Алексей Владимирович Июнин
Человек-Черт
Надя выключила телевизор, встала и сделала глубокий вдох. Андрей ее поражал и с каждой минутой все больше и больше. Как хорошо, что она дала ему от ворот поворот, ей не нужен человек со сдвинутой крышей. Смотреть телевизор она не могла, к ноутбуку и интернету ее не тянуло, мысли об Андрее не давали ей спать и лишили покоя, поэтому она, допив чай, переоделась, нанесла легкий макияж, накинула осенний плащ, одела сумочку на плечо и вышла из квартиры. До спортклуба «Олимпус» было всего три квартала и Надя решила что не без удовольствия отдаст минут десять своей жизни на прогулку по ночному осеннему Петербургу, не станет вызывать такси. Она с Ярославом снимали квартиру на третьем этаже многоэтажки, на лестничных площадках которых было по четыре квартиры. Закрыв дверной замок, Надя бросила связку ключей в сумочку и затопталась у лифта. В подъезде было пусто и тихо, никаких шумов, даже соседи этажом выше заткнули своего болтливого попугая. Лифт загудел где-то наверху, снижаясь на четвертый этаж с такой неохотой, будто приближался к своему саморазрушению.
Девушка нервно перетаптывалась на каблуках высоких зимних сапог, Андрей не выходил у нее из головы. Воспоминания, которые она безуспешно старалась спрятать на дальние полки своей памяти, выплывали наружу и ворошили ее душу яркими и глубокоэмоциональными картинами. Ностальгия портила ей настроение. Она мчалась к любимому человеку, а в голове был Андрей. Это не очень хорошо, когда девушка, спешащая на свидание к человеку, которого очень любила, с которым была в более чем близким отношениях, с которым сожительствовала и проводила ночи, с которым, фактически, обвенчалась, думала о своем бывшем. Только бы Ярик не узнал. Но он и не узнает, если Надя промолчит. Она улыбнется, поцелует, приобнимет и скажет пару ласковых слов, от которых Титов забудет про спортбар и полупьяненьких дружков, ответит ей на поцелуй и они вместе вернуться домой. Нужно, чтобы было так.
И никакого Жуя быть не должно! Не должно! Так почему Надя переволновалась так, что хоть в пору заходить в аптеку и покупать успокоительное. Безобразный новый образ Андрея Жуя накладывался на тот старый человеческий, тот который когда-то так любила Надя Грикова. Тот человек, известный всем как Андрей Вставкин или Андрей Жуй без сомнения тоже любил Надю и еще как любил! Но только что-то произошло с Андрюшей, какой-то перелом. Того человека больше не было, а был какой-то бес, называющий себя дорогим для Нади именем, но не имеющий к истинному Андрею никакого отношения. Нади приходилось осознавать тот факт, что ее прежний Андрюша и теперешний монстр есть одно и то же существо. Но это в-принципе невозможно, их комплекция разная, черт больше походил на вставшего на задние лапы шелудивого пса, и если хвост еще можно было прицепить, но как, скажите на милость, можно сделать так, что ноги сгибаются наоборот? Как у хищных животных. Колени вывернуты назад и совершенно полное отсутствие стоп и обуви, вместо них – копыта. КОПЫТА!? Скорее всего – неподкованные, но разве это имеет значение? Нет, это не человек, даже не обезьяна. Но существо, без сомнения, обладает интеллектом и еще каким! Мутант? Марсианин?
После разрыва их отношений, Надя продолжала следить за творчеством Вставкина-Жуя, наблюдать за его успехами и странным, но уверенным перевоплощением из нормального парня в какого-то мерзкого демона. Андрюша изменился, не оставив от себя ничего. Андрюши больше нет. А есть кто-то совершенно иной, как внутри так и снаружи. И этот «кто-то» не привлекает Надю ну ни чем. Так почему-же перед ее взором стоит лицо ее Андрея. Не теперешнего, а того прежнего. Его нормальное лицо, которое она уже давно не видела. Которого больше нет. Кто же он теперь? Человек-ли? Он без зазрения совести нарекает себя чертом и тем же самым определением называют его и другие. Но такого же не может быть! Какие черти в двадцать первом веке? Черт! Эта рогатая маска уже так срослась с юношей, что он уже и сам не знает в каком виде должен представляться публике и перед ней, своей бывшей любимой девушкой. Ну ладно – зрителям, так он соизволил, нацепив эту личину, разговаривать с ней по скайпу! Точнее, говорил не он, а Олеся Левит, но ведь речь шла о любви! Если он так хотел возврата отношений, то почему продолжает косоротиться перед ней в этом образе черта? Он что, издевается над ней? Выставляет на посмешище? Жалкий скоморох!
