Алексей Тенчой
Тайна родового древа. Вечная жизнь. Седьмой том

ЖЕНА ПОМЕЩИКА

Супруга помещика была почти на три десятка моложе своего мужа. Вдовый барин женился на ней, когда ему было пятьдесят пять лет.

Жила она с Пантелеймоновым сыто, в достатке – даже, можно сказать, в роскоши, но без любви к своему стареющему супругу ощущала себя пленницей.

Прочно повязанная брачными узами и двумя малыми детьми, она ощущала некое неудовлетворение от семейной жизни, и это служило поводом для её частых депрессий, плаксивости и наигранных обмороков.

Хрупкая, до невозможности тоненькая фигурка барыни весьма изящно смотрелась в широких, сильно драпированных юбках, в кои она обожала наряжаться. И, дополняя сии наряды блузами с широкими манжетами, пышными рукавами, многослойными рюшами и кружевными оборками, помещица томно, неспешным шагом прогуливалась по аллеям парка, ведущим к пруду, бросая затаённые взгляды на более молодых, чем её супруг, господ, которые частенько гостили в их имении.

Когда барыня пришла в чувство после того, как столкнулась в детской с призраком монашки и потеряла сознание, проанализировав произошедшие в доме события, она поняла, что это была вовсе не монашка, а Глафира – её пронзительный вопль она узнала, так как намедни смотрела, как кухарку порет барин. Она не выдала Глашку, а наоборот – решила за ней понаблюдать и таким образом стала тайной свидетельницей вспыхнувших любовных чувств конюха Филиппа и кухарки Глафиры.

– Так, так, так – постукивала Екатерина Андреевна пальцами по подоконнику, глядя вдаль и принимая какое-то решение.

А потом, на что-то решившись, быстро процокала каблучками в кабинет Сергея Ивановича и, увидев его в обществе управляющего имением, которому тот давал распоряжения, обратилась к мужу:

– Милостивый мой супруг, могу ли я пообщаться с вами наедине?

Сергей Иванович кивнул ей и махнул рукой управляющему, чтобы тот поскорее вышел из кабинета.

Оставшись с мужем наедине, она произнесла:

– Вы стали совсем мало времени уделять мне и нашим детям.

Такое заявление супруги было для Сергея Ивановича неожиданным. Помещик посмотрел на неё внимательно и изумленно ответил:

– Но, Екатерина Андреевна, вы сами просили меня излишне не тревожить вашей персоны.

Екатерина Андреевна подошла к нему почти вплотную и нежно посмотрела в мужнины глаза. Проведя ласково рукой по его щеке с бакенбардой, она елейным голоском продолжила свою речь:

– Простите меня, Сергей Иванович. – Она наигранно опустила в пол свой взор, а потом, широко распахнув серые глаза, обрамлённые густыми ресницами, снова посмотрела в его лицо. – События последнего года сделали вас таким грубым и неуравновешенным, что я просто не понимала, как подобает себя вести с вами. Вы пребывали в таком сильнейшем раздражении, а я тут была бессильна и знала, что ничем не смогу вас утешить, но глубоко в душе очень от этого страдала. Я понимаю, как тяготят вас недавние испытания, лёгшие на ваши плечи, и посему не ропщу, а терпеливо ожидаю благодатного времени, когда ваши руки, как и прежде, обнимут меня. Но очень скучаю, супруг мой, по вашему вниманию ко мне.

Помещик был поражён и счастлив: вот он, пришёл долгожданный час, когда в его похожей на девчонку-подростка жене проснулась женщина!

– Сударыня моя! – обнял он Екатерину Андреевну. – Стоит ли о том печалиться? Всё поправимо, и, если вы сами возжелали моего общества, – он взял в свои руки её хрупкую ладошку с длинными тоненькими пальчиками и прильнул к ней пухлыми губами, – всё в наших руках.

Тут же был устроен семейный обед, где счастливый помещик и барыня с детьми отпраздновали возродившееся в доме понимание, и повторная волна счастливой любви накатила на помещика.

За обедом помещик рассказал жене о том, что, даже несмотря на украденные монашкой деньги и золото, их состояние ничуть не пострадало, а наоборот – приток средств, благодаря его жёсткому и грамотно выстроенному управлению, растёт.

