Ни по годам, ни по своим личным качествам молодая королева не была способна управлять королевством, а в то же время у нее не было достаточно самосознания, чтобы понять это и предоставить дело правления людям более сведущим. Она хотела не только царствовать, но и править, вследствие чего, при ее неопытности и неспособности, королевский двор сделался ареной борьбы честолюбивых фаворитов, интриганов и властолюбивых представителей католического духовенства. Учрежденный, по духовному завещанию короля Роберта, совет, который до совершеннолетия королевы должен был помогать ей в делах правления, существовал только на бумаге. Сам папа пробовал вмешаться со своими увещеваниями, отправил к Иоанне специального посла, которому поручено было объяснить молодой королеве все неудобство ее поведения, и посол этот был не кто иной, как Петрарка. Но ничто не помогало: и при дворе, и во всем государстве водворялась полная анархия. Частная жизнь королевы была дурным примером для всех. Легкомысленная и чувственная Иоанна вела себя так, что даже при ее нравственно распущенном дворе ее поведение, переходившее всякие границы приличия, каждому бросалось в глаза и казалось предосудительным. Но хуже всего были ее отношения к молодому супругу, принцу Андрею, которого она всеми мерами старалась устранить от какого бы то ни было участия в делах правления. Честолюбивый молодой принц не мог примириться с этой ролью и, со своей стороны, через посредство папы хлопотал о том, чтобы вместе с Иоанной быть признанным королем, короноваться и делить с ней власть. Однако в то самое время, когда его старания почти увенчались успехом и он, по-видимому, был уже близок к цели, несколько враждебных ему придворных напали на него в одном из загородных замков и задушили его. Народная молва обвинила королеву Иоанну в подстрекательстве к этому преступлению, ибо все знали, что она ненавидела своего довольно грубого супруга и дарила свое сердечное расположение другим. Хотя тайна ее участия в этом деле так и осталась нераскрытой, но общее мнение находило себе подтверждение в том обстоятельстве, что, казнив нескольких второстепенных участников убийства, она оставила ненаказанным того, кого считали самым главным. Через два года после этого кровавого события она вышла замуж за своего еще достаточно молодого дядю, принца Людвига Тарентского.
Но за убитого принца Андрея нашлись мстители. С одной стороны, другой дядя Иоанны, принц Карл Дурацо, поднял против нее оружие, организовав народные банды в самом королевстве, а с другой, – старший брат Андрея, бывший в то время королем венгерским, вторгся в Италию во главе многочисленной армии, провозглашая, что он намерен наказать убийц брата, прогнать Иоанну и возвести на трон родившегося уже после смерти Андрея сына его. Успех его экспедиции был полный. Он завладел королевством и городом Неаполем, а Иоанна со своим новым супругом должны были бежать: она во Францию, а он во Флоренцию (1348 г.). Но в это время появилась в Италии чума, а вместе с тем народ венгерский начал сильно тяготиться мадьярским пребыванием в Италии, и король должен был из нее удалиться. Иоанна же и ее супруг, пробыв едва год в изгнании, вернулись снова в Неаполь. Папа, после тщательно произведенного следствия, оправдал Иоанну в приписанном ей убиении принца Андрея.
Но и дальнейшее царствование королевы Иоанны было столь же смутно, как и вначале, и кончилось впоследствии гибелью ее тоже в борьбе с одним из претендентов на престол. В 1381 году она была взята в плен Карлом Малым, племянником вышеупомянутого Карла Дурацо, и после нескольких месяцев тюремного заключения задушена.