А Олеся Нахимовна! Зрелая женщина, а устраивает какие-то совсем не смешные комедии.
Пусть они оба убираются ко всем…
Надя обернулась. Что-то привлекло ее внимание, вдруг она почувствовала, что в парадной она не одна, что тут рядом есть еще кто-то, хотя по-прежнему кроме надсадного гудения лифта, она не слышала никаких посторонних звуков. Тень на площадке между четвертым и третьим этажами, напротив окна… Надя сделал шаг от сомкнутых дверей лифта и посмотрела вниз по лестнице. У нее вдруг остановилось сердцебиение и расширились миндалевидные глаза. На площадке между четвертым и третьим этажом сидел мужчина. Сидел на старой грязной табуретке, каких уже давным-давно не выпускает ни одна фабрика. Сидел и смотрел на Надю. Ростом он был высок, это было видно по выступающим вперед коленям. Одет он был во что-то светлое с низким подолом, походящее на медицинский халат, но старомодного покроя. Пострижен он был по моде военного времени, тоже, соответственно, давно прошедшего времени. Бритые виски и шея. Крупные черты лица, брови хищные, глаза синие.
Охваченные страхом глаза.
Мужчина смотрел прямо на девушку. Он словно бы умолял ее о чем-то, дядя даже раскрыл рот и что-то беззвучно произнес. У него были крупные сильные зубы, слишком хорошие, чтобы быть настоящими.
Надя не задавала вопросов типа: «Вы кого-то ждете?» или «Что вам тут надо?» по двум причинам. Прежде всего – она обомлела. А кроме этого, она понимала, что вопросы произнесенные вслух, прозвучат более чем странно, так как очевидно, что она столкнулась с первой и единственной в ее жизни галлюцинацией. Сидящий на табурете мужчина был едва виден, он был прозрачен. Привидение? Грикова никогда в это не поверила бы, да и сейчас не верит, хотя человек в белом одеянии своим присутствием между четвертым и третьим этажами говорил об обратном.
Мужчина отрицательно покачал головой. Настойчиво. Тревожно. Его синие глаза были вполне разумными, совсем не такими как делают с помощью современных компьютерных технологий трехмерного измерения. Его глаза умоляюще смотрели на Надю и та невольно сделал шаг назад. А незнакомец продолжал качать головой, будто не соглашаясь с действиями Гриковой или предупреждая ее о чем-то, чего она делать не должна.
Спускаться на лифте? Выходить на улицу? Что? Что она не должна делась?
Тут, наконец, раскрылись дверцы лифта и Надя, пустив прощальный взгляд на странного человека, нажала на первый этаж. Лифт отвез ее от дяденьки.
– Пусть сидит дальше, – сказала девушка вслух, спускаясь вниз и стягивая черные волосы в конский хвост. Лифт ехал медленно, но верно и через несколько секунд она уже нажимала на красную кнопку домофона. Однако, Надя взглянула вверх в проем подъезда. Увидит ли она прозрачного сидельца от сюда? Она видела лестничные перила всех этажей, а между четвертым и третьим… Ничего. Почему это видение так встревожило ее? Пожалуй даже сильнее разговора с Жуем по скайпу. Надя прислушалась, но не услышала ничего кроме шороха своей одежды. Ночная парадная казалась необитаемой, вымершей. Еще раз нажав на кнопку домофона, Надя Грикова вышла в ночь с ощущением будто за ней кто-то гонится.