– Я всегда знала, что стала женой доблестного, грамотного и богатого человека, – льстила помещику Екатерина Андреевна. – Я восторгаюсь вами. В моей супружеской жизни, – добавила она, – не было ни дня раскаяния в том, что я согласилась отдать вам навеки своё сердце, и клянусь вам, мой господин, что оно полностью, без остатка, принадлежит вам.

Пантелеймонов был до глубины души тронут таким откровенным признанием в любви от своей супруги, которое впервые за время их многолетней совместной жизни прозвучало из её уст. «Да, – радовался он мысленно, – она становится женщиной!» – и, довольный, обнимал супругу, всё крепче прижимая к себе.

Семейный обед плавно перетёк в барские покои, и там изрядно подвыпивший помещик, желая одарить драгоценностями свою покорную и ласковую жену, поведал ей о кладе, хранящемся в новом – безупречном – тайнике.

После хорошо проведённой ночи Пантелеймонов пребывал в благостном состоянии духа и по просьбе Екатерины Андреевны позволил ей вместе с детьми отправиться в гости к маменьке с папенькой. Для этого он отдал приказ конюху Филиппу отвезти жену в имение своего тестя и быстро возвращаться назад.

В этой дороге между конюхом Филиппом и Екатериной Андреевной состоялся весьма занятный диалог.

– Я знаю, Филипп, о вашей тайной любовной связи с кухаркой Глафирой, – сказала она как бы между прочим конюху, подойдя к нему со спины, когда тот, склонившись, что-то поправлял в упряжке.

Филипп от неожиданности закашлялся и, ошарашенный таким заявлением, так и застыл, сгорбившись, не в силах посмотреть в лицо барыни. В уме он пытался предположить её дальнейшие слова и готовился к тому, чтобы опровергать их.

Барыня же, спокойно похлопав его ладонью в перчатке по спине, продолжила:

– Ну-ну, Филипп, выпрямляйся, у меня к тебе весьма тонкий разговор на щепетильные темы имеется.

Филипп не спеша разогнул позвоночник и, не смея поднять на госпожу глаз, растерянно мял в руке уздечку.

– Мне стало известно, что вы вместе с кухаркой Глафирой собираетесь бежать.

Филипп поднял голову и посмотрел на неё. Мускулы его лица были напряжены, желваки ходили ходуном, пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Ну что же ты так нервничаешь? – положила она ладошку поверх его рук. – Я готова помочь вам с Глафирой обрести своё счастье.

Филипп удивлённо и очень внимательно заглянул Екатерине Андреевне в глаза.

– Более того, – продолжала она одностороннюю беседу, – я обещаю снабдить вас всем необходимым для этого: деньгами, продуктами и, что очень важно, помогу вам с обретением вольных.

– Что вы хотите взамен? – наконец-то дошло до Филиппа, что барыне от него нужна какая-то услуга, о которой барин не должен узнать, но то, что он услышал от неё, было полнейшей неожиданностью.

– Я хочу, Филипп, чтобы барин завершил свой век в то время, пока я буду в имении родителей.

– Вы, – начала доходить до Филиппа суть сказанного, – хотите, чтобы я…

Он не успел договорить – барыня, начиная нервничать, оборвала его:

– Ты всё правильно понял, Филипп, и сделай то, о чём я прошу, побыстрее, это не только в моих, но и в ваших с Глафирой интересах. Я даю слово выполнить полностью свои обещания.

В карете, проснувшись, закопошились дети, и барыня, не говоря более ни слова, проследовала к ним.

ГЛАВА 2

МОСКВА – СПАССК. НАШИ ДНИ

Ольга уже три часа тряслась в душном салоне автобуса, направляющегося из Москвы в Спасск.

Одетая очень просто, можно даже сказать – скромно, в толпе пассажиров она всё равно резко выделялась своей неординарной внешностью. Ресницы без какого-либо следа косметики густо обрамляли большие лучистые синие глаза, а губы на бледно-матовом лице имели приятный цвет слегка недоспелых ягод. Худенькая, беззащитная и такая одинокая, она ехала в другой город, чтобы начать новую жизнь. На душе было так тяжело и одиноко, что и ехать ей хотелось бы, конечно, одной, но рядом примостился рабочий в застиранной спецовке, видимо возвращавшийся домой с заработков в столице.

