служу? Хотя служба и есть жизнь.
– Интересно, – девушка помолчала и лишь потом спросила: – У вас есть своя армия?
– Ну, не армия в полном смысле, однако повоевать немного пришлось. Все жители мужского пола входят в ополчение и в случае нужды привлекаются к боевым действиям. Остались же и банды, и с хищниками идет самая настоящая война. Но имеется небольшая основа. Скажем, подразделения постоянной готовности. Надо нести охрану периметра, производить разведку окрестностей, следить за порядком в самом селении… Дел хватает. Вот за вами пришлось сходить.
Собственно, надлежало не сходить, а решить на месте, стоит ли вообще приглашать объявившихся путников в селение, но об этом Воронов в данный момент забыл как о чем-то не очень важном. Разве можно оставить очаровательную женщину посреди тайги и не предложить ей кров? Тут уже срабатывают даже не чувства – обычный инстинкт.
– А поселение у вас большое?
– Большое. Когда-то там была деревня Елабуга. Вот на ее основе… Местные жители, успевшие эвакуироваться туда родственники, просто бежавшие от войны люди, жители других сел, менее удачливых в плане выживания. Еще мы, в смысле – военные. Ну, и разрослось потихоньку еще перед зимой. Да и зимой тоже. Терпение и труд все перетрут – так говорила раньше народная мудрость. Если бы все смогли действительно трудиться, а не метались бы да разыскивали склады, выживших было бы намного больше. Да и власти вполне могли проявить себя, налаживая хотя бы какой-то порядок на территории. Иногда думаю – реально можно было бы сделать намного больше. Просто не дать остаткам цивилизации окончательно рухнуть в пропасть. Не все же было уничтожено в первые дни! Особенно у нас, на Дальнем Востоке. Бомб сюда упало не так и много. Требовались лишь решительность да какие-то сохранившие управление военные части. Увы, ни того, ни другого не нашлось. Армию усиленно разваливали много лет, а наверху не оказалось людей, которых бы общие проблемы заботили больше личных. Даже когда от общих зависело личное спасение. И вот – итог. Грустная тема, в общем-то. Вы-то за счет чего выжили? Вчера разговор шел в самых общих чертах. Работать, насколько понял, большинство ваших парней не любит.
До мужчин, в представлении Воронова, тут никто не дотягивал.
– У нас неподалеку какие-то склады были, – довольно неохотно поведала девушка. – Потом в деревне две фермы было – свиньи и коровы. Птица. Местные старики наладили отопление в каких-то подземельях и там грибы выращивали, еще что-то. Охотились. Рыбу ловили. Я туда вообще случайно попала. Мы из Москвы. Папа сюда в командировку направился, а мы с Борисом уговорили взять нас с собой. Тут началось. В Москву не вернуться, транспорта никакого.
– В Москве точно делать нечего, – убежденно произнес Воронов. – По ней наверняка был нанесен главный удар. Когда какая-то связь еще была, сообщили – столица практически уничтожена. Больше информации оттуда не поступало. Вам очень повезло. Чем дальше от центров цивилизации, тем легче. В первое время. Да и потом, все уровень радиации поменьше. Чем больше город, тем больше он зависит от коммунальных служб. Отопление, вода, канализация, электричество… Плюс – подвоз продуктов. Кто и в честь чего станет их везти? В том же Хабаровске происходили совершенно жуткие вещи, вплоть до откровенного каннибализма. Мы подумывали – не попытаться ли в меру сил зачистить его, однако рисковать немногочисленными людьми… Там еще держалась радиация. Лучевая болезнь, прочее – оно нам надо? Кто вырвался, тот вырвался.
В Москве у Оры должны были оставаться родные, однако практически каждый потерял стольких, что напоминать об этом не стоило. Да и сколько девушке было в момент Катастрофы? Лет тринадцать-четырнадцать, не больше. Странно, что она вообще сумела выжить в царящем вокруг жутковатом бардаке. Или неведомый папа помог? И ей, и брату, который ненамного старше.
Ладно. Еще будет время все узнать. Если воспоминания не окажутся тяжелыми. Но у кого они легки?
– Зато вы смогли наладить хозяйство у себя, – Оруаль каким-то образом уловила сожаление о несостоявшейся зачистке Хабаровска от людей нежелательных. – Каждый живет так, как хочет. Если кому-то нравится постоянно воевать за зоны внимания, пусть воюет.
– Именно так мы и жили до войны. Каждый за себя, и даже Бога за всех уже не было. Уделяли бы больше внимания порядку, чувству единения, такого бы не случилось. Когда-то прошла тяжелая война с фашизмом. Ты можешь не помнить о ней, понятное дело, но мы-то знали, читали всякие документы, смотрели фильмы… Тогда тоже было очень тяжело, однако люди помогали друг другу и выжили только за этот счет. Может, кому-то нравится держать остальных в страхе, взимать с них дань, но нравится ли тем бояться? Когда уйти особо некуда. Нет, человек в первую очередь должен что-то созидать и ни в коем случае не нападать на других. Разве что в порядке самообороны. Иначе он хуже зверя, и уничтожить такового – не грех, но благодеяние.
– У тебя кто-нибудь погиб в Хабаровске?
– Жена и сын. Началась война, мне пришлось вновь вступить в армию, и они остались одни. До сих пор понятия не имею, попали ли они под первый удар, были убиты в городе отморозками, умерли от болезней или вырвались прочь и погибли где-то по дороге. Пропали без вести, подобно многим…
– И ты до сих пор винишь себя? – кажется, Ора сочувствовала случайному знакомому. Или Воронов, подобно многим, просто хотел обмануться.
– Отчасти. Но я выполнял воинский долг и не мог остаться. Пока был какой-то шанс выиграть войну, обязанность офицера находиться в армии, а не спасать близких. Другое дело, победителей не оказалось. Когда все стали воевать против всех, все в итоге и проиграли.
– Ты странный человек, – девушка внимательно посмотрела на спутника. От ее взгляда куда-то уходили бесконечные заботы, и хотелось вновь стать молодым, уверенным в правоте.
– Мы просто принадлежим разным мирам, – усмехнулся капитан. – Считай, я один из последних рудиментов далекой эпохи. Так меня воспитал отец, и я никогда не жалел об этом. А большинство воспитаны были иначе. И совсем по-другому смотрите на окружающее вы. Обстоятельства переменились. Я просто не хочу меняться вместе с обстоятельствами. Как прожил, так и доживу.
Воронов говорил искренне. В глубине души он считал: именно смена воззрений, резко выросший индивидуализм и привели страну к окончательной катастрофе. Даже после обмена ядерными ударами, гибели людей и многих структур можно было бы что-то сделать, свести последствия хотя бы к некоторому уровню. Однако теперь-то что изменишь? Остается одно утешение – он-то все равно выполнил свой долг насколько возможно, и это, может, зачтется на том свете. Сколько еще осталось топтать заснеженную землю? До постъядерной весны, уж во всяком случае, не дожить. Возраст не тот, да и здоровье. Не мальчик. К сожалению.
Тогда почему же ведет себя, словно юноша на первом свидании? И как на первом свидании, длинная дорога показалась очень короткой. Как-то неожиданно стало темнеть, и тут же оказалось, что уже пора взбираться на берег, а там еще пара километров – и Елабуга. А так хотелось, чтобы дорога не кончалась!