Улица встретила ее гомерическим хохотом нескольких ртов. У парадной, сидя на скамейке ржали совсем молодые подростки. Смех их был грубый, не хороший. Когда кто-то из них, оторвав взгляд от смартфона увидел появившуюся девушку с сумочкой на плече, он улыбнулся, показав два ряда молодых зубов и кивком указал на нее своим товарищам. Те тоже заулыбались и Наде показалось что они готовятся напасть на нее с ножом или со спущенными штанами. Один медленно встал явно с недобрыми намерениями. На нем была серая зимняя куртка-аляска, черные тертые джинсы, черная шапочка низко надвинута до самых глаз-бусинок. Еще один пацан сдобрил воздух трехэтажным матом, чем вызвал очередной взрыв хохота.
– На морском песочке я Марусю встретил… – проворковал приближающийся к ней паренек в надвинутой шапочке-пидорке, – В шелковых чулочках, талия в корсете… Эй, красава, че одна ходишь в такое время? Можа, проводить, а? Че, недотрога, что-ли? Подь сюды, не обидим.
Грикова заметила что подростки смотрели на экран смартфона. Прямой эфир с Красной площади из столицы.
Надя поправила сумочку и почти бегом скрылась от парней. Тот, что встал со скамейки, вроде как бросился за ней, прокричал что-то недовольное, но преследовать не стал. Теряясь из виду у молодежи Надя Грикова пошла не тем путем, каким ходила по обыкновению. За три недели, что они с Яриком снимали тут квартиру она еще очень плохо узнала этот квартал, а по некоторым направлениям еще вообще не ходила, лишь теоретически представляя куда могут вывести те или иные тротуарные тропинки. По одной из них она сейчас и пошла, почти сразу пожалев об этом, свернув, как ей казалось, в соседний двор, она оказалась в совершенно глухом месте. Ей надо обойти вот этот дом, пройти по двору, вывернуть направо… Потом до автобусной остановки, а там рукой подать до «Олимпуса», там уже проезжая часть, где она не заблудится. Или не надо сворачивать направо? Темнота мешала выбрать путь. Лучше всего было бы вернуться на исходную и шагать привычным путем, повернув сразу на проезжую улицу, но подростки… Полагаясь на свою интуицию, Надя петляла в темноте по дорожкам и тропкам и понимала, что в каком-то месте что-то пропустила и прошла мимо. Она вышла на какую-то незнакомую площадку с несколькими припаркованными автомобилями, от нее повернула налево и, прошмыгнув под аркой, попала в новое место. В подворотню, мать ее! Вернулась на площадку, выбрала другой курс, обогнула большие лужи, прошла мимо трех многоэтажек, вышла на что-то, в темноте напоминающее школу, потом тропа-колея привела ее на парковку, а потом на детскую площадку, нормально освещенную фонарями уличного освещения. И тут у нее заиграл телефон. Звонила ее подруга Семенова, которая уехала загорать в Тунис, где и предавалась релаксации уже вторую неделю. Грикова ей завидовала, а Ярослав пообещал, что непременно свозит ее на Кипр, но только после чемпионата Европы по теннису. Ярослав Титов был мастером спорта по большому теннису.
Надя с радостью ответила на звонок.
– Алоэ! – Семенова всегда говорила «Алоэ». – Алоэ! Надька! Привет, ты меня слышишь?
– Да, да.
– Алоэ, Надька! Ты слышишь?
– Слышу, Тань.
– Ты спишь? – Грикова ответила отрицательно. На заднем туннисском фоне что-то гудело и рокотало. – Алоэ! Включи телек, Надюх! Даже тут твоего бывшего показывают! – Надя остановилась, а Семенова не могла увидеть, как побледнело ее лицо. – Ты представляешь что он чудит! Алоэ! Слышишь? Он устроил концерт прямо на красной площади в Москве! Там твориться что-то невероятное!
– Это ты по телеку смотришь?
– Не только. Здесь по всему Тунису его показывают по большим телеэкранам, по которым обычно рекламу гоняют. А звук врубили по эвакуационным трансляторам. Ты слышишь, Надюх? Весь Тунис на ушах ходит! Настоящий дурдом, представляю что там у вас в России! Это все твой бывший! Алоэ! Алоэ! Надюх, че молчишь? Ты меня слышишь?