Ольга выглядела лет на тридцать, но многие прыщавые подростки на вокзале всё равно бросали на её стройную фигуру заинтересованные взгляды, и некоторые смельчаки даже пытались познакомиться. Но Ольга была не из тех, кто позволил бы себе вокзальное знакомство, заведомо понятно какого характера.

Поправив свои густые светлые волосы и задумавшись о нелёгкой женской судьбе, доставшейся ей, она смотрела на пробегающие за окном, косые от скорости деревья. Мысленно девушка много раз спрашивала сама себя, что же она такого сотворила, что Бог послал ей настолько сложные, не по её хрупким плечам, испытания.

Со временем монотонное журчание мотора и лёгкое покачивание транспорта её усыпили, и она провалилась в сон, прислонившись головой к окну, в которое смотрела, а затем, в автобусной тряске, и вовсе удобно пристроив её на плечо довольного этим соседа.

Снилось ей, что они с Михаилом вместе гуляют по парку.

Она была в коротком ярком платьице, развевающемся на ветру, и с полной охапкой обожаемых ею жёлтых роз – подарком любимого. Такие юные и счастливые, они долго бродили вдоль городского пруда, катались на качелях, и в этот, так врезавшийся в её память день, Михаил объяснился ей в любви, и потом они вместе строили планы совместного будущего.

– Ну, чего молчишь-то? – держал он её за свободную от цветов руку и искренне смотрел в глаза, ожидая ответа.

Но вот их руки на мгновение разомкнулись, и между ними, оттесняя их всё дальше и дальше друг от друга, побежали прохожие, и Ольга, заметавшись из стороны в сторону, уже не могла в толпе найти его.

В растерянности она оглядывалась вокруг, ища глазами Михаила, а наползающий страх потери любимого медленно охватывал её сердце.

Тёмные тучи затянули небо, нависнув над головой, и сильный проливной дождь хлынул на землю. Холодные водяные струи больно били по лицу, и от этого она проснулась и поняла, что всё это был сон, но такой счастливый и вместе с тем страшный и реальный, что у неё до сих пор тряслись руки.

Убрав голову с плеча незнакомого человека, Ольга растерянно принесла ему свои извинения:

– Простите, я просто ночь не спала…

– Вы в порядке? – спросил заботливо рабочий.

– Да, да, извините, пожалуйста.

– Да не за что, с каждым бывает, – улыбнулся парень.

«Бывает, – про себя подумала она, – да только что же в том хорошего, если после такого „бывает“ так тошно становится жить?»

Ольга дала согласие на развод, хотя всё ещё страдала и очень любила Михаила. Ей казалось, что не было никогда и нет на свете счастливее пары, чем они, но судьбе угодно было другое…

Упрёки в непонимании, холодность, каждодневные скандалы с оскорблениями – и она уже начинала не узнавать своего мужа, которого так сильно любила всем своим сердцем.

Ольга всегда старалась сгладить лаской назревающие в семье конфликты и наладить их давшие трещину отношения, не нарушив покоя семейного очага, но чем больше она подстраивалась под супруга, отдавая ему как можно больше своей бескрайней любви, пытаясь быть чуткой, заботливой, отзывчивой, тем больше это его раздражало и злило.

Потом, конечно, выяснилось, отчего Михаилу внезапно так тягостно стало находиться в обществе жены: всему виной была она – Катя, его секретарша, ставшая их разлучницей.

Для Ольги это был самое болезненное в жизни потрясение: её будто пронзили ножом – прямо в сердце, причём удар был нанесён Михаилом со спины. От его точного попадания дыхание у неё перехватило, голова закружилась и земля ушла из-под ног, унося в образовавшуюся бездну все их мечты и планы о счастливой семейной жизни.