Среди политических событий этого времени видную роль играл человек, с которым нам придется встретиться в биографии Боккаччо, флорентиец Николай Аччьяйоли (Niccola Acciaiuoli). Его предки, родом из Брешии, переселились во Флоренцию еще во времена древнеримского владычества и занимались обширной торговлей. Богатство их вскоре достигло колоссальных размеров, а вместе с этим члены этой фамилии начинают занимать видные места и при дворах не только в Италии, но и в Греции и в Византии, не оставляя в то же время и своей торговой деятельности, распространившейся по всем известным в то время странам Европы и даже Африки. Отец Николая Аччьяйоли не раз ссужал крупные суммы королю Роберту Неаполитанскому, за что, в свою очередь, получал разные почетные награды и земли. В 1331 году двадцатилетний Николай был отправлен отцом в Неаполь, чтобы заведовать его тамошними торговыми делами. Но эти занятия продолжались недолго: одаренный от природы блестящими наружными и душевными качествами, Николай стремился к более высокому поприщу, вероятно, поощряемый к этому и своей молодой женой из знатного рода Спини. И когда в 1332 году умер брат короля Роберта, Филипп, герцог Тарентский, оставив вдову Катарину, умную и энергичную женщину, с тремя малолетними сыновьями, Николай Аччьяйоли был призван Катариной в качестве воспитателя ее детей и в то же время сделался одним из ближайших ее советников по управлению владениями. Деятельность его и в том, и в другом отношении была плодотворна. Враги и завистники обвиняли воспитателя перед его воспитанниками в не совсем благовидных отношениях с герцогиней, но он опроверг клевету и еще более упрочил свое положение и влияние. Особенной благосклонностью пользовался он у среднего из своих воспитанников, принца Людвига. Когда был убит муж королевы Неаполитанской Иоанны, Андрей, у Николая Аччьяйоли появилась мысль устроить брак принца Людвига с овдовевшей Иоанной и, заручившись согласием Людвига и его матери, он довольно быстро устроил это дело, чем заслужил безграничное доверие и расположение молодой четы. Так как Иоанна и Людвиг посвящали свою жизнь преимущественно удовольствиям, то Аччьяйоли сделался настоящим правителем королевства. Мы видели, что Иоанна и Людвиг были изгнаны из Неаполя королем Венгерским. Во время этого изгнания принц Людвиг жил во Флоренции на вилле Аччьяйоли и исключительно на его средства. По возвращении же Людвига и Иоанны в Неаполь и заключении мира с венгерским королем Аччьяйоли снова берет в свои руки бразды правления. С замечательной энергией и уменьем стремится он умиротворить борющиеся между собой партии; не раз он рискует при этом своим состоянием; не раз приходится ему возглавить армию и проявить способности полководца; отправляемый Людвигом в качестве полномочного посла к папе, он заслуживает особое благоволение папы и награждается им золотой розой. После смерти короля Людвига он с такой же энергией и преданностью защищает интересы королевы Иоанны от происков враждебных партий и до самой своей смерти занимает выдающееся положение при неаполитанском дворе. Красивый, изящный, окруженный блестящей свитой, он всегда искал популярности, был щедр и чаще прощал, чем преследовал наносимые ему оскорбления. Честолюбивый, он был смел и предприимчив; тщеславный, он любил, чтобы хвалили принадлежавшие ему предметы, и нередко награждал льстеца, даря ему вещь, которую тот удачно похвалил. Он устраивал роскошные пиршества для своих друзей, будучи сам всегда умеренным в еде и питье. Неразборчивый в средствах для достижения целей, он был в то же время очень набожен и давал монастырям крупные суммы. Недалеко от Флоренции он построил большой картезианский монастырь, при котором учредил школу и библиотеку, и назначил капитал на содержание трех учителей и пятидесяти учеников.
Не подлежит сомнению, что уже в первое свое пребывание в Неаполе Боккаччо был в более или менее близких отношениях к Аччьяйоли. Весьма вероятно, что по прибытии в Неаполь Боккаччо, будучи сыном уважаемого во Флоренции купца, отыскал своего земляка, уже имевшего достаточно видное положение при дворе, чтобы быть ему в чем-либо полезным; а Аччьяйоли еще не был тогда настолько знатен, чтобы быть недоступным. В одном из писем Боккаччо, относящемся ко времени его первого пребывания в Неаполе, можно видеть, какое впечатление производил тогда на молодого Боккаччо его соотечественник, смело и уверенно шедший к высокой цели: Боккаччо выказывал безграничное, почти детское поклонение и удивление талантам и успехам Аччьяйоли. Впоследствии, разочарованный и более опытный в оценке людей, Боккаччо называл его тщеславным, ничтожным и пустым выскочкой. Но и тот, и другой взгляд его на Аччьяйоли пристрастен: правда лежит посередине между ними.