Но Надя уже не слышала, она опустила руку с телефоном и разжала пальцы. Телефон брякнулся на сырой асфальт, от чего у него отлетела задняя крышечка. Сама девушка застыла как вкопанная на одном месте с трех сторон которого шелестели голые ветки берез, ясеней и еще каких-то кустарников с узкими ветвями, поодаль виднелись старые типичные для Петербурга дома с отслаивающейся штукатуркой, вдалеке проехал автомобиль. А впереди прямо перед Надеждой Онгончаевной Гриковой стоял голый человек. На него падал свет сразу двух уличных фонарей, но свет был неяркий, и было в этом человеке много странного, связанного с этим двойным освещением. Первое – светотени мужчины не соответствовали освещению, второе – от него не было ни двух, ни даже одной тени.
Почему-то именно эти два нюанса обратили на себя внимание Гриковой в первую очередь, а уж потом, когда она чуть приподняла взгляд от асфальта, она просто окаменела от страха. Мужчина был обнаженный, худой, лысый. Скелет, но живой. Следствие концлагеря? Какой, к хренам собачьим, концентрационный лагерь! Это маньяк!
Некрасивый мужик продолжал неподвижно стоять перед девушкой не делая никаких попыток нападения или еще каких-либо действий. Он просто стоял перед дрожащей девочкой на своих худых как у фламинго ногах. Стоял статично и был очень странным, в связи с чем у Гриковой возникла догадка, что это не маньяк, а сумасшедший с каким-то непростым психическим расстройством и эту же догадку подтвердил внешний вид мужчины. Он был совершенно голый (уже этого было достаточно) и вся его бледная кожа была покрыта вытатуированными портретами личностей, среди которых девушка узнала Владимира Ленина (только что видела его по телевизору), Феликса Дзержинского, а также Вышинского (смотрела о нем программу), Берию (кто-же его не узнает), Кагановича, Ежова и еще кого-то, чью фамилию не помнила. В университете она тщательно изучала историю социалистической революции, кого-то помнила в лицо, но далеко не всех.
От голого мужчины шла психологическая угроза, чувство самосохранения подсказывало девушке держаться подальше от этого типа, хотя в руках у него ничего не было, а член не был в возбужденном состоянии. Один ее коллега по работе называл такие члены – пиписьками. Физической силой мужичок тоже не блистал, Надя могла бы перебить ему любую кость, а от падения на асфальт или брусчатку лысый дистрофик имел неплохой шанс сломать позвоночник или шейку бедра. Так почему Грикова так боялась худого, ведь она могла справиться с ним в-одиночку? «Потому что он психопат!» – ответила она сама себе и попятилась от него назад, шаг за шагом покидая дорожку и скрываясь в стороне, где фонарный свет был ярче, а фасад горящей окнами пятиэтажки – ближе. Татуированный мужчина покачал головой. Это было первое и единственное его движение. Надя сделал очередной шаг назад, наступила на свой телефон, подняла его, забыв про крышечку… Увидев телефон, мужчина вытаращил глаза и сильнее покачал лысой головой так, что Надя смогла увидеть вытатуированное лицо самого товарища Сталина на его затылке. Не дожидаясь когда Грикова убежит, худой протянул к ней руку. Не резко, не агрессивно. Но умоляюще.
Каблук новой туфельки воткнулся в замерзший песок детской площадки и Надя, потеряв равновесие, упала задом в осеннюю грязь. Психопат мог бы воспользоваться этим мгновением и наброситься на юную жертву, но человек ни сделал ни шага, продолжая босым стоять на прежнем месте с вытянутой рукой и качать головой.
– Нет… – услышала Надя чей-то шелестящий шепот. Не вставая с земли, Грикова попятилась назад, подальше от голого дурака. – Нет… – один голос рассыпался на несколько. – Нет…
Теперь говорил уже целый хор нестройных голосов.
– Нет… Нет… – повторяли голоса, каждый по своему. – Нет…
Когда Надя поняла что с ней говорят портретные наколки на теле тощего мужчины, она закричала. Схватив горсть песка, девочка швырнула ее в человека, но, разлетевшись мелкой взвесью, песок пролетел через татуированного мужчину и беспрепятственно упал на иссушенный осенним временем газон, где летом были высажены какие-то высокие цветы типа мальв.