Когда Ольга предлагала мужу завести детей, Михаил всё время находил оправдание для отказа. То надо было срочно обеспечивать беззаботное будущее и стать финансово независимыми, то он был морально не готов к тому, что внимание жены переключится на малыша… А когда они всё же преодолели все «против» и решились продолжить свой род, врачи констатировали у него омертвение семени. Это был смертельный приговор для самолюбия Михаила – и как для семьянина, и как для мужчины. Но вот Катя, секретарша, имея уже двоих детей, оказалась более изобретательно-предприимчивой и прагматичной. Она смогла зачать ребенка и убедить Михаила в том, что это его малыш.

Слабые мужчины всегда прячутся за спины сильных женщин, так поступил и Михаил. Он стал отцом сразу троих детей, внеся тем самым свой вклад в улучшение демографии страны.

Ольга же, несмотря на сильные душевные страдания, всё же смогла Михаила простить и отпустить, пожелав ему счастья в новой семье. «Пусть мне будет больно год, два, три… – думала она. – Всё равно когда-то пройдёт эта душевная боль, перегорит, остынет… Это при любом раскладе лучше, чем всю оставшуюся жизнь идти рука об руку с человеком, способным бить со спины».

Сразу после развода она приняла решение переехать – куда угодно, лишь бы сбежать подальше от Москвы, от тех мест, которые ей были так дороги.

С высшим образованием и дипломом МГУ она могла легко устроиться в столице, но пребывание в городе вызывало только грустные воспоминания и стало нестерпимым.

Она искала работу, которая позволила бы ей переехать в другую местность: село, город – всё равно, лишь бы не любимая, родная Москва. И вот её кандидатура была востребована, и Ольга направлялась заведующей учебной частью в детский дом города Спасска.

Странно, но до сих пор она даже и не подозревала о существовании в России города с таким красивым, каким-то даже, можно сказать, духовным названием.

Автобус резко подбросило, и Ольга очнулась от своих мыслей. На улице смеркалось.

– Спасск! – громко прокричал водитель, и автобус, затормозив, шумно распахнул двери.

Выйдя с чемоданом на дорогу, Ольга очутилась в небольшом провинциальном городке. Не зная, куда двинуться дальше, она подошла к придорожному киоску и, нагнувшись к окошечку, улыбнулась продавщице и вежливо обратилась к ней:

– Добрый вечер! Подскажите, пожалуйста, как добраться до детского дома?

– Добрый! – ответила женщина. – А вам зачем на ночь глядя в детдом?

– Меня туда назначили завучем.

– Это в ту сторону надо идти, – показала продавщица рукой, почти по пояс высунувшись из окна. – Достаточно далеко, на самом краю города, не ходите по темноте, там, говорят, дух покойной монашенки бродит.

– Мне всё равно некуда идти, и бояться надо не мертвых, они не так страшны, как некоторые живые, – ответила Ольга, на мгновение вспомнив о бывшем муже.

Вздохнув от безысходности, она зашагала в указанном направлении, волоча за собой чемодан, который шумно катился на маленьких колёсиках, время от времени подпрыгивая на встречающихся на асфальте камушках и дребезжа.

Тут возле Ольги остановился служебный уазик. Из открывшегося окна выглянул молодой полицейский и поинтересовался:

– Здравствуйте! Вам куда? Может, подвезти?

– Было бы неплохо, – подошла она ближе к машине, – мне в детдом, а то я только приехала, и места ваши совсем мне не знакомы.

Мужчина, приставив напряжённую руку к виску, отчеканил:

– Разрешите представиться: старший лейтенант Александр Евдокимов, а для вас – просто Саша.

– Ольга Петровна, – улыбнулась она в ответ и, поддержав приветливого представителя власти, добавила: – А для вас – просто Ольга.

Саша выпрыгнул из машины, лёгким движением закинул чемодан на заднее сиденье, с видом галантного кавалера открыл переднюю дверь автомобиля и подал Ольге руку.

– Прошу вас!

– И часто вы так подвозите незнакомых девушек? Или у полиции уже нет других дел? – усевшись и вполне уже освоившись в его компании, спросила Ольга.

– Так я всех местных знаю. Только у нас таких красивых, как вы, нет, а то бы я давно женился.