Через Аччьяйоли Боккаччо получил доступ в высшие слои неаполитанского общества. То обстоятельство, что Боккаччо не принадлежал к аристократии, а был лишь сыном купца, хотя и почтенного, но не крупного капиталиста, не могло служить препятствием, ибо при итальянских дворах вообще было демократическое на правление, а общество, составлявшее неаполитанский двор того времени, стояло выше сословных предрассудков как в хорошем, так и в худом смысле слова. Боккаччо, во всяком случае, не играл никакой деятельной роли в этом обществе; он был там приятным гостем, проницательным наблюдателем, и только. Мы нигде не видим его стремящимся выдвинуться посредством честолюбивых происков; от этого удерживали его, вероятно, застенчивость и скромность, а может быть, и отвращение к тем средствам, какими иногда достигались видные положения. Из своего пребывания в высшем обществе Боккаччо вынес только знакомство с его нравами и воспользовался этим богатым материалом в своих произведениях.
В произведениях Боккаччо отразилось также его знакомство с окрестностями Неаполя и с теми древними памятниками, которые там встречаются.
Некоторые биографы предполагали, что Боккаччо жил в Неаполе в нищете; но есть гораздо больше оснований утверждать, что он жил там в относительном довольстве, ибо отец его, несмотря на свою скупость, не мог оставлять его в нищенском состоянии, хотя бы ради приличия и поддержания достоинства своей торговой фирмы. Конечно, весьма вероятно, что молодой студент расходовал иногда больше, чем присылал ему его бережливый родитель, и вследствие этого впадал в мрачное настроение, заставлявшее его жаловаться на свою печальную судьбу; но в его же собственных словах, в позднейшем письме к Франческо Нелли, мы находим подтверждение, что он был обеспечен. «Я жил, – пишет он, – с детских лет до зрелого возраста в Неаполе между сверстниками-юношами, которые, хотя и принадлежали к благородному сословию, не стыдились посещать меня в моей квартире. Они видели, что я живу не как зверь, а как человек, и притом довольно комфортабельно (delicatamente); они видели также, что мой дом и мой домашний обиход устроены соразмерно с моими средствами, даже весьма блестяще».
Нельзя также предположить, чтобы Боккаччо, если б был нищим оборванцем, мог заслужить любовь Фьяметты, считавшейся побочной дочерью короля Роберта.
Во всяком случае, хотя в своих стихах того времени Боккаччо и рисует себя иногда в самом мрачном настроении, надо думать, что тогдашняя жизнь его в Неаполе прошла, вообще-то, среди тех удовольствий, которые могли ему доставить его молодость, красота, некоторая обеспеченность и приятные знакомства.
Но в то же время годы, проведенные им тогда в Неаполе, были для него временем серьезной и усердной работы. Правда, он, по собственному его признанию, не много и не особенно прилежно занимался каноническим правом, но зато тем больше времени посвящал гуманитарным занятиям. Из его произведений того времени («Ameto», «Filicopo», «Amorosa Visione», «Teseide» и др.) видно, какой начитанностью в мифологии и авторах древности обладал он уже тогда. Если кое-что у него и оставалось в памяти от прежних знаний, приобретенных в школе Джованни да Страда, то, во всяком случае, с тех пор, за время его коммерческих занятий, все это было перезабыто, в Неаполе же возобновлено и значительно пополнено. Кто были его учителями и руководителями в это время, определить нельзя; в Неаполе их могло найтись тогда немало. Но об одном из неаполитанских ученых того времени Боккаччо вспоминает с благодарностью, хотя он и не был для него собственно учителем. Это Павел Перуджинский (Paulus Perusinus), тогдашний библиотекарь короля Роберта, занимавшийся собиранием древних исторических материалов и составивший нечто вроде мифологическо-исторической энциклопедии, которая после смерти его была утеряна. Но Боккаччо еще имел случай пользоваться ею и заимствовать из нее многое для своей «Генеалогии богов».