– Нет… Не делай этого… Не делай этого… – твердили наколки, смотря на Грикову. Взгляды их были печально-предостерегающими. – Не делай этого… Не делай этого… Только не делай…
– Чего не делать? – спросила Надя.
– Не делай этого… этого…
А сам мужчина плакал.
Надя швырнула песок еще раз и, вскочив, не оборачиваясь убежала прочь. Какой кошмар! Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Она покинула детскую площадку, не снижая бег, повернула направо, скрылась за припаркованным микроавтобусом, обежала девятиэтажку и очутилась на парковке. Тут было людно, горела реклама. Здесь стоял маленький круглосуточный минимаркет куда она и вбежала. Магазин был пуст, на кассе не было кассира и Надя невольно поборола в себе мыслишку стащить что-нибудь с прилавка. Не дождавшись кассира, она подошла к автомату с газировкой и купила баночку «Фанты». Выпила ее у входа, поперхнулась, долго кашляла. Бросила баночку мимо урны и только тогда обратила внимание, что на улицах Санкт-Петербурга необычайно темно этой ночью. Спускаясь с крылечка от продуктового магазинчика, Надя Грикова задрала голову вверх, пытаясь найти в кромешном небе хоть одну звездочку. Ни звезд, ни месяца. Весь небосвод был заволочен странной тучей, у Нади сложилось впечатление, что где-то неподалеку что-то сильно горит и от пожара выделяется густая копоть. Однако никакого огненного зарева девушка не видела, запаха не ощущала, звука сирен пожарных расчетов не слышно, паники на улице не наблюдается. Но увиденное небо не отпускало взгляд Гриковой, она, прищурившись, стала различать в туче отдельные детали. Описать их она не могла, но это было будто листва на дереве. Тяжелая низкая туча, не проливая ни капли дождя, состояла из отдельных элементов, словно из хлопьев. Ничего подобного девушка никогда в жизни не видела, а мысль о возникшем урагане, поднявшим вверх мусор, землю и всякую всячину с питерских улиц была неправдоподобной.
– Тебе-же сказали – не делай этого!
Надя вздрогнула и опустила голову. Она стояла лицом на парковку со множеством автомобилей, справа от нее пролегала проезжая улица, позади – крыльцо магазина. Женщина в огненно-алом платье приближалась к Гриковой со стороны парковки, паря прямо над крышами ни в чем не виновных машин. Платье реяло как всполохи жаркого пламени, длинные волосы развевались словно под водой, руки женщины были вытянуты вперед, а ладони повернуты так, будто дама держала марионетку на веревочках. Ее ступни, закрытые подолом платья, были в полуметре над припаркованными автомобилями.
– Не делай, этого, маленькая мышка! – говорила летящая женщина, испепеляя Грикову ненавидящим взглядом. Надя уже видела ее, но память, охваченная паникой, отказывалась вспоминать женщину. – Не делай этого! Если ты, узкоглазая дрянь, сделаешь это, я превращу тебя в жабу! Ты меня поняла? Не делай этого! Не делай!
Надя побежала. Куда? Не куда, просто вперед, не замечая тротуара, газона, встречного мужчины в осеннем пальто, не видя лужу и перебегая проезжую часть в неположенном месте и едва не попав под колеса проносящегося «Лансера». А потом налетев на «Меган», упала, сильно ушибла ноги, порвав колготки и ободрав колени. Водители выскочили из машин, но Грикова уже убежала дальше.
– Не делай этого! – продолжала она слышать за спиной. – Не делай, я приказываю тебе! Не делай, иначе пожалеешь! Я превращу тебя в грязь! Я воспламеню тебя! Ты станешь камнем! Я устрою так, что ты попадешь под трактор, под поезд! Если сделаешь ЭТО! Муравьи заведутся у тебя в кишках. Мозги высохнут! Сердце лопнет! Кожа станет как панцирь! Глаза как у рыбы! Не делай этого!!!