Весело болтая с милым офицером, Ольга добралась до своего нового жилища, где её уже поджидал ночной сторож. Он любезно проводил её в отведённую ей для проживания комнату.

– Смотрите, берегите даму! – наказал Александр охраннику. – На днях загляну, проверю.

ДЕТДОМ

Здание детского дома и прилегающая к нему территория размером в десяток гектаров земли, по сути, являлись частью имения помещика Пантелеймонова, жившего в нём со своей семьей в дореволюционную пору. Теперь это был памятник культуры, архитектурная ценность города Спасска.

В настоящее время поместье, приспособленное к жизни детей-сирот, по всему периметру окружал высокий кирпичный забор с острыми, кованого железа наконечниками поверху.

Цокольный этаж здания был оборудован под распределительную систему для водоснабжения и отопления, здесь же располагались склад и подсобки для хранения хозяйственного инвентаря дворника и самого его жилая комната.

На первом этаже имения, а ныне детдома, вдоль широкого длинного коридора тянулись служебные помещения: кабинеты директора, завуча, медицинского персонала, учительская, классы, а также столовая (бывшая в помещичьей семье залом для приёма знатных гостей) и комнаты гигиены.

Второй этаж, как и при помещике, расходился от лестницы на два крыла, по всей протяженности которых шли комнаты-спальни, разделяя детей по возрастам и полу. В левом крыле поместья, именуемого детдомом, располагались девочки, а в правом – мальчики. Эти комнаты чередовались с рабочими кабинетами персонала, который круглосуточно следил за поддержанием порядка в детских комнатах и за дисциплиной.

Всё это поведал Ольге сопровождающий её охранник. Он бодро шагал по коридору, неся её чемодан и заодно проводя краткую экскурсию. Она шла следом за ним молча и внимательно слушала. Проходя мимо стенда с историческими фотографиями, Ольга остановилась, рассматривая фамильное фото Пантелеймоновых.

– Успеете еще, налюбуетесь, – окликнул её мужчина, – каждый день мимо них ходить придётся.

И Ольга, одернутая им, поспешила догнать провожатого.

– А вот и комната, в которой ранее проживала барыня Екатерина Андреевна, – сказал он, – теперь, Ольга Петровна, это ваша опочивальня, как и обещано в трудовом договоре – служебное жильё.

– Выходит, я – как барыня?

– Проходите, барышня, – открыв ключом замок и гостеприимно распахнув дверь, предложил охранник.

Ольга осторожно перешагнула выступающий порожек.

Охранник вошёл следом и, протянув правую руку, щёлкнул тумблером выключателя. Помещение осветилось простой вакуумной лампочкой, свисающей с потолка на скрученном проводе.

– Комната довольно просторная, – прокомментировал сторож. – И хочу вас порадовать, – он, лукаво улыбаясь, заглянул ей в глаза, – окно тут выходит на солнечную сторону.

– Вот как! – поддержала Ольга наконец-то завязавшийся диалог. – Это очень радует. Понимаете, для меня солнце очень важный фактор, ведь по своей природе я – «жаворонок», люблю рано вставать, с первыми заглянувшими в окно солнечными лучами.

Охранник от души рассмеялся.

– Здорово, значит, жаворонки вас не потревожат.

– В этой местности есть жаворонки? – удивилась она. – Какое чудо!

Охранник снова захихикал.

– А как же, живут! Этот этаж одни «жаворонки» и населяют, я имею в виду детей, что здесь гнездятся: с утра они-то вас и поднимут своим щебетом.

Поняв шутку сопровождающего её человека, Ольга тоже рассмеялась.

– Ну и здорово, – ответила она, – я очень люблю детей.

– Ну, тогда я не буду вам более мешать, – откланялся он, – располагайтесь, милая барышня.

И Ольга, оставшись одна, принялась осматривать комнату.

Интерьер служебного жилища был совсем незамысловатым, но, можно сказать, раритетным. Такой мебели, что наполняла комнату, уже давным-давно не найдёшь в продаже. Плательный шкаф на две створки из массивной тяжёлой древесины, поеденный жучками-точильщиками и сильно пахнущий стариной, стоял в углу на таком же старом, дощатом, покрашенном масляной коричневой краской и за многие годы уже обшарпанном полу. Чуть в сторонке, вдоль белённой известью стены – массивный письменный стол со множеством выдвижных ящичков и тумбочкой под ним.