Надя бежала от этого ужасного привидения, изо всех сил стараясь утешить себя мыслью, что кем бы ни был этот призрак, но теперь это лишь дух, даже не туман. Видение, сродни современной голограмме. С проезжей части яростно загудели клаксоны и завизжали тормозные колодки, кто-то позади бегущей девушке взвизгнул. Кто-то с криком побежал в другую сторону, значит привидение видят и другие. Плохой признак, очень плохой, до последней минуты Грикова лелеяла маленькую надежду на то, что это плод ее личного воображения, что ей бы надо бежать ни в спортбар к своему любимому человеку, а прямиком к опытному психоаналитику.
Бежать на длинных каблуках было сложно, Надя подвернула ногу и опять упала на асфальт. Отчаявшись скрыться от летящего за ней призрака, она решилась на атаку. Непослушной рукой она вынула маленький серебряный крестик на шелковой веревочке и, направив его прямо на призрак женщины, злобно прищурилась и твердо произнесла:
– Я тебя узнала, ведьма! – другой рукой она смахнула прилипшую от пота челку со лба. – Ты Ламия! Только Дьявол знает кто ты такая на самом деле – ведьма ли или шарлатанка, но будь ты проклята со своими угрозами! Слышишь! Что ты сделала с Андрюшей? Из-за тебя он совершенно слетел с тормозов!
– Ошибаешься… – прошелестела ведьма, приблизившись к поднявшейся с асфальта Нади. – Не я повинна в том… Но иная сила… А я лишь помогала, вела на путь истинный… А ты! – призрак пронзил Надю пальцем будто ножом нацелился. – Ты! Ничтожная! Портишь! Портишь начинающийся мировой порядок…
– Я ничего не делаю! – защитилась Надя. – Не понимаю о чем ты говоришь, но ты же знаешь, что я рассталась с Андреем и не имею к нему и к его делам ни малейшего отношения!
– Это так… – согласилась Ламия. – Но Андрей… Он…
– Да пошла ты со своим Андреем! – вскричала Грикова, направляя на призрак серебро крестика. – Убирайся! Именем Господа Бога нашего! Именем Иисуса Христа приказываю – изыди!!!
Ламия изменилась в лице. Агрессия сменилась на недоумение.
– Чьим именем? – обескуражено спросила ведьма и даже опустила руку. – Ты, дрянь мелкая, хоть знаешь о чем говоришь? О ком ты говоришь?
– Ты призрак! – не унималась в нападении Грикова. – Следовательно – ты мертва! Мертва!!!
Ведьма погрустнела. Несколько мгновений выражение ее прекрасного лица выражало крайнюю степень скорби и печали. Мертва… Какое несвойственное определение для человека, прожившего более четырехсот лет и пережившего не одну и не две смерти. И не пять, и не десять… А вот теперь мертва…
Видя, что ее острые слова возымели свое действие и призрак Ламии будто бы оставил попытки нападения на Надю, молодая девушка крепче ухватилась побелевшими от напряжения пальцами за крестик, делая им широкие крестообразные движения.
– Ты ничего мне не сделаешь… – Грикова шмыгнула носом. – Ничего не сделаешь… Ты лишь призрак… Именем Господа Бога нашего приказываю – исчезни! Убирайся!!! Проваливайся в ад!!! Аминь!!! Аминь!!! Аминь!!!
Вскинув руки ведьма Ламия закричала не своим голосом от чего у двух ближайших припаркованных автомобилей сработали сигнализации. Ее глаза вспыхнули красным огнем, платье встрепенулось подобно пламени на сквозняке. И тут Надя Грикова почувствовала как серебряный крестик в ее пальцах нагревается. Буквально за несколько секунд он не просто нагрелся, он раскалился, да так что обжег ей пальцы и она вынуждена была отпустить одну руку. Серебро продолжало раскаляться и вот уже от металла пошел легкий дымок. Надя выпустила крестик, жар обжег ей пальцы. А он, упав, зашипел, плавя под собой асфальт. Он плавил асфальт и плавился сам, буквально за считанные мгновения превратившись в кипящую каплю жидкого серебра в маленькой выемке размягченного асфальта.
Вот тут Надя поняла, что приемы против призраков, виденные ею в мистических триллерах, на деле не действуют, а конкретно против ведьмы Ламии никакие боги не помогают. И тогда девушку охватило отчаяние. Призрак ведьмы представлял для нее реальную угрозу и она не знала ни одного метода борьбы. Не метать же в нее камни?
– Повторяю, – продолжала ведьма, медленно готовясь к решающей атаки и приближая свой образ все ближе и ближе. Где-то в стороне раздались пистолетные выстрелы, пули просвистели и исчезли. Полицейский патруль что-то предупреждающе кричал в мегафон. – Не делай ЭТОГО, маленькая узкоглазая мышь! Не делай!
– Я вообще ничего не делаю! – плакала девушка. – Я не понимаю о чем вы говорите. Не понимаю.
– Сейчас не делаешь, но будешь… – мановением руки Ламия взорвала полицейский автомобиль. – И чтобы ты не смогла…
Надя не сразу увидела, как с двух сторон к ней бесшумно приблизились предыдущие привидения – мужчина с табуретом и дистрофик с наколками. Трое призраков взяли девушку в плотное кольцо, а когда какой-то мужчина из числа прохожих набросился на худого лысика с целью помочь плачущей Нади, тот не разворачиваясь, стукнул спасителя ладонью. Прохожий упал и больше не вставал.
Еще несколько безрезультативных выстрелов. Надя видела как одна пуля вонзилась в фонарный столб, пролетев, очевидно, сквозь мужчину, держащего табурет. Если бы мужчина был материален, то пуля попала бы ему живот или пах.
– Тебя не должно быть… – говорила ведьма. – Из-за тебя…
– НЕ ТРОГАЙ ЕЕ!
Этот новый повелительный голос заставил Грикову скинуть поволоку страха за свою жизнь. За спиной у ведьмы парил призрак человека, не известного ей так же как и два других. Мужчина в алом плаще. С накинутым капюшоном, на груди висел крупный блистающих амулет в виде звезды. Очень похожий на тот, что висел на груди у высокого человека с табуретом в руке. Но у «табуреточника» звезда была социалистическая, а у «капюшона» – сатанинская пентаграмма. Лицо у возникшего призрака было взрослое, миловидное, довольно приятное, но его пересекало несколько грубых шрамов, оставшихся после нападения тигра или еще какого-то хищника с острыми когтями.
– Магистр?! – Ламия не верила очевидному. – Ты, предатель? Ненавижу! Ты!!! А вы, что стоите? Иосиф! Александр! Сметём этого труса с лица…
Но за двоими другими фантомами уже кто-то был. За спиной у лысого татуированного дяди находился другой дядя – невысокого роста, в наглаженном костюме-тройке. Вид не очень опрятный, седые кудряшки обрамляли его низколобую голову, пышные светлые усы, нос картошкой. Многим напоминает Альберта Эйнштейна. А за спиной у высокого мужчины со старомодной прической «полькой» и с табуретом в руке парил призрак пожилого старца в допотопной одежонке грубого покроя и с какой-то шапкой на плешивой голове. Через срощенные губы проходили следы швов, такие-же швы, уродующие веки, были наложены и на глаза.
Каким-то образом новая троица призраков нивелировала злобных фантомов, преследующих и нападающих на беззащитную юную девушку, которая вообще ничего не понимала и не знала, чего от нее хотят.
Мир поплыл перед глазами Нади Криковой.
Когда она очнулась, она обнаружила себя лежащей на мостовой лицом вниз. Ничего не понимая, она встала. Она была совершенно одна, вокруг не было никого, ни живых не мертвых. Надя была метрах в ста пятидесяти от того места где ее атаковали странные призраки, но сейчас там было тихо и ничего не говорило о присутствии в том месте кого бы то ни было. Просто часть тротуара, по одну сторону которого мчались автомобили, а по другую стояли жилые дома старой постройки, росли посаженные деревья. Питер как Питер. Осень в самом разгаре, со дня на день должен выпасть первый снег. Фонарные столбы. На одном из них должна быть щербинка от пулевого выстрела, но сейчас уже Грикова сильно засомневалась в ее наличии. Где-то тут должен полыхать взорванный полицейский автомобиль, но улица была спокойна, ничего подобного не было. Не было и лежащего на тротуаре прохожего.