– Ого, какой большой!

Она подошла к столу, выдвинула несколько ящичков, просматривая их, и осталась довольна. «Это хорошо, – отметила про себя новая хозяйка комнаты, – будет где с рабочими тетрадями разложиться».

Прямо над столом нависали со стены книжные полки.

Ольга положила чемодан на стол, раскрыла его, достала несколько привезённых с собой книг и, начиная обживаться, поставила их на отведённое им место. Потом, вынув из чемодана свою одежду, подошла к шифоньеру и со скрипом открыла дверки.

На внутренней стороне одной из створок оказалось хоть и с выеденной местами амальгамой, но все же достаточно широкое и в полный рост зеркало. Это очень порадовало её, и она даже, прежде чем повесить платье на вешалку, приложила его к себе, покружилась, глядя в отражение, и улыбнулась ему.

– Ну, что, Ольга Петровна, поздравляю вас с началом новой, неизвестной вам жизни!

Подбодрив сама себя, она продолжила исследование своего нового жилого пространства.

Усталость от дороги да и по́зднее уже время суток давали о себе знать.

Ольга, переодевшись в длинную, почти до пола, ночную сорочку, сунула ноги в комнатные, на небольшой удобной платформе тапочки, придвинула к кровати громоздкий стул с большими подлокотниками и кожаной обивкой, поставила на него привезённый с собой будильник и, всё раздумывая о чём-то, присела на край своей новой постели.

«Кровать хоть и простая, – рассмотрела её Ольга, – узкая односпалка с пружинным матрасом, но, надо отдать должное обслуживающему персоналу, застелена чистой, до кипени отбелённой простыней».

Тёмный чернильный штамп на наволочке привлек её внимание, и она, разглядывая его внимательно и поглаживая ладонью, поразилась вслух:

– Да ладно, пятиконечная звезда и наименование военного госпиталя… Надо же, столько лет с войны прошло, а бельё тех времен всё ещё используется – разве такое возможно?

Ольга отогнула край пододеяльника и поискала его маркировку – точно такое же клеймо.

– Хм.

Ещё больше ошеломлённая она посмотрела на одеяло через отверстие в пододеяльнике, которое по старинке располагалось по центру. Грубое, колючее на ощупь шинельное сукно тоже было помечено, и выжженная хлоркой белая звезда, и символика госпиталя с указанием года военного времени – всё свидетельствовало о том, что в стране на запасах советского времени до сих пор взращивают поколения сирот.

Уже было понятно, что в стенах этого здания во время Великой Отечественной войны располагался госпиталь. А после неё, оставившей многих детей без родительской опеки, здесь разместился детский дом, и, несмотря на мирное, прогрессирующее технологиями время, в нём почти ничего не изменилось.

«Скольких человеческих душ приютил и спас этот дом?» – размышляла девушка о судьбе здания. Ведь и она сама тоже, как раненый человек, ищет своего прибежища, спасения, врачевания души в этих стенах, которые объединили вместе множество одиноких по разным причинам людей.

Ольга задумалась о детях, которые по воле судьбы, так же как и она, оказались, кроме государства, никому не нужны в этом обветшалом здании.

«Я обязательно окружу этих детей любовью, – сказала она сама себе, – ведь они, как и я, очень сильно нуждаются в ней».

В этих думах она положила голову на подушку, укрылась непривычно шершавым для неё одеялом, сжалась вся в комок, обхватив сама себя руками, и очень быстро погрузилась в сумбурный сон, в котором её мысли перемешались с вековой аурой поместья.

И снились Ольге барыня Екатерина Андреевна, в пышных драпированных одеждах прогуливающаяся по цветущему яблоневому саду, толстый барин, размахивающий батогом и грозящий ей пальцем, заблудшая душа монашки, призраком бродящая по коридорам поместья, и звонкая россыпь золотых монет на прогнивших половицах.

А разбудил её, как и предупреждал охранник, весёлый щебет «жаворонков».

Ольга села в постели и посмотрела на часы.