Санкт-Петербург жил своей жизнью. Только вот небо по прежнему было сильно заволочено чем-то странным, напоминающим хлопья мокрой ваты. Хлопья двигались быстро и в одну строну, однако ветер был слаб.
Удрученная этим полубредовым положением вещей, Надя взглянула на свои ноги – ссадины на коленях, все же были. И каблук одного осеннего сапога шатался. Плащ испачкана в грязи. Сумочку она нашла на газоне за невысокой кованной оградкой, в ней все было на месте.
В какой стороне спортбар «Олимпус»? Ей срочно нужно туда, ей немедленно требуется объятия любимого человека, чашка крепкого кофе и кран с ледяной водой для умывания.
Что это было?
Девушка, осмотревшись по сторонам, определилась с местонахождением и, сдерживая дрожь по телу, быстро зашагала в направлении спортбара, на ходу, вынимая телефон. Задняя крышка у него была отломана и утеряна и чтобы аккумулятор не выпадал, девушке приходилось придерживать его другой ладонью. Она звонила Ярославу Титову, а тот не отвечал. Надя была совершенно одна, до спортбара оставалось квартала три. Шла она, трясясь от нервов и мечтая только о безопасности и спокойствии. Что с ней произошло? Она временно выпала из реальности? По пути она думала не сколько о шести невероятных привидениях, сколько Андрее Вставкине-Жуе. Она вспоминала их прежние отношения, взгляд его прежних добрых глаз, их ночи любви и совместные дни радости. Она вспоминала как пыталась научить Андрея особенностям заполярного горлового пения, не умея петь сама. Было смешно. Он хотел научить ее некоторым простым гитарным аккордам, а она его особенностям игры на дугообразном кованном варгане. Было втройне смешно когда они объединяли свои новоявленные знания в какое-то подобие композиции. Она вспомнила все, что было между ними. Автомобили мчались, редкие прохожие шли навстречу или мимо и никому не было дела до ее душевной трагедии. А Надя думала и размышляла… Она опять плакала внутрь себя.
Через два квартала, когда неон спортбара «Олимпус» уже отчетливо выделялся на фоне хмурой питерской ночи, Надя неосознанно влилась в скопление людей. Пара сотен, многие пьяные или обкуренные. Все веселились и нестройным хором пели знакомую Гриковой песню. Она уже слышала ее и знала автора. Знала более чем близко. Люди столпились на небольшой площадке под огромным телеэкраном и стоило ли говорить о прямой трансляции с московской Красной площади? Звук был, Жуй скрипучим голосом пел про бесчинства на небесах и о половых связях между умершими святыми. Народ ошалело подпевал и на их лицах сияло истинное безумие. Кто-то был полностью или частично обнажен, хоть на улицах северной столицы было достаточно холодно, пожалуй чуть больше нуля. С десяток пар занимались примерно тем о чем пелось в песне черта Жуя, причем далеко не все пары были двуполые. Спиртное лилось рекой, на мостовой валялся всякий мусор, среди которого блистали опустевшие шприцы и блистеры от таблеток. Кто-то водил дикие хороводы, кто-то жег костер и гадил прямо под ноги. Прямо перед Гриковой вполне приличная с виду женщина пальцами стимулировала себе наступление оргазма.
А Жуй ревел песни. Потом экран показал товарища Сталина, тот, обросший какой-то многоцветной коркой на лице, отжигал похлеще любого рокера. Еще какой-то человек, объятый пламенем, отчаянно кричал что-то на немецком.
А публика перед экраном веселилась. Надя не могла оторваться от экрана. Что там происходит на Красной площади в Москве? Безумие в самом остервенелом своем проявлении! Разве так можно! Это-же немыслимо! Немыслимо! Ленин? Сталин? Какие-то скелеты с музыкальными инструментами. Мечущиеся тени, числа коим не было. Много-много теней, заполонивших всю Красную площадь и все небо. И тысячи-тысячи сошедших с ума людей, вытворяющих на брусчатке черт знает что! Черт знает что!